Глава пятнадцатая. ДИРБОРН
Наш кар торжественно въехал в то самое место, где его сделали тольконесколько месяцев тому назад, в город Дирборн - центр фордовскойавтомобильной промышленности. Боже ты мой! Сколько мы увидели здесь каровблагородного мышиного цвета! Они стояли у обочин, дожидаясь своих хозяев, или катились по широчайшим бетонным аллеям дирборнского парка, или совсемновенькие, только что с конвейера, покоились на проезжающих грузовиках. Амы-то думали, что купили себе автомобиль единственного, неповторимого цвета! Правда, на дорогах мы уже встречали много мышиных автомобильчиков. Но мыутешали себя тем, что это другие оттенки того же цвета или что у них нетакая обтекаемая форма, как у нашего, они не так каплевидны. Мы оченьдорожили каплевидностью своей заводной мышки. А тут вдруг такой удар! Если бы города могли выбирать для себя погоду, как человек подбираетгалстук к носкам, то Дирборн обязательно выбрал бы к своим кирпичнымдвухэтажным домам ненастный день в желто-серую дождливую полоску. День былужасен. Холодная водяная пыль носилась в воздухе, покрывая противнымгриппозным блеском крыши, бока автомобилей и низкие здания Мичиган-авеню, соединяющей Дирборн с Детройтом. Сквозь дождь светились зажженные с утра вывески аптек. - В такой самый день, - сказал мистер Адамс, оборачиваясь к нам, - одинджентльмен, как рассказывает Диккенс, надел, по обыкновению, цилиндр иотправился в свою контору. Надо вам сказать, что дела этого джентльмена шлиотлично. У него были голубоглазые дети, красивая жена, и он зарабатывалмного денег. Это видно хотя бы из того, что он носил цилиндр. Не каждый вАнглии ходит на работу в шелковой шляпе. И вдруг, переходя мост через Темзу, джентльмен молча прыгнул в воду и утонул. Но, но, сэры! Вы должны понять! Счастливый человек по дороге в свою контору бросается в воду! Джентльмен вцилиндре кидается в Темзу! Вам не кажется, что в Дирборне тоже хочетсянадеть цилиндр? Улица кончилась. С высоты эстакады открылся суровый индустриальный вид.Звонили сигнальные колокола паровозов, разъезжавших между цехами. Большойпароход, свистя, шел по каналу, направляясь к самой середине завода. Вобщем, здесь было все то, что отличает промышленный район от детского сада, - много дыма, пара, лязга, очень мало улыбок и счастливого лепета. Тутчувствовалась какая-то особая серьезность, как на театре военных действий, вприфронтовой полосе. Где-то близко люди участвуют в чем-то оченьзначительном - делают автомобили. Пока мистер Адамс и мистер Грозный, который вовсе был не мистер, атоварищ Грозный, представитель нашего " Автостроя" в Дирборне, получали длянас разрешение осмотреть завод, мы стояли в холле информационного бюро ирассматривали установленный на паркете форд нового выпуска. В зале онказался больше, чем на улице. Представлялось невероятным, что заводы Фордавыпускают каждый день семь тысяч штук таких сложных и красивых машин. Хотя был конец тридцать пятого года, Дирборн и Детройт были переполненырекламными экземплярами модели тридцать шестого. Образцы автомобилей стоялив отельных вестибюлях, в магазинах дилеров. Даже в витринах аптек икондитерских, среди пирожных, клистиров и сигарных коробок, вращалисьавтомобильные колеса на толстых файрстоновских шинах. Мистер Генри Форд неделал тайны из своей продукции. Он выставлял ее где только можно. Зато влаборатории у него стоял заветный предмет - модель 1938 года, о которойходят самые разноречивые слухи. Мотор у нее будто бы помещается сзади; радиатора будто бы вовсе нет; купе будто бы вдвое больше - и вообще тысяча иодна автомобильная ночь. Этого до поры до времени никто не увидит, вособенности люди из " Дженерал Моторс", который в нескольких милях от фордаизготовляет " шевроле" и " плимуты" - машины фордовского класса. Разрешение было получено очень быстро. Администрация предоставила намгостевой " линкольн", в котором была даже медвежья полость, очевидно изжелания создать гостям с далекого севера наивозможно близкую им, роднуюобстановку. К " линкольну" были приданы шофер и гид. Мы въехали в заводскиедворы. По застекленной галерее, соединяющей два корпуса, в желтоватом светедня медленно плыли подвешенные к конвейерным цепям автомобильные детали. Этомедленное, упорное, неотвратимое движение можно было увидеть всюду. Везде -над головой, на уровне плеч или почти у самого пола - ехали автомобильныечасти: отштампованные боковинки кузовов, радиаторы, колеса, блоки моторов; ехали песочные формы, в которых еще светился жидкий металл, ехали медныетрубки, фары, капоты, рулевые колонки с торчащими из них тросами. Они тоуходили вверх, то спускались, то заворачивали за угол. Иногда они выходилина свежий воздух и двигались вдоль стены, покачиваясь на крюках, как бараньитушки. Миллионы предметов текли одновременно. От этого зрелища захватывалодыхание. Это был не завод. Это была река, уверенная, чуточку медлительная, которая убыстряет свое течение, приближаясь к устью. Она текла и днем, иночью, и в непогоду, и в солнечный день. Миллионы частиц бережно несла она водну точку, и здесь происходило чудо - вылупливался автомобиль. На главном фордовском конвейере люди работают с лихорадочной быстротой.Нас поразил мрачно-возбужденный вид людей, занятых на конвейере. Работапоглощала их полностью, не было времени даже для того, чтобы поднять голову.Но дело было не только в физическом утомлении. Было похоже, что людиугнетены душевно, что их охватывает у конвейера ежедневное шестичасовоепомешательство, после которого, воротясь домой, надо каждый раз подолгуотходить, выздоравливать, чтобы на другой день снова впасть во временноепомешательство. Труд расчленен так, что люди конвейера ничего не умеют, у них нетпрофессии. Рабочие здесь не управляют машиной, а прислуживают ей. Поэтому вних не видно собственного достоинства, которое есть у американскогоквалифицированного рабочего. Фордовский рабочий получает хорошую заработнуюплату, но он не представляет собой технической ценности. Его в любую минутумогут выставить и взять другого. И этот другой в двадцать две минуты" научится делать автомобили. Работа у Форда дает заработок, но не повышаетквалификации и не обеспечивает будущего. Из-за этого американцы стараются неидти к Форду, а если идут, то мастерами, служащими. У Форда работаютмексиканцы, поляки, чехи, итальянцы, негры. Конвейер движется, и одна за другой с него сходят превосходные идешевые машины. Они выезжают через широкие ворота в мир, в прерию, насвободу. Люди, которые их сделали, остаются в заключении. Это удивительнаякартина торжества техники и бедствий человека. По конвейеру ехали автомобили всех цветов: черные, вашингтонскиеголубые, зеленые, машины цвета пушечного металла (так он официальноназывается), даже, ox, ox, благородные мышиные. Был один кузовярко-апельсинового цвета, как видно будущий таксомотор. Среди гама сборки и стука автоматических гаечных ключей один человексохранял величавое спокойствие. Это был маляр, на обязанности котороголежало проводить тонкой кисточкой цветную полоску на кузове. У него не было никаких приспособлений, даже муштабеля, чтобыподдерживать руку. На левой руке его висели баночки с разными красками. Онне торопился. Он даже успевал окинуть свою работу взыскательным взглядом. Наавтомобиле мышиного цвета он делал зеленую полоску. На апельсиновом такси онпровел синюю полоску. Это был свободный художник, единственный человек нафордовском заводе, который не имел никакого отношения к технике, какой-тонюрнбергский мейстерзингер, свободолюбивый мастер малярного цеха. Вероятно, в фордовской лаборатории установили, что проводить полоску именно такимсредневековым способом выгоднее всего. Загремел звонок, конвейер остановился, и в здание въехали маленькиеавтомобильные поезда с завтраком для рабочих. Не умывая рук, рабочиеподходили к вагончикам, покупали сандвичи, помидорный сок, апельсины - исадились на пол. - Сэры, - сказал мистер Адамс, внезапно оживившись, - вы знаете, почемуу мистера Форда рабочие завтракают на цементном полу? Это очень, оченьинтересно, сэры. Мистеру Форду безразлично, как будет завтракать егорабочий. Он знает, что конвейер все равно заставит его сделать свою работу, независимо от того, где он ел - на полу, за столом или даже вовсе ничего неел. Вот возьмите, например, " Дженерал Электрик". Было бы глупо думать, сэры, что администрация " Дженерал Электрик" любит рабочих больше, чем мистер Форд.Может быть, даже меньше. А между тем у них прекрасные столовые для рабочих.Дело в том, сэры, что у них работают квалифицированные рабочие и с ними надосчитаться, они могут уйти на другой завод. Это чисто американская черта, сэры. Не делать ничего лишнего. Не сомневайтесь в том, что мистер Фордсчитает себя другом рабочих. Но он не истратит на них ни одной лишнейкопейки. Нам предложили сесть в только что сошедшую с конвейера машину. Каждаямашина делает два-три испытательных круга по специальной заводской дороге.Это в некотором роде образец очень плохой дороги. Можно объехать все Штаты ине найти такой. В общем, дорога была не так уж плоха. Несколько корректных ухабов, небольшая, даже симпатичная лужица - вот и все, ничего ужасного. Иавтомобиль, сделанный на наших глазах руками людей, не имеющих никакойпрофессии, показал замечательные свойства. Он брал крутые повороты соскоростью пятидесяти пяти миль в час, прекрасно сохранял устойчивость, натретьей скорости шел не быстрее пяти миль в час и так мягко перескакивалчерез ухабы, будто их и вовсе не было. - Да, да, да! - радостно говорил Адамс. - Мистер Форд умеет делатьавтомобили. Но, но, сэры, о, но! Вы даже не понимаете, какой прогресспроизошел в этом деле. Форд тридцать пятого года лучше, чем " кадиллак" двадцать восьмого года. За семь лет машина дешевого класса сделалась лучше, чем была машина высшего класса. Вот, вот, пожалуйста! Запишите в своикнижечки, мистер Илф и мистер Петров, если вы хотите знать, что такоеАмерика. Здесь не только текли части, соединяясь в автомобили, не толькоавтомобили вытекали из заводских ворот непрерывной чередой, но и сам заводнепрерывно изменялся, совершенствовался и дополнял свое оборудование. В литейной товарищ Грозный вдруг восторженно зачертыхался. Он не былздесь только две недели, и за это время в цехе произошли очень серьезные иважные изменения. Товарищ Грозный стоял посреди цеха, и на его лице, озаряемом вспышками огня, отражался такой восторг, что полностью оценить ипонять его мог, конечно, только инженер, просто инженер, а не инженерчеловеческих душ. Серо-желтый день быстро перешел в черно-желтые сумерки. Когда мыпокидали завод, во дворе уже стояло громадное каре готовых автомобилей, исреди них, где-то в центре, мы заметили ярко-апельсиновый таксомотор, ещенедавно шедший по конвейеру. В парикмахерской на Мичиган-авеню, где мы стриглись, один мастер былсерб, другой - испанец, третий - словак, а четвертый - еврей, родившийся вИерусалиме. Обедали мы в польском ресторане, где подавала немка. Человек, укоторого мы на улице спросили дорогу, не знал английского языка. Это былгрек, недавно прибывший сюда, прямо к черту в пекло, с Пелопоннесскогополуострова. У него были скорбные черные глаза философа в изгнании. Вкинематографе мы внезапно услышали в темноте громко произнесенную фразу: " Маня, я же тебе говорил, что на этот пикчер не надо было ходить". - Вот, вот, мистеры, - говорил Адамс, - вы находитесь в самой настоящейАмерике. Утром мы отправились к мистеру Соренсену, директору всех заводов Форда, разбросанных по миру. Мы прошли через зал, на чистом паркетном полу которого были разложеныдетали стандартного автомобиля, и прямо в пальто и шляпах были введены встеклянный директорский кабинет. Здесь стоял большой письменный стол, накотором не лежало ни одной бумажки, был только один телефон и настольныйкалендарь. В кабинет вошел высокий худой человек в сером костюме, с седой головой, свежим лицом и походкой легкоатлета. В руке он держал маленькую чернуюдеталь из пластмассы. Это был мистер Соренсен, датчанин по происхождению, сын печника, сам когда-то печник, а потом модельщик. Уже перед отъездом из Америки мы прочли в вашингтонской газетенебольшую заметку, где перечислялся десяток людей, получающих наибольшеежалованье в стране. Мистер Соренсен был на десятом месте. Первое местозанимала Мэй Вест, кинозвезда, вульгарная, толстая, недаровитая баба. Онаполучила в тридцать пятом году четыреста пятьдесят тысяч долларов. Соренсенполучил сто двенадцать тысяч. Он сразу заговорил про деталь, которую держал в руке. Раньше онаделалась из стали, теперь ее сделали из пластмассы и сейчас испытывают. - Мы все время находимся в движении, - сказал мистер Соренсен. - В этомвся суть автомобильной промышленности. Ни минуты застоя, иначе нас обгонят.Нам надо думать сейчас о том, что мы будем делать в сороковом году. Он вышел из комнаты и вернулся, тащи в руках отливку. Это был блокмотора, который он отлил из стали лично, своими директорскими руками. - Мы еще долго будем испытывать, что получилось. Но, очевидно, этовойдет в наш автомобиль. Мы потрогали блок, который войдет в состав машины через несколько лет. Мистер Соренсен повел нас смотреть фотографию, где он был снят вместе сдиректором Горьковского завода Дьяконовым и Грозным. Простецки улыбаясь, всетрое смотрели прямо в аппарат. Мы успели втиснуть в разговор фразу насчет того, что хотели быповидаться с Фордом, и мистер Соренсен сказал, что постарается выяснить, возможно ли это. Однако мы не были уверены в том, что свидание действительносостоится. Все предупреждали нас, что это очень трудно, что Форд стар, заняти неохотно соглашается на встречи.
