Глава сорок третья. МЫ ВЪЕЗЖАЕМ В ЮЖНЫЕ ШТАТЫ
Наутро после бурной встречи Нового года мы проснулись в гостинице" Роберт И. Ли" с одним горячим желанием - ехать! Ехать как можно скорее, сиюминуту, сию секунду! Напрасно мистер Адамс уверял нас, что Сан-Антониопрекрасный город, что было бы непростительной глупостью не осмотреть его(" Нет, серьезно, сэры! " ), что мы ничего не понимаем и не хотим понять, - мытоскливо твердили одно и то же: - Да. Мы ничего не понимаем, не хотим понять и, вероятно, никогда ужене поймем. Мы охотно признаем все это. Сан-Антонио чудесный, город, но мыхотим ехать. Кроме того, не забывайте, мистер Адамс, что вас ждет беби. При упоминании о беби супруги Адамс тоже заторопились, и уже черезполчаса мы катили по той самой широкой и длинной улице, где вчера подпроливным дождем искали ресторанчик без названия. Перед тем как покинуть Сан-Антонио, мы объехали Брекенридж-парк. Этогопотребовал мистер Адамс. - Вы не должны думать, сэры, - заявил он, - что Сан-Антонио плохойгород. Это хороший, благоустроенный город, и вы должны увидеть Брекенридж. Большой прекрасный парк был пуст. Только несколько деревьев в немстояли обнаженными. Все остальные, совсем как летом, шелестели теснойзеленой листвой. Парк во всех направлениях пересекали оросительные каналы, оправленные в камень. Вода с тихим плеском переливалась из одного канала вдругой, расположенный на несколько сантиметров ниже. Мы поглядели наверблюда и морских львов, полюбовались на мальчиков, игравших на почтисовсем зеленой лужайке в футбол, на столы и скамьи, устроенные для пикников, и, получив солидную информацию по крайней мере в десяти газолиновыхстанциях, двинулись дальше, на юг Техаса, к границам Луизианы. Каждый раз мы выезжали так из одного города, чтобы к вечеру попасть вдругой город, проскочив за день сквозь десяток больших и маленькихМейн-стритов, - супруги Адамс впереди, мы сзади и между нами очереднойхич-хайкер, с чемоданчиком на коленях. Но никогда еще мы так не торопились.Казалось, безукоризненный мотор нашего кара питается не только газолином, нои клокотавшим в нас нетерпением - скорей в Нью-Йорк, скорей на пароход, скорей в Европу! Подходил к концу второй месяц автомобильного путешествия.Это очень короткий срок для такой большой, интересной страны. Но мы былипереполнены Америкой до краев. Приближался негритянский Юг. Последние мили, отделяющие нас отЛуизианы, мы ехали лесами. Выглянуло солнце. Было тепло и радостно, каквесной на Украине. Стали чаще попадаться городки, поселки, газолиновыестанции и вольно бегающие по полям лошадки с развевающимися гривами. Наконец мы миновали столбик с надписью " Штат Луизиана" и помчалисьвдоль рыжих полей убранного хлорка. Монументальные церкви Востока и Запада сменились деревяннымивыбеленными церквушками на столбах вместо фундамента, испанские и индейскиеназвания сменились французскими, а на газолиновых станциях, где миссис Адамс" брала информацию", ей отвечали не " Иэс, мэм", а " Иэс, мам". Проезжая городок Лафайет, мы увидели большой, протянутый поперек улицы, плакат с изображением неприятной, самодовольной физиономии и с жирнойнадписью: " Выберите меня шерифом. Я - Друг народа! " Этот вопль полицейского друга народа из штата Луизиана напоминал манерунедавно убитого луизианского сенатора Хью Лонга, который тоже считал себя" другом народа", всего народа, за исключением негров, мексиканцев, интеллигентов и рабочих, и требовал разделения богатств, всех богатств, заисключением пяти миллионов, которые по мысли Хью Лонга, необходимо былооставить каждому миллионеру. Здесь, на Юге, мы увидели то, чего еще ни разу не видели в Америке, -пешеходов, бредущих вдоль шоссе. Среди них не было ни одного белого. Прошла старая сгорбленная негритянка в толстых желтых чулках, стоптанных грязных туфлях, в фартуке и старомодной шляпке с бантиком. Мы предложили мистеру Адамсу подвезти старуху. - Нет, нет, нет! - воскликнул он. - Что вы! Нет, серьезно! Вы непонимаете, что такое Южные штаты. Подвезти негритянку! Да, да, сэры. Онапросто не поверит, что белые хотят ее подвезти. Она подумает, что вы над нейиздеваетесь. На шоссе среди автомобилей неожиданно появилась серая лошадь, котораятащила двухколесный кабриолет с извозчичьим верхом (такие экспонаты мывидели в фордовском музее). В кабриолете сидела помещица с дочкой. Старинный экипаж свернул на проселочную дорогу, обыкновенную, представьте себе, проселочную дорогу, с полоской пожелтевшей травыпосредине. Из всех проезжавших по шоссе автомобилей высунулись люди исмотрели на кабриолет, который удалялся, важно раскачиваясь на своихрессорах, высоких и тонких, как паучьи ножки. С таким же любопытствомфермеры смотрели лет тридцать тому назад на дымный и тарахтящий автомобиль снеуклюжим кузовом, в котором высоко сидели пассажиры в волчьих шубах мехомнаружу и громадных предохранительных очках. Мы подъехали к большой реке. В сумерках она блестела, какметаллическая. - Миссисипи! - воскликнул мистер Адамс. - Это не Миссисипи, - спокойно сказала Бекки. - Это Миссисипи! - Это не Миссисипи! - Бекки! Не говори так. Мне тяжко слушать, когда ты говоришь, что этоне Миссисипи. - А все-таки это не Миссисипи. Мистер Адамс застонал. Мы проехали мост и очутились в городкеМорган-сити. Прежде чем отправиться искать ночлег, мы остановились уресторанчика " Синий гусь", чтобы пообедать. - Сэр, - спросил мистер Адамс у хозяина, подмигивая, - как называетсяэта река? Я-то знаю, но вот моей жене интересно. - Это Ачафалайя, - ответил хозяин. - Как? Как? - Ачафалайя. - Тэнк ю вери, вери, - пробормотал мистер Адамс, пятясь задом, - вери, вери, вери... Это был первый случай за все путешествие, когда мистер Адамс допустилфактическую ошибку. Весь обед мистер Адамс ерзал на стуле и тосковал. Наконец он извлеккарту и путеводитель, некоторое время рылся в них и, наконец, не глядя нажену, робко сказал: - Могу сообщить вам, сэры, интересную подробность. Эта проклятаяАчафалайя - самая глубокая река в мире. Запишите в свои книжечки. Чтобы как-нибудь заполнить скучный вечер в скучном Морган-сити, мысделали то, что и всегда в таких случаях, - пошли в кинематограф. Обычно, глядя на экран, мистер Адамс не столько сердился, сколько иронизировал поповоду сюжета и действующих лиц очередного голливудского произведения. Нотут он вдруг устроил целую демонстрацию. Уж через десять минут после началамы заметили, что мистеру Адамсу не по себе. Он подпрыгивал на своем месте, стонал и довольно громко произносил: - Черт, черт, черт побери! Вдруг он выкрикнул свое " черт побери" на весь зал, вскочил с места и, бормоча проклятия и отплевываясь, выбежал на улицу. Миссис Адамс побежала заним. Мы остались досматривать картину, чувствуя, что на улице в это времяпроисходит большая семейная баталия. Когда сеанс окончился, мы не нашли у входа в кино ни одного изсупругов. С большим трудом мы разыскали их в разных концах города. Ксчастью, концы эти находились друг от друга не на таком уже большомрасстоянии. Мистер Адамс без шляпы (шляпа все еще ехала из города в город), споднятым воротником пальто, широко шагал по темному шоссе по направлению кМексиканскому заливу и продолжал бормотать: " Черт, черт побери! " - Нет, серьезно, сэры, - сказал он нам жалобно, - я больше не могуэтого переносить. Да, да, да. Это кино в конце концов сведет меня с ума. ВНью-Йорке я - никогда не ходил в кино. И мне очень, о-очень тяжело снепривычки. Нет, правда. Мне хотелось стрелять в экран из пулемета. Супруги быстро примирились, и вечер окончился задушевной беседой угазового камина в туристгаузе. До Нью-Орлеана оставалось около ста миль. Солнечным утром мы пустилисьв путь. Была нежная, совсем летняя погода. Мы ехали по новой, но несколькоузкой бетонной дороге вдоль тихой маленькой речки. На той стороне тянулисьрыжие хлопковые поля, на которых кое-где еще виднелись разбросанные кусочкибелой ваты, и поля сахарного тростника, где негры большими кучами рубили егосухие стебли " мачетами" - специальными большими ножами. Речку часто пересекали горбатые узенькие висячие мостики. В течение нескольких часов навстречу нам попадались однообразные ижалкие дощатые халупы негров-батраков. Это было однообразие, вызванноепредельной нищетой, какой-то стандарт нищеты. На пустых дворах, окруженныхполуразвалившимися плетнями, не видно было не только коров, свиней или кур, но и клочка соломы. Это была самая последняя степень бедности, перед которойживописная нищета индейцев может показаться верхом благосостояния, даже рос-коши. Это было на Юге Америки, в одном из самых плодородных мест земногошара. Перед нами снова оказалась большая, гладкая и совершенно пустая река, напоминающая Волгу, но, пожалуй, не такая широкая. - Это Миссисипи! - торжествующе сказала Бекки. Мистер Адамс тяжело вздохнул. Он дорого дал бы, чтобы эта река носиладругое название. Но сомнений не было. Уже показался мост - знаменитый новыйсеребристый мост с боковыми дорогами для автомобилей и центральной частью, предназначенной для поездов. Опять американская природа и американскаятехника соревновались друг с другом в могуществе. Самую длинную реку в мирепересекал самый длинный в мире мост на быках. Он был открыт только пять днейтому назад, строился три года и стоил пятнадцать миллионов долларов. Замостом началась широчайшая автострада, показались коттеджи. Мы въезжали вНью-Орлеан. Нью-Орлеан можно было бы назвать американской Венецией (ведь он, подобно Венеции, стоит на воде), если бы только многочисленные его каналы небыли упрятаны под землю. Город широко распространился на низменном перешейке между Миссисипи иозером Пончертрейн. От места впадения Миссисипи в Мексиканский залив догорода - девяносто миль. Ближе к заливу не нашлось ни одного местечка, гдеможно было бы построить город. Но и там, где он построен, почва представляетсобой наносную илистую глину. Город всегда страдал от наводнений илихорадок. Вода, которая принесла ему богатство, одновременно сделала егонесчастным. В течение всей своей жизни город боролся с самим собой, боролсяс почвой, на которой он построен, и с водой, которая его окружает со всехсторон. Борется он и сейчас. Но главное уже сделано. Пончертрейн отделен отгорода бетонной набережной, которая спускается к озеру ступенями. Подступы кгороду на много миль покрыты системой плотин, по которым проходятбезукоризненные автострады. В многолетней борьбе человека с природойпобедителем вышел человек. Город распланирован необыкновенно просто. Улицы, идущие параллельнореке, повторяют изгиб, который река делает в этом месте, и имеют формуполумесяца. Их пересекают улицы совершенно прямые и очень длинные. Под однойиз них, расположенной примерно в центре города, скрыт самый большой канал. Вчесть этого невидимого канала названа и сама улица - Канал-стрит. Это -главная улица. Она делит город на две части - французскую, неряшливую, какстарый Париж, с узкими уличками, маленькими аркадами на тонких деревянныхстолбах, лавчонками, невзрачными на вид ресторанчиками с первокласснойфранцузской кухней, портовыми кабаками, булыжником и уличными прилавками, заваленными овощами и фруктами, красота которых особенно выделяетсяблагодаря соседству грязи и выплеснутых прямо на улицу помоев, - и новую, американскую часть, которая ничего не прибавляет к уже известному читателямоблику американских городов. Когда-то Луизиана принадлежала Франции и Нью-Орлеан был основанфранцузами. Трудно сказать, насколько в Нью-Орлеане сохранился французскийдух, но на Канал-стрит выходят улицы Дофина, Тулузы, Рояль и есть дажеЕлисейские поля, а в старом городе, в ресторанчике Арно подают такое кофе, какого уж, наверное, не найти во всей Америке. Город лежит на метр с лишним ниже уровня реки. В нем нет ни одногосухого места, где можно было бы хоронить умерших. Где только не пробуют рытьземлю, обязательно находят воду. Поэтому людей здесь всегда хоронили наманер древних египтян - в саркофагах, над землей. Мы отправились на кладбище, которое расположено во французском городе, и некоторое время бродили по этому скучному и белому городку мертвых.Четырехугольные гробницы сложены из кирпичами побелены. Гроб вставляется впереднее отверстие, которое затем закладывается кирпичами. Над однойгробницей надстраивается вторая, иногда третья. По своейкирпично-двухэтажной скуке кладбище напоминает маленький американский город.Есть даже свой Мейн-стрит. С кладбища мы пошли в фотографический магазин, чтобы починить аппарат.В то время как мистер Адамс беседовал с хозяйкой о перспективах дальнейшегоразвития города (перспективы были скверные) и о торговле (торговля тоже шласкверно), в магазин вошел очень красивый молодой человек с черными глазами игорбатым французским носом. - Можно ли видеть хозяина? - спросил он. - Его сейчас нет, - ответила хозяйка, тощая, рыжая, в очках; - но есливам что-нибудь нужно, можете сказать мне. - Но я хотел бы говорить с хозяином, - пробормотал молодой человек, умоляюще посмотрев на нас. - Это такое важное дело? - спросила хозяйка. - Да... То есть не такое важное, но я думал... Впрочем, вы, конечно, тоже... Я могу вам сказать. Он приблизился к хозяйке и очень тихо произнес: - Я хочу вымыть в вашем магазине витрину всего за пять центов. Хозяйка сказала, что, к сожалению, ей не нужна такая работа. Молодойчеловек извинился и, несколько раз споткнувшись, выбежал из магазина. Мы некоторое время молчали, потом мистер Адамс бросился на улицу. Онвернулся минут через десять. - Нет, нет, сэры, - сказал он, качая круглой головой, - не говорите мненичего. Это ужасно! Вы не можете понять, до какой степени нищеты дошел этотмальчик. Нет, серьезно. Я с трудом догнал его, так быстро он бежал по улице.Я поговорил с ним. Это безработный художник. Заказов уже давно нет и непредвидится. Мальчик уже не рассчитывает на свою профессию. Он согласен налюбую работу. Но это тоже безнадежно. Да, да, сэры, этот милый мальчикголодает уже несколько лет. И он не за что не хотел брать доллара. Он дажесердился на меня. - Как! И вы так и не смогли вручить ему... - Нет, серьезно, сэры, не говорите так - " не смог вручить". Простоглупо так думать. Нет, правда. Не будем об этом говорить. Мы давно уже вышли из магазина, прошли весь Канал-стрит и подходили кМиссисипи, а мистер Адамс все еще, кряхтя и охая, бормотал: - Нет, серьезно, сэры, не будем об этом говорить. Нью-Орлеан - красивый город. Он очень нам понравился, но чувстворавнодушия и скуки, охватившее нашу автомобильную группу новогодним вечеромв Сан-Антонио, подобно зарядившему надолго обложному дождю, и не думалопроходить. Мы сняли пенки с путешествия. Человек не приспособлен к тому, чтобы наслаждаться вечно. Поэтому всю красоту Нью-Орлеана мы воспринималиумом. Душа безмолвствовала. У Миссисипи, на большой площади, было довольно пусто. От деревяннойпристани отходили к тому берегу такие же, как в Сан-Франциско, паромы савтомобилями. На парапете, свесив ноги к реке, печально сидел негр внадвинутой на нос соломенной шляпе. Рядом с ним стоял сумасшедший старик вчерном пальто внакидку и дирижировал отходящими и приходящими паромами. Приэтом он издавал командные крики. К нам подошел фотограф-пушкарь и вяло, какбудто он видел нас уже вчера и позавчера, спросил по-русски, не хотим ли мысняться. Пушкарь приехал лет двадцать тому назад из Ковно, чтобы сделатьсямиллионером. И такой скепсис чувствовался в лице и во всей фигуре ковенскогофотографа, что мы не стали спрашивать его, как, идут дела и каковыдальнейшие перспективы. Неожиданно из-за деревянной пристани выдвинулось очень высокое идлинное белое сооружение, в котором не сразу можно было опознать пароход. Онпрошел мимо нас, вверх по реке. Совсем близко к носу высились две высокиетрубы, поставленные рядом, поперек палубы, украшенные завитушками и похожиена чугунные столбы какой-нибудь монументальной ограды. Пароход приводился вдвижение одним громадным колесом, расположенным за кормой. - Последний из могикан, - сказал мистер Адамс. - Теперь на такихпароходах ездят только для отдыха и развлечения, и то очень редко. Нет, нет, кончилась Миссисипи, кончилась! Мы смотрели на реку, по которой шли когда-то баржи с товарами иневольниками. Это на ней познакомила Бичер-Стоу со своими читателями -старого Тома. По ней двигался плот Геккльбери Финна, прятавшего отпреследователей негра Джима. Теперь эта река замерла. Речной транспортоказался слишком медлительным для Соединенных Штатов. Поезда и автомобилизавладели всеми грузами реки. Скорость - вот лозунг, под которым развиваласьэкономика Соединенных Штатов за последние годы. Скорость во что бы то нистало. И невольников нет уже в Соединенных Штатах. По закону, негры там -полноправные и свободные люди. Но пусть только попробует негр войти вкинематограф, трамвай или церковь, где сидят белые! Вечером, блуждая по улицам Нью-Орлеана, мы увидели кинотеатр " Палас", над которым светилась огненная надпись: " Прекрасный южный театр. Только для цветных людей".
