Глава сорок пятая. АМЕРИКАНСКАЯ ДЕМОКРАТИЯ
У одной американки были семнадцатилетняя дочь и взрослый сын. Однаждыдевушка не вернулась домой. Ее не было всю ночь. На другой день она тоже неявилась. Девочка исчезла. Ее искала полиция и не нашла. Мать считала своюдочь погибшей. Прошел год. И вот, как-то приятель ее сына сообщил емустрашную новость. Он видел девушку, которую считали погибшей, в тайномпубличном доме. (Официально считается, что в Америке нет проституции. Насамом деле там есть множество тайных публичных домов.) Брат сейчас же подвидом клиента отправился в притон. Там он действительно увидел свою сестру.Он узнал ее с трудом, так ужасно изменилась молодая девушка. То, что она емурассказала, было еще ужаснее. Ее похитили и продали. - Я погибла, - сказала девушка, - и не пытайся спасти меня. Люди, которые меня похитили, настолько сильны, что с ними никто не может бороться.Они не постесняются убить тебя или меня. Тем не менее борьба началась. Мать обратилась в полицию, - из этогоничего не вышло. За спиной бандитов стояли какие-то неизвестные, нонеобыкновенно сильные люди. Мать обратилась в суд. Адвокат бандитов доказал, что девушка является старой проституткой и что угрозу для обществапредставляет именно она, а не похитившая ее шайка. Верховный суд штата тожерешил дело в пользу бандитов. Не помогла матери и поездка в Вашингтон.Вашингтон просто не имеет власти над судом штата. Вот и все. Девушкаосталась в публичном доме. Это произошло в стране, где декларирована свобода слова. Матери девушкибыла предоставлена свобода не только говорить, но и кричать. Она кричала, ноее никто не услышал. Это произошло в стран е, где декларирована свобода печати. Но ни однагазета ничего не написала об этом деле. Где были эти ловкие, неутомимые, быстроногие репортеры, от проницательного взора которых не ускользает ниодно ограбление, ни одна богатая свадьба, ни один шаг кинозвезды дажечетвертого класса? Это произошло в стране, где декларирована неприкосновенность личности.Но бедная личность сидела в публичном доме, и никакие силы не могли еевызволить. Кажется, встань из гроба сам Авраам Линкольн - и тот ничего несмог бы сделать. Вряд ли помогли бы ему даже пушки генерала Гранта! Почему-то каждый раз, когда начинаешь перебирать в памяти элементы, изкоторых складывается американская жизнь, вспоминаются именно бандиты, а еслине бандиты, то ракетиры, а если не ракетиры, то банкиры, что, в общем, однои то же. Вспоминается весь этот человеческий мусор, загрязнившийвольнолюбивую и работящую страну. Что может быть радостней свободных выборов в демократической стране, граждане которой по конституции обеспечены всеми правами на " свободу истремление к счастью"? Принарядившиеся избиратели идут к урнам и нежноопускают в них бюллетени с фамилиями любимых кандидатов. А на деле происходит то, о чем рассказывал нам чикагский доктор: приходит ракетир-политишен и шантажом или угрозами заставляет голосоватьхорошего человека за какого-то жулика. Итак, право на свободу и на стремление к счастью имеется несомненно, новозможность осуществления этого права чрезвычайно сомнительна. В слишкомопасном соседстве с денежными подвалами Уоллстрита находится это право. Зато внешние формы демократии соблюдаются американцами с необыкновеннойщепетильностью. И это, надо сказать правду, производит впечатление. Генри Форд по положению своему в американском обществе - фигура почтинедосягаемая. И вот однажды он вошел в одно из помещений своего завода, гденаходилось несколько инженеров, пожал всем руки и стал говорить о деле, из-за которого пришел. Во время разговора у старого Генри был оченьобеспокоенный вид. Его мучила какая-то мысль. Несколько раз оностанавливался на полуслове, явно пытаясь что-то вспомнить. Наконец онизвинился перед собеседниками, прервал разговор и подошел к молоденькомуинженеру, который сидел, забившись в далекий угол комнаты. - Я очень сожалею, мистер Смит, - сказал мистер Форд, - но я, кажется, забыл с вами поздороваться. Лишнее рукопожатие не ляжет тяжелым бременем на баланс фордовскихавтомобильных заводов, а впечатление - громадное. Этого молоденькогоинженера Форд никогда не пригласит к себе домой в гости, но на работе ониравны, они вместе делают автомобили. Многих старых рабочих своего заводаФорд знает и называет по имени: " Хелло, Майк! ", или: " Хелло, Джон! " А Майкили Джон тоже обращаются к нему - " Хелло Генри! " Здесь они как бы равны, онивместе делают автомобили. Продавать автомобили будет уже один старый Генри.А старый Майк или старый Джон сработаются и будут выброшены на улицу, каквыбрасывается сработавшийся подшипник. Итак, сделав десять тысяч миль, мы очутились в столице СоединенныхШтатов. Вашингтон - со своими невысокими правительственными зданиями, садами, памятниками и широкими улицами - похож немножко на Вену, немножко на Берлин, немножко на Варшаву, на все столицы понемножку. И только автомобилинапоминают о том, что этот город находится в Америке. Здесь на каждые двачеловека приходится один автомобиль, а на все пятьсот тысяч жителей нет ниодного постоянного театра. Осмотрев дом Джорджа Вашингтона в Маунт-Вернон, побывав на заседании конгресса и на могиле неизвестного солдата, мыобнаружили, что смотреть, собственно, больше нечего. Оставалось толькоувидеть президента. В Америке это не так уж трудно. Два раза в неделю, в десять тридцать утра, президент Соединенных Штатовпринимает журналистов. Мы попали на такой прием. Он происходит в Белом доме.Мы вошли в приемную, где стоял громадный круглый стол, сделанный из деревасеквойи. Это был подарок одному из прежних президентов. Гардероба не было, ивходящие журналисты клали свои пальто на этот стол, а когда на столе неосталось места, стали класть просто на пол. Постепенно собралось около стачеловек. Они курили, громко разговаривали и нетерпеливо посматривали нанебольшую белую дверь, за которой, как видно, и скрывался президентСоединенных Штатов. Нам посоветовали стать ближе к двери, чтобы, когда станут пускать кпрезиденту, мы оказались впереди, - иначе может случиться, что за спинамижурналистов мы его не увидим. С ловкостью опытных трамвайных бойцов мыпротиснулись вперед. Перед нами оказалось только три джентльмена. Это былиседоватые и весьма почтенные господа. Час приема уже наступил, а журналистов все не пускали. Тогда седоватыеджентльмены - сперва тихо, а потом громче - стали стучать в дверь. Онистучались к президенту Соединенных Штатов, как стучится помощник режиссера картисту, напоминая ему о выходе. Стучали со смехом, но все-таки стучали. Наконец дверь открылась, и журналисты, толкая друг друга, устремилисьвперед. Мы побежали вместе со всеми. Кавалькада пронеслась по коридору, потом миновала большую пустую комнату. В этом месте мы легко обошли тяжелодышавших седовласых джентльменов и в следующую комнату вбежали первыми, Перед нами, в глубине круглого кабинета, на стенах которого виселистаринные литографии, изображающие миссисипские пароходы, а в маленькихнишах стояли модели фрегатов, - за письменным столом средней величины, сдымящейся сигарой в руке и в чеховском пенсне на большом красивом носу сиделФранклин Рузвельт, президент Соединенных Штатов Америки. За его спинойсверкали звезды и полосы двух национальных флагов. Начались вопросы. Корреспонденты спрашивали, президент отвечал. Весь этот обряд, конечно, несколько условен. Всем известно, что никакихособенных тайн президент журналистам не раскроет. На некоторые вопросыпрезидент отвечал серьезно и довольно пространно, от некоторых отшучивался(это не так легко - отшучиваться дважды в неделю от сотни напористыхжурналистов), на некоторые отвечал, что поговорит об этом в следующий раз. Красивое" большое лицо Рузвельта выглядело утомленным. Только вчераВерховный суд отменил " ААА" - рузвельтовское мероприятие, регулировавшеефермерские посевы и являвшееся одним из стержней его программы. Вопросы и ответы заняли полчаса. Когда наступила пауза, президентвопросительно посмотрел на собравшихся. Это было понято как сигнал к общемуотступлению. Раздалось нестройное: " Гуд бай, мистер президент! " - и всеушли. А мистер президент остался один в своем круглом кабинете, средифрегатов и звездных флагов. Миллионы людей, старых и молодых, которые составляют великийамериканский народ, честный, шумливый, талантливый, трудолюбивый и немножкочересчур уважающий деньги, по конституции могут сделать все, - они хозяевастраны. Можно даже самого Моргана, самого Джона Пирпонта Моргана-младшеговызвать на допрос в сенатскую комиссию и грозно спросить его: - Мистер Морган, не втянули ли вы Соединенные Штаты в мировую войну изкорыстных интересов своего личного обогащения? Спросить народ может. Но вот как мистер Морган отвечает - это мыслышали сами. И на этот раз все было очень демократично. Вход в зал, где заседала сенатская комиссия, был свободен. Опять выбыли вольны делать с вашим пальто все, что пожелаете, - класть его на пол, запихивать под стул, на котором сидите. В одном конце небольшого зала находились стулья, в другом - стол, закоторым происходил допрос. Стол не был накрыт ни красным сукном, ни зеленым.Это был длинный полированный стол. Все было очень просто. Рядом со стуломмиллиардера лежал на полу его толстый, уже не новый портфель. Морган былокружен своими юристами и советчиками. Их было много, десятки людей. Седые ирумяные, толстые и лысые или молодые, с пронзительными глазами, - они быливооружены фактами, справками, документами, фолиантами и папками. Вся этабанда моргановских молодцов чувствовала себя совершенно непринужденно. Председательствовал сенатор Най, с худым вдохновенным, почти русскимлицом. (К нему очень пошла бы косоворотка.) Допрос вел сенатор Кларк, круглолицый и веселый. Сразу было видно, что ему нравится допрашивать самогоДжона Пирпонта Моргана-младшего. " Младшему" было семьдесят лет. Это был громадный и тучный старик вдолгополом темном пиджаке. На апоплексическом затылке Моргана виднелсяцыплячий седой пух. Морган был спокоен. Он знал, что ничего худого с ним неприключится. Его спросят, он посмотрит на своих юристов, те бешено начнуткопаться в книгах и подскажут ему ответ. Это была удивительная картина. Несколько десятков советчиков что-тошептали Моргану на ухо, подсовывали ему бумажки, подсказывали, помогали. Этоне Морган говорил - говорили его миллиарды. А когда в Америке говорятденьги, они всегда говорят авторитетно. Ведь есть в Америке любимаяпоговорка: " Он выглядит как миллион долларов". Действительно миллион долларов выглядит очень хорошо. А Морган, в своем длинном темном пиджаке, похожий на старого толстоговорона, выглядел, как несколько миллиардов. За вызов в сенатскую комиссию вызываемому полагаются суточные, нормальные казенные суточные на прокорм. Джон Пирпонт Морган-младший взялих. Он воспользовался всеми правами, которые дала ему демократическаяконституция. Морган получил все, что ему полагалось по конституции, даже немножкобольше. А что получил народ? На территории Соединенных Штатов Америки живет сто двадцать миллионовчеловек. Тринадцать миллионов из них уже много лет не имеют работы. Вместе ссемьями это составляет четвертую часть населения всей страны. А экономистыутверждают, что на территории Соединенных Штатов сейчас, уже сегодня, можнобыло бы прокормить миллиард людей.
