Индивид древний и современный

Для древнего индивида важнее всего было наладить диалог с запредельными сущностями (Тема VIII. 1, 2, 4). Атавизм древнего ритуала - соборность. Ее вариантом является сельский сход, когда в ходе прения находится подходящее решение. Он нужен не для познания истины, а чтобы узнать наиболее распространенную точку зрения.

Он имеет космогонический характер и три фазы: фаза хаотизации (конфликт позиций) – пик противостояния (распад космоса) – восстановление единства (воскрешение Рода). Решение приходит как бы откуда-то извне. ( Тема II. 11 )

На родовой модели основана и церковная соборность, да и ритуальное голосование в СССР было близко сельскому сходу ( 6 )

Для современного индивида относительны любые ценности, кроме родовых. Он может внешне усвоить ценности монотеиста, манихея или личности, но он никогда не будет таковым по своей сути.

Современный индивид верит во все понемногу и ни во что всерьез ( Тема XVIII. 5 ).

Индивид вполне способен осваивать технологии и методы трансляции знания, поэтому он опаснее для цивилизации, чем можно было бы предположить.

Цель в архаическом сознании отменяет повседневный ход вещей, магически преображая действительность. Но все же, идея цели ближе уже логоцентрику, индивид живет циклично. Речь скорее о понимании индивидом категории цели, обоснованной логоцентриком ( Тема XV. 1, 5 H, 6 ).

Культурный опыт человек с архаическим сознанием всегда возобновляет в своих системных качествах, как будто магическое преобразование действительности свершилось. Так у племен, которые исследовал Леви-Брюль. Этот тип отношений мифа и опыта, свойственный древнему сознанию не умирает, а трансформируется к современной эпохе.

Современное обыденное сознание можно считать реликтовым излучением палеосинкрезиса.

«свойственная мифу пралогичность, выстраивание семантических рядов и принцип установления коннотативных связей остается доминантой в ментальности современного носителя так называемого «обыденного сознания»»^[336]

Обыденное сознание практически не способно абстрагироваться от эмпирических ситуаций.

«миф, не будучи адекватным отображением тех или иных аспектов реальности, есть образно-коннотативное, но по-своему точное припоминание генезиса культуры и самого культурного сознания»^[337] ( Тема X )

У носителей обыденного сознания слабо структурированная речь, работающая по маршрутно-присоединительному принципу. Очень невнятная композиционная связь, неспособность абстрагироваться от конкретных феноменов, фрагментарность, отсутствие общего содержания. То есть, элементы повествования не связаны в повествовании логически, мышление скорее свободно гуляет между ними.

«мифологический пласт ментальности даже в эпоху безраздельного, казалось бы, господства «законодательного разума» неизменно оставался его скрытой основой. Скрытой настолько, что во времена, когда верхние уровни ментальности и феноменологические слои культуры подвергаются динамичной расчистке, как, например, в XX веке, «всплытие на поверхность» глубинных «геологических пластов» изумлённому сознанию кажется рождением чего-то совсем нового»^[338] ( Тема X )

«Ради надёжного внешнего источника системного упорядочения и шумерские гуруши, и их современные наследники готовы терпеть любые рабски-лагерные условия жизни. Жёсткая зависимость индивида от традиционализованных социальных норм и отношений, организующих его ментальность подобно тому, как инстинкт управляет психикой животного, спасает его от невыносимой (в прямом смысле) фрустрации отчуждения, тотальной антиципации, космического сиротства. Сознание современного индивида более раздробленное. Оттого он несколько более капризный и претенциозный. Но и только. Шумерский гуруш и современный индивид - это не разные «виды», это «внутривидовые» модификации одного субъектного типа, обусловленные необходимостью приспособиться к среде»^[339]

«Если не считать современных первобытных народов, то можно сказать, что родовой индивид как таковой уже не существует. Его ментальная конституция подавлена и оттеснена на периферию. Выделенная ей территория – это, главным образом, жизненный мир, отчасти обособленный от логоцентрических дискурсов. Ментальность современного обывателя – наследника родового индивида, в отличие от ментальности последнего, не целостна, а эклектически мозаична. Но внутренних противоречий этот ментальный тип, как и тип логоцентрический, не испытывает»^[340]

Во всех культурах огромное число людей, способных адаптироваться к рутинной деятельности и не нуждающихся в технологических инновациях.

«Когда бунтует исторический наследник родового индивида? Когда в результате эклектической рецепции и наслоения фрагментированных культурно-смысловых и ценностных систем на организующее синкретическое ядро родового космоса картина получается сложная настолько, что в перегруженной ментальности создаётся образ хаоса. Тогда индивид дестабилизируется и начинает бунтовать. Весь смысл этого как будто бессмысленного бунта сводится к тому, что картину мира следует упростить посредством устранения особо раздражающих лоскутов. Иначе говоря, тех элементов культурной реальности, что оказываются непроницаемыми для прагматической связи и, стало быть, в синкретический универсум индивида никак не вхожими»^[341] ( Тема XXI. 7 )

 

 

Тема XII.

Варвар

Соблазн цивилизации

Общая характеристика

Варвар – медиатор ( Тема VI. 13 Ba) между архаикой и цивилизацией (Тема VII. 1C). Его переходность, однако, имеет и самостоятельное значение. У него двойственное отношение к цивилизации - он хочет брать (обыкновенно силой) отдельные элементы цивилизации, но не принимает ее как целое, боится быть поглощенным ею, что, кстати, вполне может произойти.

Варвар это «тот, кто принял цивилизацию как фактор своего существования, как неизбежную и неустранимую реальность. Принял, но далеко не отождествился с ней ни субъективно, ни объективно. Варвар существует в иной позиции - слегка отступив от цивилизации. Для него равно необходима как достаточная близость, так и жёсткая дистанция по отношению к ней. Эта позиция позволяет варвару сохраняться в своём устойчивом качестве, создавать устойчивый синкрезис, объединяющий архаическую культуру и элементы цивилизации в парадоксальное единое целое»[342] ( Тема II. 1, 2 )

«Тяга варвара к чужому, к ограблению, к добыче, к выламыванию некоторого предмета из целого связана с природой его трансцендирующей интенции. Ибо инородные, инокачественные, инокультурные реалии переживаются при их усвоении и потреблении как более удовлетворяющие трансцендирующему импульсу, чем элементы ресурса имманентного, то есть освоенного, привычного, данного в обыденном опыте. В то же время этих элементов не должно быть слишком много. В противном случае они начинают самоорганизовываться в цивилизационное целое, что разрушает варвара. Отсюда потребность надломить, использовать частично и т.д.»[343] (Тема VIII. 4)

Ресурс нужен варвару для немедленного трансцендирования, он старается либо сразу промотать добычу, либо спрятать в виде клада, отложив на будущее, которое тоже, разумеется, трансцендентно.

Он партиципирует ( Тема III. 2 ) к цивилизации, но испытывает страх перед накоплением. Скорее он партиципирует к самому процессу добывания предметов. Объекты партиципации варвара подвижны: рабы, деньги, золото, наложницы, предметы роскоши[344]

Он не может где-то осесть, так как тогда ресурс начнет расти, а он не должен превышать некоторого предела. При партиципации к стабильным формам варвар чувствует себя ущемленным и скованным.Он не знает форм отчуждения ( Тема III. 10 ), известных городскому жителю. С другой стороны, для варвара антиномичность бытия неснимаема вообще ( Тема VI. 4 - 6 ).

Для варвара характерна непредсказуемость и контрастность поведения. В то же время эта ментальность полностью соответствует самой антиномичности бытия человека в культуре. Он чувствует как бы некую локальную пробоину в синкретическом космосе ( Тема II. 4 ). Но в целом это осознание несет варварский коллектив, к которому отдельный представитель испытывает глубочайшую партиципацию. Становление индивидуального сознания жестко заблокировано, осознание антиномичности мира отдельным субъектом его бы убило.

Дуализация далеко не повсеместна, но ее хватает, чтобы вызвать крайнюю агрессивность и инверсивные скачки ( Тема VI. 13 A) отношения и настроения.

Время для варвара течет нелинейно, так как он движется от стоянки к стоянке.

«Как бы разрезая географическое пространство (каковое для древнего сознания, отметим, синкретически неотличимо от времени), оно увлекает варвара в «дурную бесконечность» погони за добыванием продуктов цивилизации, в общем движении при этом «оплетая» неизменный и в своей грандиозности непостижимый космической круговорот, - смутно мерцающий в глубинах памяти образ природного первоединства»[345] ( Тема II. 1, 2 )

У варвара существенно ослабевает сакрализация прошлого, хотя есть связь с богами отцов, хранящая память о синкретическом всеединстве.

Соотношение сакрального и профанного у него затормозилось примерно на одном уровне (Тема IX. 1 ).

«Эту парадигму можно, пожалуй, сравнить с пружиной, где кольца малых циклов, бесконечно умножаясь, нанизываются на некую устремлённую в бесконечность ось времени-пространства. Циклическое у времени тут уже сочетается с поступательным, хотя новая «компонента», во-первых, остается вне рефлексии и, во-вторых, вместе со старой составляет синкретическое, т.е. нерасчлененное единство. К тому же прямая, на какую нанизываются витки малых, родовых по генезису временных циклов «варварской» парадигмы времени, не имеет ничего общего с линейным временем новоевропейской эпохи. Это, скорее, та прямая, что в своей абсолютной форме тождественна, по Николаю Кузанскому, кругу»[346]

Варвар это дисциплинирующая угроза цивилизации, он всегда ей паразитарен. Иногда он захватывает ее - тогда либо создает свою цивилизацию (арии, дорийцы, германцы) или существует, пока хватает захваченного ресурса (Золотая Орда)[347]

Архаический тип человека рождается и в цивилизации, определяется скорее биологическими константами. В культуре занимает маргинальные ниши (бомжи, бандиты – собиратели и охотники). Помимо чистого архаика в обществе появляются промежуточные типы. Нивхи, эвенки, собиратели бутылок – чистые архаики, цыгане – традиционные варвары[348]

Есть три типа варваров:

Внешний (кочевники, сходят на нет к XVIII веку)

Дисперсный (растворен в цивилизации, отдельные варварские черты бывают у других типов)

Маргинальный (бандиты, преступники).

Однако, мафия – результат распада и трансформации варварского мира, связывает с большим обществом. Мафия - логоцентрики[349] ( Тема XV. 1 )

 

Возникновение варварства

Варварство появилось в эпоху упадка первых государств (Тема XIV. 3). Окончательно оформилось и распространилось, как только созрела манихейская культура ( Тема VI. 12; Тема XV. 5J, 6 ).

Древних варваров два типа:

1. Очень далеки от цивилизации: (ранние)

Славяне и Рим (держались подальше); гунны и Рим (захватили, а потом ушли), половцы и Русь

2. Близки цивилизации (поздние).

Поздние славяне и Византия; лангобарды и Рим (вписались), хазары

Варварская ментальность устойчиво воспроизводится, хотя сейчас уже в меньших масштабах.

В III тыс. до н.э. варвары находились на границе между архаическим миром и цивилизацией.

Во II тыс. до Р. Х. разрастается государство и цивилизационная периферия, оппозиция между очаговыми (Ю. М. Кобищанов) цивилизациями и архаическим миром затушевывается, Гильгамеш и Энкиду становятся друзьями[350].Тогда на первый план и выходит до сих пор актуальная оппозиция цивилизация - варварство.

Саргон I отражал набеги кочевников. Ранние государства по сути уничтожила варварская периферия.

Ранние греки были варварами, но неправильными, что связано с их героическим сознанием. На них пришлись разложение родового уклада, восточные влияния и урбанистические процессы (Тема XIII).

Христианство устанавливалось поверх рыхлой варварской ментальности. Особенно близко ей было арианство - там сильно выраженный дуализм. ( Тема XV. 3 D)

 

 

Тема XIII

Значение Античности

Колыбель Запада

Сущность Античности

На закате МРС мир природы скрылся из виду, заслоненный безмерным количеством опосредований ( Тема XI. 7 H; Тема XV. 2 ), растащивших энергию партиципации ( Тема III. 2, 10 ). Скорость изменений уже не соответствует инерции ментальности ( Тема V. 2 B, 3 B) индивида ( Тема XI. 2, 4 ), поэтому для новых условий требуется новый субъект. В позднюю пору классической древности, особенно в Античности, существование МРС не зависит от отдельных государств и обществ, они легко становятся жертвами истории ( Тема XI. 3, 7 H).

Античность - переходная, хотя и самоценная, форма культуры от МРС ( Тема XI. 3 ) к логоцентризму ( Тема XV. 1, 2, 6, 8 ). В Античности Культура опирается исключительно на саму себя, ставит вопрос о том, что она такое. И культурное сознание, и сама культура пребывают в сильнейшем шоке отчуждения. ( Тема III. 10 )

«Культура на этом уровне окончательно и необратимо разорвала связь со своими природными основаниями и осталась наедине с собой»[351]

Само появление слова «культура» - симптом отрыва от природы и замыкания системы на себя. В классической латыни: возделывание, почитание, воспитание, земледелие[352] (Тема VII. 1)

Но все же в Античности культура еще не была так сильно оторвана от природы, как в современном западном мышлении. Связь, однако, не была и так близка, как казалась человеку античному[353] ( Тема XVII. 2, 5 I; Тема XVIII. 5; Тема XX. 1 Ab).

«Оттого и первые понятийные автореференции культуры на античной почве предстают как пробуждение ещё не определившейся в своих границах и функциях самости, как нечто, ещё только начинающее отпадать от «родственных» и «соседних» смысловых комплексов»[354]. ( Тема II. 5 )

Античные люди стали видеть целое не через часть, а в каждой отдельной части. Каждая вещь - это целостный сколок универсума. Эта установка и давала возможность заново упорядочить мир в логосе. ( 2 )

Античная визуально-пластическая форма рождается сразу и целиком, исключая какую-либо недооформленность и недоговоренность. Это ««свертка» трансцендентного внутрь»[355] (Тема VIII. 1). Даже отдельная колонна производит впечатление завершённости[356]

Мера - это важнейший формообразовательный, культурообразующий творческий принцип, являющийся основанием для создания всякого феномена, в котором отражается целостный культурный космос

Реинтеграция синкрезиса ( Тема II. 2, 3 ) осуществлялась на основе чувственного, особенно, визуального опыта. Чувственный опыт в принципе невозможно выкинуть из культуры.

Античная культура внутренне конфликтна - в ней дуализм зрения и умозрения, чувственного опыта и логического рассуждения. Субъект-объектные отношения стали нормой, постоянным состоянием ментальности, хотя и далеким от новоевропейского ( Тема VI. 10 ).

Граница между трансцендентным и имманентным стала более твердой. Отсекалась коннотативная, побочная семантика. Установление границ и фиксация смыслов ( Тема IV. 3 L, 4 ) способствовали кристаллизации бинарных оппозиций ( Тема VI. 5 ). Сначала они как бы прорастали сквозь палеосинкрезис, например, иерархическое позиционирование соотношения женского и мужского начал в олимпийской мифологии ( Тема II. 4 ). У пифагорейцев оппозиции связаны с уже более абстрактной образностью. Наконец, воплотились в категориях Аристотеля, по сути, конструирующих новую систему – Логос ( 2 ).

Это не Античность сформировала дуализм - наоборот, дуализм, присущий Культуре ( Тема VI. 4 ), сформировал систему, ставшую важной и самодостаточной вехой на пути формирования макропарадигмы логоцентризма ( Тема XV. 1 ).

Парадоксы Зенона происходят из того, что логика еще слаба, а эмпиризм не до конца вытеснен. Атомы Демокрита - одна из попыток мышления заново собрать образ единого мира. Единство дискретного и континуального ( Тема II. 5; Тема VI. 4 ).

Античная культура морфологически очеловачивала природу, таким образом внедряясь в нее. Граница между природой и культурой пришлась строго по человеку, точнее даже по его телесности. По человеку определялись искусство, и вообще отношения с миром - антропный модуль в архитектуре, человек Протагора.

Телесность нельзя было устранить из ментальности, даже платоновские идеи телесны[357] ( Тема IV. 7; Тема V. 1, 2 B)

Античность - попытка человеческого духа вырваться из созданного им антропного космоса.

И бинарные оппозиции, и антропность как таковая были в состоянии недовыделенности из синкрезиса. Были синкретические представления о природе, не было противоречия между аполлоническим и дионисийским ( Тема VI. 10 ).

У античного человека был своеобразный пояс укорененности - полисная демократия, отсутствие долгового рабства, частная собственность были его основой. Это были неотчуждаемые элементы социальной адаптации. Через все это античный человек партиципировал к бытию ( Тема III. 2 )

Сознание прототеоретическое и протохудожественное - оно еще не рассталось с языком мифологической образности. Все же с Античности начался процесс дробления и препарирования смысла ( Тема X; Тема IV. 3, J, L).

 

2. Рождение Логоса ( Тема VI. 11, 12; Тема XV. 8 )

«Только через античную морфологическую антропизацию, в контексте которой происходила дискретизующая семиотизация природного континуума, можно было перейти от синкретического магически поливалентного знакообраза к Слову. Между Анубисом или Гильгамешем и Божественным Логосом христианства обязательно должны стоять Афродита и Дорифор»[358]

Вычленение Логоса из мифа ( Тема X. 1, 2 ) - важнейший этап распада палеосинкрезиса ( Тема II. 3 ) и сущность Дуалистической Революции ( Тема VI. 11; Тема XV. 2 ).

У Логоса корень leg, что связано с понятиями «счет», «собирание», «выделение», «избирание», «вещее слово», «предсказание»[359]

Логос - синкретическая связка мышления и языка ( Тема IV. 3 K, 6 )

«Греческий термин «логос» совершенно в одинаковой степени относится как к мышлению, так и к языку. С одной стороны, это «мысль» и все связанные с ней категории (понятия, суждения, умозаключения...). С другой же стороны, «логос» - это «слово» и все связанные с ним категории (язык, речь, разговор)...»[360]

У греков – «закон сущего, выраженный в порожденном мыслью слове». У Хайдеггера – «собирательное единение». Это основа вторичного синтеза. Единство постигаемого и метода постижения в тотальности закона сущего. Мышление в логосе движется в последовательности: бытие – мышление – слово – текст. У Гераклита логос еще «вещее слово». Идеи Гераклита знаменуют важный перелом – у орфиков закон сущего был невыразим и неназываем. Гераклит назвал его[361].

«Это и «перевод» онтологической квинтэссенции универсума в Слово, т.е. замыкание Культуры на себя, и установление фрактальных, изоморфных отношений между безличным всекосмическим принципом, дающим о себе знать в коллективной мифо-ритуальной рефлексии, и разумом отдельного человека, осознавшим своё мыслительное одиночество в мире. У Гераклита эта фрактальность осмыслена как единосущность»[362]

«Логос - генерализующая самономинация Культуры на стадии пробуждения её субъектной рефлексии, отрыва от природных оснований и замыкания на себя. Вот почему вычленение логоса из мифа имеет значимость общеисторического масштаба - это событие возвышается над уровнем сколь угодно значимого факта греческой и, шире, античной культуры»[363] ( Тема II. 6; Тема VII. 3; Тема XVI. 1, 7 )

Корень логоса имеет семантику отчета, четкости, отчетливости. И его механизмы действительно абсолютно отличны от мифа ( Тема X. 1, 3 ). Это Культура (Культура вообще) осознает себя как Логос.

Нарративные формы манифестации интеллекта, с которыми связывают в широком смысле логос, появились еще в доантичную эпоху, но тогда они были совершенно нераздельны с мифологической образностью. В Античности они достигли самоадекыатности, тогда появилась зрелая форма логоцентризма ( Тема VI. 12; Тема XV. 8 ).

Существует идея, что логос уже «содержался» в раннем языке Гомера и Гесиода[364]

Ритуальное удостоверение и мифологические очевидности ( Тема X. 2; Тема XI. 3 ) сменились установлением логического закона ( Тема XVII. 2, 4, 5 А). Тенденция к замене чувственного единства абстракцией начинается уже с Парменида. Мышление работает уже не с миром как таковым, а с интеллектуальным конструктом.

Орфики выходят за рамки мифа - идея мира-яйца, рожденного из бесконечного хаоса скорее аллегорична.

Идея апейрона - это уже вычленение Логоса из мифа.

У пифагорейцев разум «перетаскивает проблему на свою территорию». Освободившееся мышление начинает строить собственную онтологию на основе противоположностей - всеобщее и единичное, конечное – бесконечное ( Тема VI. 1 - 4 ).

«сама пифагорейская таблица являет нагляднейший пример превращения семантического ряда в логическую корреляцию. И так, посредством «нанизывания» абстрагированных изофункциональных признаков на логическую ось, бинарные цепи кристаллизуются и структурируются, а облако коннотативных («боковых») смысловых потенций рассеивается»[365] ( Тема VI. 7 )

Противоречия стали переходить во внутреннюю сферу культуры. Сократ пришел к оппозиции Добра и Зла ( Тема XV. 5 A). Это путь выхода из синкрезиса ( Тема II. 4 ).

«Античный логоцентризм в своём динамичном становлении «проскочил» натурфилософскую стадию, где между мифологической образностью и атропоцентрическим в тенденции спекулятивизмом располагается уровень стихий, на каком чувственное и умопостигаемое сочетаются наиболее органично»[366]

Алфавит - один из показателей перехода к Логосу. Плотин противопоставляет бессодержательные буквы алфавита эйдетичным иероглифам. Но обвинять алфавит в отчужденности бессмысленно - сами элементы опыта стали измельченными и абстрактными, смыслы ограничились в значениях. Дифференциация смыслов на более мелкие и появление соответствующих знаков - единый процесс. Алфавит оказался единственным инструментом, способным собрать осиротевшие вещи. Повсюду в Античности отчетливо выступал дуализм, а алфавит дуален - он состоит из знаков и значений (Тема VII. 1Ce; Тема XV. 5 J)

Логоцентрическому сознанию кажется, что все только от Логоса, что он везде и всюду. Но связь с мифологическим пластом не исчезает никогда ( Тема XV. 7 ).

По ходу истории Логос постепенно превращается из закона существования вещей в правила функционирования слов в тексте. Слово обеспечивает вторичный, монистическо-логоцентрический синтез ( Тема XV. 9, 10 ).

 

3. Греки и римляне

Античной цивилизации нужно было просуществовать столько, сколько угасал древний синкрезис ( Тема II. 3 ).

Ранние греки - неправильные варвары (Тема XII. 1). Героическое сознание может быть искажением варварского - человек должен быть господином и повелителем вещей, не столько производителем. Он владеет вещами - это варварская установка[367]

Греческая демократия не выдержала укрупнения социального организма. Ее необходимо было диалектически опосредовать чем-то противоположным. Рим опосредовал демократию идеократией ( Тема XIX. 5 ), сумев создать глобальное государство. При этом римские формы распространения культуры были более просты по форме для усвоения варварами, чем греческая утонченность.

Римская эпоха была синтезом погружения в полис в эпоху до эллинизма и индивидуализации в эпоху эллинизма.

 

4. Кризис и закат Античности ( Тема XX. 1 A )

Дуализм логического и эмпирического постепенно становится фактором стагнации. У Платона - внутренний и внешний человек. Вызванную этим дуализмом стагнацию унаследовала Византия ( Тема XIX. 1 )

Для перехода к Логосу необходимо было отринуть чувственный полюс ( Тема XV. 5 D, G). Античность попыталась это сделать, но в итоге погибла, слишком сильна была связка с ним.

Античность начала формирование второго (после чувственного) пояса партиципации ( Тема III. 2, 6, 8 С) - умозрительного, но не смогла выпрыгнуть из своей культурной модели. Для развития логоцентрического пояса необходимо было пожертвовать значительной частью чувственного. Античность не смогла дойти до того, что логос сверхприроден. В качестве сопряжения между поясами партиципации выступал Свет

Для прорыва в новое качество необходимо было совершить инверсию - беспредельным назвать не материю, первозданный хаос, а трансцендентный полюс, божество (Тема VIII. 1). Нужно было поместить Логос в центр и противопоставить культуру природе. Античность слишком сильно была связана с синкрезисом ( Тема II. 2, 3 ) и коннотативным мышлением мифа ( Тема X. 1 ) и не могла совершить такую перекодировку.

У Плотина - единство материи и апейрона (беспредельного абстрактного начала), которые вместе являются эманацией Божества.

Культура и природа у греков не противопоставлялись кардинально, посредником была антропологическая телесность. Она была посередине между многоликим мифом и трансцендентной духовностью ( Тема VI. 13 B).

Это «вторичная космизация неуклонно отчуждаемой природы»[368]

Иллюзия сочетания естественности и искусственности.

Античный космос создавал предпосылки для автономизации человека, но все же не позволял ему оторваться слишком далеко. Античность не выдержала внутреннего глобального разделения культуры по полюсам.

Для прорыва в новое качество необходима была иная ментальность. Хотя, Античность делала отчаянные попытки совершить логоцентрический синтез (неоплатонизм и др.) ( Тема XV. 8 )

Когда оба пояса партиципации примерно уравнялись в своем значении, культура уперлась в свои границы. Ментальное пространство было занято архаическим синкретическим слоем. Необходима была инверсия поясов, а для нее, в свою очередь, жертва большим объемом культуры, ментальности, да и людьми ( Тема XXI. 5 ). Античность распалась, а эстафету логоцентризма подхватили другие народы.

Распад синкрезиса ( Тема II. 5, 8 ) сдерживался единством общекультурных и художественных задач. Мера, красота, гармония - специфически художественные понятия, которые были осознаны как общекультурные.

Искусство замкнулось на себе, обрело собственную диалектику, но все же осталось подчиненным синкрезису.

«Принцип чувственной конкретности и наглядности, органически присущий античной ментальности, направил художественное сознание на бесконечное по тенденции расширение тезауруса с параллельным наращиванием арсенала выразительных средств. Формально-стилевые и технические приёмы мастер испытывает на пределе их возможностей - при том, что сила традиции по-прежнему его сдерживает. Отсюда и «натурализм» эллинистической скульптуры с её переусложнёнными и помпезными композициями, «маньеризм» ваз роскошного стиля, обытовление сакральных образов (особенно в римском искусстве) и др.»[369]

На закате Античности генерализующая оппозиция природа/культура была почти исчерпана, тогда искусство занялось поверхностной, хотя и вычурной эстетикой. Но не могло перейти в иное качество. В этом смысле показателен «Апаксиомен» Лисиппа

Предмет не был избавлен от магических коннотаций, которые проявлялись в форме символизма ( Тема IV. 5 ). Символизм мог истончаться, но никогда не исчезал. Связь с синкрезисом выражалась в частности в том, что художник не мог изображать межпространственную среду. Вещь не автономизовалась до конца, не стала отдельной. Для межпредметной среды необходим синтез, а для этого необходим критический распад синкрезиса. Коннотации ослабли, но все еще мешали.

Художественному сознанию оставался один шаг до формирования картинного поля, но предмет остался в оболочке символических значений. Предмет так и не получилось поместить в межпредметную среду. Все это стало приводить к дезонтологизации предмета. Символизм истончался, синкрезис распадался, предмет становился игровым и неподлинным в позднеантичном искусстве. Пример – «Пир Тримальхиона»

Трансцендентное и сакральное растворилось, потеряв всякую видимость (Тема VIII. 5; Тема IX. 4 ). Потерял ее и предмет.

Всеобщим медиатором ( Тема VI. 13 B) стала в это время маска.

 

⇐ Предыдущая15161718192021222324Следующая ⇒

Поделиться: