ВСЕ МЫ, КОГДА НАМ НЕЧЕГО СКАЗАТЬ, НАЧИНАЕМ С АДАМА

Лучше тяжелая жизнь дома, чем легкая на чужбине

(народная мудрость)

 

Уже давно отгремели первые взрывы, только начав наносить раны на родную землю Аслана. Прошло уже то время, когда каждый вечер небо покрывалось кроваво-алыми облаками, а реки наполнились слезами матерей потерявших кого-то в жестокой мясорубке и вышли из своих берегов. Каждый прохожий больше не ужасался происходящему в их родном краю, а только смотрел на все творящееся вокруг с грустной обреченностью. Дикое зверье, не привыкшее к шуму автоматных канонад, кончило умирать, натерпевшись ужасу и уже много раз снег покрывал столицу родины Аслана, когда он, наконец, позволил себе вспомнить про землю своих отцов. Отчего он тогда сбежал? По его разумению ему тогда все равно где было пропадать, но в родных краях он, уже успевший получить несколько контузий, весь испещренный осколками лишь сложил бы голову попусту пытаясь остановить перемалывающих все и вся военный каток.

Повоевав в одном из отрядов местного ополчения, где стар и млад, воевали вместе наравне, Аслан решил, что если он и покинет этот бренный мир, то лучше не как безымянное пушечное мясо, а на пути к достижению своей несбыточной мечты. Молодые и эгоистичные желания одержали вверх над кровным патриотизмом, и ни сказав, никому и слова Аслан однажды ночью попросту сбежал. Сбежал от войны к другой своей жизни. Сбежал от всего как можно дальше. Сбежал так, что позабыл все на свете. Только теперь спустя все это время ему чудилось, что он целиком свою молодость потратил лишь на то, чтобы убежать. Убежать с земли предков и очутиться где-то на чужбине, которая к слову для него не была лучше, а гораздо хуже его родины разоренной войной. Молодой старик с множеством седых волос предательски затесавшихся среди его черной копны в своих бесконечных поисках какого-то общечеловеческого счастья окончательно утратил все человеческое, что еще не было надломлено в нем его борьбой. Пытаясь забыться от ужасов войны, которые он сполна вкусил, Аслан привез на новое место эту чуму смерти и с детской щедростью одаривал ею всех, кого он встречал на своем новом жизненном пути. Первый раз, оказавшись в бою и лишив жизни человека вот тогда в нем все и отмерло. Все то последнее людское, что отделяет человека от дикого зверя, подалось злу. Аслана благодатно чувствующего себя на новом месте, всецело поглотило заблуждение и превратило его в отрыжку не то военного времени, не то чуждой культуры, познавшей всю греховную прелесть иного от его миропонимания.  Алкоголь и дурман стали его постоянными спутниками. Грабеж и убийство стали его средством к существованию.

Все вокруг себя Аслан превращал в пепел, и теперь уже он был хуже всех тех военных, что в большинстве своем пришли на порог его дома с недобрыми намерениями по чужому приказу, а не по своему злому умыслу. Так бы и жил Аслан, совсем позабыв о наставлениях отца и матери. Утративший в себе все человеческое, если бы однажды он не познакомился здесь на новом месте с уже взрослеющим земляком. Тот совсем недавно уехал от войны и обосновался в этом городе со своей семьей. Аслан тогда осознал, что этот человек очень близок ему. Тот так же на чужбине был совсем один. Пусть у Аслана и были на новом месте и братья и знакомые земляки, но ни с кем из них он практически не поддерживал никаких отношений. Аслан знал всех земляков здесь, и все здешние земляки знали его лично либо были наслышаны о нем. Знал, и этот земляк, что был ему близок. Он не пытался нигде, пробиться нехитрым путем выезжая на родственных взаимоотношениях. Он никогда нигде ни перед кем не кичился своими какими-то выдуманными заслугами. Он был простым честным труженником, который хотел дать кусок хлеба своей семье да поддержать крышу над их головой. Этим он напомнил Аслану его отца, наверное, и оттого Аслан так проникся им.

Этот земляк поразил Аслана своим чрезмерно добрым сердцем и справедливыми поступками достойных только деяний их общенародных полумифических героев. Для Аслана он стал и старшим братом, и отцом, и лучшим другом здесь. Но беда заключалась только в том, что пучина греха и разврата почти полностью утопившие Аслана не должна была коснуться этой семьи. Поэтому в те редкие минуты, когда его разум был не одурманен, он находил время чтобы увидеться со своим особым земляком и его семьей. Побыть в его квартире, поиграться с его единственным сыном по имени Адам. Имя это было и особым и простым одновременно на их родном это означало человек. Адам, первый человек и человек вообще. Только у того достойного мужчины по мнению Аслана и мог родиться такой сын и только такой земляк мог так назвать его.

Аслан опекал эту семью. Адама он баловал подарками, несмотря на замечания своего старшего товарища, жене земляка так же приносил разные женские подарки, да и нет-нет и земляку подбрасывал денег, пусть тот их никогда и не брал. Гордый и честный, как и его отец, настоящие земляки. Поэтому Аслану и приходилось всячески ухищряться, чтобы передаваемая им заветная пачка денег как-нибудь, да и оставалась в их доме. Женщина то всегда найдет применение деньгам. Хорошая хозяйка тем более распорядиться деньгами должно. Пусть и втайне от своего мужа. Маленького ребенка, всегда нужно было одевать или на честный стол всегда нужно купить того, чего не хватало. Сам же он просил иной раз только совета. Земляк этот хоть и казался простым, но был не по годам умудрен опытом. Даже в криминальном мире он с легкостью мог заткнуть любого за пояс и дать такой дельный совет, что иной раз Аслан диву давался. Не раз советы выручали его. Аслан уважал этого человека. Уважал его всегда и за все. Уважал его семью. Уважал его сына, так быстро растущего и к огорчению земляка все больше пропадающего на улицах. Уже и в городе появилось множество земляков сверстников сына земляка, и уже Аслан не всех знал, а этот Адам, будучи шустрым малым, успевал везде со всеми познакомиться и везде вставить свое веское слово пусть часто и на местном языке, нежели на кровном. Для самого Аслана это было не важно. Главное, как говорило сердце этого молодого человека. А оно все больше билось в такт сердца Аслана и это огорчало сбившегося с пути земляка.

Аслана скрючило. Что за напасть? Почему он позволил себе вспомнить не только дом, но и семью Рахмана.

- Рахман ты не жалеешь о том, что уехал из дома? – спросил как-то Аслан своего старшего товарища. Ему было важно знать мнение Рахмана, так как тот смог бы своими мудрыми словами оправдать их трусливое бегство с родины.

- Я не могу тебе ответить на этот вопрос, – ответил тогда Рахман и Аслан понял, что Рахману было неприятно. Еще тогда юный он хотел было переменить тему для разговора, но Рахман не позволил ему этого сделать. Как бы ни было неприятно, ты должен сделать начатое. Не останавливайся на середине пути. Так всегда говорил его отец. Этим же принципом руководствовался и Рахман. – Потому что как я только я уехал, какая-то важная часть меня умерла. – Рахман сглотнул подступивший комок, подступивший к морщинистой шее. – Я уже никогда не буду прежним. Я точно не буду чувствовать себя снова таким, каким я себе чувствовал, допустим, десять или пятнадцать лет назад там, на родине в свое невинное детство. С домом связаны у меня все самые лучшие воспоминания. Вся моя юность. Мои золотые годы. Значит, я жалею об этом. – Он подумал немного. Нелегко ему было произносить это. - Только вот для меня важно было сохранить жизнь моих родных. Эти двое все, что у меня осталось. Так что жалеть о том, что я уехал я вроде как тоже не могу. Вроде как выбора у меня не было. Посмотри на меня, я не на много старше тебя, а выгляжу как старик. Я застал начало войны. Самые горячие дни и пережил их на родине вместе с моими родными. Память она не вылечила меня, и даже мой сын все еще помнит все подробности, хотя был совсем малым. Но чем я лучше других? Почему я оставил свой дом и убежал от беды, что свалилась на нас, словно пес, поджав свой хвост у себя между ног? Я хотел спасти их, а с другой стороны понимаю, кто этого не хотел, но они остались. Все мои братья остались там навсегда.  Кроме тех, что уехали еще задолго до войны. – Рахман вздохнул и посмотрел на своего маленького сына, который сидел рядом с ними на полу и читал книгу.

- Разве это трусость. Большинство так не может сделать, потому, что не хватает смелости просто сорваться и уехать куда-то. Куда они поедут. Там война, но здесь, здесь такой же враждебный мир и он огромный. Это пугает многих еще сильнее, – юный Аслан попытался оправдать Рахмана как мог. Заключалась ли трусость в том, что ты признаешь свою ее, да и вообще можно ли было считать поступок Рахмана проявлением слабости и малодушия? Но земляк только призадумался и ничего не ответил. Аслан тогда посмотрел на маленького Адама, мирно читающего книгу. Нет, это не было признаком слабости, просто Рахман решил спасти последнее, что у него осталось. Жену и маленького сына. Кто мог осуждать его? Кто вообще мог осуждать кого-либо?

- Я за себя не боялся и не боюсь. Это правда, Аслан. Останься кто-нибудь в живых из моих родителей или из моих братьев я даже и не помыслил бы сбежать. Моя жена и мой сын, их я знаю меньше, чем своих братьев или своего отца. Но тех забрали слишком рано. Моя жена и сын это было последним, что меня еще держало на этом свете и не позволило сойти с ума. Животный инстинкт подтолкнул меня убежать. Как настоящий земляк, прежде я должен был подумать о родных землях, о своем народе, а все остальное было проявлением чистого эгоизма, а, следовательно, и слабости. Я не Байсангур. Ты знаешь кто такой Байсангур? Конечно же, ты знаешь кто это такой. Мне ли спрашивать тебя об этом –

У Аслана в памяти возникли полузнакомые образы, которые передавались из поколения в поколение не только устно в народных былинах, а впитывались с кровью матери. Имя Байсангура было для их народа каноническим. Имя это олицетворяло проявление народной воли к свободе, к свержению любых оков довлеющих над человеком. Имя это было самим олицетворением выражения национальная борьба. Байсангур входил в пантеон бессмертных героев их отечества, и должен был тревожить только струны их души и ничьи больше, однако, по мнению Рамхана этот отважный человек мог бы стать героем для каждого человека, независимо от его национальной и расовой принадлежности. Яркая вспышка, как взмах кинжалом. Бессмертный воин, твердый как камень на первый взгляд, можно было подумать, что боролся только с иноземными покорителями, но между тем он бросил вызов всем крепам, пытающимся сдержать свободный дух, данный по праву рождения любому человеку. Аслан пытался припомнить, что же все-таки для него лично значило имя Байсангур. Только ли национальную гордость от национальной принадлежности к столь яркому герою из рассказов его отца или все же нечто большее?

- Байсангур – это был и не человек вовсе. Это настоящий мужской дух, который живет в каждом из нас. Только, к сожалению, все крепче и крепче засыпающий, чем дальше мы следуем от поколения к поколению в будущее от этого нашего великого предка. Боялся ли он за свою семью и своих сыновей? Несомненно. Я теперь как отец думаю, что это было именно так. Только он не уехал куда-нибудь. Нет. И он не сбежал никуда. Не оставив свою семью на растерзание кому-то. Байсангур восстал, и вся эта природная непоколебимость, его ярость, отвага, и решительность были направлены им на защиту не только его маленькой семьи, но и большой. Большой семьи мя которой весь народа. Все жители, что в то время населяли нашу родину, все приходились ему семьей, и он встал на их защиту. Я знаю это и в этом уверен так же ясно, как и то, что он никогда не стрелял в спину. Но мы все это стали забывать. Во всяком случае, я позабыл. Представь себе только, что человек был без глаза, без руки и без ноги и продолжал сопротивляться, он такой был и продолжал сражаться. Я не говорю о том, что я должен был воевать, и что мне было, что делить с теми, кто пришел на мою землю. В конце концов, это такие же люди. Вон их, сколько здесь, и что я должен теперь каждому самолично мстить. Глупо. Нет. Я говорю о том, что я должен был собрать всю волю в кулак остаться и бороться. Не нападать первым, а наоборот отражать все атаки, вместе со всеми своими братьями. Всей своей землей. После этого мы бы начали восстанавливать родину. Если бы я конечно выжил. Но я оказался слабее своего легендарного предка. Хватило бы у меня смелости продолжать бороться, когда я знал бы, что нет никакой надежды на победу? Я честно не знаю ответа на этот вопрос. Он не задумывался об этом а я задумался. Он я уверен даже и ни минуты не размышлял, а просто делал то, что он должен был делать. Здесь это называют гражданским долгом, у нас это зов предков. Разницы нет. Так что я считаю то, что я смалодушничал и мне за это стыдно. Стыдно перед собой, стыдно перед моим народом, стыдно перед тобой. Вон перед сыном и то стыдно, я рассказываю ему историю о Байсангуре, и ему сейчас интересно, и он пока не задает мне вопросов, а только внемлет, но придет время, и он меня спросит о том, а почему я так не поступил как Байсангур и что мне тогда ответить ему? Что его отец недостаточно храбрый, чтобы быть таким как Байсангур. Тогда какой я его потомок, я только позорю его славное имя. –

- Рахман не надо так говорить, – попытался возразить тогда Аслан - Байсангур это нечто иное. Это такой не достижимый идеал, что никто и никогда не сможет с ним сравниться. Живой человек из плоти и мяса. Со своими страстями, он никогда не сможет уподобиться и мизинцу этого героя. Но ты Рахман, ты понапрасну коришь себя. Ты достойный сын своего народа и ты делал, то, что нужно было делать. Никто и никогда ни в праве тебя осуждать. Потому, что никто и никогда не проживет твою жизнь за тебя. Легче всего сказать, что плохо, а что нет со стороны и труднее когда самому нужно делать выбор, давать оценку происходящему. Ты принял решение и это твое право выбора. Никто кроме Всевышнего не имеет права тебя осуждать.  В конце концов, ты увез с собой свою семью и ты их не оставил там. –

- Это было бы неприемлемо вовсе. Знаешь, я хотел бы спасти всех кого оставил там. Так уж вышло, что многие погибли еще до моего отъезда. Может быть, если бы в живых оставалось больше близких мне людей, я и не уехал бы никуда. – Аслану стало немного по себе. Что было бы, если бы Рахман узнал о том, что он сбежал из отряда ополченцев, сформированного из его односельчан? Да и сбежал-то куда? Сюда к жизни полной греха оставив где-то там погибать своих родственников, друзей, товарищей всех тех с кем жил и делил жизнь. Рахман бы мигом перестал себя корить за свой поступок и выгнал бы Аслана из своего дома или все-таки нет?

- Ты знаешь, что Байсангур убил себя сам? – спросил Рахман задумавшегося Аслана.

- Я помнил всегда всю историю о нем. Сейчас же только вкратце. Отец мне что-то рассказывал такое давным-давно, когда я еще был маленьким. Наверное, даже младше Адама я тогда был. - 

- Когда его уже собирались казнить после пленения то, подвели к виселице. Его конвоиры решили вызвать любого желающего, вынести приговор своему народному герою. Кругом кстати среди толпы заметь, были одни земляки. Им обещали и блага, и чины, и роскошь. Сулили деньги и славу. В общем, пытались подкупить всем, чем только могли и искушали, как только они это могли. Но никто из этой большой толпы, никто ни единым мускулом не повел в сторону плененного Байсангура. Тогда им стали угрожать расправой и жуткими кознями, но и это не подействовало. Народ сохранял молчание. Наконец, нашелся один, кто все-таки решился осуществить это злодеяние. Может быть, ему заранее заплатили, а может быть, у него были свои счеты с нашим предком, кто чего не говорит, и найти правду среди стога лжи уже и нельзя. Да это, наверное, и не важно. Важно то, что этот доброволец, направившись к захваченному, не успел совершить и нескольких шагов как Байсангур сам сошел со скамьи для казни, не дав опорочить себя никому из горцев. Даже перед лицом смерти, даже находясь в петле, этот человек продолжал переживать за нравственный вид своего народа. Смог бы я так поступить на его месте? Буду с тобой откровенен я не смогу ответить на этот вопрос. Видишь, как они отличались от нас. Мы уже и не такие как они и даже не достойны и мизинца их ты правильно сказал. Вот эта тяга к свободе и в тоже время переживание за свой народ, за свою кровь, за то, как их земляки будут выглядеть перед глазами других это дорогого стоит. А сейчас честно скажи мне, кому важна своя национальность? Единицам. Ну, так чтобы не ради бахвальства кричать, что кто не с ним тот под ним, а на самом деле болеет душой и телом за свою родину? Я боюсь того, что мой сын станет не достойным своей крови, и в тоже время я увез его сюда, где ему и легче же будет поддаться этому запретному плоду. Парадокс. Я боюсь того к чему сам подталкиваю своего сына. Спас его от одного спасу ли от другого? – Рахман вздохнул – Эту кашу я заварил, и сам ее я буду расхлебывать, не позволив никому влезть своей ложкой. Пусть будет так. –

Это поразило тогда Аслана. В самом деле, перед ним был не молодой мужчина, а старец. Мудрый и по-детски скромный и наивный он внушал к себе только лишь уважение. Как много из тех земляков, что могли признаться кому-то чужому в своей трусости? Большинство бы так и рвалось бы с кулаками, надменно выпятив грудь, горланя, что они самые что ни на есть мужественные на всем белом свете. Только вот он этот настоящий мужчина, настоящий земляк, чья душа не на месте, потому что им была оставлена его матерь-земля. Рахман громко заявлял, что не храбрец, при этом осуждая себя и свой поступок, а Аслан еще больше за это зауважал. Мало кто смог бы признать свои ошибки. Еще меньше тех, кто смог бы их смело озвучить.  

- Поэтому ты Адам и не должен расстраивать своего отца и должен все делать, как он говорит! Говорит тебе учиться, значит надо учиться, говорит идти туда, и работать, и ты идешь, не проронив ни слова и работаешь! Понял меня? – Аслан сидел в рубашке с коротким рукавом и учил уму-разуму подрастающего Адама. – Нечего попросту тратить свое время на улицу, она ничего хорошего тебе не даст. Надо быть умнее всех и вырваться из этого порочного круга. Чтобы ты всем показал, что наш земляк, это не просто горец с пистолетом, в руках держащий его с детства, а это еще и образованные талантливые люди. –

- Говоришь, как мой отец, – огрызнулся Адам. Угловатый юноша как все подростки щетинившийся, если вдруг слышал, что-то что явно было ему не по душе. Эх, в былое время на родине старик мог схватить тебя за ухо и отругать, и ты попробуй ему что-нибудь возразить. А дома попробуй ты, скажи что-нибудь об этом родителям, так вдобавок и от них получишь. Сейчас же что происходило с этими детьми?! Верно, Рахман боялся того, что на сына жизнь в этом городе окажет дурное влияние. Портились здесь юные земляки, и Аслан как названный старший брат Адама желал всеми силами это исправить. Только он не учел одного национальное представление об отношениях между младшими и старшими братьями, и отношения между братьями, у местных ребят разнились. Поэтому Адаму сразу хотелось и нагрубить Аслану и сказать, чтобы тот не лез не в свое дело, и в тоже время ему нельзя было так поступать. Он должен был слушаться своего пусть и названного, но старшего брата. Здесь у местных было не так все заведено и Адаму это приходилось больше по душе. В любом случае он не стал грубить, а просто огрызнулся, то единственное что он мог себе позволить, но Аслану было и этого достаточно, чтобы понять, что Адам хотел сказать. Вообще дело было ни сколько в том, что Адам боялся физически Аслана, сколько в том, что, если вдруг о таком поведении своего сына узнал бы его отец, то это его сильно бы разочаровало. Местные местными, но, когда твой отец уважает человека. И этот человек хорошо относится к твоей семье, и утверждает, что твой отец ему приходится старшим братом, а ты, стало быть, для него племянник, хотя и называет тебя младшим братом, тут ты хочешь, не хочешь, а все равно, прежде чем что-то сделать будешь думать, как тебе следует поступить.  

- И буду говорить, – нагрубил Аслан – Как дам тебе подзатыльника, тогда будешь знать. – В шутку Аслан погрозил кулаком – Я многому научился у твоего отца и он мне самый близкий человек. Наверное, самый близкий из всех живущих здесь людей. Мой родной брат и тот мне меньший родственник, чем Рахман. Твой отец самый хороший земляк, которого я здесь встречал. – Адам уже не слушал. – Я не позволю, чтобы ты портился тут и чтобы н переживал, понял? – схватил за подбородок младшего брата и поверну его лицо к себе.

- Да ладно тебе Аслан. – Адам оттолкнул руку Аслана. - Ну, ты же знаешь, что я учусь и делаю как отец. Как могу, но учусь же все-таки и подрабатываю. Честно работаю и ничего не вижу. Деньги сразу идут в семью, и их не хватает. – Подросток вздохнул. – Что в этом хорошего? –

- Нет, значит ничего? – Аслан улыбнулся, обнажив свой сколотый зуб и заставив неоднократно сломанный нос совсем улечься на щеку.

- Да конечно нет. Ты же учился в школе и сам знаешь, что это такое? Скука смертная. Не люблю я это. Учиться. Пустая трата сил и времени. –

- Дурак ты Адам. Мне всегда нравилось в школе. Самая лучшая пора в моей жизни. Сидишь, целый день за столиком, да и задачки решаешь. Никаких тебе забот и хлопот. Это потом мне подкинули таких задачек что…- Аслан рассмеялся – не каждый их и решил-то!

- Вот, – протянул Адам. – Вот это интереснее. Расскажи мне об этом лучше Аслан. – Адам сразу же оживился. – Вместо того чтобы учить меня расскажи лучше, какую-нибудь историю. Например, как ты обхитрил этих, – он жестом показал на плечи полицейские знаки ранговые отличия. Аслан перестал смеяться. – Это интереснее и более познавательно! – подчеркнул Адам.

- Все-то тебе да расскажи и расскажи. Учишься не тому, чему надо тебе учиться. Я вот все бы отдал, чтобы в школе сейчас очутиться и биссектрисы всякие искать. Познавательно ему ишь какой шустрый. Все эти уголовные истории слушать он любит. – Он несколько раз ткнул Адаму в лоб, и это оказалось достаточно, чтобы младший брат ойкнул и стал тереть это место. - Я ему про одно говорю, а он все равно про свое. – Аслан начал ругаться - Не буду рассказывать тебе и все. Надоело уже говорить про одно и то же. – Не совсем еще взрослый Аслан вдруг прямо на глазах у Адама превратился в ворчливого старика. - Вот когда подрастешь, и когда буду я пить много тогда и стану травить тебе эти байки. Наслушаешься меня так, что я тебе надоем. До сего момента хватит меня просить об этом. Не для твоих это ушей. – Аслан замолчал

- Да ладно тебе. Заворчал, как дед–не выдержал вдруг Адам – Почему это не для моих? Что я хуже других что ли? Салману вон рассказываешь и Зелимхану с Висханом тоже. Я что хуже их? Да они меньше тебя знают, чем я? Ты им столько всего рассказывал. –

- Это они тебе так сказали? – Аслан удивленно поднял свои черные густые брови.

- Ну да. – Адам чуть подумал и продолжил – Ты же для меня не как дядя, а как старший брат все-таки, а от меня все скрываешь. Отец-то не запрещает тебе разговаривать со мной. – Адам скрестил руки на груди.

- Потому и не запрещает, что знает, я тебе ничего не скажу. А Салмана и Зелимхана меньше слушай. Много они тебе наговорят, бед потом не оберешься от их языков. – Аслан выдавил подобие смешка. – Что может быть интересного во мне а? Они расспрашивают, ты наседаешь с этими вопросами. Дался вам такой образ жизни? У тебя вон, какой пример дома твой отец. Это самый главный для тебя должен быть пример.- Аслан посмотрел на Адама внимательно – Адам ну ты же смышленый, а я тебе говорю такое очевидное. Самому не смешно? -

- Ну, Аслан. Ну, ты и пример привел. Мой отец он же другой. Не такой как ты. Я хотел бы быть все-таки, таким как ты.

- Чего? – Аслан аж взвыл. – Это что еще за новости? –

- Ну да смейся, сколько хочешь. – Адам замолчал.

- Ладно, продолжай, - старший брат просмеялся и с лицом красным от смеха продолжил серьезно слушать. Адам продолжил:

- Ты живешь, как хочешь, делаешь, что хочешь. У тебя постоянно есть деньги, в общем, я хотел бы быть как ты. Мой отец, сколько я себя тут помню, постоянно работает и где все эти деньги, которые он заработал? Его используют, как хотят, а он продолжает с этим мириться. Ты бы такого себе никогда не позволил. - Адам опустил глаза в пол.

- Такими разговорами ты оскорбляешь своего отца, ты знаешь об этом? – тон Аслана вновь стал строгим - Самое страшное, что может сделать ребенок - это оскорбить или опозорить своих родителей. Даже опозорить ты можешь не нарочно, а вот оскорбить.  – Аслан вдруг стал говорить совсем не добро. Глаза его сковались льдом и были полностью черными от злобы. Выглядело это неестественно, как и появившийся на лице оскал дикого зверя. Было похоже на то, что Адам вдруг оказался запертым в одной клетке с диким тигром, который до поры до времени лизал ему руки, но сейчас в миг готов был броситься и отгрызть голову.

- Ты, наверное, неправильно меня понял… - Адаму стало не по себе. Холодный холодок пробежал от животного взгляда Аслана. Над таким старшим братом он и не принялся бы подшучивать. Младший земляк захотел было оправдаться, но Аслан его перебил:

- Послушай меня сюда ты несмышленыш. Я бы все на свете отдал бы, чтобы мой отец был рядом со мной. Я бы все на свете отдал бы, чтобы он меня так же опекал. Я бы все на свете отдал бы, чтобы жить честно как мой отец и как твой. И ты не благодарный щенок ты которому просто повезло в этой жизни, что его отец спас и вывез в хорошее место ты еще смеешь что-то говорить о том как честно он работает. Осуждаешь его! Да как только язык у тебя повернулся сказать такое? Он делает все, чтобы ты мог спокойно спать в своей кровати и каждую минуту мог чего-нибудь достать из холодильника и поесть. Он честно трудиться, чтобы ты носил эти вещи, что на тебе, и смотрел свои фильмы по телевизору и читал книги свои в школе. Ты не лежишь без рук, без ног на больничных койках ты не видишь небо через дыру в потолке своего дома и не играешь на минных полях в футбол! Войны почти не было в твоей жизни и все это благодаря кому? Да пусть он честный, да пусть он работает как бык и что же? Это в твоих глазах делает его хуже меня? Ты тогда самый полный дурак на всем белом свете, – Аслан поднялся на ноги. – Я бы все на свете отдал бы за возможность жить как твой отец. Честно работать, честно любить, честно открывать глаза по утрам, и ни за что не бояться, и чтобы не было этого страха постоянного, что довлеет надо мной. Только, увы, я уже так не смогу. Я уже живу своей жизнью, и пусть будет так. Но я. Я. Я не позволю, чтобы ты загубил свою жизнь. Слышишь меня? Пока твои родители, отец и мать рядом с тобой, ты должен всячески им помогать. Ты должен их слушаться и носить на руках. Ты должен преклоняться перед ними, потому что никогда не будет для тебя важнее и значимее людей, чем они. Ты встретишь всякого человека в своей жизни, но таких как они никогда. В моем-то существовании нет, и не было никогда ничего хорошего, и я никому бы не пожелал того, что я пережил. Кроме одного, самого дорогого мне воспоминания, самого теплого самого важного самого любимого воспоминания, воспоминания о моих родителях. Улыбка моей матери и строгий взгляд моего отца. Я бы все отдал на свете, чтобы это было вновь у меня, чтобы я открыл глаза и видел и отца и мать только, к сожалению, у такого нет никакой цены. Поэтому время с родителями бесценно и безвозвратно. – Аслан замолчал и отвернулся от Адама. – Ты просто глупый и нарисовал себе какую-то далекую от реальности картину. Ты говоришь про какую-то свободу, но о какой свободе ты ведешь речь? Ты хотя бы знаешь? Вот об этой свободе, что ли толкуешь ты? Таким хочешь быть? – Аслан обернулся, и лицо приняло его человеческий облик. Снова он выглядел старше своих лет. Осунувшийся слабый мужчина он и ростом вдруг стал меньше. Старший брат снял с себя рубашку через голову, и Адам увидел худую впалую грудь, полностью покрытую многочисленными шрамами. Но не следы былых затянувшихся ран явно бросались в глаза юному Адаму. Его внимание приковывали к себе наколотые картины на теле Аслана. Это была одно общее, вытатуированное на теле полотно, состоящее из нескольких небольших сюжетов, как видимо полагающихся, олицетворять собой различные преодоленные рубежи в его жизни. В центре грудной клетки представал оскалившийся волк, и Адам даже удивился тому, как это злобная нательная живопись была похожа с Асланом в гневе. Над головой, у волка была изображена корона украшенная полумесяцами и саблями. Слева над сердцем отображение женщины, с закрытым лицом, а чуть ниже под ней были наколоты трое мужчин похожих на средневековых религиозных паломников. Лица так же были у них закрыты руками, и между ними в воздухе был младенец пронзенный стрелами. В области печени было нанесено изображение скрещённого автомата и сабли. Все это было украшено религиозным орнаментом и надписями на родном их языке. Аслан постоял, недолго позволяя Адаму разглядеть всю картину целиком, после чего повернулся к нему спиной, которая была украшена одной большой татуировкой. Два льва схлестнулись в вечной непримиримой борьбе. Тот, кто наносил татуировку, был мастером своего дела, так как одно из животных было изображено темным и злым и даже сквозь тушь загнанную под кожу можно было убедиться в том, что этот зверь жесток и коварен. Против него отчаянно сопротивлялся белый светлый представитель семейства кошачьих. Два собрата драли себя не на шутку, и опять же мастерство художника позволяло в этом убедиться. Они были как живые, и их злобный рык раздавался в комнате. Сняв рубашку, Аслан выпустил двух зверей на волю. У черного животного не было одного глаза, и вся морда была его в шрамах, белый же наоборот был красив и благороден и оба не уступали друг другу в силе. Черный набросился на белого, но тот его перехитрил и уклонился, после чего повалил и принялся душить огромной сильной лапой.

- Ого – Адам аж присвистнул - я и не знал, что у тебя есть татуировки, – он был сильно удивлен.

- Это напоминание о том, что я уже не такой уж и земляк на самом-то деле. – Аслан накинул на тело рубашку и закрыл ожившие изображения на теле. - Я не должен забывать о том, что я уже не принадлежу своей национальности. Я бандит, я убийца, я вор, я аферист. Я родился таким, таким и умру. Думаешь, я горжусь этим? Ни в коем разе. Таким нельзя гордиться. Этого нужно стыдиться. Об этом нужно забывать и скрывать. На теле у меня не просто отметки, а зарубки. Такие же шрамы, что не дают мне забыть о том, кто я есть, кем я был и кем всегда буду, что я делаю, делал и буду делать. Так что Адам я не позволю тебе стать таким как я. Твой отец не позволит тебе этого, а я ему в этом только с удовольствием помогу. – Адам насупился.

- Аслан да я вообще не это имел в виду. Ты неправильно понял, - произнес Адам.

– Все я правильно понял и я знаю, что ты имел в виду. Цени то, что у тебя есть выбор. Выбор меду добром и злом, между плохим и хорошим. Такое дается лишь достойным и то только один раз. Профукаешь и все считай у тебя назад дороги нет. – Аслан тогда пытался достучаться до юноши грезившего криминальной жизнью. Приводил ему примеры. Ругался. Как наивен он был. Хотя чего другого нужно было ждать от него? Он-то и сам тогда был не на много старше Адама и думал, что нельзя было оставлять все просто так. Аслан полагал, что последствия будут чреваты для всех, а он тот единственный кто сможет отговорить Адама и не позволит ему ступить на этот скользкий путь. Пусть Аслан был ужасным человеком, пусть весь его мир рухнул, и он и пальцем не пошевелил, чтобы этому как-то воспротивится, но сгинуть этому парню он не позволил бы. Тогда Аслан и принял решение меньше контактировать с семьей Рахмана. Меньше общаться с Адамом, дабы тот не брал с него пример, и как бы ему не было досадно, но глава семьи, что так же просил его об этом имел на то полное право. Рахман понимал, о чем просит. Он когда ненароком в тот или иной раз намекал младшему земляку об этом, был прав, пусть Аслан и не сразу это понял. Пусть земляк поначалу думал, что если возникала необходимость в такой просьбе, то для этого были и другие причины, нежели уберечь сына. Но как бы там ни было, в конце концов, факт оставался фактом, любящий отец всегда хотел только одного это уберечь своего сына от беды. Но Аслан, чувствующий себя, тогда преданным и покинутым мечтал о том чтобы, быть кому-то наставником встретил тех, кто, по его мнению, этого наибольше заслуживал. Сейчас он понял, что сильно ошибался, и ему стоило продолжать помогать Адаму. Лучше бы он это делал исподволь и никто об этом не догадывался бы, чем, нежели оставил его на распутье. Аслану верилось, что он мог своего названного младшего брата еще спасти от цепких лап преступности, и тогда, то недурное что в нем оставалось, ему следовало взращивать ни в глупеньком местном дурачке, которого он в шутку прозвал Тайсоном и ни в Саиде, а в сыне Рамхана. Теперь он это понимал, но было уже поздно. Адам не стал тем, кто всем своим сверстникам хвастается о том, чему его научил старший брат. Вместо этого он незаметно для названного старшего брата вырос и превратился в молодого юношу с дурными амбициями.

- Ты знаешь историю Байсангура? Как он погиб? – спросил однажды Аслан у Адама. Угловатый подросток теперь возмужал и внешне был очень похож на своего отца.

- Конечно, знаю. Отец часто мне рассказывал историю эту. В качестве примера, – Адам поставил ударение на последнем слове, но Аслан не заметил этого:

-Мой отец тоже частенько мне рассказывал об этом, – ответил он невесело. – Все эти истории. Знаешь все это нам нельзя забывать. –

- Знаю, - сухо ответил Адам.

- Я вот если честно – Аслан даже не слышал того что ему отвечал Адам. Возможно, он рассуждал сам с собой - однажды запамятовал о Байсангуре. Так и не вспомнил бы ничего, если бы не твой отец. Он мне напомнил об этом. О том кто я и откуда и чего не должен никогда забывать. Пристыдил меня, да так что все это я буду помнить всегда и даже под страхом смерти не забуду. – Он замолчал – Тебе бы тоже следовало помнить об этом, - приказным тоном произнес Аслан.

- Я не забываю, - вымолвил Адам – А отец он такой, он запросто может рассказать историю из прошлого нашего народа на любую тему. Я иногда этому поражаюсь, как вообще много всяких народных преданий и легенд он знает. Не было бы такой былины, которую он не знал бы и не смог по памяти пересказать. Для таких как он все это не просто сказки, а персонажи в них не просто герои каких-то мифов из древности. –

- Конечно, нет. - Возмутился Аслан - Многие твои сверстники, что живут здесь уже довольно давно, даже и не знают всех этих имен. Как и я, когда-то они позабыли свою собственную историю. Пересказы твоего отца им не интересны, а зря. Вам это не просто нужно знать и помнить вы обязаны это знать. Не просто даже знать, а вы обязаны этим жить. Без прошлого нет и будущего и самое страшное, когда народ забывает об этом. Историческая память она по большому счету и определяет нацию. Во всяком случае, ее жизнестойкость в частности. –

- Что это значит? – ошеломленно поинтересовался Адам.

Аслан посмотрел на сына Рахмана как на идиота.

- Ну что? Спросить не могу тебя, - поинтересовался Адам.

- Пока люди помнят и чтут таких своих предков, это значит, что они знакомы со своей историей, и у них есть примеры для подражания. Образец. Тогда значит, у них крепка связь с нормами поведения и морали, заложенными отцами их отцов. Это замечательно. – Аслан активно жестикулировал, он говорил и помогал себе руками. - Как только они перестают помнить об этом, о деяниях своих предков, об их геройстве, о них вообще тогда все, считай, нация пошла по наклонной. Погибнет. Она растворится на новом месте, раствориться в другом народе кто сильнее к своим историческим корням и кто легко сможет навязать людям без исторической памяти, без национальной гордости, без чести за своих предков свое. Поэтому нельзя ни в коем случае нам и вам и всем землякам забывать об этом. Ты можешь любить и уважать все нации мира, но ни одна не будет тебе так близка как твоя собственная. Как бы там ни было, но в каждом из нас, в тебе и во мне заложено только все то, что было наработано сотней наших с тобой предков задолго до нас. - 

- Да Аслан, серьезную ты тему затронул, – Адам не хотел, чтобы его слова прозвучали издевательски. Он проникся тем, что произнес Аслан, но интонация, с которой он ответил, говорила почему-то об обратном. На его удивление Аслан и этого не заметил и совершенно спокойно прореагировал. Возможно, все было, потому что он вновь был нетрезв, и оттого и пренебрег словами Адама. Он все в больших количествах употреблял алкоголь, и тогда это еще удивляло Адама, и юный земляк не сразу мог определить, трезв ли старший товарищ или уже нет.

- Я давно об этом думал. Думал и думал постоянно, так что мысль эта словно червь истерзала мой гнилой мозг. Если бы не встретил твоего отца, то жил бы сам себе и ничем таким свою голову не забивал. Вообще такие вещи не волновали, пока Рахман не открыл мне глаза. С тех самых пор эта самая мысль не дает мне покоя. – Аслан о чем-то подумал. 

- Звучит не очень хорошо. Тебе так не кажется? –

- Отнюдь. Наоборот это замечательно. Я жил в праздности, ни о чем, не волнуясь, а твой отец пресек это чему я и благодарен. Не скажи он мне этого тогда, я и дальше бы просто так существовал. Но так же нельзя Адам. Не думать о чем-либо нельзя. – Аслан посмотрел на Адама. - Вот чего бы ты хотел? Чего ты добиваешься? – каверзный вопрос.

- Чего здесь можно хотеть? Посмотри на меня, что я могу хотеть? Славы, денег, этого все хотят, и врет тот, кто говорит, что не хочет того же самого. –

- Даже твой отец врет? –

- Мой отец не хочет денег для себя, но хочет, чтобы они были у меня. Как это назвать? Если не вранье, то, что тогда? – Адам подумал немного и продолжил – Ну а если спросишь меня, то я отвечу тебе, что обстоятельства складываются для меня не самым лучшим образом. Мне и хотеть, то по большому счету нечего. Просто есть желание определиться со своим будущим. Вот и все. Чтобы оно вообще было у меня, чтобы я мог хоть как-то и что-то планировать в своей жизни. Я не желаю больше подстраиваться под обстоятельства. У каждого, кто не находится при смерти, есть какие-то свои планы на будущее. Более того кто знает, час своей смерти, и тот тоже строит планы. Решает незаконченное, со всеми прощается, место столбит на кладбище, в конце-то концов. Я же не уверен даже в том, что будет завтра, что уж говорить про ближайшее будущее. Да я хочу денег и славы как любой человек, но больше всего я хочу определенности. –

- Нет ее? –

- Не знаю. Для определенности нам всегда нужен пример. Каждый выбирает себе какой-то подходящий жизненный ориентир, на который он бы мог ровняться. В детстве я хотел быть героем из всех этих отцовских рассказов. Защищать родину, биться с врагом верхом на коне, жертвовать собой ради благой цели. Я подрос, и герои его рассказов ушли, а вместе с ними и покинул меня этот ориентир, и я желал быть таким как ты. Независимым, способным делать, что хочу и быть ни от кого независимым. Если ты что-то хочешь ты можешь это взять, никого не спрашивая.-

- Адам я беднее, чем ты. О чем ты говоришь? Бедность моя не только материальна, но и духовна. Правда если с первой я постоянно борюсь и нет-нет иногда, да и выхожу на миг победителем, то со второй я не могу совладать, - возразил Аслан.

- Теперь же я хочу быть как мой отец. Честным, порядочным, но с одним исключением хочу, чтобы у меня всегда были деньги. Большое их количество. Как думаешь это возможно? – ответа на опрос не последовало. - Получается, что у меня нет ни ориентира в жизни, нет какого-то примера. Быть самим собой я тоже никак не могу, не получается это у меня, а все потому что не настолько я и сильная личность. Я не смогу сам сделать что-то очень важное не оглядываясь на кого-то. Если подумать я же родился не просто вот так, чтобы все время жить, как неприкаянный бесцельно тогда почему я оборачиваюсь постоянно и думаю что иду в неправильном направлении? Если есть какие-то планы у Всевышнего на мой счет, то почему нет мне какого-нибудь знака от него? Мне бы было легче определиться, как и кем, мне тогда быть, если бы была хоть какая-нибудь весточка, – голос у Адама был тихий. Ему было несколько неудобно говорить об этом с Асланом, так ка считал, что это жалоба, а его отец с самого детства учил его никогда и никому ни о чем не жаловаться.

- Адам, то о чем ты говоришь. Разве можно такое просить? Нам негоже знать, что Всевышний хочет для нас кроме того что он нам передал. Если ты игнорируешь переданные им знания, то о каком тогда ориентире, о каком знаке тогда ты говоришь? Забудь о Всевышнем вообще, и ты будешь ка я. Тем, что так и остался на одном месте, тем, что влез в чужую игру, и не может из нее выбраться. Я отступил от благ Всевышнего и что я имею, по-твоему? Ничего. Деньги, которые я зарабатываю нечестным трудом мне не покоя, любви, счастья, здоровья. Ничего этого нет у меня. Я никогда не стану таким как Байсангур. Я никогда не стану таким как мой отец или твой. Вот и все что я могу сказать тебе об этом, – Аслан замолчал. Адам тоже не решался что-то сказать. У обоих закончились слова.

- Почему мы стали общаться меньше? – наконец спросил Адам. Этот вопрос тревожил его уже довольно давно. - Почему однажды наступил тот момент, когда ты по собственной воле оставил нашу семью. Я понимаю, что ты такой человек, и ты никогда подолгу не задерживался на одном месте и тем более с одними людьми. Просто все мое детство ты постоянно был у нас дома, постоянно был у моего отца. Не было бы дня, чтобы ты нас не проведывал. Потом вдруг раз и в один из дней ты как-то исчез. Видеть я тебя стал все реже в нашем доме и не было же ни ссоры ни склоки между тобой и отцом. Вы прекрасно ладили и ладите. Так что случилось? Теперь ты можешь мне ответить? - 

- Могу. Самые близкие земляки друг другу здесь это твой отец и я. Здесь нет никого мне роднее мне и дороже, чем твоя семья. Просто наступает однажды такой момент, и ты осознаешь, что есть что-то такое, что для нас дорого, и мы должны любой ценой оберегать это даже от самих себя. В данном случае я оберегал твою семью. Ты сам же знаешь, какой я. Сам знаешь, что в любой момент меня арестуют, или убьют и если мне плевать на себя. Если мне все равно, что со мной будут делать, пусть творят что хотят, благо один раз уже пытались – Аслан непроизвольно потрогал свой длинный нос, поломанный и сросшийся неправильно – то подставлять вас под такой удар, я никогда бы не позволил. Не имел на это никакого права. Я бы не простил себе никогда, если бы по моей вине с вами что-нибудь случилось плохое. –

- Только лишь из-за этого? – удивленно поинтересовался Адам. Заданный вопрос заставил Аслана негодовать. Крепкий парень, а ум как у глупого мальчишки.

- Я думал ты все-таки умнее, - произнес Аслан. Он никогда не был себе на уме и всем всегда все говорил прямо в лоб без обиняков. – Раз для тебя это пустяк, то, что же я тебя поздравляю. – Внезапный приступ кашля превратил его в дряхлеющего старика, и Адам вспомнил, как часто Аслан становился не тем, кем он являлся. Он мог быть и диким зверем, и молодцеватым плутом, и опасным головорезом, иногда добрым верующим и редко в особые моменты дряхлеющим стариком.- Не обращай на это внимание, - он махнул рукой на приблизившегося юного земляка и продолжил кашлять. Тогда к нему впервые начала подкрадываться эта смертельная усталость. Все время эта поджигательница падали ходила вокруг него и даже своего хвоста не показывала. Маячила и следила. Она скрывалась где-то за горизонтом жизни, но теперь, когда выпивка все реже смягчала все его ноющие старые раны. Когда иной раз Аслан с редкими приятелями, уже не мог выкурить и одной сигареты с дурманом, что разъедала последние остатки его подкошенного здоровья. Именно в это самое время безжалостная зверюга, наконец, обнажила свои клыки и сделала первый выпад.

Наступил тот день, когда Рахман все чаще приглашал к себе, Аслана. Взрослый земляк хотел увидеть воочию того кого называл младшим братом и кого отвратил от двери своего дома Аслану было стыдно показаться перед этим достойным мужем чья голова теперь была полностью седой и ходил он облокачиваясь на палку. Земляк что гордо все это время нес свою ношу, работая и ни на кого не жалуясь лишь коря себя за какие-то надуманные свои грехи. Что Аслан мог ему сказать? О чем они вели бы разговор? Слов не находилось бы. Он мог бы в сотый раз рассказать про былые свои подвиги или поделиться тем как сейчас наравне со сверстниками Адама промышлял изредка воровством и грабежом. Те дни давно остались в прошлом, когда вся криминальная изнанка этого большого чужеродного города с ним считалась. Теперь он был скомканным листом бумаги, на котором были накаляканы в беспорядочной мазне все городские пороки и не было на его теле ни одного чистого места. Адам его окончательно не слушался. Надсмехался над ним. Делал что хотел. Знал бы только этот щенок, сколько его отец пота и крови потратил, чтобы вложить в него. Если бы только кто-нибудь столько же сделал для Аслана, то может быть, он и не проводил бы свои оставшиеся дни вот так сидя в одном из грязных спортивных баров и слушая нечленораздельные выкрики опьяненных болельщиков. Подумать только что когда-то и он был ребенком и любил все эти истории про волков. Волки всегда самые чистые и гордые. Волки по преданиям не позволяли себе умереть в забвении. Умирающий старый волк всегда шел на последнюю охоту на более крупного противника, дабы достойно умереть в бою, так же и Аслану хотелось уйти – найти себе соперника более достойного, которого он мог, смело взять за грудки и встряхнуть, как следует. Тогда началась бы потасовка, кто-нибудь обязательно разбил бы бутылку о стол, и неровное стекло пустило бы наружу его темную красную густую кровь старого вора. Вор даже забавно об этом ему было сейчас думать. Чужеродный классификационный криминальный элемент заменил ему его национальность и его имя. Аслан вор вот как его звали уже давным-давно, и никто не помнил даже его фамилии. Ну, кроме его брата конечно, но эта шишка с большими звездами на погонах давным-давно позабыла про него. Отказаться, забыть, даже если ты приходишься родственником человеку, всегда было легче, чем что-то сделать для него.

- Убирайся, у меня давным-давно умер мой брат. Да пусть его звали Аслан, но ты не имеешь ничего общего с ним! – кричал кровный старший брат тогда на улице, когда Аслан его встретил. Тогда еще гордый и верхом на коне из ворованного золота вор нагло толкнул своего родного, словно бы и не заметил. Тот одернул его, и начал было отсчитывать прямо на улице словно мальчишку. Перебранки между ними не вышло, Аслан лишь гордо ухмыльнулся своему старшему брату и резко развернувшись, оставил злого сродственника посреди улицы сыпать проклятия ему вслед. Сейчас бы он так не поступил. Аслан все угодно отдал бы за то, чтобы воссоединиться со своим братом. Извиняться он конечно бы не стал, но, чтобы примириться, чтобы загладить свою вину он что-нибудь да сделал бы. Черт с ним с этим прозвищем, черт с ним, на все эти обиды. У него здесь никого нет. Есть Рахман, но к нему нельзя было идти. Аслану нельзя было позориться. Аслану было стыдно взглянуть в глаза земляка. Может быть, он осуждающе уже посмотрел бы на него. Возможно, он жалел бы его. Рахман начал бы предлагать свою помощь. Аслан сам помогал ему неоднократно, а теперь взрослый земляк протянул бы ему свою руку помощи? Пусть лучше вначале разберется со своим сыном, прежде чем решит кому-то помочь. Аслану было тошно. Голова его была тяжелая и он мало то соображал. Прошлое, настоящее и будущее слились воедино в одной разноцветной кляксе. Он не помнил того кто он и что делает, зачем он живет? От того, что роилось в его нетрезвой голове, к горлу подступал комок, который вырвался наружу, как только он оказался на свежем воздухе. Обтерев рот, бывалый бандит наполнил свои свистящие легкие горячим воздухом. Лето было в самом разгаре, и вечерний зной заставлял все тело отвечать липкой моросью. От алкоголя и рвоты было горько во рту. Ноги стали ватными и подкашивались. Не самый лучший признак. Аслан с трудом осознавал, где у него почва под ногами, а где небосвод над головой. Все закружилось и завертелось так внезапно после того как он сделал несколько стремительных шагов в результате его земляк облокотился на стену и медленно сполз на землю.

Вновь возникли воспоминания. В этот раз о его первой холодной зиме. Тогда еще в этом незнакомом городе. У него не было ни денег в кармане, ни знакомых в городе, ни еды, ни жилья, впрочем, как и не было этого у него сейчас. Только тогда у него было самое главное это поразительная тяга к жизни. Он не позволял себе сдаваться. Аслан не желал опускать руки. Голодный до свободного воздуха, что не был пропитан порохом, он хотел быть живым. Хотел вкусить плоды свободной жизни. Правда тогда на третьи сутки без сна и без еды, он шел по городу, и упал в снег. Лишь на немного прикрыв глаза, он увидал, внезапно оказавшийся перед ним чудного вида оазис с водой и едой. Как же ему тогда хотелось добраться до этого маленького кусочка рая и вдоволь напиться. Неизвестно сколько тогда он пролежал в снегу, но его организм инстинктивно заставил истощенное полумертвое тело подняться и зайти в подъезд на верхние этажи, где он и проспался стоя на ногах, облокотившись о стену. Падать больше ему было нельзя, гордость тогда не позволяла Аслану, так поступать. Тогда это он расценивал как нечто грязное, словно бы тот, кто опускался на землю, был уже не мужчиной. Теперь же он лишь ухмыльнулся этому и представил, как смотрит на самого себя со стороны. Теперь он Аслан в каком-то грязном проулке, в чужом городе сидит на земле, облокотившись на стену, пьяный, без сил, его только что вырвало, и у него не было никаких сил, чтобы подняться на ноги, чтобы вновь гордо стоять, как и прежде.

- Когда ты будешь совсем взрослая, я всегда тебе буду помогать мама и никогда тебя не брошу, никогда тебя не оставлю ты же знаешь об этом? – говорил маленький темноволосый мальчик своей взрослой матери, лицо которой было покрыто множеством морщинок. Маленький Аслан наблюдал как его мама делала домашние лепешки. Он всегда любил быть со своей матерью, когда она готовила, тогда он мог разговаривать с ней и что-нибудь, да и взять со стола вкусное пока мама не видела этого. Она не ругала бы его. Нисколько, но замечание сделала бы. Наказала бы ему то, чтобы он перестал портить себе аппетит и не хватал со стола еду, пока она всего не приготовит.   

- Конечно, я знаю – отвечала его мама. Она продолжала лепить и улыбалась, и от этого она становилось еще старше, так как улыбка предательски обнажала все морщины на ее измученном лице. Но его мама не становилась некрасивой, нет, она была наоборот чересчур им любимой, нежной и беззащитной, а потому самой прекрасной на всем белом свете. В тот момент маленький Аслан сам себе поклялся, в том, что так оно и будет всегда. Он всегда и сейчас и тогда в будущем сможет помочь, сможет защитить своих родных хоть от кого, хоть от дикого человека, хоть даже от горного льва. Ничто его не отвратит. Ничто не испугает. Ничто не заставит отступиться от этой клятвы. Маленький мальчик тогда был намного сильнее Аслана сейчас. Он совершил так много и ничего уже не мог воротить, ничего нельзя было исправить.

Аслан закрыл лицо и стал громко рыдать навзрыд. Никогда в своей жизни он не плакал, даже когда был маленьким ребенком, даже тогда он не проронил ни единой слезинки, а сейчас все его лицо было мокрым. Плакал он так сильно, и ему представилось, как его барабанные перепонки лопнули, а глаза перестали видеть. Все вокруг него погрузилось в темноту и тишину. Теперь он ничего и никого не слышал, а глаза его больше ничего и никого не увидели бы. Во рту у него почувствовался привкус горечи, это то, что поднималась из его гнилого нутра к голове. Воздух был накален до предела, в голове звенели нестройные колокольчики и кто-то запел. Какой-то нестройный хор проник в глухую голову Аслана и позволял себе горланить. Голоса звучали где-то вдалеке и если бы не темнота, то Аслан попробовал бы встать и пошел на звук. Только сил чтобы подняться у него не было. Тело его было скованно, все члены разом ослабели. Аслан продолжал плакать в одиночестве, в то время как темнота, и тишина отделяли его от всего остального мира окончательно, обволакивая в свое холодное бесконечное одеяло, закутывая с головой. А в голове у него все отчетливее раздавались голоса. Это были мужские голоса. Они приближались к нему, и Аслан вдруг понял, что они были ему знакомы. Когда-то давно в своем детстве этот звук, этот гул всех этих мужских басов напевающих вместе он слышал прежде. Звучали они тогда, так же как и сейчас. Неужели прошло столько времени, и ничего не изменилось? Неужели они вернулись, и вернулись не просто так, а за ним? Они не забыли его? Они, в самом деле, звали его сейчас к себе?

Возле переулка был рекламный щит, коих в городе каждый день множилось в огромном количестве. На рекламе был изображен не местный, под улыбкой которого были указаны его имя и фамилия и надпись, являющаяся предвыборным девизом изображенного. «Может, есть еще надежда?! » 

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться: