(«Die Politik der Erfüllung», Karl Helfferich, 1922, _стр. 30-33)

20 июня 2014. Украинский президент Порошенко как раз опубликовал план мирного урегулирования из четырнадцати пунктов. Почему «четырнадцать»? Сказал ли кто-то этому миллиардеру и шоколадному королю, что его слова прозвучат в духе серьезного государственного деятеля, если он использует это некогда знаменательное число?

В конечном счете, Версальский договор (28 июня 1919) должен был иметь мало общего с Четырнадцатью пунктами, и он никогда не был ратифицирован американским Сенатом.

По условиям договора Германия брала на себя вину за развязывание войны («оговорка об ответственности за войну»), что позволило союзникам наложить на немцев репарации.

Германия теряла территории, некоторыми из которых она доселе владела от 800 до 1000 лет.

Германии было запрещено иметь подводные лодки или военную авиацию, ее армия была ограничена численностью в 100.000 солдат.

Никакие немецкие войска не могли располагаться в Рейнской области (Рейнланд), которая была оккупирована французами.

Германия утратила территории в пользу Франции и Бельгии, а также только что созданной Чехословакии.

Немецкие колонии были разделены между Великобританией и Францией. Германия не могла быть членом Лиги Наций или объединиться с Австрией.

 

«После 1919 года мир изменился. США из самого большого довоенного должника стали самым большим послевоенным кредитором. Британцы и французы финансировали свои расходы в Первой мировой войне большой частью из американских банков. 

[Как нация-должник решила выдавать кредиты, это вопрос, на который может быть только один ответ кредиты только номинально исходили от «американских банков», имели, однако, свое происхождение в Европе и привели к тому, что европейские нации залезли в долги по отношению к банкам США.

Господствующая власть оставалась у Лондонского Сити. – Автор]

Они должны были теперь оплачивать свои военные долги Америке. По требованиям 1921 года Германская империя должна была платить победителям репарации, которые вдвое превышали все немецкие военные расходы в 1914-1918 (164 миллиарда имперских марок, военные расходы в 1914-1918 – и репарации суммой в 331 миллиард имперских марок без учета инфляции). За счет этих немецких платежей Франция и Англия надеялись, что смогут погасить свои военные долги перед США. Также и Советский Союз должен был погасить свои военные долги перед своими прежними союзниками, но он не стал этого делать, так как понес большие финансовые потери в результате войны и революции. С этой ипотекой стартовала мировая экономика начала 1920-х годов. Дополнительно Германия была исключена Версальским договором как торговый партнер. ( deutsche-zukunft.net/hintergrundwissen)

 

Признак разногласий и некомпетентности, которые характеризовали сменяющие друг друга Веймарские правительства с 1919 по 1933 годы, можно увидеть из следующего:

 

«Наполеон I говорил «Править означает предвидеть!» Господин доктор Вирт, который в такой степени проявил противоположность дара предвидения, продолжает править как рейхсканцлер, и господин доктор Хирш, человек, который обессмертил «подушку иностранной валюты», был в январе 1922 года с господином доктором Ратенау отправлен как представитель немецкого правительства на переговоры с правительствами Антанты в Канны! Сегодня, однако, никто из ответственных лиц имперского правительства и партий, на которые оно опирается, не хочет больше выступать за возможность выполнения. Сегодня формула звучит так с помощью попытки невозможного выполнения хотели доказать невозможность выполнения. Господа, которые этим способом хотят стряхнуть с себя утверждение о возможности выполнения ультиматума, располагают либо не совсем надежной памятью, либо они владеют даром выражаться необычайно двусмысленно. Рейхсканцлер доктор Вирт даже еще 6 июля 1921 года, как указано выше (стр. 23), поставил цель, что обязательства по ультиматуму должны были бы покрываться текущими доходами, и он выразил при этом лишь тихое сомнение, можно ли достичь этой цели «сразу сначала».

Газета «Der Tag» от 20 июня 1921 сообщила о речи, которую тогда господин доктор Вирт произнес в эссенском народном собрании: «На вопрос, можно ли было бы выплатить военные репарации, господин доктор Вирт ответил положительно. Он уверен, что мы сможем осуществить эти платежи, если мы только захотим». Господин доктор Вирт в последнее время утверждал, что он такого не говорил; но тогда он без возражений позволил этому высказыванию распространиться в прессе.

А господин доктор Ратенау? В газете Berliner Tageblatt от 10 мая 1921, в утреннем номере того самого дня, когда Рейхстаг принял решение принять ультиматум, господин доктор Ратенау выразился об ультиматуме следующими словами: «Остаток нашей чести в следующем – мы выполняем то, что мы обещаем, и не обещаем ничего, что мы не можем выполнить... Германия должна платить, но не встать на ноги. Чем больше она платит, – т.е. выполняет обещания – тем глубже она запутывается в долгах. Германия никогда не будет в состоянии выполнить то, что она обещала. Каждый год она должна будет визжать и просить, извиняться и обещать, и другие в зависимости от комбинации их интересов будут вести себя милосердно, гнусно, угрожающе или уничтожающе и иметь право на любые репрессии и пытки. Это невозможно, и поэтому мы не можем это подписывать».

После того, как, однако, на следующий день вопреки этому заклинанию господина доктора Ратенау ультиматум был подписан, господин доктор Ратенау изменил свою позицию. 2 июня 1921 года он произнес в Рейхстаге: 

«Убеждение, как нужно вести себя по отношению к принятым обязательствам, все равно, были ли они взяты на себя добровольно или под принуждением, я заимствую из моей прежней коммерческой жизни. Сословие купцов во всем мире и в течение всех столетий основывалось на доверии, и это доверие имеет как символ написанное слово подпись. Если бумага несет подпись моей фирмы или моего имени, или, тем более, подпись моего народа и государства, то я защищаю эту подпись как свою честь (очень хорошо! от социал-демократов) и как честь моей страны. (Одобрительные возгласы справа). Я считаю эти обещания исполнимыми только в том случае, если мы решимся перенести глубокую нужду, вот в этом все дело (очень правильно! от социал-демократов, одобрительные возгласы и крики слушайте! слушайте! справа, возбужденные призывы у объединенных коммунистов). Между невыполнением и выполнением лежит фактор нужды. Я охотно избежал бы нужды, которая наступит, если мы должны выполнять эти обязательства честно. (Снова возгласы справа). Можно ли их выполнить, зависит от глубины нужды, в которую нам придется опуститься. (Возбужденные выкрики справа). Не существует абсолютной невыполнимости, так как речь идет лишь о том, насколько глубока пропасть нужды, куда народу будет позволено упасть».

Однако перед решением о приеме или отклонении на одно мгновение ситуация выглядела так, как будто бы подавляющее большинство Рейхстага вновь испугалось взять на себя неисполнимые обязательства и таким образом собственной рукой превратить угрожающее нам насилие в законное право. Тогда даже социал-демократическое большинство, казалось, не было готово участвовать в новом акте подчинения под невыполнимым диктатом. Тогда газета «Forwärts» в ответ на французские голоса, которые советовали социал-демократам покориться в интересах «народного примирения», писала:

«Из всех обещаний, которые были нам даны, ни одно не было выполнено. За маской международного стремления к соглашению снова и снова выступали черты то наивного, то хитрого национализма. Честное понимание того, что мы как социал-демократы обязаны представлять также интересы нашего собственного оказавшегося в тяжелой ситуации народа, мы по ту сторону немецких границ всегда находили только у части рабочего класса и у убежденных социалистов-интернационалистов, но никогда у ответственных государственных деятелей Франции или Англии и, тем более, не в парижской бульварной печати. Одним словом, если нас спрашивают о том, помогаем ли мы нашему собственному народу установить настоящий мир, основанные на равноправии и взаимном внимании честные отношения между народами, тогда мы отвечаем «да и тысячу раз да»! Но на вопрос, хотим ли мы стать адвокатом и исполнителем невыполнимых разрушающих любой настоящий мир требований, с их уничтожающим воздействием, ответом может быть только решительное, однозначное «нет»!

На следующий день социал-демократический президент Рейхстага Лёбе

опубликовал в «Breslauer Volksmacht» статью, в которой говорилось:

«Также социал-демократы, как все буржуазные партии, убеждены в невозможности выполнения требуемых платежей. Также они могут взять на себя ответственность за документ, который держит детей и внуков в долговой кабале, только вместе со всеми другими соотечественниками. Все партии, не только мы, должны поставить себе вопрос, считают ли они передачу немецкой территории врагам или попытку уплаты громадных денежных сумм правильным выходом из нашего отчаянного положения. Правительство и социал-демократия могут подписать гигантское долговое обязательство только тогда, если немецкие националисты (Deutschnationale Volkspartei – немецкая национальная народная партия) тоже заявят, что никакого другого выхода не существует. Внешнее положение нашей страны настолько отчаянное, что «единый фронт», которого здесь так часто – и в порядке злоупотребления – требуют, должен стать реальным. Мы вместе должны будем терпеть давление врагов, если последняя попытка провалится, вместе мы должны выполнять обязательства, если они должны будут уберечь нас от самого худшего, вместе мы должны также нести ответственность и за то, и за другое!

Итак, социал-демократический президент Рейхстага объявил тогда – за две недели до решения об ультиматуме – выполнение требований Антанты невозможным; он сделал согласие свое партии подчиниться ультиматуму зависящим от того, что все другие партии, также немецкие националисты, возьмут на себя полную солидарную ответственность за это подчинение и за его последствия. Он охарактеризовал создание единого фронта для защиты от огромного давления как главное требование времени. Он изложил эту свою точку зрения на ситуацию и выходящие из нее последствия не только в указанной статье в «Breslauer Volksmacht», но и развил ее в личной беседе с руководителем немецких националистов, государственным министром Хергтом. Казалось, что была возможность, что, наконец, однажды все партии от немецких националистов до социалистов большинства объединятся для решительной защиты от неисполнимых требований. В Рейхстаге ситуация, после того, как ультиматум был передан, как казалось, действительно развивалась в этом направлении. Обмен мнениями об ультиматуме в комиссии по внешней политике усиливал впечатление, что от Германии требовали полностью неисполнимого, что немецкое подписание бесполезно пожертвовало бы честью немецкого имени, и что попытка выполнения невыполнимого должна была бы вскоре привести к крушению.

В последний момент, тем не менее, все резко изменилось. Не только социалдемократы, но также центристы заколебались. Так как тех, кто сопротивлялся принятию ультиматума, обвиняли в том, что в случае подчинения будет предотвращено вступление французов в Рурскую область, и Верхняя Силезия сохранится в составе Германии, что принятие ультиматума – это ощутимое доказательство нашей доброй воли, которое ожидают в странах Антанты, чтобы занять по отношению к нам дружелюбную, более понимающую позицию и отменить наложенные в марте на нас «санкции». (Примечание Франция оккупировала Рурскую область в декабре 1922 года, «чтобы обеспечить оплату военных репараций в форме натуральных выплат» (Википедия). И, несмотря на референдум, который отдал предпочтение принадлежности к Германии, большую часть Верхней Силезии Веймарская республика в июне 1922 года уступила Польше).

Хотя и было установлено, что ни в одном из этих пунктов не было каких-либо конкретных и ощутимых гарантий в случае нашего подчинения, открывшиеся перспективы возымели действие; когда в пятидесятую годовщину подписания Франкфуртского мира в Рейхстаге проходило голосование об ультиматуме, предложение Мюллер-Франкена и Тримборна было принято с 220 голосами против 172 голосов. Предложение звучало так: 

«Рейхстаг соглашается с тем, что имперское правительство сделает полученные от правительств союзников в их ноте от 5 мая 1921 требуемые заявления». Новое правительство господина доктора Вирта сделало «выполнение» основным пунктом своей программы. С необычными излияниями громких слов канцлер перед Рейхстагом и перед народными собраниями занимался пропагандой в пользу «программы выполнения». В своей программной речи, произнесенной 1 июня 1921 перед Рейхстагом, он именем кабинета заявил, что он хочет показать стране и загранице, «что мы воспринимаем всерьез начало нового времени, что мы следуем нашим обязательствам до самого конца, и трудом и выплатами хотим добиться свободы и отечества». Лондонский ультиматум потребовал до 31 мая 1921 года выплаты одного миллиарда золотых марок, причем либо наличными, либо золотой валютой или в трехмесячных немецких казначейских обязательствах в золоте, которые должны были быть гарантированы немецкими крупными банками. Уже один этот первый платеж – в этом были единодушны все эксперты – превосходил возможности немецкой экономики.

Зато господину доктору Вирту, напротив, это, очевидно, казалось детской игрой. В своей уже упомянутой речи перед Рейхстагом от 1 июня 1921 он заявил:

«В финансовой области один миллиард золотых марок, который должен быть уплачен до 31 мая, будет выплачен своевременно, вопреки очень серьезным ограничениям, вызванными текущими потребностями и другими выплатами по мирному договору».

Что было выполнено тогда? – В золотых валютах было выплачено 150 миллионов золотых марок; т.е. почти все валютные резервы, накопленные за долгий период Имперским банком, были переданы гарантийному комитету. На остаток в размере 850 миллионов золотых марок рейхсканцлер и имперский министр финансов доктор Вирт выписали векселя имперского казначейства со сроком платежа до 31 августа 1921 года. Господин доктор Вирт тогда совершил ошибку, поскольку он перепутал подписание векселя, т.е. самую формальную подпись под долговым обязательством, с платежом, т.е. погашением долга. Он думал, что может позволить себе такую путаницу; так как – так он сказал – «имперское министерство финансов сделало необходимые приготовления и распоряжения, чтобы обеспечить оплату в течение этого срока». То, чем были эти «необходимые приготовления и распоряжения» в действительности, немецкой экономике пришлось испытать на себе к ее ужасу».

(«Die Politik der Erfüllung», Karl Helfferich, 1922, _стр. 30-33)

 

В качестве дополнительной меры воздействия страны Антанты, чтобы немцы подчинились их условиям, угрожали, что их войска войдут в Германии, и что они снова введут блокаду. В действительности блокада доставки продовольствия продолжала существовать до 12 июля 1919. 7 мая того года граф Брокдорф-Ранцау (позже первый министр иностранных дел Веймарской республики) возмущенно сослался на этот факт, когда он обратился к собранию в Версале:

«Сотни тысяч нонкомбатантов, которые с 11 ноября 1918 года погибли из-за блокады, были убиты холодным расчетом, уже после того, как наши противники добились победы и гарантировали ее».

(Arthur Walworth, «Woodrow Wilson». Boston Houghton Mifflin Co., 1965)

 

«Эта война с самого ее начала была коммерческой и промышленной войной. Это не было политической войной». (Вильсон, речь перед Колизеем в СентЛуисе, Миссури, о мирном договоре и Лиге Наций, 5 сентября 1919):

 

«Версальский договор – это модель хитроумных мероприятий для экономического уничтожения Германии». (Ялмар Шахт, президент Имперского банка, 1923)

 

«До 1918 года 763.000 немцев умерли из-за недоедания и болезней по причине блокады. Этими вышеупомянутыми были, прежде всего, дети, женщины и старики – другими словами, самые слабые члены общества». (Prof. H.C. Peterson,

«Propaganda for War the Campaign against American Neutrality», 1939)

«Даже после подписания соглашения о перемирии 11 ноября 1918 блокада не

была отменена». (Charles C. Tansill, «Backdoor to War», 1952)

 

«Немцам из-за недостатков их характера нельзя доверить никакое оружие.

Поэтому военной целью Англии должно быть разоружение Германия. Она должна быть поставлена под международный надзор».

(Британский военный и морской министр Дафф Купер, в газете Evening Standard в октябре 1939. Дафф Купер якобы также сказал «Мы делали все, что могли, чтобы женщины и дети в Германии умирали с голоду».)

 

Особенное национальное происхождение тех, кто «консультировал» политическое руководство в Версале, тоже имеет немаловажное значение советником Вудро Вильсона был Бернард Барух; Ллойда Джорджа – Альфред Милнер, служащий Ротшильда, и сэр Филип Сассун, родственник Ротшильда. Жоржа Клемансо консультировал его министр внутренних дел Жорж Манель, настоящая фамилия которого была Ротшильд, хотя он, очевидно, не был в родстве с семьей банкиров. Переводчиком был Поль Манту; а военным советником был мистер Киш.

«Еврейской целью не было ни справедливое преобразование мира, ни справедливое обращение с Германией, а скорее максимизация пользы для различных еврейских общин Европы и Соединенных Штатов. В начале 1919 года дипломатические действия в Париже стали главным фокусом различных попыток исполнить еврейские стремления». (Ben-Sasson, H. «A History of the Jewish People», Harvard University Press, 1976 стр. 940)

 

К. Финк соглашается с этим в «The Minority Question at the Paris Peace Conference» (Boemeke et al (eds), «The Treaty of Versailles», Cambridge University Press 1998, _стр. 259):

«В марте 1919 года просионистские и националистические еврейские делегации прибыли в Париж». «Почти у каждой из наций-победительниц, так казалось, были свои собственные еврейские представители. Некоторые хотели официально оформленных и категорических прав для евреев в своих собственных государствах, другие выступали за признание одного отдельного еврейского национального государства. Польские евреи добились особенных преимуществ; им удалось то, что они были определенно упомянуты в Польском договоре о правах меньшинств». (www.inconvenienthistory.com)

 

«Если Петроград еще не падает, если [генерал] Деникин не наступает, то это именно то, что предписали крупные еврейские банкиры в Лондоне и Нью-Йорке. Эти банкиры кровными узами связаны с теми евреями, которые мстят как в Москве, так и в Будапеште арийской расе, которая обрекла их на так много веков рассеяния. В России 80% руководителей советов – евреи, в Будапеште 17 из 22 народных комиссаров – евреи. Не могло ли быть так, что большевизм – это кровная месть иудаизма христианству? В любом случае об этом стоит подумать. Чрезвычайно возможно, что большевизм утонет в крови погрома катастрофических размеров. Мир международных финансов в руках евреев. Тот, кто владеет сейфами народов, контролирует и их политические системы. За (заключающими мир) марионетками в Париже стоят Ротшильды, Варбурги, Шиффы, Гуггенхаймы, люди той же крови, что и те, которые захватывают Петроград и Будапешт. Раса не предает свою собственную расу... Большевизм – это защита международной плутократии. Это элементарная истина. Международная плутократия, которой владеют и которую контролируют евреи, имеет первостепенный интерес к каждой области русской жизни и к ускорению процесса дезинтеграции России до состояния пароксизма. Россия, которая парализована, дезорганизована и истощена, будет местом, в котором завтра буржуазия, да, буржуазия, из пролетариев будет праздновать свой сенсационный пир изобилия». (Бенито Муссолини, Il Popolo d’Italia, июнь 1919)

 

«Вся ответственность за Первую мировую войну полностью лежит на плечах международных еврейских банкиров. Они ответственны за миллионы мертвых и умирающих».

(U.S. Congression-Record 67th Congress, 4. Sitting, Senate Document nr. 346,

декабрь 1922)

 

Результатом этой односторонней непринужденной болтовни (Германия не была допущена к переговорам) был трюк с созданием целых стран с забавными фантастическими именами («Юго-славия», «Чехо-Словакия») посредством изменения международных границ, целью которых не могло быть что-либо иное, кроме создания причин для беспорядков и вместе с тем для подстрекательства к следующей войне. 

(«У Югославии есть семь границ, шесть республик, пять национальностей, четыре языка, три религии, два алфавита и один босс!» – так звучала одна шутка в Югославии 1970-х). 

Население Чехословакии состояло, в порядке убывания численности, из чехов, немцев, словаков, венгров, русинов, поляков и примерно четверти миллиона человек другого происхождения. Создание этих государств с несколькими различными этносами внутри каждого из них противоречило объявленной доктрине «самоопределения».

Одно только изобретение мультиэтнической «Чехословакии» (чехи были одним из многих этносов в как раз разобранной на части Австро-Венгрии) уже гарантировало новые конфликты. Чехи до тех пор никогда, пожалуй, не управляли своей собственной страной, а были лишь племенем, которое в одиннадцатом веке поселилось в Богемии и Моравии – и поэтому никогда не научилось жить совместно с другими этносами. «Наихудшим преступлением (Версальского договора) было то, что более трех миллионов немцев оставили под чешским господством» (Г. Н. Брэйлсфорд – H.N. Brailsford, видный левый автор, 1920) – не говоря уже об еще двух миллионах немцев, которые стали подданными польского государства.

Это то, что касается «мультикультурализма», выражения, которое тогда еще было неизвестно, но сегодня оно, однако, сильно форсируется для достижения их собственных целей обычными подозреваемыми, которые намереваются разрушить последние следы социальной связи, и поддерживаются нестабильными элементами сегодняшнего населения, нищими и невежественными, и гуманоидами

(человекообразными) без опоры в своем обществе.

«Глупость гораздо опаснее, чем злость, так как злость время от времени прерывается, а глупость – нет». (Анатоль Франс – Anatole France)

 

⇐ Предыдущая29303132333435363738Следующая ⇒

Поделиться: