Место совести в уголовно-процессуальном доказывании

Совесть обычно определяется как «внутренняя оценка человеком как субъектом деятельности и общения нравственной достойности своих поступков и намерений с учетом существующих в обществе норм морали и нравственных идеалов данной личности и обусловленное этой оценкой чувство нравственной ответственности за свое поведение перед окружающими людьми и обществом»[39]. С психологической стороны: «Совесть – это способность личности осуществлять нравственный самоконтроль, самостоятельно формулировать для себя нравственные обязанности, требовать для себя их выполнения и производить самооценку совершаемых поступков»[40]. С точки зрения психологии совесть – это своеобразный внутренний «контрольный прибор»[41], «это наше собственное воздействие на самих себя»[42]. Значение имеет и религиозный аспект понимания совести. Это объясняется тем, что слово «религия» развертывает свое значение через такие термины, как «совестливость» и «добросовестность»[43]. Флоренский был убежден, «что каждый народ, в лучшем своем, определяется тем, во что верит. И поэтому философия каждого народа, до глубочайшей своей сущности, есть раскрытие веры народа, из этой веры исходит и к этой же вере устремляется. Если возможна русская философия, то только – как философия православная, как философия веры православной…»[44].

В религиозном сознании совесть выступает в качестве краеугольной идеи русской классической философии, если иметь в виду те ее основные черты, которые были выделены в исследовании В.В. Зеньковского[45], который подчеркивал, что «русская мысль всегда (и навсегда) осталась связанной со своей религиозной стихией, со своей религиозной почвой; здесь был и остается главный корень своеобразия, но и разных осложнений в развитии русской философской мысли»[46]. Исследования современных российских мыслителей также подчеркивают религиозность сознания россиян, проявляющуюся в обостренном отношении к проблемам нравственности и, в частности, к проблеме совести[47], в ее доминировании в моральную установку[48].

Совесть обыкновенно связывают с правдой. «Не делайте неправды в суде» (Лев. 19; 35) – пожалуй, одна из главных библейских заповедей для судьи[49]. Видно, что библейская правда обращена не только к другим, но и внутрь человека, то есть является внутренней правдой. Например, если раньше субъект доказывания замечал сучок в глазах другого, то при обращении совести внутрь человека последний начинает совершенствоваться, поскольку есть в нем такое существо как совесть. Вместе с тем, совесть не всегда руководит поступками субъектов доказывания, но она существует во всех, ибо закон внутренней правды вписан в каждого человека. В силу чего совесть не только совестливых, но и бессовестных видит и судит. При этом совестливые, видя зло в мире, не забывают о своем зле, а бессовестные считают себя во всем квалифицированными реформаторами. Поэтому «процесс обращения человека от правды частичной, относительной и отвлеченной к правде внутренней и абсолютной бывает таким: чуткая в отношении других людей, совесть человека начинает поворачиваться к его собственной… Критерии добра, справедливости и истины, которые он раньше умел прилагать только к другим людям, ему вдруг захочется применить, прежде всего, к себе, самому себе»[50].

Русское православие – это «уникальный религиозно-культурный феномен, генетически связанный как с православием византийского образца, так и с миропониманием и культурой восточно-славянских племен, воспринявших его»[51]. Русская духовная культура, а, следовательно, и совесть отечественного субъекта доказывания не есть только совесть, понимаемая в христианских учениях либо в каких-либо иных религиозных учениях. Она представляет собой не что иное, как синтез духовной культуры российского народа (веры). «Русская вера, – пишет Флоренский, – сложилась из взаимодействия трех сил: греческой веры, принесенной нам монахами и священниками из Византии, славянского язычества, которое встретило эту новую веру, и русского народного характера, который по-своему принял византийское православие и переработал его в своем духе»[52].

Совесть можно представить в качестве внутреннего духовного опыта и внутренней культуры лица, овладевшего философской культурой и нравственными принципами российского народа, проявляющихся в честности его мыслей и действий. Совесть каждого субъекта доказывания детерминирована культурой российского народа. Чем выше духовная культура субъекта доказывания, чем глубже внутренний духовный его опыт, «тем более он дорожит традицией – как сокровищницей, из которой боится потерять хотя бы один драгоценный камень»[53].

Каждый субъект доказывания «обязан овладеть философской культурой, впитать нравственные принципы жизни своего народа, государства, поскольку юридические отношения в России, как подметил А.С. Хомяков, становились подлинными лишь тогда, когда входили в обычай, создавали его»[54]. Совесть – субъективированная реальность, воплощенная в субъекте доказывания. Совесть – это ещё и собственный импульс, спонтанная реакция субъекта доказывания на ту ситуацию, в которой он находится. Таким образом, совесть – это такой самоконтроль (процесс), когда один импульс возникает, чтобы блокировать другой, поскольку каждый субъект доказывания входит в ситуацию со своим прошлым опытом. Поэтому импульсы могут рассматриваться, как проявление совести данного субъекта доказывания.

Субъект доказывания разделяет уголовно-процессуальные ценности, признаваемые в его группе, «он может определить и оценить то, что собирается сделать, с точки зрения коллектива, прежде чем совершит открытое действие. Размышление по поводу действия, которое решительно осуждается в группе, вызывает негативные реакции, он осуждает себя так же, как это сделали другие, если бы они знали об его мыслях. Внутри человека как бы существует некая аудитория, которая реагирует на его импульсы»[55]. Таким образом, совесть, проявляемая при оценке доказательств, в форме самоконтроля, в сущности, является социальным контролем. В связи с чем самоконтроль (совесть) состоит в разнообразных средствах, которыми члены общности поощряют приверженность нормам. Он представляет собой попытки общности регулировать мышление и деятельность субъектов доказывания. Зачастую этот процесс протекает неформальным образом, например, субъекты доказывания высмеивают кого-либо из своих коллег за профессиональные вкусы[56].

Вне субъектов доказывания совесть проявляется посредством нравов и народных обычаев как основных правил повседневной жизни, с которыми субъект доказывания соотносит свое поведение. Нравы – это широко наблюдаемые и имеющие огромную моральную значимость нормы. Иными словами, нравы разграничивают должное и недолжное. В отличие от нравов, народные обычаи – это нормы обычного, бессистемного взаимодействия, иначе, народные обычаи разграничивают правильное и оскорбительное.

Нравы и народные обычаи делают общение субъектов доказывания в ходе доказывания более упорядоченным и предсказуемым. Соблюдение или нарушение правил социальной жизни вызывает соответствующую реакцию со стороны окружающих, которая принимает форму либо поощрения, либо наказания, например, в форме одобрительной улыбки или вскинутой брови[57]. Совесть, с одной стороны, – это субъективная реальность, функционирующая в той или иной социальной группе, с другой, – совесть индивидуальна. Ее индивидуальность объясняется индивидуальностью мышления «в том смысле, что другие не имеют доступа к мыслям субъекта, но оно социально потому, что протекает на языке конвенциальных символов, установленных для значений, относительно которых существует высокая степень согласия. Это те самые символы, которые люди используют для коммуникации друг с другом»[58].

Актуальна идея совести особенно сегодня, когда российскую общность вгоняют в стандарты западанного общества с его концепцией соблюдения прав человека в условиях равенства всех перед законом. «Но изощренному человеческому уму, – отмечает М.И. Штеренберг, – особенно при наличии достаточных материальных средств, нередко удается обойти самые совершенные законы»[59]. В этой связи значимость совести для уголовно-процессуального доказывания состоит в том, что совесть является специфическим средством достижения компромисса между принципами уголовного процесса. Без нее (совести), каждый из этих принципов – агрессор, стремящийся подмять под себя все пространство. И только благодаря интеграции принципов посредством совести сама система принципов уголовного судопроизводства становится боеспособной в целом.

Воздействие совести не сводится только к поддержанию уже существующего уголовного судопроизводства, но и выражается в требовании его изменения. Выступая, с одной стороны, как хранительница культурного прошлого, как фиксация уже достигнутого уровня в уголовно-процес­суальной деятельности и способ поддержания уголовно-процессуальных отношений, совесть, с другой стороны, открывает субъекту доказывания более широкую перспективу, некоторую иную возможность, еще не реализованную потенцию «подлинно совестливого» уголовного процесса[60].

Подобные образы «подлинно совестливого» уголовного процесса закрепляются как в массовой и индивидуальной психике, привычках и сознании субъектов доказывания, так и в их взаимных отношениях, способах общения и взаимодействия. Эти межличностные и массовые взаимоотношения и образуют совесть, которая осуществляет функцию «социального контроля». В этом аспекте к совести, в частности, «относятся: сила коллективного и личного примера и естественно возникающее в общении людей стремление следовать общепринятому; взаимные экспектации, одобрения и осуждения, выражаемые окружающими, и заинтересованность индивида в этих реакциях со стороны других; трансляция от поколения к поколению и от общности к индивиду социально-нормативного опыта, осуществляемая как в самом процессе массового действия, в виде наглядных парадигм и образцов поведения и в духовной форме, в виде вербальных формул, максим и иных «ценностей», «знаков», «символов», содержащих в себе знание того, как следует поступать»[61].

Механизмы воздействия совести на уголовно-процессуальное доказывание в значительной степени сливаются с процессом их исполнения в повседневной духовно-практической жизнедеятельности субъектов доказывания[62]. Сказанное, конечно, не означает, что механизмы воздействия совести на доказывание по уголовным делам более просты, менее развиты, внутренне расчленены и дифференцированы, по сравнению с уголовно-процес­суальными нормами. Наоборот, содержащиеся в совести механизмы являются более сложными, гораздо более «тонкими», «глубинными» и менее «осязаемыми», предметно-обозначенными[63], чем уголовно-процес­суальные. По этой причине положения совести нецелесообразно облекать в форму правовых предписаний. Ни к чему, кроме «окостенения» и неминуемого кризиса уголовно-процессуального доказывания, подобное облечение не приведет, поскольку каждый из этих механизмов должен иметь свою сферу воздействия.

Естественно, указанная специализация воздействия механизмов совести и уголовно-процессуальных норм должна иметь место, однако она не должна приводить их к обособлению. Наоборот, и механизмы совести, и уголовно-процессуальные нормы должны интегрироваться при осуществлении уголовно-процессуального доказывания. Совесть в уголовном судопроизводстве, в отличие от уголовно-процессуальных норм, является «внутренним» побудителем и контролером деятельности субъектов доказывания. Вследствие этого, совесть выделяется в самостоятельную сферу общественного сознания[64], как систему представлений о должном и ценном (сущем) в уголовном судопроизводстве. В этом значении совесть, с одной стороны, способна перерасти либо в целую мировоззренческую концепцию, либо в мировоззренческую идею, а с другой, – может стать собственным, внутренним достоянием субъекта доказывания, способом его ориентации при осуществлении уголовно-процессуального доказывания.

Значение совести в доказывании по уголовным делам весьма велико. В этой связи, интерпретируя Сенеку в контексте уголовного судопроизводства, можно сказать так совесть – это осознанная разумом и пережитая чувством субъекта доказывания нравственная норма. В этом смысле совесть субъектов доказывания является внутренним «законом» уголовного судопроизводства, который «не только должен быть осознан человеческим разумом, но и внутренне принят человеческим сердцем, эмоционально пережит личностью, то есть в качестве внутреннего закона выступают только личностно значимые нравственные нормы»[65].

Не следует пренебрегать совестью в уголовно-процессуальном доказывании. Вместе с тем, при всей очевидной объективной и субъективной ценности совести в доказывании ей в уголовно-процессуальной науке не придается соответствующего значения. Хотя, очевидно, что совесть оказывает на доказывание по уголовным делам существенное воздействие.

По суждению специалиста в сфере психоанализа и этики Эрика Фромма, совесть эффективнее, чем внешний авторитет, в нашем случае уголовно-процессуальный закон, регулирующий деятельность субъектов. В частности, Э. Фромм пишет: «При формировании совести такие авторитеты, как родители, церковь, государство, общественное мнение, сознательно или бессознательно признаются в качестве нравственных и моральных законодателей, чьи законы и санкции усваиваются, интернализируются индивидом. Таким образом, законы и санкции внешнего авторитета становятся частью индивида и вместо чувства ответственности перед кем-то внешним, появляется ответственность перед своей совестью. Совесть – более эффективный регулятор поведения, чем страх перед внешним авторитетом; ибо если от последнего можно спастись бегством, то от себя не убежишь, а значит не убежишь и от интернализированного авторитета, ставшего частью индивидуального “я”»[66].

Совесть оказывает самостоятельное воздействие на целый пласт отношений, непосредственно связанных с уголовно-процессуальными отношениями. Для такого места совести в уголовно-процессуальном доказывании имеется и правовое основание. Так, в действующем УПК РФ совесть проявляется в статье семнадцать. В соответствии с этой нормой совесть является одним из критериев внутреннего убеждения.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: