Глава шестнадцатая. ГЕНРИ ФОРД
Утром позвонили от мистера Соренсена и сказали, что мистер Форд можетнас принять. Нас попросили зайти к мистеру Камерону, личному секретарю Форда. МистерКамерон помещался в здании конструкторского бюро. - Сейчас мистера Форда нет, - сообщил он нам, - и я не могу точносказать, когда вы сможете с ним увидеться. Но ведь вы все равно осматриваетезавод и, наверно, раз десять в день проезжаете мимо нашего " офиса". Когдабудете ехать мимо, наведайтесь ко мне, - может быть, мистер Генри Форд будетв то время здесь. Мы уже знали, что у Форда нет своего кабинета, что он не запирается усебя, а постоянно разгуливает по конструкторскому бюро. Поэтому мы нискольконе удивились и, накрывшись медвежьей полостью, снова поехали смотретьдирборнские чудеса. В этот день мы начали с музея машин. Здание музея имеет только один зал, размером в восемь гектаров. Полвыложен тиковым паркетом, который звенит под ногами, как сталь. Потолокподпирают металлические колонны. Они в то же время являются калориферамицентрального отопления. Музей еще не готов. Но замечательные экспонаты доставлены сюда со всегомира. Здесь десятки паровых машин, начиная чуть ли не от котла Уатта. Всемашины устанавливаются на фундаменты, с тем чтобы после открытия музея онимогли работать, наглядно демонстрируя старинную технику. Есть среди нихнеобыкновенно пышные образцы - неуклюжие, тяжелые, на чугунных коринфскихколоннах, выкрашенных зеленой масляной краской. Автомобильный отделгромаден. Как видно, тут собраны все типы и модели автомобилей, которыекогда-либо существовали на свете. И нельзя сказать, что понятие о красотебыло чуждо строителям автомобилей тридцать лет тому назад. Конечно, почтивсе эти машины кажутся теперь странными нашему взгляду, но среди них естьочень красивые экземпляры. В них много красной меди, сверкающей зеленоватойлатуни, зеркальных стекол, сафьяна. С другой стороны, эти автомобилиподчеркивают величие современной автомобильной техники, показывают, насколько лучше делают автомобили сейчас, насколько они дешевле, проще, сильнее, элегантнее. Может быть, Форд и сам еще не знает, как будет выглядеть его музей.Здесь не чувствуется руководящей идеи в устройстве отделов и расстановкеэкспонатов. Форд торопится. Все время свозят в музей новые и новыеэкспонаты. Здесь есть деревянные сохи, бороны, деревянные ткацкие станки, первые швейные машины, первые пишущие машины, древние граммофоны, паровозы ипоезда. На рельсах, вделанных в начищенный паркет, стоит старинный поезд сузорными чугунными решетками на тамбурах. Наружные стены вагонов расписанырозочками и листиками, а под окошками в медальонах нарисованы сельские виды.Вагоны прицеплены к маленькому бойкому паровозику с медными фонарями, поручнями и гербами. В таком точно поезде, лет семьдесят пять тому назад, мальчик по фамилии Эдисон продавал пассажирам газеты. В таком точно поездеон получил исторический удар по уху от кондуктора, после чего лишился слуха.И в тысяча девятьсот двадцать седьмом году, во время празднованиявосьмидесятилетия Эдисона, между Детройтом и Дирборном была восстановленастаринная железнодорожная ветка, и тот самый поезд с цветочками и пейзажами, который мы видели в музее, повез великого изобретателя. И так же, каксемьдесят пять лет тому назад, Эдисон продавал газеты сидевшим в поездегостям. Не было только грубияна кондуктора, сбросившего мальчишку с поезда.И когда Эдисона спрашивали, не повлияла ли глухота на его работу, онотвечал: - Нисколько. Я даже избавился от необходимости выслушивать множествоглупостей, на которые так щедры люди. Смешной поезд, бренча, катился в Дирборн. А вокруг, на всем земномшаре, пылало электричество, звонили телефоны, звучали патефонные диски, электрические волны опоясывали мир. И все это вызвал к жизни глухой старик слицом полководца, который медленно, поддерживаемый под руки, переходил извагона в вагон и продавал газеты. Уходя из музея, мы увидели в вестибюле вделанную в пол бетонную плиту.На ней видны отпечатки ног Эдисона и его собственноручная подпись. Мы отправились в другой музей Форда, в так называемую " деревню", Гринфилд-вилледж. Деревня занимала большую территорию, и для осмотра еепосетителям подавались старинные кареты, дормезы и линейки. На козлах сиделикучера в шубах мехом наружу и цилиндрах. Они щелкали бичами. На кучеров былотак же странно смотреть, как и на их лошадей. Въезд на автомобилях вГринфилд-вилледж запрещен. Мы забрались в карету и покатили по дороге, давнонами не виданной. Это была тоже старомодная дорога, чудо пятидесятых годовдевятнадцатого века, - грязь, слегка присыпанная гравием. Мы катили по нейнеторопливой помещичьей рысцой. " Деревня" - это недавнее начинание Форда Трудно ответить на вопрос, чтоэто такое. Даже сам Форд вряд ли мог бы точно объяснить, зачем она емупонадобилась. Может быть, ему хотелось воскресить старину, по которой онтоскует, а может быть, напротив, хотелось подчеркнуть убожество этой стариныв сравнении с техническими чудесами современности. В музейную деревню целиком перенесена из Менлопарка старая лабораторияЭдисона, та самая лаборатория, где производились бесчисленные опыты длянахождения волоска первой электрической лампы, где эта лампа впервыезажглась, где впервые заговорил фонограф, где многое произошло впервые. В бедном деревянном доме со скрипучими полами и закопченными стенамизарождалась современная нам техника. Следы эдисоновского гения ититанического усердия видны и сейчас. В лаборатории было столько стеклянныхи металлических приборов, столько банок и колб, что только для того, чтобывытереть с них пыль, понадобилась бы целая неделя. Входящих в лабораторию встречал кудрявый старик с горящими чернымиглазами. На голове у него была шелковая шапочка, какую обычно носятакадемики. Он с жаром занялся нами. Это был один из сотрудников Эдисона, -кажется, единственный оставшийся в живых Он сразу же взмахнул обеими руками и закричал изо всей силы: - Все, что здесь получил мир, сделали молодость и сила Эдисона! Эдисонв старости ничто в сравнении с молодым Эдисоном! Это был лев науки! И старик показал нам галерею фотографических портретов Эдисона. Наодних - молодой изобретатель был похож на Бонапарта, - на бледный лоб падалагорделивая прядь. На других - походил на Чехова-студента. Старик продолжаложивленно махать руками. Мы даже призадумались над тем, откуда у американцатакая экзальтация. Впрочем, тут же выяснилось, что старик - француз. Ученый, говоря о своем великом друге, расходился все больше и больше.Мы оказались внимательными слушателями и были за это вознаграждены. Старикпоказал нам первую лампочку, которая зажглась в мире. Он даже представил влицах, как это произошло: как они сидели вокруг лампочки, дожидаясьрезультата. Все волоски зажигались на мгновенье и сейчас же перегорали. Инаконец был найден волосок, который загорелся и не потух. Они сидели час -лампа горела. Они сидели два часа, не двигаясь, - лампа горела. Онипросидели всю ночь. Это была победа. - Науке некуда уйти от Эдисона! - вскричал старик. - Даже современныерадиолампы родились со светом этой лампочки накаливания. Дрожащими, но очень ловкими руками старик приладил первую эдисоновскуюлампочку к радиоприемнику и поймал несколько станций. Усиление было не оченьбольшое, но довольно внятное. Потом старый ученый схватил листок оловяннойбумаги и вложил его в фонограф, эту первую машину, которая заговорилачеловеческим голосом. До тех пор машины могли только гудеть, скрежетать илисвистеть, фонограф был пущен в ход, и старик произнес в рупор те слова, которые в его присутствии когда-то сказал в этот же рупор Эдисон. Это былислова старой детской песенки про Мэри и овечку. Песенка заканчивается смехом- ха-ха-ха! - Ха-ха-ха! - совершенно явственно произнес фонограф. Мы испытывали такое чувство, как будто этот аппарат родился только что, в нашем присутствии. - В эту ночь Эдисон стал бессмертным! - завопил старик. На его глазах показались слезы. И он повторил: - Молодость была силой Эдисона! Узнав, что мы писатели, старик вдруг стал серьезным. Он торжественнопосмотрел на нас и сказал: - Пишите только то, что вы думаете. Не для Англии, не для Франции, пишите для всего мира. Старик ни за что не хотел, чтобы мы уходили. Он говорил нам об Эдисоне, об абиссинской войне, он проклинал Италию, проклинал войну и восхвалялнауку. Напрасно мистер Адамс в течение часа пытался вставить хотя бы однослово в этот ураган мыслей, соображений и восклицаний. Это ему не удалось.Француз не давал ему открыть рта. Наконец стали прощаться, и тут оба старикапоказали, как это надо делать. Они били друг друга по рукам, по плечам и поспинам. - Гуд бай, сэр! - кричал Адамс. - Гуд бай, гуд бай! - надрывался старик. - Тэнк ю вери, вери мач! - кричал Адамс, сходя вниз по лестнице. -Премного вам благодарен! - Вери! Вери! - доносилось сверху. - Нет, сэры, - сказал мистер Адамс, - вы ничего не понимаете. В Америкеесть хорошие люди. И он вынул большой семейный носовой платок в крупную красную клеточкуи, не снимая очков, вытер им глаза. Когда мы проезжали мимо лаборатории, нам сообщили, что мистера Фордаеще нет. Мы поехали дальше, на фордовский завод фар, расположенный впятнадцати милях от Дирборна. Наш молодой РИД неожиданно оказалсяразговорчивым и развлекал нас нею дорогу. Оказалось, что на фордовскихзаводах есть собственная негласная полиция. Она состоит из пятисот человек, и в ней служат, между прочим, бывший начальник детройтской полиции и ДжоЛуис, знаменитый боксер. При помощи этих деятельных джентльменов в Дирборнецарит полный мир. Профсоюзных организаций здесь не существует. Они загнаны вподполье. Завод, на который мы ехали, представлял особенный интерес. Это непросто завод, а воплощение некоей новой технической и политической идеи. Мыуже много слышали о ней, так как она очень злободневна в связи с темиразговорами, которые ведутся в Америке о диктатуре машин и о том, каксделать жизнь счастливой, сохранив в то же время капитализм. В разговоре с нами мистер Соренсен и мистер Камерон, представляющиевдвоем правую и левую руки Генри Форда, сказали, что если бы им пришлось за-ново строить фордовское предприятие, они ни в коем случае не построили бызавода-гиганта. Вместо одного завода они выстроили бы сотни маленьких, карликовых заводиков, отстоящих друг от друга на некотором расстоянии. Мы услышали в Дирборне новый лозунг: " Деревенская жизнь и городскойзаработок". - Представьте себе, - сказали нам, - лесок, поле, тихую речку, дажесамую маленькую. Тут стоит крошечный заводик. Вокруг живут фермеры. Онивозделывают свои участки, они же работают на нашем заводике. Прекрасныйвоздух, хорошие домики, коровы, гуси. Если начинается кризис и мы сокращаемпроизводство, рабочий не умрет с голоду, - у него есть земля, хлеб, молоко.Вы же знаете, что мы не благодетели, мы занимаемся другими вещами, - мыстроим хорошие дешевые автомобили. И если бы карликовые заводы не давалибольшого технического эффекта, мистер Генри Форд не обратился бы к этойидее. Но мы уже точно установили, что на карликовом заводе, где нетгромадного скопления машин и рабочих, производительность труда гораздо выше, чем на большом заводе. Таким образом, рабочий живет дешевой и здоровойдеревенской жизнью, а заработок у него городской. Кроме того, мы избавляемего от тирании коммерсантов. Мы заметили, что стоит нам поднять хоть немногозаработную плату, как в Дирборне пропорционально подымаются все цены. Этогоне будет, если исчезнет скопление в одном месте десятков и сотен тысячрабочих. Эта идея возникла у Форда, как он потом сказал нам, лет двадцать томуназад. Как всякое американское начинание, ее долго проверяют, прежде чемпроводить в широких масштабах. Сейчас есть уже около двадцати карликовыхзаводов, и Форд увеличивает их число с каждым годом. Расстояние междузаводами в десять, двадцать и даже пятьдесят миль не смущает Форда. Приидеальном состоянии американских дорог - это не проблема. Итак, все в идее клонится к общему благополучию. Жизнь деревенская, заработок городской, кризис не страшен, техническое совершенство достигнуто.Не сказали нам только, что в этой идее есть большая политика - превратитьпролетариев в мелких собственников по духу и одновременно избавиться отопасного сосредоточения рабочих в больших индустриальных центрах. Кстати, испециальной фордовской полиции нечего будет делать. Можно будет и им дать навсякий случай по коровке. Пусть себе великий негр Джо Луис идиллически доиткоровок. Пусть и бывший шеф детройтской полиции бродит по полям с венком наголове, как Офелия, и бормочет: " Нет работы, скучно мне, скучно, джентльмены! " У американцев слово не расходится с делом. Поднявшись на пригорок, мыувидели картину, которую так ярко нам описывали. Завод фар стоял намаленькой речке, где плотина создавала всего лишь семь футов падения воды.Но этого было достаточно, чтобы привести в движение две небольшие турбины.Вокруг завода действительно были и лесок и лужок, виднелись фермы, слышалиськукареканье, кудахтанье, собачий лай, - одним словом, всесельскохозяйственные звуки. Завод представлял собой одно зданьице, почти сплошь стеклянное. Самымзамечательным здесь было то, что этот заводик, на котором работает всеголишь пятьсот человек, делает фары, задние фонарики и потолочные плафоны длявсех заводов Форда. Среди феодального кукареканья и поросячьего визга заводизготовляет за один час тысячу фар, шестьсот задних фонарей и пятьсотплафонов. Девяносто восемь процентов рабочих - фермеры, и каждый из нихимеет от пяти до пятидесяти акров земли. Завод работает в две смены, но еслибы работал в полною силу, то выпускал бы в полтора раза больше продукции. Что будут делать рабочие, не имеющие никаких акров, - новая идея ничегоне говорит, хотя эти люди и составляют весь рабочий класс СоединенныхШтатов. Но если бы даже подозрительно подобревшим капиталистам и удалосьпосадить весь американский пролетариат на землю, что само по себе являетсяновейшей буржуазной утопией, - то и тогда эксплуатация не только не исчезлабы, но, конечно, усилилась, приняв более утонченную форму. Невзирая на раскинувшиеся вокруг завода деревенские ландшафты, урабочих, тесно стоявших за маленькими конвейерами, был такой жемрачно-возбужденный вид, как и у дирборнских людей. Когда прозвучал звонок кзавтраку, рабочие, как и в Дирборне, сразу расположились на полу и принялисьбыстро поедать свои сандвичи. - Скажите, - спросили мы мэнеджера, то есть директора, которыйпрогуливался с нами вдоль конвейеров, - знаете ли вы, сколько фарпроизведено вами сегодня? Мэнеджер подошел к стене, где на гвоздике висели длинные и узкиебумажки, снял верхнюю и прочел: - До двенадцати часов дня мы сделали четыре тысячи двадцать три фары, две тысячи четыреста тридцать восемь задних фонарей и тысячу девятьсотдевяносто два плафона. Мы посмотрели на часы. Было четверть первого. - Сведения о выработке я получаю каждый час, - добавил мэнеджер иповесил бумажку на гвоздик. Мы снова подъехали к фордовскому офису. На этот раз навстречу нам вхолл с некоторой поспешностью вышел мистер Камерон и пригласил нас войти. Всвоем кабинете мистер Камерон сосчитал нас глазами и попросил принести ещеодин стул. Мы сидели в пальто. Это было неудобно, и когда мы собрались ужеразоблачиться, в дверях комнаты показался Генри Форд. Он вопросительнопосмотрел на гостей и сделал поклон. Произошла небольшая суета, сопутствующая рукопожатиям, и в результате этого передвижения Форд оказалсяв том углу комнаты, где не было стула. Мистер Камерон быстро все уладил, иФорд уселся на стул, легким движением заложив ногу на ногу. Это был худой, почти плоский, чуть сгорбленный старик с умным морщинистым лицом исеребряными волосами. На нем были свежий серый костюм, черные башмаки икрасный галстук. Форд выглядел моложе своих семидесяти трех лет, и толькоего древние коричневые руки с увеличенными суставами показывали, как онстар. Нам говорили, что по вечерам он иногда танцует. Мы сразу же заговорили о карликовых заводах. - Да, - сказал мистер Форд, - я вижу возможность создания маленькихзаводов, даже сталелитейных. Но пока что я не отказываюсь от большихзаводов. Он говорил о том, что в будущем видит страну, покрытой маленькимизаводами, видит рабочих, освобожденными от ига торговцев и финансистов - Фермер, - продолжал Форд, - делает хлеб, мы делаем автомобили, номежду нами стоит Уолл-стрит, стоят банки, которые хотят иметь долю в нашейработе, сами ничего не делая. - Тут он быстро замахал реками перед лицом, словно отгонял комара, и произнес: - Они умеют делать только одно -фокусничать, жонглировать деньгами. Форд любит говорить о своей ненависти к Уоллстриту. Он великолепнопонимает, что достаточно дать Моргану одну акцию, чтобы он прибрал к рукамвсе остальные. Во время разговора Форд все время двигал ногами. То упирал их вписьменный стол, то клал одну ногу на другую, придерживая ее рукой, то сноваставил обе ноги на пол и начинал покачиваться. У него близко поставленныеколючие мужицкие глаза. И вообще он похож на востроносого русскогокрестьянина, самородка-изобретателя, который внезапно сбрил наголо бороду иоделся в английский костюм. Форд приходит на работу вместе со всеми и проводит на заводе весь день.До сих пор он не пропускает ни одного чертежа без своей подписи. Мы ужесообщали, что кабинета у него нет. Камерон выразился о нем так: - Мистер Форд циркулирует. Фордовский метод работы давно вышел за пределы простого изготовленияавтомобилей или других предметов. Эта система в величайшей степени повлиялана жизнь мира. Однако в то время как его действия и действия другихпромышленников превратили Америку в страну, где никто уже не знает, чтопроизойдет завтра, он упрямо твердит окружающим: - Это меня не касается. У меня есть своя задача. Я делаю автомобили. Снова произошла суета, сопутствующая прощальным рукопожатиям, и осмотродной из интереснейших достопримечательностей Америки - Генри Форда -закончился.
