ЗЛО СТАНЕТ ПРАВДОЙ, ПРАВДА – ЗЛОМ

Зло совершенное легкомысленно, легко не кончается

(народная мудрость)

 

Висхан проходил рядом с жилым домом на первом этаже, которого раньше до приезда земляков был детский сад. Теперь же здесь располагалась место религиозного поклонения их единоверцев. Помещение, буквально вымоленное у местных властей под религиозные нужды, давно уже не вмещало всех прихожан, и многим братьям земляков по вере иной раз во время службы приходилось располагаться на улице вокруг здания.

Это вызывало недовольство местных жителей и не раз приводило к ссорам и даже стычкам между местными и не местными. Конечно же, здешние власти всех различных уровней в своей ежедневной работе должны были учитывать, как удовлетворяются интересы различных групп населения и не только их право на работу и жилье, но и на их культурные потребности и желание следовать национальным и религиозным традициям. К сожалению, правящие словно бы нарочно создавали конфликтные ситуации вместо того чтобы регулировать отношения своих граждан между собой. К просьбе о предоставлении земельного участка, под строительство молитвенного дома для одной из самых крупных религиозных общин города, администрация относилась с явным пренебрежением, заставляя все увеличивающееся число последователей данной веры ютиться в маленьком, отведенном им углу. Более того всячески подстрекая и при этом поощряя местное население в нападках на приезжих. Этих не здешних религиозных фанатиков становилось все больше, и они заняли помещение бывшего детского садика! Их службы религиозные мешают местным людям жить, и радоваться их бытию и это чуждая культура иноземцев была непонятной и оттого отвратной многим местным! Разве это не раздражает местных! Любое громкое заявление против земляков и братьев по вере всегда сопровождалось оглушительным общественным резонансом, как среди правящей элиты, так и среди различных социальных слоев местного народонаселения.

Никто не замечал своих недостатков. Каждый видел в каждом только врага, зачастую не зная, по какому поводу, испытывает неприязнь. Местные ненавидят неместных, неместные отвечают им взаимностью и все провоцируют друг друга на обоюдную ненависть. Вместо этого можно было разрешить все недопонимание, но обе стороны наоборот, только больше погрязали в обоюдной ненависти. Всех этих проблем и нападений можно было бы избежать, если бы власть местная была более доброжелательной и выделила им земельный участок под постройку религиозного сооружения для их нужд, так как их храм — это же не только место, где их единоверцы молятся, там так же занимаются воспитанием молодежи. Воспитывает в ней благое, чтобы улица не делала то, что она делала с Висханом и его братьями. Молодежь — это главная движущая сила любого государства, любой нации и если бы здесь отнеслись к их молодежи по вере более гуманно, то и они бы стали лучше относиться к этой чужой им стране. С другой стороны, Висхан не мог не согласиться с тем фактом, что, почему эта страна должна была идти им на уступки? Ради чего? Что делал он сам и что творили его земляки, и также что совершали его братья по вере здесь, чтобы заслужить нормальное человеческое отношение к себе? Живя у себя на родине, все они не особо чествовали тех, кто приходил на их землю со злом. Так почему тогда здешние люди должны вести себя иначе и почему они ждут того что местные их радушно примут?

В любом случае Висхан все равно был рад хотя бы тому, что местное религиозное управление без каких-либо условий все же продолжало воспитывать юных ребят, таких как его младший двоюродный брат, Сулейман. При всем при этом, наставники в молодежи воспитывали не чувство ненависти и не то, что им кто-то что-то должен или они кому-то обязаны, а в том, что они должны жить по религиозным нормам. Догмы столпы любой религии учили человека благу, и это всегда было куда сильнее, нужнее, а зачастую и справедливее любых законов, написанных человеком.

Вот Висхану самому бы сейчас заглянуть туда и остаться надолго. Помолиться. Это было бы превосходно. Только проблема была в том, что он по своему мнению не мог просто войти туда, как ни в чем не бывало. Висхану было стыдно и ни сколько даже перед самой общиной, и ни сколько перед самим собой, а совестно перед самым главным своим судьей Высшими силами. Стыдно за то, что он думал и совершал все это время. Стыдно за то, что он всех винил и делал то, что не следовало бы ему. Стыдно за то, что он пошел по легкому пути, обвиняя всех вокруг во всех своих бедах, и только не самого себя. Лучше же ему тогда постоять здесь невдалеке в тени этих деревьев и подождать своего младшего брата, чем зайти туда и остаться наедине с самим собой и Всевышним. Ведь самое страшное не то когда ты приходишь к Вере и боишься за то, что тебя не примут. Ты знаешь, что тебя община примет любым с распростертыми объятиями и дадут шанс раскаяться, только от того что тебе дадут этот второй шанс тебе не станет легче. Висхану станет совестно и больно, что он грешник и что он наплевал на все святыни и оттолкнул все руки помощи простертые к нему. Он будет среди братьев по Вере в многолюдной толпе, но все равно останется один. Холод будет сковывать его душу, стыд залезет во все его уголки и заставит держать ответ за его деяния. Это было страшно для Висхана, и потому он смотрел украдкой в ту сторону, где ему следовало быть боясь того что его нечестивые глаза узрят что-то такое что не должны увидеть. Возможно какое-либо переданное ему знамение.

Наконец Сулейман в окружении людей различных национальностей, но объединённых одной верой вышел на улицу, и сразу же заприметив Висхана, направился к нему, прежде попрощавшись с другими прихожанами.

- Ну как ты? – Висхан приобнял брата в национальном приветствии стараясь не смотреть на людей.

- Нормально. Ты сам как? Давно тут ждешь? Чего не зашел внутрь? – на Сулеймане был надет их национальный головной убор, в руках же он держал толстенные книги религиозного содержания.

- Нет, я только подошел и потому не успел зайти, - обманул младшего брата Висхан.  

- Тогда пойдем сейчас? Для этого всегда есть время, ты же знаешь. Нельзя молитву пропускать и нельзя ее оставлять, – Сулейман взял было брата под руку, и начал было тянуть в сторону молитвенного дома, однако почувствовал сопротивление.

- Нет, Сулейман идем. Я знаю, как ты посмотришь на это, но я пока не могу. Не готов, снова возвратиться к молитвам, – Висхан думал о том, что остальные молящиеся осуждающе смотрели на него, пытался уйти незамеченным как можно скорее. Возможно, десятки пар глаз в этот момент буравили его насквозь, и это было невыносимо для него. Нужно было оставить это место как можно скорее не быть под множеством пристальных взоров направленных на него при этом злословящих. Как они смели злословить, если сами были грешны? Висхану хотелось удалиться куда-либо и не возвращаться сюда как можно дольше.

- Сулейман, на нас смотрят? Скажи мне, - Висхана бросило в пот. Младший брат посмотрел в сторону прихожан, никто даже и головы не повернул в их сторону. Все они были заняты разговорами друг с другом.

- Нет, - удивленно ответил Сулейман, повернувшись снова к брату лицом. – Что с тобой? Тебе плохо? -

- Нет. Просто идем, - Висхан сорвался с места, и Сулейману ничего не оставалось делать, как последовать за ним. Только когда оба отошли на расстояние только тогда Висхан стал прежним и знакомым брату и только тогда Сулейман решился вновь заговорить:

- Вот ты думаешь, сегодня не пойду, потому что у меня ещё есть время помолиться. Завтра, например или послезавтра или через месяц или через год. Но что если когда-нибудь у тебя совсем не останется времени, так как даже это твое завтра может однажды не наступить? Тогда ты и пожалеешь, что не соблюдал нормы, предписанные нам нашей религией, – последнее он произнес расстроенно. Сулейман был разочарован тем, что его брат отказал ему.

- Я, когда шел встретить тебя – после долгого молчания, начал Висхан - увидел этого как его, Тайсона вот. –

- Да – отозвался Сулейман – как обычно доковылял он на молитву. Побыл немного и ушел–

- На нем футболка была,  Аслан, которую  подарил. Та, на которой еще надпись на спине такая большая на родном языке название нашей родины – рассмеялся Висхан. – Люди идут, смотрят, шарахаются от него. Ты был тогда, когда Аслан подарил ему эту футболку? -

- Нет. Шарахаются от него, говоришь? Наверное, опять попрошайничал. Странно ему ведь денег дали как обычно я и подумал, что он ушел на них играть в игровые автоматы. Ему этого показалось мало, что ли? – Сулейман пожал плечами.

- Наверное. Не могу тебе сказать точно, я особо не присматривался, что он делал. Просто увидел его ковылявшего в этой футболке. Помню, Адам рассказывал, когда Аслан узнал о том, что этот Тайсон побирается, так ругался долго. Говорил, ходил этот местный инвалид еле как перед нами. Слюна висит, хромает, что говорит непонятно. Ну, мы его все пожалели. Футболку ему подарили, религию он сменил, помогали ему во всем. А он оказывается прихромает в пятницу,  денег у всех кто молиться попросит, и ухромает. Ему отказать никто не может в такой день, а он, пользуясь этим, наберет полные карманы денег и идет на них играть в эти автоматы. Будь они не ладны. Увижу, его говорил Аслан, сорву с него эту футболку. Мы все тогда так смеялись тогда, как он злился. Знали же, что он ничего не сделает ему. Сейчас иду вот, вспоминаю об этом и размышляю, чего мы смеялись тогда? На самом-то деле ничего смешного в этом и не было. – Висхан выругался.

- Перестань! – оборвал старшего брата Сулейман. - Нельзя же все-таки так говорить. Как бы дурно мы себя не вели.-

Висхан хотел было выругаться и на младшего брата тоже. Разница в возрасте между ними хоть и была невелика, но это все равно не позволяло Сулейману перебивать его и грубить ему. Не дорос этот младший брат еще до этого и никогда не дорастет. Однако Висхан не стал поправлять родственника. Все равно он его не послушает и продолжит делать по-своему. Младший брат подчинялся только Зелимхану и больше никому. А Висхану сейчас меньше всего хотелось чувствовать себя неудобно. Вместо этого он лишь спросил Сулеймана:

- Чего так? -

- Неправильно это и все Висхан и ты знаешь это лучше меня, - сухо ответил Сулейман.

- А тут все теперь неправильно. Ты помнишь жизнь до этого города? Помнишь, то время, когда мы были детьми? Как вообще было раньше, когда мы были дома?

- Конечно. Я хорошо это помню – удивленно отозвался Сулейман. – К чему это ты спросил? Кажется, мы говорили совершенно на иную тему. -  

Мимо них по дороге проследовал автомобиль водитель, которого просигналил братьям. Сулейман поднял вверх указательный палец правой руки, а Висхан просто махнул в ответ на приветствие.

- Кто это интересно? Ты разглядел? – спросил Сулейман.

- Да куда там? Разбери их теперь, когда сейчас здесь такое количество земляков, сколько их и на родине никогда не было, - ответил Висхан, после чего вернулся к затронутой им теме для разговора – помнишь, говоришь, а я вот совершенно ничего не помню, как будто мне начисто отшибло память и словно бы я всегда жил здесь. Я родился здесь. Я помню себя здесь. Причем я только недавно осознал, что первые мои воспоминания связаны именно с этим местом с этим городом с этой жизнью. Помню свои первые правонарушения, помню все преступления. Помню всю ту злобу, которую я испытывал и продолжаю испытывать к местным. И  больше ничего! Нет ни одного воспоминания из детства. Словно бы тот наш далекий край с его древними башнями и вечными горами никогда не был в моей жизни. Я там не родился и я там не жил никогда. Когда пытаюсь припомнить хоть что-нибудь и вспоминаю только войну. Вернее что у меня ассоциируется с этим переживанием. Не сцены в памяти, а нечто, такое, размытое пятно, от которого только испытываю жуткий страх и нестерпимую боль. Ни одного знакомого лица, ни одного события, ни запаха и ни звука, а только черная злоба и такая же черная пустота вокруг меня. Знаешь, когда черные тучи на небе сгущаются и сгущаются, пока солнце не перестает светить и становится не видно ничего, вот так я себя ощущаю. Кто-то погиб, кто-то мне близкий, а я этого не знаю, догадываюсь только со слов. Дом наш разрушен, я знаю об этом происшествии лишь из рассказов. Нет ничего такого, чтобы объяснило мне, а почему я собственно должен ненавидеть весь остальной мир? Кто виноват, что я вдруг забыл вкус родных горных источников или почему мои легкие не помнят покалывания горного воздуха или жаркого зноя, что летом ощущала моя кожа? Я виню всех, а от чего. Память моя вылечилась сама и не дает мне повода ненавидеть, так почему я продолжаю быть злым? – Висхан замолчал.

- К чему это ты? – Сулейман не понял, о чем ему говорил брат.

- Не знаю. Просто тоска стала меня заедать внезапно. Мы же здесь не дома. Домом это никогда не будет. Я вроде уже как смирился с этим. Стал жестоким и злобным, живя здесь. Готов был любого разорвать, кто станет у меня на пути, а если вдруг видел того, кто тратит свою жизнь здесь бесцельно - Висхан замолчал, словно бы подбирая слова, но которые нельзя было ему произнести. Потупившись немного, он продолжил – Бред же. Разве нет? Война давно кончилась, а я продолжаю кого-то винить в своем загубленном детстве. Это время прошло, и я уже ничего не помню из своего, опять же скажу загубленного детства. Значит, я должен перестать злиться и идти вперед. Но куда думал я? И в ответ на мой вопрос мне сон в руку. Ребенок стоит передо мной. На нем наша национальная одежда. Стоит он здесь в этом городе посреди оживлённого перекрёстка. И все вроде бы в порядке у него и люди, так же, как и сейчас вокруг него снуют, и не замечают его. А этот ребенок смотрит на меня и обращается ко мне, точнее даже не обращается, а просто манит меня к себе жестом. Я приближаюсь к нему и пока иду, он сначала мне кажется таким красивым, ладным, мальчуганом как те, что в детских ансамблях, отплясывает, народные танцы. Но стоит мне приблизиться к ребенку меньше чем на шаг как лицо у него становится, искаженное в неестественной гримасе. На лице застыла маска смерти и сам он весь в крови и лохмотьях. Но самое неприятное во всем этом сне это то, что он пальцем так и продолжает меня манить к себе. Проснулся я после этого сна и до того мне было не по себе, – Висхан снова замолчал, и Сулейману показалось что его брат вмиг осунулся и потемнел лицом поделившись своей тревогой.

- Каждая душа вкусит смерть, ты же знаешь об этом, – изрек Сулейман. Ему хотелось любым образом поддержать брата. Сказать ему что-то ободряющее.  

- Дело не в этом. Не то, чтобы я боялся смерти физической как таковой. Нет. Знаешь, я, скорее всего больше боюсь смерти духовной. Однажды проснуться и не чувствовать себя. Я не знаю, как это правильно объяснить. Такое, наверное, и не растолкуешь. Это нужно чувствовать, но я уверен на сто процентов, даже на тысячу что мне это не просто чудится, мы и в правду здесь умираем. Взгляни только на Зелима…он же уже не наш с тобой брат. Разве он тот, каким мы его знали раньше? Разве он такой же, как когда переехал сюда? Он другой Сулейман и ты это знаешь лучше меня. В нем самое хорошее что было, сгинуло бесследно. Самое же плохое он подпитывает и это убивает его как человека, как земляка. Он жесток и бездушен. Не знаю потому ли это, что он живет здесь и тут полно соблазнов или потому что он просто такой человек с рождения? Я не могу сказать, но готов поспорить, что если бы мы были дома, он бы никогда не стал таким ка сейчас, даже если изначально в нем было заложено плохое. – Висхан остановился на месте.- Я просто не пойму того почему мы должны здесь умирать? Почему мы должны забывать свою родину и становиться такими? Почему должны ненавидеть, если по большому счету у нас на это и причин как таковых нет? Возможно, кто-то скажет, что я не прав и причин быть злыми у нас множество, но кто выигрывает, оттого что мы продолжаем ненавидеть всех и вся и пытаемся отыграться за то, что с нами сделали? Мы же больше от этого страдаем, нежели те на кого направлена наша ненависть. Зелимхан часто говорит, что нас таковыми сделало, то что нам навязали эту войну, отняли у нас дом и выгнали сюда. Раньше я готов был согласиться с ним но теперь если так призадуматься мы же сами сюда приехали и жили здесь и положа руку на сердце мы даже не пытались жить честно. Некоторым из нас легче начать было совершать проступки, прикрываясь тем, что нас убили братьев, у нас забрали дом, вы развязали войну у нас дома, и мы в ответ отнимем все сторицей. Разве есть от этого какой-то прок? Что мы имеем с этого? Удовлетворение? Чего тогда? Жажды крови? – Сулейман молчал внимательно слушая. – А я скажу, что ничего кроме вечного проклятия мы и не получаем. Мы должны, наоборот, из всего зла, из всех невзгод сделать определенный вывод и стараться, чтобы этого впредь не произошло нигде и ни с кем. Нельзя допустить больше такового. Или что? Я не прав? Тогда что получается, что прав наш брат Зелимхан? – Висхан замолчал.

Сулейман скривился, словно бы ему было неприятно это слышать. Он сам видел, как его старший, родной брат все дальше и дальше отдалялся от своей семьи. У Зелимхана всегда был прескверный характер, и он допускал ошибки. Только теперь старший брат стал грубить даже родной матери, он пропадал целыми днями, не появляясь дома, отталкивал от себя всех оставшихся родных, и теперь его деяния не были просто ошибками. Сулейман до этого не замечал или старался не замечать, что его старший был обыкновенным бандитом. Он всегда оправдывал его и никогда не судил строго за все совершенные им поступки. В конце концов, это был его старший брат, и Сулейману нельзя было порицать его. Но сейчас, зло Зелимхана подкреплялось с новой силой заблудившегося человека, и сейчас его снедала мощь по природе своей черной и с естественностью ее ложно-духовной. Теперь Сулейман готов был поклясться, что его брат не обыкновенный бандит, а нечто хуже. Только что он мог поделать с этим? Да он должен был слушаться своего старшего брата, каким бы он ни был и не должен был ему перечить и благо тот никогда не желал ему зла. Пусть он всячески тянул Сулеймана за собою к источнику своего ожесточения, но каждый раз младший брат находил отговорку. Чаще всего обманув брата, он посещал место для коллективной молитвы и для него это был единственным действенным способом отказаться от ложного греховного искушения, предлагаемого его родным старшим братом. В постоянных молитвах он становился отрешенным от проблем и находил хоть какое-то умиротворение в водовороте всех жизненных перипетий. Пусть Зелимхан бандит или нечто хуже, Сулейман снова закрывает на это глаза. Это его слабость и ему вновь нечего было ответить Висхану:

- Мне нечего сказать. Возможно, ты прав. Раньше не ты бы меня встречал и шел бы помогать мне и нашей матери, а Зелимхан. Мы бы давно уже были дома, и разговаривали всей семьей в нашей гостиной, наблюдая пока наша родительница, сидит вся уставшая после тяжелой работы с закрытыми глазами на диване. Немного времени ей нужно было, чтобы взять передышку и начать готовить нам всем ужин. За это время мы успевали бы все ей подготовить и обсудить то, что с нами произошло за день. Как бы там ни было, но все зло, что происходило с нами снаружи всегда оставалось за порогом нашего дома. Во время нашего ужина мы бы шутили и никаких забот, и проблем. Мы были дружными и хранили то единство, что вывезли с родины маленьким осколком нашей теперь уже небольшой семьей. Но все прошло. Сейчас мама готовит ужин нам двоим, и проводит бессонные ночи в тревоге, пока мой старший брат пропадает целыми днями и ночами где-то со своей новой семьей. Он не приходит к нам вовремя, он пропускает ужин. Зелимхан, когда бывает дома ложиться, не притронувшись к еде, – Сулейман вздохнул, так как ему не хотелось это озвучивать. – Но Висхан в любом случае это не страшно. Зелимхан, просто сейчас такой. Пройдет время и он станет прежним нашим братом. Всегда слегка сумасшедшим, но отзывчивым и справедливым. – Сулейман улыбнулся. Вероятно, он и сам верил тому, что только что изрек. Висхан неудовлетворенный тем, что ему сказал младший брат пошел дальше. Сулейман последовал за ним, и оба шли несколько минут молча, размышляя над тем, что каждый произнес.

- Знаешь, я хочу вернуться домой! – первым нарушил их помалкивание Висхан – Я хочу быть там, на родине, а не здесь. Не хочу больше все это видеть. Не хочу видеть эти на каждой стене лживые картинки с пластмассовыми лицами, пожирающими чуждую и вредную для нас еду и говорящие нам, что мы должны голосовать за них. Он молод, он успешен, он ест этот гамбургер и у него все как у телезвезды и у нас будет так же, если мы проголосуем за него! – Висхан, надеялся, озвучив это услышать поддержку младшего брата. Он думал, что тот так же выкажет желание уехать домой. Но этого не случилось. К его удивлению Сулейман напротив отрицательно помотал головой, при этом ничего не произнеся в ответ. Висхан запротестовал: - Но почему нет? В чем я не прав? Нам нужно уезжать отсюда? Зелимхан я не знаю, сможет ли он исправиться и стать прежним? Я в этом не уверен. А вот я хочу исправиться. Я не хочу больше так жить! Не желаю! Сулейман тебе здесь тоже совсем не место. Нам всем будет лучше у нас дома, - Висхан говорил отчаянно. Он хотел, чтобы его младший брат был благоразумным.

- Я не могу Висхан. Правда просто не могу вот так взять сорваться и уехать. Мне нужно остаться здесь. Не знаю, почему так, да и ты можешь мне не поверить, но я должен здесь остаться. Он мой брат. Я должен остаться здесь, чтобы спасти если не его самого, то хотя бы его душу. Я должен остаться здесь, потому что моя мать не зря дала мне возможность, чтобы я добился своей цели, чтобы я жил без войны почти не помня ее ужасы. Я не могу все бросить, все то, что она для нас двоих одна делает. Вместе или порознь, но я приду к тому ради чего я учусь в местном учебном заведении при нашем месте поклонении. Если я убегу отсюда, значит, я сдался, и значит, меня победили. Мы отступим и что же далее? Когда мы отступали? Когда кто-нибудь одерживал победу над нами без борьбы. Это же наш новый дом. Честно Висхан я родину уже и не помню, да и не желаю помнить, в хорошем смысле этого слова. Нет, я помню село, где я родился и горы, и деревья и шум родников, но я не помню нашей религии там. Я приеду и там уже все в этом плане для меня незнакомое и чуждое. Здесь же у меня мое новое религиозное сообщество, которое я должен поддерживать и которое я должен беречь. Здесь у меня мать, которая с нуля дала мне все. Без отца. Без чьей-либо помощи. Она одна мне все здесь дала, и предать ее я тоже не могу. Все ее труды не будут напрасны. Если я убегу, то это может быть не значимым на первый взгляд, как незначим один кирпич, выпавший из стены, но это все-таки дыра за этим кирпичом последует еще и еще и вот уже стена рухнула, а что если кирпич у основания. Стена рухнет очень быстро, – Сулейман задумался, после чего продолжил, – это никогда не было проблемой. Я имею в виду уехать. Проблема в том, что тогда я предам все то, что я люблю и во что я верю. Если же я предам свою веру, я предам свою мать, и я предам самого себя, то какова мне цена? – Сулейман замолчал.  

- В твоих словах есть правда, но возводить стены здесь это не для меня уж точно. Время есть на то, чтобы разбрасывать камни и есть всегда на то, чтобы их собирать. Я чувствую, что мне нужно вернуться домой и как ты выразился там быть кирпичом в стене. Там ее возводить. Я чувствую, что родина нуждается во мне, а я в ней. Сейчас все восстанавливается там, и какой я тогда сын, если я нахожусь от этого в дали, где-то в стороне? Я верну своему дому былую красоту, такую которую у меня никто и никогда не отнял бы. Это мою внутреннюю красоту, красоту моего рода и моей земли. Я восстановлю свой дом, как если бы я буду восстанавливать самого себя и здесь ту жизнь, которая чуть не погубила меня, забуду, как страшный сон,  – Висхан говорил громко и отчетливо словно бы желал, чтобы его услышал весь мир. Ему хотелось, чтобы слова его звучным эхом отозвались меж родных заснеженных гор. 

- Пусть будет так, - Сулейман был не рад, что его брат принял такое решение - Ты знаешь, мне Зелимхан как-то поведал, такую историю. В селе, находящемуся по соседству с нашим, сын главы с друзьями обложили данью все магазины и автозаправки в округе. Они ездили по ночам в машине без номеров, надев маски, и грабили всех этих несчастных торговцев. Они взрывали алкогольные магазины. Страшно представить, что люди начали жить, забывая о приключившейся страшной трагедии, а тут им, таким образом, освежают память. И кто это делает? Сын главы администрации, а это сам знаешь не простой парень, который когда пашет в своем огороде, находит не разорвавшуюся бомбу. Эти люди живут лучше и всегда жили, чем простые. У него не было ни в чем нужды и что же его подвигло на это? Сытая жизнь и вседозволенность? Когда их убили, то видео с их телами показывали и детям показывали, чтобы они такого даже не подумали совершить. Такой вот урок с наглядным пособием. Видео с изображением вздутых трупов, для неокрепших умов, совсем недавно переставших закрывать уши и прятаться от любого свиста напоминающий полет пули. Все было бы обыденным, понимаешь Висхан, но когда глава в этом селе по вопросам веры на их погребении говорил, что эти ребята умерли за правое дело на священном пути. Отдали, не зря свою жизнь и были борцами за что-то особенное. Тогда возникает вопрос, что это за представление нашей вере, если, упоминая ее, они обеляют преступников? В свободное время он носит футболку с изображением чужестранного государства и пистолет в кобуре. Разве это служитель веры? Нашей веры? Как он может такое говорить? Объясни мне? Я знаю, что такого сейчас все меньше и это вроде как еще эхо смуты, но только я вот пока не готов к тому, чтобы попасть в этот трагический отзвук. Наслушался я вдоволь хоть и был по возрасту совсем неразумным. Пока я не готов к такому дому, и как ни странно здесь я больше верую, чем, если буду там, и тебе желаю сказать, подумай хорошо, прежде чем отправляться на родину. Я не хотел бы тебя потерять, – Сулейман закончил и сглотнул вставший у него комок в пересохшем горле.

Висхану нечего было добавить, потому он решил больше не спорить и не убеждать младшего брата. Если бы Зелимхан был на его месте, то Сулейман вмиг бы отправился домой. Причем сказал бы, что этого он сам пожелал, а не, потому что на этом настоял его старший брат.

Оставшийся путь до дома они скоротали в молчании, лишь изредка обмениваясь небольшими фразами. Наконец когда двоюродные братья подошли к дому, где была квартира матери Сулеймана, они были приятно удивлены присутствием Салмана и Саида. Те сидели в дорогом иностранном автомобиле, принадлежащем отцу Салмана, и на полную громкость слушали народного барда под гитару с национальным колоритом исполняющего песни о войне у них на родине.

- Чего им тут надо? Не думаю, что они приехали просто так проведать нас, – почти неслышно произнес Висхан, рассматривая шикарный автомобиль. С момента их последней встречи он меньше всего на свете желал видеть Салмана и его друзей. Сулейман, думая, что вопрос был адресован ему, оттого в ответ просто пожал плечами. Висхан хотел равнодушно пройти мимо, но парочка вышла из автомобиля и направилась к ним, чтобы поздороваться, а его воспитание не позволяло ему просто проигнорировать их.

- Что-то случилось брат? – спросил Висхан у Салмана, стараясь соблюсти между ними небольшую дистанцию. Для него было странным, что Салман вот так просто приехал к ним с визитом сам. Было чувство, что их встреча могла закончиться самым непредсказуемым исходом. В последний раз, когда Висхан виделся с Салманом, он сделал вывод, что нужно быть всегда настороже, так как не было причин доверять этому земляку. Салман вкрадчиво поздоровался:

- Да вот мне нужен был Зелимхан, а то он знаете, на телефонные звонки мои чего-то не отвечает. Тяжело вдруг стало с ним связаться. Потому и решили мы узнать, может статься с ним, что случилось плохого да он не говорит? Помощь землякам нужно предоставлять всегда. – Он, посмотрел на Саида, который только ухмыльнулся, так как язык земляков он понимал с трудом то и отвечал он кивками головы.

- Ну, ты же знаешь его, он никогда на месте не сидел. Целыми днями то там, то здесь. Теперь и дома почти не бывает, Сулейман вот тебе не даст соврать, – ответил Висхан, подозревая в заинтересованности Салмана, неладное. Сулейман утвердительно кивнул.

- Я-то знаю. Он шустрый малый – Салман вдруг заговорил мягко и податливо. – Просто странно так. Общались мы с ним и общались, а тут с момента последней нашей встречи он словно решил не контактировать со мною. Телефон у него то выключен, то недоступен, то просто он не желает брать трубку. Может, какие недомолвки возникли? Может претензии ко мне, а? Вы-то мне объяснить сможете как его братья или тоже нет? Может вы просто горные, такие упрямые, а, и мы вам равнинные не ровня, а? Или вы не горцы, а просто простачки? – последнее было сказано издевательски. Висхан знал, что если бы сейчас рядом с ним стоял Зелимхан, то ответ на такой вопрос с колкостью не заставил бы себя ждать. Благо сам Висхан был более выдержанным, чем его двоюродный брат, и ему не хотелось создавать себе проблем, связавшись с этой змеей на двух ногах. Он решил, что если покинет этот город то уедет чистым, оставляя все дурное здесь. Никакой мести ему не нужно в новой его жизни. Даже на такие личные выпады, Висхан пожелал ответить взвешенно и даже проглотить внезапную наглость Салмана, адресованную в их адрес.

- Нет, ты же знаешь мы все братья по крови и все между нами в порядке. А тот разговор? Глупо, что ты подумал, что как-то это нас тогда могло задеть, - Висхан осторожничал – мы конечно вспылили в тот раз немного, да и разъехались, но зла держать никто не стал. Никаких недомолвок между нами не было, и нет. Ты по-прежнему нам хороший товарищ и даже старший брат. И я думаю то, что он не берет трубку, это никак не связано с тем нашим разговором. Сто процентов так думаю, что это никак не связано. – Висхан чувствовал себя удовлетворенным. Пусть Салману и казалось, что тот струсил, но ему было на это наплевать, так как сам он был за себя безмерно горд. Это была такая его маленькая личная победа, когда он не стал принимать опрометчивых решений, когда он ответил на возмутительную насмешку разумным и даже хитрым словом не свойственной мужчинам его рода. В родных краях про них всегда говорили, что они слишком простоваты и были объектом незлобных общенародных шуточных историй касающихся этой их черты характера. Теперь же Висхан был выше любой провокации, ему было ради чего жить, у него появилось стремление.

- Правда?  – Саркастично заметил Салман – Хорошо раз так. Я безмерно рад, что вы не держите зла, на то, что я вам тогда сказал правду. Потому что разумный человек понял бы, кто тогда был неправ. Это, кстати, мне сам Адам так и проговорил. – Салман замолчал, ожидая ответа на это его замечание, но братья лишь многозначительно промолчали. Тогда он продолжил, обращаясь к Сулейману - Ну а ты как Сулейман? Слышал, на тебя как-то напали, но ты постоял за себя и показал, из чего сделаны наши земляки. Так все было? – Салман посмотрел на старшего брата с хитроватой улыбкой, явно провоцируя его, и Висхан еще раз убедился, что этот его земляк давным-давно позабыл, что такое землячество. Говорить вот так, было неприемлемо. Мужчина из их краев должен был сразу сказать, что вызывает у него недовольство в другом земляке. Разговор так сказать между своими и если что-то возмущало, мужчину, тот сразу же это озвучивал в лоб, не позволяя себе применять женские приемы.

- Да это так, пустяки все были, – ответил с осторожностью Сулейман, пытаясь разобраться, в чем дело. Он понял, что что-то не так в отношениях между его братьями и Салманом. Решив разрядить обстановку, он предложил: - Может, вы зайдете к нам? – Его старший двоюродный брат всегда был тихим и хладнокровным, но и он как любой земляк, мог сделать опрометчивый поступок. Как всегда, говорилось у них на родине в полушутливом тоне, мужчина сначала делает, а потом уже разбирается в том, что сделал, и сейчас подтвердить эти слова Висхану ничего не мешало. Сулейман знал, что иногда его брат становился таким же безжалостным дьяволом в плоти, как и Зелимхан.

- Да нет. Мы так заехали просто проведать нашего абрека. Думали, что случилось с Зелимханом, а оказывается и семья за него не в ответе. Оказывается вы, и не знаете как он и что он? Неправильно это. Мы же все земляки и должны беспокоиться друг за друга и держаться мы должны все вместе. Вы тем более. Одна семья все-таки, – Салман ехидно улыбнулся братьям – Висхан может быть, ты знаешь об ограблении одного очень богатого, но глупого парня? –

Висхан удивленно посмотрел на земляка.

- О чем ты? Такое происходит здесь сплошь и рядом. Конкретнее расскажи. –

- Конкретно такое не сплошь и не рядом. Редко кто ловит такую жирную птицу, редко кто даже знает о существовании такой жирной птицы. Тем более не местные? – Салман интонационно подчеркнул последнее сказанное, но Висхан смотрел на него беспристрастно. Ни единый мускул не дрогнул на его лице. Салман думал разглядеть хоть какую-нибудь тень сомнения, промелькнувшую на лице Висхана, но тот был абсолютно непроницаем.

- Не знаю. Правда, не знаю. Сам же сказал, что земляки не ведают о чем идет речь вот и мне невдомек. Время сейчас такое и всех грабят, но если хочешь, я, как увижу Зелимхана, то сразу же спрошу у него об этом? – Висхан деланно проявил участие. 

- Нет не нужно этого. – Салман выглядел разочарованным. – Я сам спрошу у него. Просто передайте ему, что я хотел бы с ним поговорить и все. Хотя нет лучше скажите, что я его ищу, и пусть как можно скорее выйдет на связь со мной. Может он что-нибудь знает о случившемся. Тот, кто это совершил, очень об этом пожалеет, поверьте мне. Они не знают, с кем связались. Этого человека нельзя было не то что обижать, смотреть в его сторону запрещено – Салман подошел к братьям и похлопал по плечу Сулеймана – Это не просто полицейские под прикрытием, – после улыбнулся – Ну скажите ему? Очень мне нужно это. -

- Да без проблем, – ответил Висхан. По спине у него побежал пот. Ему хотелось вгрызться в глотку Салмана. 

- Ну, хорошо раз так. Не хочу искать его, хотя могу найти всегда и везде каждого из вас, но пока не хочу, – от Салмана вдруг повеяло холодом. Его слова можно было расценить как угрозу, но Висхан лишь хладнокровно улыбнулся уголком рта.

- Не надо искать кого-то самому, потому что если совать нос в чужие дела. Можно и без носа остаться вовсе,  – проговорил Висхан.

Наступило молчание.

- Ладно, тогда, – произнес Саид – Все и все услышали.

- Ладно, – продублировал сказанное Салман, после чего попрощался с братьями, и сел в автомашину. Мигом на водительское место плюхнулся Саид, и машина тут же сорвалась с места, оставив после себя только облако пыли.

- Чего это он вдруг такой? Что вообще за разговоры и вопросы? – нетерпеливо спросил Сулейман у Висхана.

- Чего он вдруг? Просто чести в нем совсем не осталось вот чего с ним и отсюда такие разговоры он ведет. Сегодня он показал свое истинное лицо наконец-то. Чем дольше тут, тем меньше земляков у нас и больше чужих среди нас – Висхан подозрительно смотрел вслед стремительно уезжавшему автомобилю. Он сплюнул наземь и непристойно выругался на родном языке, чем еще больше привел Сулеймана в замешательство. Смущенный младший брат обратился:

- Висхан объясни, в чем дело, а? – вопрос повис в пыльном воздухе. Старший брат не ответил. Молча он взял Сулеймана за руку как когда-то в детстве и повел его домой. Двоюродный старший брат не хотел ничего говорить. Тут не о чем было говорить. Он всего лишь хотел защитить своих родственников. Младшего своего брата отвести скорее к его матери и в родных стенах быть с ними рядом, а Зелимхана…Зелимхану он мог только пожелать, чтобы тот был осторожнее и больше не наделал никаких глупостей. 

Зелимхан же тем временем сидел в тесной душной квартире у своих новых братьев. Все они чистили оружие и слушали религиозные лекции, записанные на диске, периодически предаваясь рассказам о своей жизни во время войны. Очередь травить байку представилась Микаилу, и он явно не блистающий ораторским искусством в отличие от своих старших братьев, все же пытался произвести впечатление на Зелимхана.

- Оцепили, дом нашего родственника. Он нам вроде как двоюродный брат, но мы его толком и не знали. Так иногда виделись с ним и не более. Суть не важна. Он знаешь, ну такой должен был умереть уже давно, но все продолжал вырываться из капканов, расставленных на него. Как тот волк, который бродил и бродил и которого держал охотник на мушке, а умер от старости так ни разу и не почувствовав запах пороха от выстрела, направленного на него. Охотник пока гонял волка в дороге и умер. Вообще и брат то он нам не двоюродный, родители наши его подобрали, но это история для другого раза. Сейчас же я расскажу вот о чем. Худой он весь такой был и слабый, и видимо оттого такой жестокий. Голова уже плохо думала и ищут его,  потому что натворил он чего-то серьезного. Я честно не помню уже за что. Столько за ним всего тянулось, что всего и не упомнишь. Страшный человек. Хотя кто тогда не делал страшного, за что тебя искали по всей республике? За любую провинность тогда людей в розыск объявляли, но все равно это не про него. В общем, входят к нему в дом, а дом такой старый покосившийся, как будто заброшенный, но просто там жильцы уехали, а дом у них всегда был такой в запустении. Не аккуратные были хозяева. Он и лежит в доме этом на полу, где нет ни одного целого уголка и все разворочено от каждодневных бомбежек. Пол весь в стекле, стены все посеченные от осколков. Все раскидано. Он лежит и спит на полу, на матрасе прямо на стеклах от выбитых окон. Ему и говорят ты такой-то, мол, такой-то, и выдают ему весь расклад про него, и светят в лицо фонариками и готовы уже его, по сигналу буквально развеять по ветру своими ручными пулеметами. Один выстрел и тело будет все как решето. Все в дырках. Он, смотрит на них и, да и говорит им, мол, вы ребята молодцы только вы ошиблись, так как тот, кто вам нужен в соседнем доме, а я бедный, мол, никого у меня не осталось и всех поубивали вот и живут тут я один и сплю на стекле. Дом сами видите, какой потрепанный и старый, помощи нет никакой, и вообще будь проклята эта война. Ну, этот отряд оставляет с ним двоих, а сами к тому дому, про который он им рассказал. Он же мигом этих двоих солдат, что с ним оставили, убивает. Горло обоим перерезал и принялся бежать через огороды да в речку и ушел от отряда, что пущен был по его следу. В соседнем доме-то тоже никого уже не было и мигом назад они, а солдатики с горлом, разрезанным лежат, оружие их на месте, только пару пистолетов нет. Они за ним, а куда искать. Путей то для отхода у того много. Не найдешь его ночью. Вот такой вот он удалой. Накрыли его, правда, уже на границе в горах, но это было позже. Он до последнего уходил, уводил от своего отряда солдат и умер где-то в снегах, замерз, но не сдался никому, – Микаил рассмотрел помповое ружье с тоской, сожалея о том, почему не он на месте героя своего рассказа.

- Ну и рассказчик из тебя прям, скажем… никудышный, – грубо выругался Мухарбек. 

- А что разве не так было? – Микаил отложил оружие в сторону и удивлённо посмотрел на Мухарбека.

- Было так только не так как ты говоришь. Вот что из этой истории ты понял брат? – Мухарбек обратился к Зелимхану и, не дожидаясь ответа, продолжил – вот в чем вся беда. Всегда и везде нас представляли как оголтелых бандитов. Дошло до того, что нам самим уже кажется, что так было, есть и будет всегда. Убил двух парней беззащитных, простых солдат значит- убийца. А то, что те до этого произвели зачистку сел с детьми и старухами, где не было ни одного мужчины, так это они исполняли долг. Несправедливость!?  Она самая. Старухи что тоже, были бандитами представляющими угрозу? – Мухарбек вдруг замолчал, и Зелимхан не знал, что в этот самый момент его старший товарищ раздумывал о том, как бы предоставить историю приглядно. Мухарбека не особо заботило то, что Зелимхан из рассказа своего сверстника прослушал историю преступления, а не приукрашенную романтичным ореолом современную былину о героическом подвиге молодого защитника своей Родины. Нет. Мухарбеку хотелось каждый худой поступок каждого даже самого мерзкого их земляка представить как что-то праведное и необходимое. Мухарбек знал, что тот их дальний родственник в отличие от многих их земляков настоящих героев, по-настоящему не жалевших себя был никем иным как обычным бандитом. Все его подвиги были связаны с тем, что в горниле войны он творил бесчинства ублажая свою страсть к наживе и убийству. Но нужно было умалчивать о том, что тот совершал убийства не только, как им думалось враждебных для них чужаков, но и земляков, стававших у него на пути. Ни в коем случае Зелимхан не должен был знать об этом. Ни в коем случае Зелимхан не должен был испытывать угрызения совести! Он должен стать их ручным бандитом, готовым всегда и везде фанатично действовать в их интересах. Мухарбек не мог признать тот факт, что в той войне не было ни выигравших, ни проигравших, как и в любой другой. Ни в коей мере нельзя было произносить слова о том, что это была катастрофа для всех сторон участвующих в конфликте. Тогда это переменит Зелимхана. Заставит его сомневаться, что в дальнейшем погасит огонь его злобы, так тщательно и так умело взращиваемый Мухарбеком. Он был зол, но еще злее был Зелимхан. Его ожесточение, его страшное чувство нужно было Мухарбеку и, чего бы это ни стоило, он должен был это всячески поддерживать в своем юном земляке.

- Согласись весь мир, тогда стал свидетелем, грязной резни и массового уничтожения нашего народа. Была обыкновенная бойня тогда. Весь мир наплевал на нас за исключением некоторого количества малых стран наших братьев по вере. Теперь уже и в этих странах идет такое же целенаправленное уничтожение тех, кто нам всем помогал в нашей войне. Весь мир же, остальной цивилизованный мир как продолжал на это смотреть как на зрелище, так и продолжает. Эта бойня, которая была устроена, против нас, а теперь устраиваемая против наших братьев это напоминание нам о том, что мы не сможем жить в мире со всем остальным. Наша задача напомнить о себе и помочь нашим братьям, воющим не только на родине, но и во всех остальных частях света. Это наше община, и мы все будем еще хуже тех, кто развязал эту войну, если останемся в стороне. Я не сужу тех, кто сейчас призывает это забыть и даже простить то, что было совершено над нами. Я не сужу тех, кто говорит о том, что ошибки были с обеих сторон и сейчас будет порядок. Я видел, как делается этот порядок. Я видел тех, кто делает этот порядок. Это не по мне. Нельзя это забыть. Воистину это великая трагедия и большая беда, но она ознакомила нас с тем, что такое настоящая прочная Вера! Как бы ни складывались обстоятельства, и в каком бы положении ни находились наши земляки, мы все не имеем права закрывать глаза, и игнорировать вопросы нашей религии. Мы не имеем права прощать насилие, совершенное над нами всеми, над нашими братьями, как по крови, так и по вере. Мы не имеем права спокойно восстанавливать дом, пока не отомстим, тому, кто взорвал наш дом, пока не поможем всем нашим братьям мстить. Мы заново отстроим свои дома, и сызнова придут и будут разрушать то, что мы создали, при этом насилуя наших женщин и убивая наших детей. Проблему не решить строительством порушенного. Возвести можно все что угодно, отстроить можно любые даже самые большие города, и вернуть можно все. Забыть и решить все проблемы можно, кроме одной это бесконечной ненависти к нам. Вот в чем заключается вопрос. Ты же тут каждый день чувствуешь ненависть по отношению к себе от местных верно? Все верно они так и останутся навсегда для нас нашими заклятыми врагами. И возвращаясь к тому, что ты сейчас объяснял Микаил – Мухарбек посмотрел строго – с твоих слов можно подумать, что наш родственник был какой-то обыкновенный бандит, и убийца мирных детей, призванных на войну лишь по долгу. Нет, это были не дети, да и он был не бандит. И пока мы вот так будем преподносить истории о том, что происходило с нами, о нас всех так и будут судить как о бандитах. Мы воины, защищающие всегда и везде отстаивающие свои интересы, свою веру, и свою землю! –

- Хочешь сказать, все-таки наша вера основывается на этом? Все ли испытывают к нам отвращение и всех ли мы должны так же обоюдно ненавидеть? – Зелимхан сомневался. Мухарбек посмотрел на Тамерлана и тот, подхватил мысль Мухарбека:

- Речь не совсем о вере. Если бы скажем в этот город заехали войска, и вдруг стали говорить местным, что они не так живут и начали бомбить здесь все подряд, а ты помнишь, что именно так тогда было. Так вот стали бы они все бомбить и убивать людей направо и налево и как ты думаешь, что бы предприняли местные? Горожане бы схватились за оружие, а во всем мире показали бы несправедливость правительства и учиненную ими жестокость по отношению к своим же жителям. Каждое бы новостное издание трубило бы о попирании прав человека, и каждый бы правозащитник исходил бы слюной желая защитить каждого ребенка, увиденного им на экране своего широкоэкранного телевизора со слезой на щеке. Только вот беда в том, что все они одной веры, за исключением нас. Живем мы по-иному и законы у нас варварские для них и сами мы все дикари. Потому мы и не достойны того, чтобы быть под защитой все тех же СМИ и все тех же мировых организаций. Никто же не вступился за нас тогда, и никто не кричал о том, что это были противоправные действия против целой нации вот и думай теперь почему. Думай о том надо ли нам испытывать обычную злобу ко всем этим людям или все-таки это нечто большее?

Мухарбек продолжил:

- Ты должен понимать, что наша вера это для них неприемлема, и по их разумению мы должны все умереть. Такова позиция всех этих цивилизованных стран, и их прихвостней-марионеток стран поменьше, на помощь которых, кстати, до сих пор ещё многие наши земляки надеются, ожидая их поддержки и надеясь, что те спасут их от страданий. Глупцы! То, что происходит в мире то, что началось с нашей родины, я тебе уже говорил - это большой путь, большая битва, в которой каждый должен принять участие, и занять по отношению ко всему происходящему праведную позицию. Нам нужно поддержать наших братьев и выполнить хотя бы любую возможную часть нашей обязанности. – Мухарбек приостановился. Зелимхан пожелал что-то высказать. Пусть поговорит, это даст возможность знать лучше о том, на что надавить, дабы убедить его.

- Я понимаю, о чем ты Мухарбек говоришь. – Начал Зелимхан - К моему большому несчастью у меня, как и среди, всех моих земляков и братьев до встречи с вами было затуманено представление о том, кто я в этом мире и что мне нужно делать. Изначально я просто хотел заработать денег, и стать кем-то вроде шейха, богатым и ничего не делающим повесой. Целыми днями я совершал разной степени тяжести правонарушения, чтобы заработать денег. Тогда было несколько наивное понимание личного участия во всем этом большом деле, и неизвестным для меня оставалась сама суть всего этого нынешнего вооруженного конфликта. Я был наслышан обо всем, об этом. Я редко молился, но что-то из религии помнил обо всем том, что ты мне сейчас говоришь, но повторюсь до встречи с тобой, это меня совершенно не заботило. Я не задумывался. Теперь же, я прозрел и окончательно утвердился в своем твердом намерении на своем жизненном пути идти вашей дорогой вместе с вами бок о бок. - Мухарбек улыбнулся, его опасения насчет Зелимхана были напрасными. Во всяком случае, сейчас. Этот юноша такое же его средство по достижению своих корыстных целей как вот это огнестрельное оружие, что он в данный момент держал в руках и чистил. Мухарбек так же чистил и обтачивал земляка, вкладывая в него свой негативный посыл по отношению к остальному цивилизованному миру и надоумливая быть готовым в любой момент выстрелить без осечки, дабы поразить цель. Оставалось только в нужный момент нажать на него, на курок и ждать цепную реакцию. Мухарбек был убежден в том, что Зелимхан, поддерживаемый его ожесточением, будет творить то, что тот ему прикажет.  

- Нас ждет хорошее будущее брат, и ты уже сделал первый шаг на этом пути. Путь долог и тернист, не буду тебя обманывать. Но думаю ты и сам понимаешь, что оно того стоит, – Мухарбек подмигнул Зелимхану. Сегодня как раз выпадал такой удобный случай, чтобы проверить его преданность.

Ближе к вечеру за ужином мать Зелимхана, его двоюродный брат и его младший брат сидели за столом и разговаривали. Мать предавалась грустным воспоминаниям, а Висхан и Сулейман внимательно ее слушали.

- Земля тогда дрожала, как будто землетрясение случалось каждый час, и небо все яркое было от этих ракет, - продолжила она свой рассказ - Бомбили нас тогда конечно нещадно, но хуже было, когда солдаты приходили, и тогда каждый из нас гадал, выживем в этот раз мы или нет.  – Хадия поднесла к лицу руки испещренные морщинами и попыталась смахнуть скупую слезу рукой, но у нее ничего не вышло. Увидев лица своих юношей, она грустно улыбнулась – Я же и забыла совсем. Я уже не могу плакать. Нечем. Все свое я уже выплакала в те страшные для нас дни, - на ее руку опустилась ладошка Сулеймана.   

- Мам – сказал он ласково - это же было так давно, а ты все продолжаешь постоянно об этом вспоминать. Разве это вчера было? Это было уже так давно, все давно уже забыться  – тихо произнес Сулейман, желая успокоить свою матерь. Он часто просыпался среди ночи, слыша в темноте ее причитания. Нет, она и тогда не плакала, стоны ее были больше похоже на грустный вой волчицы, испытавшей сильную боль. Лежа в постели Сулейману было каждый раз не по себе, и каждый раз, когда он слышал боль самого дорогого человека, он желал подскочить со своей постели зайти к ней в комнату. Сулейман хотел обнять ее и успокоить, но было нельзя это делать, да и страх от этого нечеловеческого стона пугал его. Потому он прятал свое лицо в подушку и, кажется, тоже плакал вместе с ней. Сейчас меньше всего он хотел, чтобы мама расценила его замечание как претензию к ней. Хадия только улыбнулась и посмотрела на заставленный множеством блюд стол. В очередной раз ее глаза радовались, сколько же всего она наготовила. Иной раз она ловила себя на мысли о том, что она  все еще продолжает бояться того часа, когда настанет голод в ее доме, и ее дети лягут спать голодными.

- Давно конечно было. Только чем горше событие, и чем оно дальше от тебя по времени, тем чаще ты его вспоминаешь. Вы молоды, и потому вам легче все забыть и все перенести. Я же…иногда вроде уже заложила все это в ящики в своей памяти, и все забила на крепкие гвозди, а потом ан нет-нет, да и у этого ящика отваляться доски и вылезут наружу все эти дурные воспоминания. Казалось бы, зачем мне это нужно? Проку вспоминать все это? Да видимо нужно, чтобы напомнить мне что-нибудь, только что? Может просто я уже не хозяйка своей памяти? – Хадия замолчала.

- Ты испытываешь злобу? – осторожно спросил Висхан - Ну, я хотел сказать, ты ненавидишь тех людей за это все? За все то, что они совершили? Испытываешь ненависть к местным? В чем-то же и они виноваты. Вроде, как и их братья и сестры там делали это, и их эта страна, где мы сейчас живем? – Хадия внимательно посмотрела на него. – Ты можешь не отвечать, – опомнился он. – Я даже не подумал о том, что вопрос может быть неприятен тебе, прости меня. –

- Перестань. Я просто думала о том, как правильнее донести до вас детей свою мысль, чтобы вы не поняли превратно, - мягко ответила Хадия. – Ненависть - начала она — это ужасное бесконечное чувство. Кому, какой теперь толк, оттого что я буду ненавидеть всех людей на земле или тех людей кто причастен или тех, кто молчаливо допустил все это? Я мать и в первую очередь я должна учить любви и созиданию, а не ненависти и убийству. Я даю жизнь и творю ее, а не отнимаю и мой пример должен это всячески показывать. Я давным-давно нашла в себе доброту и любовь и простила всем творимые ими все их злодеяния. Прояви снисходительность, вели творить добро, и отвернись от невежд. Воздаянием за зло всегда будет только совершенное равноценное зло, но как я могу желать кому-то смерти или кого-то жаждать видеть в нестерпимых муках? Это противоестественно мне и вам должно быть противоестественно. Весь суд только у Всевышнего в руках его и только он  Прощающий и Милостивый знает, как должно было быть, как должно быть и как будет. Посмотри на меня, я жива, и я здорова. Посмотри на эти стены, они есть у меня и у вас моих детей. Посмотри на этот стол, он сейчас ломится от еды – а разве ни это показатель достатка и благополучия, когда на столе есть пища. Чего еще я должна желать? Только, наверное, одного, чтобы вы мои дети не заблудились на своём жизненном пути! Было несправедливо и тяжело в ваши первые годы на этом свете и сейчас конечно не всегда легче, но не так как тогда и жить по большому счету можно не боясь того, что над головой разорвется снаряд. Пусть тяжело жить честно, пусть мы здесь все равно чужие и даже для некоторых мы преступники вы должны не обращать на них внимание. Вы должны продолжать жить. Как много здесь ужасно недобрых людей, так и много прекрасных замечательных готовых помочь, и не желающих осуждать вас, людей, не различающих по национальному признаку и живущих велением своего сердца. Это прекрасно, когда есть такие люди, так как значит, в мире еще осталась  доброта. Поверьте, мне доброта это, то одно самое дорогое, что есть на всем земном шаре. – Хадия посмотрела сначала на своего младшего сына, затем на племянника.

- Ты права Хадия – горько заметил Висхан – люди здесь хорошие и добрые тоже встречались, мне. Пусть и редко, но все же встречались, только вот я все равно больше не могу здесь жить. Хочу уехать отсюда. Поеду домой, потому что меня все сильнее и сильнее тянет туда. Я считаю, что здесь делать мне нечего. Что скажешь? – спросил он тетку.  Хадия не сразу ответила.

- Чтобы я не ответила, ты же все равно сделаешь, как ты хочешь, – она улыбнулась. – Мое мнение - твое желание праведное. Кому-то да все-таки нужно возвратиться домой. Я бы так хотела, чтобы ты Сулейман и Зелимхан все вы вернулись домой рано или поздно. Сами вернулись, а не мы ваши старшие вам об этом говорили. Я рада Висхан, что ты так говоришь, что ты озвучил это. Я всегда верила в то, что в вас в наших детях, увезенных из ада и выросших, словно дикие зверята в неволе все равно, останется сильна в крови любовь к нашей родине. Я всегда надеялась, что вы те, кто унаследовали разрушенную землю и ошибки прошлого, приведете наш край в новый век. В ваш век без грехов и ошибок ваших отцов и матерей. Я надеюсь, что вы больше не позволите произойти тому, что было допущено до вас многими поколениями предков. Молодец что так решил Висхан. Я тебя целиком и полностью поддерживаю и верю в тебя. Как родители отреагировали? –

- Я пока это не озвучивал им. Так только лишь намекал, но думаю ни отец, ни мать не будут против, - ответил Висхан.

- Конечно, не будут, - Хадия привстала из-за стола и подошла к Висхану – Ни один родитель никогда не будет против такого желания, – и она погладила его по голове, после чего молча проследовала на кухню. Сулейман так же встал и, оставив Висхана одного за столом, пошел следом за своей матерью. Висхан оставшийся один, размышлял над словами тети. Ее поддержка обрадовала его, но теперь он не просто желал вернуться в родные края. Висхану хотелось доказать всем тем кто считает их недостойными, чтобы жить, и то что, земляки способны преодолеть любые невзгоды свалившиеся на них и вытерпеть любые нападки в свой адрес при этом ни утеряв достоинство. Пусть каждый увидит то, что они могут все преодолеть и пережить при этом, несмотря на все случившееся с ними,  все равно выйти победителями.

Тем временем старший сын Хадии сидел со своими подельниками в черной непримечательной машине без номеров на окраине местной долины богачей.

- Долина богачей, - рассмеялся Микаил, когда впервые услышал это выражение от Мухарбека.

Одетые во все черное с балаклавами на голове, они наблюдали за большим шикарным домом. Мухарбек приоткрыл окно в автомобиле и выпустил облако густого дыма изо рта. Затем передал сигарету с ядом Тамерлану, и произнес:

- Там везде свет включен. Если бы он был один, то свет был бы только в пару комнатах, а так весь дом горит как гирлянда. Что это значит? – не дожидаясь ответа, он продолжил - это значит, что он там не один. – Мухарбек вопросительно глянул на Тамерлана.

- Говорю же тебе, он там один и его семьи нет с ним. Мы можем спокойно все провернуть, – Тамерлан затянулся сигаретой, пропустил через себя и так же выпустил облако густого едкого дыма. – Причин для волнения нет! - сделал еще одну затяжку, после чего передал сигарету вновь Мухарбеку, а сам задержал дыхание, и спустя несколько секунд выпустил пару колец дыма.

- Он там один и это точно или ты не уверен? – Мухарбек отвечал спокойно. Яд проник в его тело. Учти, если там будет его семья, назад дороги у нас в любом случае нет, и мы сделаем  то, что должны сделать, ты понимаешь это или нет? - Мухарбек глубоко затянулся, после чего выбросил сигарету в окно. Выждав немного, он резко выдохнул огромный клуб дыма и произнес, посмотрев на Тамерлана:

- В любом случае это уже неважно ни тебе, ни мне, ни им, – повернулся лицом к Микаилу и Зелимхану сидящим на заднем сидении. На лице у него была улыбка, а глаза опьяненные:

- Готовы вы братья или уже струхнули, а? Важно ли там вам, что он один или что не один и может быть с семьей? – и, снова не дожидаясь ответа, продолжил – Вам должно быть это не важно. Рука ваша в самый ответственный момент не должна дрогнуть, вы поняли меня? – он пристально посмотрел на обоих.

- Нам это не важно так что можешь не переживать, - произнес Зелимхан, но голос его звучал неуверенно правда никто из земляков этого не заметил или возможно сделали вид что не заметили. Зелимхан не был готов обидеть женщину или ребенка, но теперь какое это уже имело значение?

Мухарбек вышел из автомобиля. Остальные последовали за ним. Микаил сразу же сел за руль автомобиля и открыл багажник автомобиля, откуда Мухарбек достал два помповых ружья, оно из которых он передал Тамерлану, второе Зелимхану. Сам же взял карабин в руки. Сжимая оружие влажными пальцами и думая о том, что внутри дома есть дети, у Зелимхана помутнел рассудок. Неужели ему придется применить свое ружье против невинных? Нет, этого никогда не будет. Зелимхан начал просить у небес, бесконечно раз проговаривая про себя, чтобы сегодня не случилось ничего страшного, чтобы Всевышний не дал произойти трагедии. Он желал, чтобы они не сотворили того что будет их извечным проклятием. Только как бы он не молился и чтобы не говорил, предчувствие плохого его все равно не покидало, и ком подступил к его горлу.

- Двинули, – проговорил Мухарбек своим сообщникам, и все они стремительно побежали к высокому забору дома. Теперь Мухарбек был полностью сконцентрирован на деле. От расслабленности его ни осталось и следа, словно бы он и не выкурил сигарету с наркотиком несколько минут назад. Движения его были стремительны, а на лице застыла грубая злая гримаса. Он надвинул балаклаву на глаза. Тамерлан и Зелимхан сделали так же. Сжав еще крепче свое оружие, Зелимхан продолжал повторять свою мольбу. Все слова, что он проговаривал про себя теперь стали одним целым, и он уже сам не понимал, как и что он просит, где начало, а где конец предложений. Сквозь прорези для глаз казалось, что темная земля и черное небо постоянно прыгали в ужасной пляске и дом этот так же скакал из стороны в сторону, отчего у Зелимхана закружилась голова. Ком в его горле сменился неприятным чувством, что-то волнами подкатывало ко рту откуда-то из самого низа его желудка. Его тошнило и потому он начал дышать ртом. Громкое его дыхание, словно у загнанного пса могло привлечь к себе внимание жильцов дома и тогда страшное может случиться гораздо раньше. Он продолжал повторять про себя мольбу, заклиная небо о том, чтобы то не позволило ему стать проклятым, но меч был занесен над его головой. Зелимхан и глазом моргнуть не успел, как они уже забрались через забор, подсаживая друг друга. Аккуратно выстриженный газон они пробежали очень быстро и уже были у центрального входа в этот огромный дом. Вблизи он выглядел как средневековой замок. Мухарбек отбежал в сторону, и, перейдя на шаг, подошел к дверям, Тамерлан и Зелимхан в свою очередь стремительно побежали к заднему входу. Выстрел. Тамерлан выстрелил по двери и вдвоем они вырывают ее с разбитых петель. Слабая дверка. Люди, живущие здесь, совершенно не беспокоились о своей безопасности. Раздался пронзительный женский крик. К нему добавился пронзительный детский. Самое страшное опасение Зелимхана подтвердилось, и он остановился, потуплено опустив ружье. Ему было страшно идти дальше, по данному дому. Тамерлан, увидевший, что его сообщник замешкался, крепко схватил его за плечо и потащил за собой. Череда громких выстрелов прервала весь шум и в доме воцарилась гробовая тишина. Может быть, Мухарбек этими выстрелами всего лишь припугнул жильцов, чтобы те не поднимали больше шума. Зелимхан желал верить в это.

- Дети здесь? Детский крик? – удивился Тамерлан, наконец добравшийся до Мухарбека вместе с обмякшим Зелимханом. – Все-таки они здесь эти дети чтоб их, - прошла, наверное, целая вечность, прежде чем эти двое разобрались в планировке особняка, и поднялись на верхний этаж и добрались именно до той комнату, ради которой они собственно и затеяли это ограбление. Кабинет хозяина дома. Дом известного в городе специалиста в области юриспруденции и правовых наук. Человек вхожий в местную администрацию, богатый и состоятельный сейчас лежал в этой комнате на полу своего кабинета обмочившийся пока Мухарбек яростно жал на кнопки кодового замка механического сейфа. Увидев подоспевших своих пособников, он громко выругался на них на родном языке.

- Где вы ходите? Они сигнализацию включили, у нас на все про все минут пять, и эта тварь не хочет говорить код, – он приставил дуло карабина к голове адвоката.

- Я все вам сказал. Все. Я больше ничего не знаю. Не знаю, почему он не открывается, - стонала скрючившаяся жертва. Зрелище было отталкивающим. Огромный крепкий мужчина, распластанный перед ними в нижнем белье, тихонько всхлипывал, закрывая свое лицо руками. Их было трое с тяжелым оружием против одного. Разве их предки так могли поступить? Никогда. Они бы голову снесли таким как они. Они бы ни за что не позволили своей крови творить такое. Зелимхан готов был провалиться под землю, потому что ему было страшно, стыдно, неприятно. Он ненавидел себя.

- Диктуй, давай, – проговорил спокойно Тамерлан, нагнувшись к жертве. Мухарбек приказал Зелимхану на родном языке, чтобы тот поискал в комнатах  какую-нибудь большую сумку. Зелимхан молча выбежал из комнаты и побежал по коридору, по которому они только что прошли с Тамерланом. Он открывал всякую дверь в любую комнату, и бегло осматривал шикарное убранство каждой из них. Наконец он очутился в комнате принадлежащей ребенку, где он так же быстрым взглядом осмотрел все и, заметил в дальнем углу большую спортивную сумку. Зелимхан вытряхнул из сумки детскую спортивную форму, теннисные ракетки и несколько теннисных мячей. Прогремел очередной выстрел, и он стремительно побежал назад по коридору к кабинету.

- Давай быстрее, – прикрикнул Мухарбек, удерживая в своих руках множество толстенных пачек денег. Сейф был открыт. Мертвый хозяин дома лежал на полу своего кабинета. Голова его была изуродована выстрелом. Зелимхан подал сумку и так же начал укладывать в нее содержимое сейфа вместе со своими подельниками.

- Все рванули, рванули, – Мухарбек поторопил их, когда они закрыли сумку. Зелимхан через плечо накинул сумку и его ноги согнулись под тяжестью денег, но ему казалось, что на него давило нечто другое. Тамерлан и Мухарбек с двух сторон подхватили его под руки и втроем они побежали. Спустившись быстро по лестнице, они очутились на пороге дома, где Зелимхан опешил от увиденного. Мухарбек выругавшись, пихнул его сильным ударом в бок, быстро приведя в сознание.

- Мы не будем тебя тащить. Ногами шевели! – прошипел он, и Зелимхан покорно повиновался. Вновь они бежали по тому же пути, которому и прибыли сюда. Снова этот аккуратно выстриженный газон, и снова высоченный забор. При виде забора сердце у Зелимхана остановилось. Его дыхание пропало. Они перешагнут через забор и все. Они совершили то ужасное, чего он боялся и проклятие вступит в силу. Меч, занесенный над ними, начнет опускаться. Бежал не он, а простая его телесная оболочка, которая мчалась во всю прыть, желая покинуть место преступления. Зелимхана больше не было, вместо него живой мертвец. Нет ничего вокруг, и ничего и не было. Нет этого сильного дыхания его сообщников державших его и подгоняющих друг друга. Нет вдали шума автомобильных сирен частной охраны, вызванной уже покойными хозяевами дома. Нет ни колючего звездного неба над головой и твердой земли под ногами. Нет этого черного автомобиля, в который они буквально ввалились. Нет этих криков Мухарбека на Микаила, чтобы тот выжимал все, что мог из автомобиля и ехал как можно скорее. Нет этого большого дома, похожего на замок что теперь оставался где-то позади с трагедией, что развернулась в нем. Трагедия которые они совершили вот этими руками. Зелимхан поднял свои руки, и они были по локоть в крови. В детской крови. Нет ни прошлого, ни настоящего и уж тем более теперь нет никакого будущего для него, для Зелимхана. Как он мог это допустить? Как он мог это совершить?

Через несколько часов, когда Зелимхан, решил забыть это все и наслаждался запретным, ему позвонил его младший брат. Это было очень не вовремя. В телефонной трубке раздался встревоженный голос юноши:

- Где ты? – спросил Сулейман – Мама переживает? Ты будешь сегодня или нет? – младший брат был напуган.

- Я отдыхаю. Успокой ее или не замечай этого или на кой ты вообще тогда там нужен?! – грубо ответил Зелимхан и повесил трубку. Он не был готов к тому, чтобы его родные, самое дорогое, что у него было, чувствовали то зло, что от него теперь распространялось. Его наивные мечты о красивой жизни были заняты сладкогласными проповедями Мухарбека, и Зелимхан кошмар всего цивилизованного мира, наполненный цинизмом и безверием в какие-либо идеалы, приложил руку к тому, что никто и никогда бы не простил на его родине. Гладя по голове прикорнувшую на его груди девушку, он, конечно же, знал, что утром в его голове будут опять царствовать наставления Мухарбека, и наверняка в них он вновь найдет свое спасенье. Тот пригоже ему объяснит, что так и нужно было и Зелимхан поверит в это. Поверит потому что теперь ему страшно и ему нужно оправдаться хотя бы перед самим собой за совершенное сегодня. Молодой злой на весь мир жадный до материальных ценностей даже он в данный момент не мог ответить на тот вопрос, какой Зелимхан хуже, тот, новый, что наполнен этой духовностью говоров Мухарбека или он прежний может и преступник, но не оправдывающий свои действия? Тот, что прежде мог совершить вооруженный грабеж под покровом дня и ночи с целью обогатиться или этот новый который совершал более ужасающие вещи, прикрываясь благой целью? Тот, что был честен перед собой и мстящий за отнятое детство или ставший таким же злом что нарушало хрупкую невинность с именем Веры в сердце? В чем разница между теми же убийцами из его младенческих ночных кошмаров и им теперешним, будучи такой же причиной, искажающей от страха детское лицо, обтирающего последние в своей жизни слезы? Пусть же тогда свет юного полумесяца, который вдруг пропал на его ночном небосводе, пробьется сквозь пелену этого непроглядного мрака и очистит его и его душу. Пусть заберет запах крови и лунным молочным светом омоет его запятнанные руки. Пусть меч, что был теперь занесен над его головой и одним махом отрубит его голову. Если такова цена его спасения, то пусть будет так.

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: