Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


О КЕЛЬТИЗМЕ И  ОККУЛЬТИЗМЕ



У.Б. Йейтс и Предания

В одном из эссе Йейтса встречаем такое: «один спятивший священник утверждал, что на его веку никто не отправлялся ни в рай, ни в ад, подразумевая, что все попали в Рат < древняя ирландская крепость на холме — О.Ф.>, что умершие оставались там же, где и жили, и не ища каких-то запредельных миров блаженства или возмездия, а как бы погружаясь в скрытую душу родных мест». Думается, эта история является ключевой для понимания творчества Йейтса, для понимания того мифа, которым он жил.

Вряд ли будет ошибочным сказать, что Ирландия в полном смысле слова «сделала» Йейтса, чей поэтический мир буквально соткан из древних скел (которые иногда ошибочно или просто иносказательно называют «ирландскими сагами»). В некоторых селениях в те годы ещё помнили «преданья старины глубокой», ещё кое-где ходили слухи о появляющихся то здесь, то там всадниках — их называли сидами (иначе — ши), народом холмов.

На рубеже XIX и XX вв. ирландский народ испытывал очередной подъём самоидентификации. Её не смогли заглушить ни многовековой английский геноцид, ни искоренение гэльского (ирландского) языка, ни какие другие невзгоды. Знакомство в 1885 г. юного Йейтса со старым лидером фенианского движения, только что вышедшим после восемнадцатилетнего заточения из тюрьмы Джоном О’Лири на долгие годы определило судьбу поэта. Если до этого Йейтс искал своё призвание на романтико-пасторальной английской почве, то отныне — под влиянием старика О’Лири — он целиком и полностью посвятил себя Ирландии и ирландским преданиям.

Йейтс — поэт-традиционалист. Не в том смысле, что новомодное веяние модернизма его не коснулось. Конечно, коснулось. Не могло не коснуться. Однако это влияние было скорее формальным, нежели содержательным. Внутренним же стержнем поэта всегда оставалась ирландская традиция. Какая? Христианская или до-христианская? Традиция бардов и друидов или традиция св. Патрика? Видимо, и та, и та. Это уже не суть. Ключевое слово именно Традиция. В этом смысле другой ирландский гений, Джойс, — антипод Йейтса. Это можно проиллюстрировать при помощи аналогии, взятой из ирландских же преданий. Традиционно было принято делить Ирландию на пять частей. Четыре королевства: Улад на севере, Лейнстер на востоке, Мунстер на юге, Коннахт на западе. И центр — Миде. Но также известен другой центр — «второй Мунстер», выступающий в качестве полюса, противоположного Миде и связываемого с хтоническим миром, поэзией и тайным знанием. Этого центра — «второго Мунстера» — как бы и не существует, он находится «под» Миде. «Второй Мунстер» на «карте» мистической Ирландии появляется только при развёртке пространства на плоскости. Так вот, если Джойс преимущественно человек Миде, то Йейтс — человек «второго Мунстера». Причём эти два центра — с нетривиальной точки зрения — сливаются в некоей coincedentia oppositorum. Джойс, преимущественно «светлый», устремляется в «тёмный» поток сознания, фиксирует «психические остатки», «мысленный понос», тогда как Йейтс, преимущественно «тёмный», эзотерический поэт, постоянно мечтает о «светлой» реальной жизни, ищет покоя в романтическом, но при этом же обыденном.

Впрочем, есть у Джойса и Йейтса и точки непосредственного соприкосновения. Например: теория циклов, согласно которой всё остаётся как прежде, но всё постоянно меняется, то есть повторяется. Основная мысль «Улисса» заключается в том, что человек по природе своей неизменен. Циклоп, который швыряется в корабль Одиссея скалами, может быть модернизирован, сообразуясь с духом эпохи, и заменён на девушек, бросающих с берега цветы, но качественная суть от этого не меняется, так как всё повторяется незримым образом. Для Йейтса, как и для всякого традиционалиста, теория циклов была весьма значима, и принимал он её не как Джойс, в модернистском изводе, но ab ovo. Может, и Мирового. Историческое сознание, разрушающее, по образному выражению Мирчи Элиаде, «рай архетипов», — вторично и неорганично для человека. Оно является профанацией мистериального созерцания Космоса (отсюда существенное различие: Cosmos — space). Цикличность (осознаваемая благодаря жизни «внутри года», когда всё возвращается на круги своя) характерна для эпоса вообще и для ирландского эпоса в частности. Эпические герои — исторически жившие в разное время — оказываются современниками. Все вещи существуют внутри единого холоса, одного колеса «сансары», где ничто и никто не умирает. Хорошо известно одно стихотворение Йейтса 1921 г. Оно так и называется: «Колесо».

 

Зимою жаждем мы весны,

И лета ждём весною ранней.

Когда сады плодов полны —

Опять зима всего желанней.

Придёт зима, но в тот же час

Возжаждем мы весенней воли,

Не зная, что в крови у нас

Тоска по смерти, и не боле.

 

«Тоска по смерти» для Йейтса — это ирландский эквивалент восточного стремления к разрыву пут сансары, к достижению нирваны. Нирвана не есть блаженство. Нирвана (от санскр. нир — отрицательная частица и вана — желание) — это уничтожение желаний. Беспокойный герой (более известный образованному русскоязычному читателю как Оссиан) ранней поэмы Йейтса «Странствия Ойсина» не может удовольствоваться жизнью на Островах Блаженства. Ни остров Радости, ни остров Побед, ни остров Покоя не приносят Ойсину удовлетворения, ибо он полон желаний. По этой причине он пребывает в круговороте «сансары» и доживает до времён Св. Патрика. Покровитель Ирландии предлагает Ойсину покаяться и молиться «о бессмертье, которое погубил», но герой — человек желаний и поэтому он предпочитает раю ад, где томятся его товарищи. Ну как тут не вспомнить бессмертный афоризм современного русского философа Владимира Микушевича, согласно которому, дескать, буддийский рай — это христианский ад!

Следы восточного мировидения в творчестве Йейтса — скорее дань тогдашней моде. Наиболее яркий пример — раннее стихотворение «Индус о Боге», написанное в 1886 г., когда Йейтс находился под влиянием теософии Мохини М. Чаттерджи. Через своего школьного друга Чарльза Джонстона Йейтс был знаком и с Блаватской. Он вообще был весьма сведущ в оккультизме, причём, согласно байкам, достиг здесь такого могущества, что занимал непоследнее место в иерархии розенкрейцеровской ложи Золотая Заря, имевшей, как известно, сношения с идеологами национал-социалистической Германии. Это неудивительно, если вспомнить, что одно время гроссмейстером ложи был знаменитый Алистер Кроули, поддерживавший как праворадикальные режимы Запада, так и леворадикальные режимы Востока. Йейтс, как известно, тоже некоторое время симпатизировал Гитлеру и Муссолини. Учитывая вышеизложенное, неудивительно, что песни на его слова распевали ирландские синерубашечники.

Но одно дело — нацисты, другое — фашисты, и совсем уже третье — ирландские синерубашечники. Поистине, катастрофой XX в. стало то, что «инициаторы», пытавшиеся сломать хребет тёмной власти и её гнилостному порождению — буржуазному либерализму — сами подпали под эту тёмную власть. Благие намерения ведут известно куда. И ещё: убивший дракона сам становится драконом; вдвое худшим.

Тем не менее необходимо не забывать, что нынешние — и не только нынешние — либеральные идеологи целенаправленно распространяют «миф» о тождественности нацизма и фашизма, и даже более того: фашизма и традиционализма. Тогда получается так что ли: фашизм = традиционализм? Это reductio ad absurdum отнюдь не риторическое коленце. Знаменитое письмо в поддержку закрытия изданий «новых правых», подписанное Умберто Эко, вопиющее свидетельство тому. Более того, тут нужно добавить, что слово «фашист» в кулуарах Третьего рейха было ругательным. И уж несомненно то, что немецкие идеологи хотели одно, а вышло как всегда. А ирландские синерубашечники так и вовсе не успели проявить себя негативно. Национальная борьба против ненавистного протестантского английского ига, продолжающаяся чуть ли не по сей день, думается, находит живой отклик и в сердцах наших соотечественников, разумеется, если эти сердца ещё не окончательно ожирели от мондиализма.

Однако для Йейтса выбор был решительный: либо мухи, либо пиво. Либо политика, либо творчество. Выбор в пользу второго означал для него полный отказ от любой политической ангажированности. Так что неудивительно, что Йейтс о своих «Трёх песнях на один мотив» сказал: «Не я писал эту песню; я не смог бы её написать, даже если бы захотел». И это вовсе не было малодушием.

Имеются сведения, что между Йейтсом и Кроули произошла крупная размолвка. Дескать, первый воспрепятствовал вхождению второго во Внутренний Орден Золотой Зари. Ходил даже анекдот, согласно которому Йейтс вызвал Кроули на астральную дуэль и убил его, после чего тот существовал исключительно в качестве «голема». По другим же версиям, это был не Кроули, а кто-то другой, да вовсе и не Йейтс его убил. Однако, по всей видимости, впоследствии Йейтс, подобно Генону, получил отвращение к неоспиритуализму в любых его проявлениях, будь то хоть теософия, не имеющая ничего общего с подлинной традицией, истинным преданием, хоть «неорозенкрейцерство» от Мазерса, где посвящение и преемственность тоже под большим вопросом. Йейтс уберегал себя.

Годы душевных метаний, бесплодная любовь к Мод Гонн, а затем к её дочери Изольде требовали отдохновения и покоя. Но Йейтс, подобно герою своей юношеской поэмы «Странствия Ойсина», был полон желаний и жажды жизни (а может, и жажды смерти, но выраженной в своей противоположности). Именно в это время он исповедует и пропагандирует так называемый «страстный синтаксис», намереваясь приблизить свою поэтику к гибкости гэльского (ирландского) языка. В жизни Йейтса наступает новый этап. За 35 фунтов стерлингов (по нынешним временам сумма смехотворная! ) в 1916 г. он покупает норманнскую башню «Тур Баллили» с фермерским домиком и мостом впридачу. Башня эта — в графстве Голуэй, неподалёку от местечка под названием Горт — в XIII–XIV вв. принадлежала влиятельным баронам-католикам, впоследствии изгнанным со своих наделов. Интерпретировавший покупку «Тур Баллили» в духе своей мифологии, Йейтс, по свидетельствам современников, представлял себя в роли средневекового феодала. Он заказал характерную мебель, обратился с просьбой о восстановлении своего нового жилища к архитектору Уильяму Смиту и местному каменщику Тому Рафтери, перед которыми восхищённо преклонялся как древний царь перед знаменитыми зодчими. Ощутив себя владельцем «Тур Баллили», Йейтс надумал жениться. В 1917 г. он делает предложение Изольде Гонн, которая ранее признавалась Йейтсу в любви. Она обещает подумать и, спустя длительное время, извещает его о своём отказе. Но — уже перешагнувший за полвека — Йейтс не унывает. Осенью того же года он женится на двадцатипятилетней Джорджи Хайд-Лиз. Брак оказался на редкость удачным. Йейтс оставил после себя не только литературное наследство, но и двух детей, девочку и мальчика. Семья поселилась в «Тур Баллили», на каменной стене которой Йейтс повелел высечь следующую надпись:

 

I, the poet William Yeats,

With old millboards and sea-grean slates

And smithy work from the Gort forge

Restored this tower for my wife George.

And may this characters remain

When all is ruin once again.

 

Здесь он проводил свои летние месяцы в течение 12 лет. Иногда Йейтс задерживался здесь и на более длительные сроки. Но так или иначе с этих пор Башня становится центральным символом его поэзии. Весь комплекс чувств и смыслов, таящихся в этом символе, Йейтс наиболее полно отразил в стихотворении «Кровь и луна»:

 

Я провозглашаю, что эта башня — мой дом,

Лестница предков — ступени, кружащие каторжным колесом;

Голдсмит и Свифт, Беркли и Берк брали тот же подъём...

 

Башня для Йейтса — символ мощи и неприступности (Г.Кружков, переводчик Йейтса, в своей статье «Йейтс и Волошин. Взгляд с поэтической башни на гражданскую бойню» недвусмысленно намекает на фалличность этой символики). Башня — последний оплот Традиции. Не менее важна для Йейтса и винтовая лестница. Йейтс всегда пребывал в некоторой раздвоенности. С одной стороны — романтизм, с другой же — Традиция, чуждая всякому романтизму. Романтизм есть явление не традиционное, он возможен лишь в том обществе, где романтика перестала быть повседневной реальностью. Также традиционная литература не знает авторства. И Йейтс в этом смысле был весь в противоречиях. С одной стороны — отвергающая индивидуальность Традиция, с другой стороны — авторское “я”. Если традиционно принято изображать циклическое в виде круга, а историческое — в виде прямой линии или креста, что в сочетании даёт так называемый «кельтский крест», то винтовая лестница — спираль — некий его аналог. Винтовая лестница — душа поэта — заключена в башне, своего рода хитиновом панцире, защищающем душу от нападок внешнего мира. Но согласно философии карт Tarot, с которой Йейтс был знаком не понаслышке, Башня — это ещё и символ разрушенных замыслов, крушения надежд. П.Д.Успенский так писал об этой карте:

«Эту башню начали строить ученики великого учителя для того, чтобы всегда помнить и никогда не забывать слов учителя о том, что в башне не может быть тайн и что по каменным ступеням нельзя дойти до неба. Башня должна была служить напоминанием и предостережением, как маяк, который ставится на опасном месте, куда нельзя направлять корабли, и где люди много раз терпели крушение.

Но потом они забыли... зачем начали строить башню.

И они решили строить башню выше и довести её до неба, чтобы по ней все могли взойти на небо и спастись.

И видишь, как ответило небо! »

Таким образом, здесь нащупывается ещё одна оппозиция, весьма важная для мифо-поэтической концепции Йейтса: Рат — Вавилонская башня. Поэт, как это следует из его стихов, прекрасно улавливал аналогию между своей башней и башней Вавилонской. В том же стихотворении «Луна и кровь» он пишет:

 

Был в Александрии маяк знаменитый, и был

Столп Вавилонский вахтёрной книгой плывущих по небу светил;

И Шелли башни свои — твердыни раздумий — в мечтах возводил...

 

Материализованная в «Тур Баллили» башня Йейтса — это «башня из грёз», существующая помимо реального воплощения. Поэт ощущал «материальность» своей башни лишь как подтверждение личного мифа. И, осознавая эфемерность своих «грёз», он тут же их развенчивал (однако внутри всё того же мифа):

 

Высмеем гордецов,

Строивших башню из грёз,

Чтобы на веки веков

В мире воздвигся Колосс, —

Шквал его сгрёб и унёс...

 

Это стихотворение называется: «Тысяча девятьсот девятнадцатый год» — год, когда в Ирландии началась народно-освободительная война против англо-саксонских оккупантов. Йейтса, который в некотором смысле был духовным вдохновителем преданных своей родине ирландцев, никто не посмел тронуть, однако же в последующие годы гражданской войны боевые действия порою велись у самых стен древней цитадели. Однажды ночью был взорван каменный мост перед башней. Возможно, именно эти события Йейтс, преобразовав в соответствии со своим мифом, отразил в своём последнем стихотворении. Оно написано 21 января 1939 г. и называется «Чёрная башня». Не исключено, что это вершина творческого гения Йейтса. В «Чёрной башне», написанной дольником, размером характерным для средневековых баллад и испанского романсеро, изображается осада неприступной башни:

 

Про Чёрную башню знаю одно:

Пускай супостаты со всех сторон,

И съеден запас, и скисло вино,

Но клятву дал гарнизон.

Напрасно чужие ждут,

Знамёна их не пройдут.

 

Давший клятву гарнизон — это вся Ирландия, сражающаяся за Традицию, за право народного самоопределения. Чёрная башня — это Рат, средоточие всей Ирландии. В стихотворении повторяется один и тот же рефрен с изменяющейся первой строкой:

 

Стоя в могилах спят мертвецы,

Но бури от моря катится рёв.

Они содрагаются в гуле ветров,

Старые кости в трещинах гор.

 

Это те самые мертвецы, что «оставались там же, где и жили, и не ища каких-то запредельных миров блаженства или возмездия, а как бы погружаясь в скрытую душу родных мест». Не с Волошиным надо бы сопоставлять Йейтса в первую очередь, а с хлыстом Клюевым, крайне правым (или наоборот, левым? ) традиционалистом, у которого «Буй-Тур Всеволод и Тёмный Василько, с самогудами Чурило и Садко, Александр Златокольчужный, Невский страж, и Микулушка — кормилец верный наш, Радонежские Ослябя, Пересвет» также спят до срока, чтобы восстать к последней битве. Мертвецы тоже стоят за Родину, которую Йейтс в своей пьесе «Кэтлин ни Холиэн», нашедшей широкий отклик у самого простого народа, изображает то как старуху, то как прекрасную юную королеву.

 

Пришельцы хотят запугать солдат,

Купить, хорошую мзду суля:

Какого, мол, дурня они стоят

За свергнутого короля,

Который умер давно?

Так не всё ли равно?

 

Нет, не всё равно. Поэтика Йейтса — поэтика эпическая. Поэтому сегодня всё так же, как и вчера, как и века назад; все события происходят в одно и то же время. Древние фении, бароны-католики, нынешние ирландские повстанцы — все они современники и соратники:

 

Повар-пройдоха, ловивший сетью

Глупых дроздов, чтобы сунуть их в суп,

Клянётся, что слышал он на рассвете

Сигнал королевских труб.

Конечно, врёт, старый пёс!

Но мы не оставим пост.

 

Всё двоится, всё ходит в форме «слуха», так как сакральное всегда завуалировано, убережено от «дурного глаза» профанов. Смех у Йейтса — своего рода «оберег». Таким же образом «оберегал» тайное алхимическое знание, сокрытое в «Гаргантюа и Пантагрюэле», Франсуа Рабле.

Некоторые отголоски эзотерической доктрины Йейтса слышны в его стихотворении «Фазы луны», которое, к сожалению, как и «Чёрная башня», по непонятным (или вполне понятным? ) причинам не было включено в литпамятниковское издание. Это большое стихотворение написано в форме диалога. На ходу беседуют Ахерн и Робартис (вероятно, персонажи ирландских сказаний). Майкл Робартис — герой ряда произведений Йейтса — объясняет зависимость человеческой души от лунных фаз. Ахерн и Робартис проходят мимо башни (разумеется, это башня Йейтса) и посмеиваются над писателем, — работающим там при свече — который напрасно «сокрытых истин ищет в пыльных книгах»:

 

Робартис. Он обо мне писал в экстравагантном

Эссе — и закруглил рассказ на том,

Что, дескать, умер я. Пускай я умер!

 

Этими словами, как бы совершенно объективными, принадлежащими незаинтересованной стороне, Йейтс подчёркивает сокровенную внеисторичность всех событий. У Ахерна возникает мысль заявиться к писателю и «походя обронить намёк»:

 

Ахерн. Когда б не долгий путь, нам предстоящий,

Я постучал бы в дверь, встал у порога

Под балками суровой этой башни,

Где мудрость он мечтает обрести, —

И славную бы с ним сыграл я шутку!

Пусть он потом гадал бы, что за пьяный

Бродяга заходил, что означало

Его бессмысленное бормотанье:

«Горбун, Святой и Шут идут в конце,

Перед затменьем». Голову скорей

Сломает он, но не откроет правды.

Он засмеялся над простой разгадкой

Задачи, трудной с виду, — нетопырь

Взлетел и с писком закружил над ними.

Свет в башне вспыхнул ярче — и погас.

 

Конечно же, Йейтс лукавит! Он-то прекрасно понимает, что означает это самое «бессмысленное бормотанье: “Горбун, Святой и Шут идут в конце, перед затменьем”». Горбун, Святой и Шут — эвфемистические названия трёх весьма энигматических арканов Tarot: карта Пустынника, карта Повешенного и карта Безумного (своего рода alter ego персонажа карты Маг, иногда называемой Скоморохом или же Адамом Кадмоном). Пустынник — это тот, кто ищет Истину, поэтому его изображают с фонарём, горящим при дневном свете. Пустынник действительно горбат. Повешенный — это тот, кто познал Истину и, приняв за это мучения, сделался святым. Шут — это изначально безгреховный и совершенный человек (то есть Адам Кадмон). Но также Шутом можно назвать и Безумного (эта карта, либо за номером 0, либо за номером 21, обычно идёт в паре с Магом), так как последняя фаза луны — новолуние, а «жизнь человеческая невозможна во мраке полном и при полнолунье». Однако же то, что в конце стихотворения «свет в башне вспыхнул ярче — и погас», намекает на то, что знает, о чём идёт речь, указует на то, что он сам прошёл этот путь познания Истины и стал тем самым совершенным Магом.

В одном из последних стихотворений, «Звери покидают арену» (в другом переводе — «Цирк гасит огни»), Йейтс подводит итоги своему творчеству:

 

Где взять мне тему? В голове — разброд,

За целый месяц — ни стихотворенья.

А может, хватит удивлять народ?

Ведь старость — не предмет для обозренья.

И так зверинец мой из года в год

Являлся каждый месяц на арене:

Шут на ходулях, маг из шапито,

Львы, колесницы — и бог знает кто.

 

Вероятно, здесь имеются в виду опять-таки арканы Tarot (Маг, Безумный, Колесница, Сила, то есть карта, на которой изображена женщина, закрывающая своей рукою львиную пасть). Здесь перед нами своего рода воспоминания об оккультной направленности раннего творчества.

 

Осталось вспоминать былые темы:

Путь Ойсина в туман и буруны

К трём заповедным островам поэмы,

Тщета любви, сражений, тишины;

Вкус горечи и океанской пены,

Подмешанный к преданьям старины;

Какое мне до них, казалось, дело?

Но к бледной деве сердце вожделело.

 

Здесь Йейтс вспоминает о характерных особенностях сюжета и композиции своей поэмы «Странствия Ойсина». О «кельтизме», пришедшем на смену «оккультизму». «Бледная дева» — это Ирландия, обретшая плоть в героине пьесы Йейтса «Кэтлин ни Холиэн». Рассказывают, что Йейтс в это время совсем помешался на «преданьях старины». Про него тогда ходило множество анекдотов. Один из них приводит в своей книге «Новый Иерусалим» Г.К.Честертон: «...Джордж Мур заинтересовался ирландским мистицизмом, воплощённым в Йейтсе. Я сам слышал, как Йейтс, доказывая конкретность, вещественность и даже юмор потустороннего, говорил про своего знакомого фермера, которого феи вытащили из кровати и отдубасили. И вот, представьте себе, что Йейтс рассказывает Муру очень похожую историю: о том, как некий волшебник загнал этих фей в фермерских свинок, а те попрыгали в деревенский пруд. Счёл бы Джордж Мур эту историю невероятной? Была бы она для него чем-нибудь хуже тысячи вещей, в которые обязаны верить современные мистики? Встал бы он в негодовании и порвал отношения с Йейтсом? Ничуть не бывало. Он бы выслушал её серьёзно, более того — торжественно и признал бы грубоватым, но, несомненно, очаровательным образцом сельской мистики...» Как все эзотерики, Йейтс был весьма весёлым человеком...

1997

 

У.Б. Йейтс


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2019-05-06; Просмотров: 244; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.07 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь