Мы шли мимо дома в поле. Я и сейчас помню, как красивы были красные и белые маки, буйно цветшие в его палисаднике.

Иркутск

Иркутск — старинный город на берегу Ангары в шестидесяти километрах от озера Байкал, из которого она берет свое начало. Население его превышает триста тысяч человек. Древнюю славу Иркутска составляют миссионерская деятельность отца Иннокентия Вениаминова, которого называли «сибирским апостолом», и построенные в конце XVII века Вознесенский и Знаменский монастыри.

Одни из многочисленных храмов Иркутска были приспособлены под производственные нужды, в других содержали заключенных, третьи находились в полном небрежении. Но было и несколько действующих, возрожденных за годы войны церквей, в которых на службы, особенно по выходным дням, собиралось множество верующих. Храмы, возведенные из красного кирпича и увенчанные голубыми куполами с высоко вознесенными в небо крестами, придавали одухотворенную красоту этому зеленому живописному городу.

С левого, высокого берега Ангары, хорошо видно, что Иркутск возведен вокруг группы церквей. На окраинах, где густым черным дымом коптили заводские трубы и стояли дозорные вышки лагерей, Иркутск выглядел типичным городом Советской России, в котором бьющая фонтаном энергия соседствовала с мерзостью запустения.

Левый берег Ангары, где находился железнодорожный вокзал Иркутска, соединялся с правым длинным мостом. Бывало, по мосту бежит маленький состав бурого цвета, а внизу под ним медленно проплывает пароход в сторону Братска.

На набережной Ангары располагался университет имени Жданова, а в центре города, около площади Кирова, было еще несколько институтов. Поблизости от площади пролегала широкая улица Карла Маркса, к которой примыкали улицы Ленина, Урицкого, Максима Горького, Пролетарская, Дзержинского и другие, названные в честь революционеров. На окраинах на домах висели таблички — «улица Энгельса», «Баррикадная» и так далее в том же духе.

Иркутские улицы стали для меня местом работы на весь срок пребывания в этом городе. Главные улицы Иркутска, за исключением заасфальтированной японскими пленными Карла Маркса, были вымощены камнем, как это принято в России. В фильме «Мелодия разлуки» о молодых годах Шопена есть кадры, в которых конные царские жандармы, преследуя убегающих и прячущихся от них польских патриотов, патрулируют варшавские мостовые, и лошадиные копыта звонко цокают по булыжникам. Точно так же выглядели когда-то и мостовые в Иркутске. Теперь из-за интенсивного движения транспорта на них появились выбоины и колдобины, которые в непогоду превращались в огромные лужи. Мы выворачивали булыжники кирками, подвозили землю и выравнивали дорожное полотно, а затем снова укладывали булыжники.

Сначала мы работали на улице Карла Маркса, потом перебрались на Баррикадную, где находился завод имени Куйбышева. Наш лагерь приютился в одном из уголков громадной территории этого завода. Каждое утро мы выходили оттуда под руководством активистов, распевая хором песню об Иркутске, переведенную на японский язык, и направлялись на очередное место работы.

Песня об Иркутске

Когда мы шли военными дорогами

Походов и сражений боевых,

За падями таежными далекими

Ты снился мне в окопах фронтовых.

Студеный ветер дует от Байкала,

Деревья белые в пушистом серебре,

Родные улицы, знакомые кварталы,

Город мой, город на Ангаре.

Тебе волной звенеть и в песнях славиться,

Огнем залив таежные края,

Река моя, любовь моя, красавица,

Суровая таежница моя!

Мы пели так, словно сами родились в Иркутске, но каждый из нас хранил в глубине души образ своего родного города или деревни на морском побережье, в горах или на берегу реки.

В начале улицы Карла Маркса, со стороны нашего лагеря, находился дом Антона Чехова, в котором он останавливался в 1890 году по пути на Сахалин. Фасад трехэтажного здания украшала мемориальная доска с барельефом писателя в пенсне. Каждое утро я тайком бросал взгляд на барельеф и с удовольствием произносил:

— Доброе утро, Антон Павлович!

На оживленных улицах в глаза бросались лохмотья множества заключенных и военнопленных, занятых благоустройством города. В обеденный перерыв мы садились под деревьями и перекусывали, не обращая внимания на грязь, которой нас обдавали проносившиеся мимо грузовики. Первые дни я работал, не поднимая глаз и ощущая скованность во всем теле, потому что страдал от унижения. Привыкнув вскоре к своему положению, я вместе с бывалыми японцами-иркутянами с интересом разглядывал прохожих. Среди них было много военных, беременных женщин, людей, перенесших рахит, и орденоносцев. Попадались ордена не только Суворова и Кутузова, но и Александра Невского, который разбил немецких рыцарей на льду Чудского озера в 1242 году. Это меня очень удивляло. Представьте, что в Японии появились бы такие разжигающие националистический патриотизм ордена, как орден Хэйхатиро Того, орден Хидэёси Тайко, орден Токимасы Ходзё.

На улицах в самых заметных местах, словно перекликаясь с наградами иркутян, висели лозунги: «Слава Родине! », «Да здравствует великий советский народ и Советская Армия! ».

Иногда, напоминая мне о сценах перед храмом Мэйдзи дзингу в детский праздник, проходили, держась за руку отца или матери, маленькие мальчики в форме офицеров сухопутных войск. Некоторые были в морской форме и в бескозырках, по лентам которых бежала надпись «Эсминец “Ураган”» или что-нибудь в том же роде.

— Адмирал «Ураган»! — окликнул я ребенка, и он горделиво улыбнулся в ответ.

«Мечтает, верно, о блестящей форме, в какой на улицах города порой появляются моряки, несущие службу на Байкале», — подумал я.

⇐ Предыдущая32333435363738394041Следующая ⇒

Поделиться: