К ницшевской интерпретации культа силы

Среди ключевых мотивов Ницше, которые чаще всего находили отклик у авторов правоэкстремистского, фашистского и национал-социалистического толка, мотив «силы», восхищение «великим хищником человеком» занимает несомненно центральное место. Адорно резко выступает против того искаженного понимания мыслей Ницше, которое может привести к роковым последствиям, как это имеет место в случае с вышеупомянутыми последователями Ницше. Философ нередко имел в виду как раз противоположное тому, что говорил. Его выразительным средством была ирония:

 

Мне думается, что за этой жестокостью скрывается бесконечная нежность. Первый приступ болезни случился с Ницше, как известно, в Турине, когда он оказался свидетелем того, как кучер избивал беспомощную лошадь. Он не мог этого вынести. <...> Вместе с тем именно он был тем самым мыслителем, который в «Заратустре» назвал сострадание самым страшным грехом. Как объяснить это противоречие и можно ли его вообще объяснить? Единственное объяснение, наверное, этому можно дать, если помнить об идее подлинного человека, которую развивал Ницше, основу же этой идеи составляло не что иное, как представление об освобожденном человеке. Под освобожденным же человеком Ницше понимал такого человека, который освободился от лжи, от идеологии. Когда он воспевает жестокость, он имеет в виду, что если человек однажды освободится от всякой конвенциональной морали, от всякого подавления инстинктов посредством рационализации, посредством искусных уловок, то тогда и образуется то самое подлинное. Это значит, что в тот момент, когда [206] человек признает существование в нем разрушительных влечений... эти разрушительные влечения утратят свою силу, и тогда, вместо исполненного ресентиментом человека, который зол оттого, что не смеет следовать своим влечениям, появится человек, который, строго говоря, не будет ни злым, ни добрым, именно потому, что ему не нужно больше ничего вытеснять или подавлять. Иными словами, направляющий образ свободы возникает позади переднепланового культа подавления ( HGS , 13, с. 114—115; 1950, радиобеседа «О Ницше и о нас»)[271].

[207] Аналогичные аргументы Адорно и Хоркхаймер приводили уже в «Диалектике Просвещения» (1947), где они связывали ницшевскую интерпретацию культа силы с негативной стороной Просвещения, которое благодаря движению эмансипации делало невозможной какую бы то ни было религиозную санкцию на регламентирование нравственных норм. Ницше просто честно описал последствия развития этой стороны Просвещения:

«Разум не в состоянии дать ни одного веского аргумента, обосновывающего недопустимость убийства». — Этот вывод вызывал ненависть, и прогрессисты, вооружившись этой ненавистью, и по сей день преследуют маркиза де Сада и Ницше, в особенности же со стороны прогрессивно мыслящих критиков. То, что они, в гораздо большей степени, чем их критики, взывали к разуму, имело свой тайный смысл — освободить утопию от ее упаковки, — утопию, которая, как в случае с понятием разума у Канта, есть во всякой большой философии. Человечество, которое перестало притворяться, не нуждается больше в притворстве. В жестоких теориях, провозглашающих тождество власти и разума, гораздо больше милосердия, нежели в теориях высоконравственных лакеев буржуазии. «Что представляет для тебя наибольшую опасность? — вопрошает Ницше и отвечает: — Сострадание». Своим отрицанием он спас исконное доверие к человеку, которое каждый день подрывается бесконечными утешительными заверениями ( HGS , 5, с. 142).

[208] Это «доверие к человеку» показывает, насколько далеки были Хоркхаймер и Адорно от того пессимистического скепсиса, который демонстрирует Фрейд. Точнее было бы сказать, поздний Фрейд, который уже ввел понятие «влечение к смерти».

Диалектическое соотношение, сходное со случаем, когда, с одной стороны, имеет место открытое признание собственной агрессивности, а с другой — преодоление этой агрессивности, Адорно (1942) усматривает и между социальным состоянием материальной удовлетворенности и умиротворения, с одной стороны, и преодолением жадности, зависти и алчности – с другой:

Я полагаю, что здесь налицо диалектическое соотношение. Когда все люди сыты, они перестают быть кучкой обывателей, обыватели тогда просто вымрут. Но именно это и есть тот пункт, в котором мы сходимся с Ницше. <...> Мы можем выделить некоторые положения у Ницше, которые оказались абсолютно верными. Так, он сумел увидеть, что не только демократия, но и социализм превратился в идеологию. Идею социализма, следовательно, необходимо сформулировать так, чтобы он утратил свой идеологический характер. В своей критике Ницше в чем-то пошел дальше Маркса, ибо он в определенном смысле обладал гораздо более острым чутьем на обывателя ( HGS , 12, с. 56).

 

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться: