ОТ  СФЕРЫ  К  КУБУ, ИЛИ  ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ДВАДЦАТЬ  СЕДЬМОЙ  ТЕОРЕМЫ ЭТИКИ

О  романе  С.Витицкого  «Поиск  предназначения, или  Двадцать  седьмая  теорема  этики»

 

Впервые фантастический роман С.Витицкого «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики» был опубликован в журнале «Звезда» за 1994–1995 гг. По желанию автора — под псевдонимом. Однако следует заметить, псевдоним этот весьма прозрачен, и те, кто подогадливее, — разобрались, с кем имеют дело. И, более того, авторы некоторых рецензий на роман С.Витицкого несколько раз открыто называли настоящее имя маститого писателя.[88] Я же на себя такой смелости не беру. Если автор счёл целесообразным скрыться за вымышленной фамилией, значит, пусть так оно и будет. Остаётся лишь добавить, что впоследствии издательство «Текст» выпустило «Поиск предназначения» отдельной книгой, и книга эта почти сразу же сделалась бестселлером.

Точка отсчёта романа — Ленинград — окутанный мистическим ореолом Петербург Белого и Достоевского. К этому городу в конечном счёте стягиваются все переменные повествования. Любой человек, представляющий опасность для главного героя, то есть потенциально, сознательно или же в силу сложных причинно-следственных связей способный разлучить его с Ленинградом — устраняется всемогущей рукой Предначертания. Да, этот роман о Судьбе. На грани его преломления всегда краешком глаза заметен некий таинственный сполох, некий фатальный проблеск новой страшной зари, рождённой слепыми пальцами «бабищи Судьбы». Судьба — центральный персонаж романа, и самораскрытие её в мире проявленных вещей есть путь главного героя — Станислава Красногорова.

Четыре части «Поиска предназначения» могут быть схематически представлены, как и любое явление, имеющее протяжённость во времени, в следующем виде: начало, подъём, расцвет, упадок. Литературоведы скорее всего не преминули бы здесь сказать о «диалектике души». Но точнее было бы говорить, что перед нами модель одного дня Брахмы. Впрочем, такое соответствие не позволяет разглядеть наше «микробное» зрение. Ведь мы слишком! слишком близко к сердцу принимаем жизнь и потому умираем, ничего особенного не теряя, но ничего особенного и не приобретая. Наша удивительная способность огорчаться по пустякам (а жизнь, в сущности-то, и есть пустяк! ) поразительна. Ничего плохого с нами произойти не может, как, впрочем, и ничего хорошего. И, возможно, единственное оправдание нам — творчество.

Когда писатель пишет о писателе, на его произведении всегда имеется как бы ярлычок: «Личное». Тут волей-неволей (volens-nolens? ) всегда проявляется нечто глубоко интимное, глубоко сокровенное, глубоко — или же не совсем глубоко — дневниковое, автобиографичное. Станислав Красногоров прежде всего — творец. И даже более того — демиург. Постоянно что-то ищущий, что-то строящий вокруг себя и из себя, сотворяющий из своей жизни миф. Читая первую часть романа — «Счастливый мальчик», — складывается ощущение, что герою вовсе не тридцать семь, а от силы двадцать — двадцать пять. Вечная юность эдемского Адама Кадмона? Вечный самоанализ и общение с жизнью, пусть уже развеществлённого, но, как и прежде, дорогого мира предметов. Вот она, опорная точка романа. Станислав Красногоров — это своеобразный алхимик, узнающий своё Предназначение пошагово, вечно становящийся. Сегодня — одно, а назавтра — совсем другое. Система изменяется. Возникает противоречие. Его приходится разрешать. Вчерашнее погибает во имя сегодняшнего. И сегодняшнее в свою очередь погибает во имя завтрашнего.

Подзаголовок «фантастический роман» выглядит несколько странновато: первые три части «Поиска предназначения» отнюдь не фантастичны с точки зрения объективной реальности и даже вполне возможны, если рассматривать чудо как «суперпозицию маловероятных событий, и ничего более». Главный герой в любой момент может сказать: «случайность», «показалось», «полно, миф всё! » Другое дело — внутренний голос, всегда коварно подсовывающий иррациональное объяснение. Красногоров склоняется ко второму и иллюстрирует свои догадки полуавтобиографической повестью «Счастливый мальчик». Простой технарь, «компьютерщик», он, однако, имеет «странную охоту» к перу. Он пишет неплохую прозу, не чужд стихотворчеству, склонен к сочинению афоризмов и «жизненных теорем». Однажды он выведет и свою Основную Теорему за номером 27: «Вещь, которая определена Богом к какому-либо действию, не может сама себя сделать не определённой к нему». Таковой «вещью» является и сам Стак.

Конечно, повесть, включённая в ткань романа, — далеко не есть литературное новшество, не ахти какой оригинальный приём, однако в настоящем случае весьма интересно то, что «Счастливый мальчик» есть непосредственное моделирование реальности, пережитой главным героем. Иными словами, здесь происходят как бы некие «погружения» и «всплытия»; дробность, «лоскутность», «макаронность», как говорит в таких случаях Л.А.Аннинский. В роман не просто топорно вмонтирован кусок текста, повесть. Здесь дано чувство этой повести, мысль о ней, комментарии к ней. В этом отношении достигается эффект достоверности, достоверности дробного и противоречивого, где на событийном уровне варьируются все интеллигибельные потенции бытия.

«Поиск предназначения» — сложнейшая конструкция, пёстрая архитектоника которой тщательно гармонизирована и отлажена. Как я уже отметил, центр притяжения романа — Петербург. И Станислав Красногоров накрепко привязан к этому городу своим Предназначением. И тот, кто пытается, вольно ли, невольно разорвать эту связь, — погибает при весьма загадочных обстоятельствах. Сам же Красногоров, не раз находившийся на краю пропасти (и в фигуральном, и в самом что ни на есть буквальном смысле), остаётся целым и невредимым. Чего с ним только не было! Он и несколько раз тонул, и чуть было не попал во время ленинградской блокады на ужин к людоеду, да и самому голодать чуть ли не до смерти доводилось… Всё нипочем! Люди вокруг него умирали, а сам он продолжал жить. Станислав Красногоров в первых трёх частях самый статичный персонаж. Вокруг него вращается весь мир. В таком положении удерживает его Предназначение. Так ему выгоднее. Водимый Рукой Судьбы, «Предназначенец» Красногоров по сути вещей персонаж глубоко печальный и даже, не побоюсь этого слова, трагический, ибо лишён он высочайшего из посылаемых человечеству небесами благодеяний — свободы выбора. Всё, что ему остаётся, так это разве что попытка осознать своё Предназначение и слепо ему повиноваться. Да и сама попытка эта заранее обречена на неудачу. К тому же «можно знать своё предназначение и не понимать его», — как сказал однажды ближайший друг Красногорова — Виконт, то бишь Виктор Киконин, человек, сумевший и узнать, и понять СВОЁ предназначение.

Роман С.Витицкого — это почти античная трагедия Рока, слепого, беспощадного и беспристрастного. И динамика романа в постоянном усугублении и наращивании трагичности. Вторая часть «Поиска предназначения» так и называется: «Счастливый мальчик, прощай! » Неожиданно умирает мама главного героя, умирает при родах его жена, Лариса. Всё дорогое, существовавшее вокруг него, — уничтожено. «Доброе, разумное, вечное» оказывается совсем невечным, разрушаясь у Красногорова на глазах. Мир деформируется, приобретая уродливые карикатурные очертания. И эпицентр гибели — он сам, Станислав Красногоров. Рука Судьбы всерьёз берётся за своего Иова. Начинают сыпаться головы. В самом прямом смысле. Ничто не берётся из ниоткуда, и ничто никуда не девается. Красногоров, взамен утерянной свободы выбора, получает способность безнаказанно уничтожать потенциальных противников. Однако определить этих самых противников — дело вовсе не из простых. События романа непредсказуемы, как непредсказуемы они в реальной жизни или качественном детективе, где никогда невозможно сказать, кто же всё-таки умрёт следующим. Причём самое удивительное здесь, пожалуй, то, что роль Судьбы-то в жизни Станислава Красногорова заметна даже невооружённым глазом, но найти в её проявлениях какую-то систематичность попросту не представляется возможным. Действия Судьбы не комментируются и в большинстве случаев остаются непонятными ни герою, ни тем более читателю романа. И только страшная развязка всё ставит на свои места. И, конечно же, всё оказывается очень и очень просто. Гораздо проще, чем можно было ожидать. Многое становится пустым и ненужным. «Накручено» было много, а толку из этого никакого не вышло. Путаница причинно-следственных связей есть отражение сложной и многофункциональной системы Мироздания со всем её многообразием воздействий, со всем её многообразием вытекающих отсюда и втекающих сюда взаимоисключающих влияний. Ведь всё, что внизу, подобно тому, что наверху. И наоборот. Всякая жизнь полна неразгадываемых превратностей. И хорошо, если человек хотя бы перед смертью узнает страшную правду о себе и своей Судьбе: «за что его так».

Теперь речь пойдёт о механике уничтожения. Я имею в виду смертоносное оружие Предначертания Станислава Красногорова: все, вставшие на пути у Руки Судьбы, умерли, если так можно выразиться, от разрыва мозга. И тут возникает естественный вопрос, как в самом заурядном детективе: «Кто убийца? Станислав Красногоров или Рок? Или они оба? » В конечном счёте, во второй части всё повествование к детективу и сводится. Оно и понятно. Семидесятые годы. Разгул КГБ, знамо дело. «Загребли» Сеню Мирлина — приятеля главного героя. Написал антисоветскую статью? давал её читать кому не попадя? — получай своё! Красногорова и Виконта, как лиц, первыми ознакомившихся с мирлинским «шедевром», вызывают на допрос. Дознаются: что, где и как, так сказать. Ну, вы, в общем, и сами понимаете... По иронии всё той же судьбы, фамилия следователя — Красногорский. Позже выясняется, что этого самого, стало быть, следователя, оказывается, интересуют вовсе не литературные выкладки горячечного Сени Мирлина, а паранормальные способности главного героя. И всё, таким образом, возвращается на круги своя. То есть Рок в очередной раз уберегает своего подопечного от излишних неприятностей. Зачем они ему? Но, сказав «а», Рок говорит и «б». Красногорову надлежит приступить к исполнению своих непосредственных обязанностей, возложенных на него Предначертанием.

В один из тех дней, что заполнены серым зиянием пустоты, когда не оставляет уверенность, что вставать следовало всё-таки с другой ноги, становится плохо Виконту. Он при смерти. В доме Красногорова появляется человек, который так и говорит: «Виктору Григорьевичу очень плохо». Герой сначала долго не может взять в толк, о ком идёт речь. Потом догадывается, что о дружке Виконте. Догадывается и удивляется: а он-то, собственно, Станислав Красногоров, здесь при чём? И так удивляется, похоже, что его приходится силой везти в «шарашку», где работает Виконт. Оказывается, что Красногоров действительно наделён паранормальными способностями, только несколько необычными, разумеется, если такое слово вообще можно применить по отношению к понятию «паранормальное»: он способен возвращать своего друга с того света на свет этот. Главный герой опять проходит мимо своего Предначертания, так и не опознав его, хотя, казалось бы, уже слепец мог бы увидеть в чём дело. Въедливый читатель, конечно же, догадается, что этот случай — ключевое место всего романа, здесь! Именно здесь кроется разгадка, ответ на вопрос: в чём же именно Предназначение главного героя.

Но важно даже не это. По сути, здесь открылась точка смещения временного вектора. Герои смертны. И символ их смертности — зомби, «изготавливаемые» виконтовой «шарашкой», продукт адских биологических экспериментов. Вот он, изгиб линии деструкции и деградации мира! «И если ты хочешь иметь дешёвую колбасу, тебе придётся делать её из человечины...» День Брахмы втиснут в четыре части романа. От людоеда, жаждавшего полакомиться маленьким Славой Красногоровым в голодном блокадном Ленинграде, до постепенно превращающегося в ракшаса Виконта. Впрочем, я сильно забегаю вперёд. Пока ещё железный век не настал. Золотой век Счастливого Мальчика с необходимостью сменился Серебряным веком, где смерть не редкий пришлец. Вот и всё. А Серебряный век, подобно Сатанаилу из преданий неотамплиеров, павшему с элементалами в космос восьми измерений, в свою очередь сменился Бронзовым. В этом никто не виноват. Разве что вечное колесо становления. Станислав Красногоров не осознал своего Предназначения не потому, что он слишком глуп, а потому, что иначе и быть не могло: так распорядилась Судьба. Ей, именно ей было угодно, чтобы главный герой оставался в неведении относительно истинного Предначертания своего иллюзорного существования. Щели открылись не потому, что люди слишком глупы. Вовсе нет! Совсем нет! Это как раз наоборот: люди стали слишком глупы, потому что щели открылись!

Название третьей части романа — «Записки прагматика». И это в определённой мере знак, так как прагматизм есть явление упадочническое. Это впадение в профанацию и отождествление Божьего дара с яичницей. Можно с определённой долей уверенности сказать, что герой обезличивается, приобретая даже отчасти инфернальные качества. То есть, говоря проще: превращается в монстра. Да! именно так. Убывая в качестве, он прибывает в количестве. Его демиургическое начало, его философские воззрения, изрядно пообтрепавшись в нелепом поединке с Предначертанием, постепенно превращаются в «мысли по поводу», а затем и вовсе забываются. Записки майора Красногорского, волей судьбы попавшие в руки главного героя, не есть просто дань архитектонической симметрии романа, это было бы странно, да к тому же и неоправданно. «Записки прагматика», включённые в ткань романа, — это знак Бронзового века, Трета-йуги, если будет угодно. (Хотя я теперь, как никогда, чужд всякому угодничеству.) «Записки прагматика» представляют собой в некотором роде дневник учёного-исследователя, поставившего опыт над своим подопечным Красногоровым, подобно тому, как некогда десятиклассник Виконт поставил опыт над тараканом, засадив его в стеклянную банку. Только забыл наш исследователь, что Рок не посадишь в сосуд для питья, его, Рок, нельзя разложить по полочкам или, скажем, взвесить. «Упустил сволоча! » Прагматический взгляд на иррациональное — показатель тенденции ко всё большему омертвлению. Так был предуготован Железный век. Пророк, Иосиф из «Счастливого мальчика», превращается в «Босса, хозяина, президента». Таково название четвёртой части романа. Всё это, разумеется, находится на «глубоководном» уровне, и сам автор вполне мог не сознавать точности и правдивости смоделированной им реальности. Подзаголовок — «фантастический роман» — в этом отношении не более чем ширма. Но, повторяю, всё это на «глубоководном» уровне. На поверхности так: два приятеля живут себе без горя, без забот, творят. Потом одному из них приходит в голову, что слишком уж полна его жизнь странных происшествий. Кто в этом повинен? Ответ рядового советского обывателя: Судьба. Потом умные люди растолковывают главному герою, что, оказывается, можно и Судьбой управлять, если знаешь, чего хочешь. И главный герой хочет стать президентом. Но слишком уж много несоответствий желаемому он видит. Судьба зачастую устраняет людей (всё тем же адским способом разрывания мозга на части), казалось бы, желающих одного лишь добра её питомцу, а то и вовсе никоим образом не соприкасающихся с ним. Итак, можно знать своё Предназначение и не понимать его. Превратно осознав своё Предназначение, Станислав Красногоров внимает советам прагматика Красногорского и становится боссом, хозяином, президентом (правда, пока ещё гипотетическим). Его команда впервые в истории человечества формируется исключительно «исходя из принципа честности». Однако «прогрессивизм» этот ложен. Мир разлагается на глазах. Помните, как там у Ходасевича?

 

Здесь мир стоял простой и целый,

Но с той поры, как ездит тот,

В душе и жизни есть пробелы

Как бы от пролитых кислот...

 

Так вот. Всё сворачивается в дьявольскую спираль. Автор, минуя наши дни, заглядывает в будущее, полное чудовищных потрясений и социальных катастроф, ознаменованное массовой духовной деградацией. Из контекста становится ясно, что всё большую власть набирают коричневые и военные. Специализированные нелегальные фермы производят на свет настоящих монстров, собак-убийц — баскеров. По виконтовой «шарашке» бродит нежить, зомби, среди которых есть и копии, снятые с главного героя, его жены, Виконта — в самых разнообразных вариантах. Сам Красногоров, как думают его товарищи по партии, из ревности направляет оружие Судьбы на недавнего соратника. Соратник устраняется. Товарищи смотрят с уважением и завистью, как зеки на пахана. Однако сам Красногоров недоумевает: он смерти никому не желал. Так что же, неужли он просчитался? неужли он сам всего лишь забавная марионетка в крючковатых пальцах Судьбы? Дальше остаётся только полная дезинтеграция, тотальное уничтожение. «И если ты хочешь иметь дешёвую колбасу, тебе придётся делать её из человечины...» Но Красногоров ещё не понял, что он проиграл.

Главный герой опять, в который раз едет спасать умирающего Виконта. Этот путь к финальной точке — самое напряжённое место в романе. Здесь, именно здесь начинается настоящая фантастика, настоящая фантасмагория. Станислав Красногоров отрывается от своего города, вечно сохранявшего его до сих пор Петербурга. Но теперь уже его не спасёт и Петербург (да и не сам ли он, этот город-вампир, частичная экспансия Судьбы? ). Медленное, тягучее время заполняется кашей агонизирующих событий. Главный герой спешит в машине к умирающему другу. Так сказать, бежит взапуски с Судьбой. Движение на излёте. Взаимопроникновение статики и динамики. Скольжение в лабиринте сошедшего с ума хронотопа. Неимоверное, как в кошмаре, замедленное движение. Сдёргивание последних масок с ужасных перекошенных лиц. Красногоров обнаруживает сидящего у постели Виконта… самого себя. Да! генная инженерия оказалась на высоте. Герой понимает, вернее, начинает понимать, что он вовсе не герой. Судьбе нужен был не он, а желающий иметь дешёвую колбасу «авлии эль-Шайтан» Виконт. Он, Красногоров, был необходим ей лишь как средство для удерживания на этом свете истинного избранника Предначертания. И Предначертание нашло ему достойную замену. Теперь Красногоров стал ему больше не нужен. И его смело можно устранить, если он попытается помешать ему, Предначертанию. А Красногоров мешать собирался. Он сбегает с базы с единственным желанием: добраться до города и предпринять всё возможное, чтобы разогнать «гадюшню». Он покидает жуткие коридоры военного бункера с его нежитью, франкенштейнами, выведенными в секретных лабораториях. Но наступает развязка. Хохочущий баскер отгрызает ноги шофёру Станислава Красногорова — Ване Красногорскому (сыну майора-прагматика). Главный герой выдёргивает чеку из гранаты, единственного оставшегося у него оружия, и покидает сломавшуюся машину. На шоссе он видит несущийся навстречу автомобиль, в котором спешат к нему на помощь его партийные товарищи. Но они не узнают окончательно выбившегося из сил Красногорова. Последний шаг героя — взмах хвоста скорпиона, решившего свести счёты с жизнью посредством своего же грозного оружия. Судьба уподобляется унтерофицерской вдове, что сама себя высекла. Механизм её зацикливается и она долго ещё бегает, голая и слепая, в построенном ею самой зеркальном лабиринте. Потом наступает КОНЕЦ.

 

Теорема доказана, но доказательство этой теоремы теперь вряд ли уже понадобится её автору, Станиславу Красногорову. То, что было некогда дано — ныне сметено с лица земли. Что и требовалось доказать.

1996

Сверэротизм пространства

О   ЧЕСТНОСТИ  ПИСАТЕЛЯ

Писать верли?!

бр-р!!!

Слаба и силлабика.

.

...

Какой-то рапсод

Написал

Единственный раз

В жизни правду.

.

...

Ему позвонили...

...нет,

Его работу

Прервал телефонный

звонок:

 

..Двое неизвестных

Тогда сообщили,

Что если книга

выйдет...

То смерть себя ждать

не замедлит...

.

...

И вот, прикрывшись

погнутой лирой,

Рапсод убежал,..

— заграницу —

Гонимый

Змеем Возмездичем.

.

...

Истинный философ,

— Алчущий правдолюбец —

Он понял, что лгать не нужно,

..Но также не всю правду...

01. 01. 96 19: 20-19: 40

ВОЛОК  СЕРЕБРА

Стопами идоша на Запад — в западню, назад,

Мечём перекрестил боевым

Витязь девушку.

Сам он в красном плаще, девушка —

в белом платье.

Конь вороной. За спиной у витязя — девушка.

У коня в животе — тайный огонь.

Конь упал на правую ногу,

А левым копытом ударил в землю.

Заколол одним ударом и девушку и витязя.

Сквозь грудь прошёл, сквозь живот прошёл,

Сквозь спину прошёл. Крест не проткнул.

Крест у него был особенный.

12. 07. 96

 

 

ТЕУРГИЯ

.

Почему бы тебе не научиться играть

На гитаре по-настоящему?

Отчего ты так хмур и не смотришь на Запад?

Я ходил на Восток разговаривать с Богом.

Но, стопами идоша на Запад,

Перечеркнул дикирием пустоту.

Лопнули свечи.

..

Понимаешь, я верил, что чудо будет всегда.

И не верил, что чуда не будет.

...

Сначала появился я.

Это было знанием о том, что я есть.

А потом было зн а менье первого сна.

Не татем вкрался большой красный рак,

Но тотем,

Знак зодиака.

 

О Луне я тогда не знал ничего.

Это знание появилось значительно позже.

И не продукт ли оно эпохи?

Порою мне кажется именно так.

И я набожно крещусь, вспоминая грех иудейский.

И разрушаю выс о ты.

Но где их разрушишь?

Впрочем, я многословен.

 

 

.

...

Кошмары.

Призраки и мумии преследовали меня

буквально-таки с младенческих лет. Я многое видел такое, от чего

у старого фронтовика стали бы волосы даже подмышками.

Однажды, к примеру, я видел тигра.

Он бросился на меня из глубины тёмной комнаты, когда я пытался

включить там свет, встав на громоздкий стул по причине, так сказать,

своего малолетства.

Похороны мумии ночью, при факелах

— ещё не самое худшее из этих видений.

Дважды меня пытались убить,

Что, между прочим, плохо у них получилось

(Иначе бы я не писал эти строки).

.

.

...

Много счастья было!

Пора грозного неба

Прозренья дарила.

И я просто знал:

Так есть.

А не рассуждал, что первичнее.

Первое — привычнее.

Без этого вообще чуда нет.

.

..

...

Две.

Не для жизни, для судьбы, для времени

Блондинка с брюнеткой приходили ко мне

Венчаться.

Любил — одну.

А не знал, взял другую.

Слышал блондинку, а слушал блединку.

Миляпися — девочка хорошая.

Миляжопа — девочка плохая.

И от этого, наверное, все мои несчастия.

.

...

...

Кем был? Не знаю.

А вы поедете на бал?!

Да я вас всех...

Разное было.

Мистика подъезда. И тонкая

философия несуществующего,

Но становящегося

и подтверждаемого

каждым реальным фактом.

Знаешь, я с детства любил мозаику.

В этом суть любой теургии.

От пророчества, от снов, от реторты —

Да здравствует

Чудо!

Бог по имени

Бог!

Hic et nunc.

Кто в это верит — будет жить на звездах.

в ночь с 7-го на 8-ое 01. 97 5: 25 — 6: 35

 

⇐ Предыдущая48495051525354555657Следующая ⇒

Поделиться: