Настоящие, ненастоящие – кого это волнует?

 

Пока Америка наслаждалась длинными выходными, любуясь фейерверками и устраивая у бассейнов барбекю, Эмми вместе с подругами сидела на кромке тротуа­ра в аэропорту Кюрасао, пытаясь разобраться, в какой именно момент ее отдых так чудовищно испортился. Она даже не почувствовала, как с головы у нее стащили солн­цезащитные очки. Воры, два длинноволосых, прыщавых юнца в старом грузовичке-пикапе, остановились, отъе­хав несколько ярдов, опустили окно и стали махать оч­ками, радостно крича что-то на непонятном языке. Эмми, не в силах поверить, пошарила рукой по голове, чтобы убедиться — очки исчезли.

— Что кричат эти дети? — озадаченно спросила Адриана. — Хотят продать нам очки?

Отвечать было выше сил, язык словно распух и не по­виновался. Казалось бы, чего легче — объяснить, что это ее очки, но никакие усилия со стороны Эмми не породили ни звука.

Ли, по-видимому, тоже не поняла, в чем дело.

— Скажи им, нам не нужны темные очки, ты только что купила, — промямлила она.

– Но мне нужны очки, — прохрипела Эмми и вяло помахала в сторону мальчишек, которые как раз тронулись с места, направляясь к выезду с территории аэропорта.

Она походила на Розу из фильма «Титаник», замерзшую почти бесчувственную на плоту, дрейфующем по Атлан­тике хотя, слава Богу, они не мерзли и не дрейфовали.

   –  Давайте, девочки, соберемся. Это отдых... праздник... а не похороны, — сказала Адриана, едва выговаривая слова.

Этот «отдых» был значительно менее веселым, чем по­следние похороны, на которых присутствовала Эмми, не говоря уж о кормежке. Но она промолчала. В конце кон­цов, они приехали сюда, чтобы отпраздновать помолвку Ли, и будь она проклята, если помешает этому. Так какая разница, если мероприятие, практически не начавшись, превратилось в гигантский кошмар? Твоя лучшая подруга обручается всего один раз (будем надеяться... а если эта подруга — Ли, тем более), и она не собиралась портить ей праздник, даже если это погубит ее, Эмми. Что казалось вполне вероятным.

Она пыталась не думать об иронии происходящего, но, когда сидишь полупьяная, полуобкуренная в аэропорту на Карибах, пока тебя вчистую грабят местные подростки, сто­ит немного поразмыслить. Ее бывший бойфренд планиро­вал данное путешествие, чтобы отметить пятилетие их зна­комства. И, бросив ее ради девственной тренерши, возглав­лявшей в школе группу поддержки, оставил ей билеты в качестве утешительного приза. Внутренний голос совето­вал Эмми проявить гордость и послать его куда подальше раз и навсегда, но все было оплачено, а из-за новой работы она последнее время находилась в состоянии постоянного стресса, и вообще, стоило взять их хотя бы ради возможности намекнуть, что она полетит с новым другом.

– Серьезно, Эм, поезжай. Все организовано и оплачено. Тебе это пойдет на пользу, — сказал Дункан, когда через неделю после ее возвращения из Парижа заехал забрать диски с фильмами и белье.

С точки зрения работы поездка в Париж оказалась идеальной, но Эмми до сих пор было больно после вопиющей отставки со стороны Пола... не говоря уж о том, что сама со всей очевидностью оттолкнула его разговоров детях. Не улучшило настроения и то, что Дункан выглядел невероятно подтянутым и счастливым. Мерзавец!

— А ты со своим лидером группы поддержки еще не готов путешествовать вместе? Или путешествия до замужества тоже запрещены?

Он вздохнул, давая понять, что ничего другого от Эмми и не ожидал, вручил ей папку с документами и поцеловал в щеку.

— Поезжай. Позагорай. Жаль, если все пропадет.

— Спасибо, Дункан, мы так и поступим.

С ударением на мы, естественно. Он и глазом не морг­нул.

Ублюдок.

Эмми ненавидела его за то, что он подбил ее на эту по­ездку, но еще больше ненавидела себя за согласие. Нужно было отказаться от этой затеи, но когда она озвучила по­другам мысль о путешествии в одиночестве на Антильские острова, те остались недовольны.

— В одиночестве? Зачем тебе вообще ехать туда одной? Особенно учитывая, что перед тобой сидят две лучшие под­руги, одна из которых только что обручилась. Думаю, ты проявишь крайнее пренебрежение, не пригласив нас, — фыркнула Адриана.

Ли, что совершенно неудивительно, проявила больше сдержанности.

— Ой, умоляю, подумаешь — помолвка. И потом, сейчас у меня на работе полный завал. Я редактирую книгу своего первого серьезного автора. И думаю, Рассел не придет в восторг, если я брошу его на Четвертое июля.

Эмми кивнула:

– Видишь? Ли слишком занята, и я уверена, ты не скучаешь. — Никто не имел ясного представления, чем целыми днями занималась Адриана, но существовало негласное соглашение не касаться этого вопроса. — Кроме того, у меня только два места.

Приняла она решение или нет, но Эмми не улыбалась перспектива провести эту неделю, бегая за мужчинами или танцуя на столах в местных ночных клубах. Париж и вся эта неудачная история с Полом нанесли серьезный удар по ее самолюбию, и Эмми меньше всего хотелось, чтобы Адриана день и ночь толкала ее на поиск мужчин.

   – Два, три, какая разница? Все можно устроить одним телефонным звонком. И, Ли, дорогая, мне наплевать, что там у тебя на работе. Расселу придется понять, что твои лучшие подруги рады за тебя и хотят поздравить. — Адриана широ­ко улыбнулась. — Значит, решено. Когда мы едем?

С момента отбытия из Нью-Йорка ситуация стреми­тельно ухудшилась, хотя теперь подробности немного сма­зались. Из аэропорта Ла-Гуардиа они вылетели в Майами в шесть утра, и каким-то образом вопреки здравому смыс­лу Адриана превратила внутренний перелет в убедитель­ный повод для «Кровавой Мэри». «Кровавой Мэри» в де­вять часов утра. Вышло очень даже мило, хотя Эмми и не­приятно признавать это. Вторая и третья порции пошли совсем легко, и к моменту приземления в аэропорту Кю­расао остановка в Майами казалась едва ли не смутной грезой. Единственное солидное доказательство, что она вообще была — солнцезащитные очки за двести долларов от Гуччи, которые Эмми купила по указанию Адрианы в магазине беспошлинной торговли, — испарилось. Чемо­дан Эмми тоже исчез, но крохотные таблеточки, на при­нятии которых настояла Адриана, творили чудеса: чемо­дан, очки, что угодно. Эмми было абсолютно все равно.

– Девушки сидели под палящим солнцем, опираясь на че­моданы Адрианы и Ли — удивительным образом целые и невредимые.

– Еще раз — где мы? — спросила Ли, безуспешно затягивая узел банданы. — Не могу вспомнить.

Адриана подняла глаза.

— На Ямайке?

Девушки захихикали, уверенные, что Ямайка ‒  ответ неправильный, но не в состоянии вспомнить верный.

Эмми достала из сумки папку с дорожными документами и начала читать:

— «Аруба. Бонайре. Кюрасао. Острова Эй-Би-Си[17] в со­ставе Нидерландских Антильских островов. Восемьдесят миль от побережья Венесуэлы. Население...»

Адриана подняла руку:

— Я утомилась.

— Все повторяется, — невнятно проговорила Эмми. — Сейчас мы находимся на Кюрасао. Из Майами вылетели с опозданием, поэтому и пропустили паром до Бонайре. Мы застряли здесь.

— Перестаньте гнать негатив, девочки! — прикрикну­ла Адриана. — Мы отлично загорим. Познакомимся с го­рячими голландскими парнями. — Пауза. — А голландские парни — горячие?

— Голландские парни? Я не знала, что на Ямайке есть голландцы! — вскрикнула Ли. Адриана не выдержала и за­смеялась, вместе с Эмми жестами выразив одобрение.

У Эмми раскалывалась голова, горела кожа.

– Возьмите себя в руки. Нам нужно отсюда выбраться. Неприятности начались, когда девушки выгрузились из самолета на Кюрасао — слегка навеселе, но вполне соображающие — и направились к стойке, где продавали би­леты на паром. Эмми вежливо попросила три билета.

— Нет, — с очевидной радостью ответила полная чер­нокожая женщина в муму[18] и сандалиях. — Аннулированы.

– Аннулированы? Что вы хотите этим сказать? Эмми изо всех сил старалась испепелить ее взглядом, но едва виднелась из-за стойки, и эффект оказался смазанным.

Женщина улыбнулась. Недобро.

– Больше нет.

Прошел час, прежде чем они узнали, что паром вооб­ще-то был, но теперь его нет, и единственный способ пре­одолеть эти тридцать миль — полететь самолетом одной из двух местных авиакомпаний, имевших наглость назы­ваться «Бонайре экспресс» и «Диви Диви эйр».

– Я скорее умру, чем воспользуюсь услугами чего-то под названием «Диви Диви», — заявила Адриана, когда они увидели стойки компаний, представлявшие собой столи­ки на колесах, за каждым из которых стоял служащий.

— Ты все равно умрешь, — предрекла Ли и взяла напи­санное от руки расписание. — О, подожди, это тебе боль­ше понравится. Тут говорится, что обновленные шестиме­стные самолеты очень надежны.

— Обновленные? Шестиместные? Надежны? И это са­мое лучшее, что могут сказать эти люди, а мы доверяем им свои жизни?

Еще три минуты, и Эмми все это бросит и сядет на сле­дующий рейс до Нью-Йорка.

Но Ли еще не закончила.

— Постой, посмотри, вот фотография.

К обратной стороне расписания была прикреплена на удивление высококачественная фотография самолета. Очень яркого. По правде говоря, почти флуоресцирую­щего. Ли передала его Адриане, которая с отвращением замахала руками и закурила. Глубоко затянувшись, она передала сигарету Ли, и та машинально взяла ее, прежде чем вспомнила, что больше не курит.

— Не показывай мне это, — выдохнула Адриана. — Умоляю! Не существует возможных, мыслимых, приемле­мых причин, по которым самолету нужно выглядеть как платье от Пуччи[19]! — Еще раз посмотрела на фотографию, затянулась и простонала: — О Боже, это же винтовой самолет. Я не полечу винтовым самолетом. Я не могу лететь винтовым самолетом.

— Как миленькая полетишь, — оборвала ее Ли. – Мы даже позволим тебе выбрать каким. «Диви-Пуччи» летит в шесть, а «Бонайре экспресс» — это тот, который расписан в духе Джексона Поллока[20], — в шесть двадцать. Какой ты предпочитаешь?

Адриана всхлипнула. Эмми посмотрела на Ли и зака­тила глаза.

Адриана порылась в бумажнике и протянула Ли пла­тиновую карту «Америкэн экспресс».

— Покупай на тот, который, на твой взгляд, даст нам больше шансов выжить. А я поищу выпить.

Приобретя три билета с помощью не поддающейся расшифровке комбинации из гульденов, долларов и до­рожных чеков, поскольку кредитные карты эта авиаком­пания не принимала, Эмми и Ли стали искать место, где бы присесть. Аэропорт Хато, судя по всему, мало что мог предложить по части удобств, и сиденья не были исклю­чением. Здание аэропорта представляло собой пыльное открытое сооружение, вопреки всякой вероятности не предусматривающее ни одного квадратного дюйма тени, защищавшей от палящего полуденного солнца. Слишком измученные, чтобы продолжать поиски, девушки верну­лись к полоске тротуара, где сидели до этого, — простран­ству, которое с одинаковым успехом могло быть пешеход­ной дорожкой, проезжей частью или парковкой. Только они без сил опустились на чемодан Адрианы, как она по­явилась с пластиковым пакетом и победно плюхнулась рядом с подругами.

Эмми выхватила пакет у нее из рук.

— Никогда в жизни я так не хотела воды. Надеюсь, ты принесла не одну бутылку? — В пакете оказалась одна-единственная стеклянная посудина с жидкостью цвета электрик.

– Ты купила вместо воды «Гаторейд»[21]?

— Не «Гаторейд», querida. «Голубой Кюрасао». Мм-м... Лу разве не восхитительный вид?

  Адриана сняла туфли-балетки с завязками вокруг щи­колоток, демонстрируя бледно-розовый педикюр, и подо­ткнула нижний край топа под лифчик. Эмми невольно за­смотрелась, хотя миллион раз видела плоский живот Ад­рианы и обожала ее лишенные «курдючков» бока. Адриана вежливо сделала вид, что не замечает, и кивнула в сторону бутылки.

— Фирменный местный. Нам следует начать прямо сейчас, если ко взлету мы хотим вырубиться.

Ли забрала бутылку у Эмми.

— Здесь написано, что «Голубой Кюрасао» — это слад­кий голубой ликер, который делают из сушеных корок горьких апельсинов и используют в качестве цветовой до­бавки при приготовлении коктейлей, — прочитала она эти­кетку.

— Да, и что? — спросила Адриана, втирая хорошую порцию «Гавайского тропического масла» в свои и без того золотистые плечи.

— И что? На самом деле это пищевой краситель с до­бавлением алкоголя. Пить это нельзя.

— Правда? А мне можно.

Адриана отвернула крышечку и сделала большой глоток.

Эмми вздохнула.

— Воды нет? Все, что угодно, за воду.

— Разумеется, воды нет. Я обошла весь аэропорт. Един­ственный магазинчик закрыт — видимо, навсегда, — на табличке написано «нет». Я видела нечто, когда-то, воз­можно, бывшее баром, но это могла быть и таможня, и ресторан, хотя и похоже на центр Багдада. Однако рядом с выходом на посадку компании «Диви Диви» стоял складной столик и любезный джентльмен заявил, что занимается беспошлинной торговлей. У него там примерно десять пачек чего-то похожего на «Ричмонд ультралайт», несколько поломанных плиток «Тоблерона» и по бутылке «Джима Бима» и этого. Я выбрала это. — Она протянула бутылку Эмми: — Давай, Эм. Расслабься немного. Это же отдых!

Эмми взяла бутылку, пристально на нее посмотрела и сделала глоток. На вкус жидкость походила на «Спленду» с алкоголем. Она еще раз глотнула.

Адриана улыбнулась, гордая, как родитель на конкур­се старшеклассников.

— Вот это характер! Ли, милая, попробуй. Вот так... А теперь, девочки, у меня для вас маленький подарок.

Ли заставила себя проглотить и передернулась.

— Надеюсь, ты не ввезла контрабандой что-то дей­ствительно незаконное. Если это, — она развела руки, — международный аэропорт, представляешь, как выглядит тюрьма?

Адриана, не дрогнув, достала из кармана джинсов красно-белую коробочку в форме пилюли. Сняла крышку и вы­тряхнула на ладонь три таблетки. Одну проглотила. Остальные предложила подругам.

— Маленький мамин помощник, — растягивая слова, сказала она.

— Валиум? С каких это пор ты принимаешь валиум?

— С каких? С тех самых, как мы решили лететь само­летом, похожим на имитатор в парке аттракционов.

Что ж, этого оказалось достаточно, чтобы убедить Эмми. Она проглотила маленькую круглую таблеточку и запила ее «Голубым Кюрасао». Увидела, как Ли сдела­ла то же, а затем очертания окружающего снова расплы­лись у нее перед глазами.

Прошел час, потом другой. Эмми первой открыла гла­за. Икры ног у нее были цвета лососины, а рядом стояли шесть пустых жестянок из-под пива. Смутно она припом­нила, что к ней подходил мужчина, на шее у которого ви­села сумка-холодильник. Воды не было и у него, но он продавал пиво в банках с подозрительным названием «Амстел брайт». В тот момент это показалось замечательной идеей, но пиво, «Голубой Кюрасао» и валиум в сочетании с жарой за сорок и без воды были, вероятно, не самым муд­рым шагом.

— Адриана, проснись. Ли? По-моему, нам пора на са­молет.

Не шевельнув ни единым мускулом, Ли открыла глаза и посмотрела удивительно ясным взглядом.

— Где мы?

— Вставай, надо торопиться. Хуже полета на этом са­молете только ночевка здесь.

Это, похоже, подстегнуло всех. Им удалось двинуться в нужном направлении.

— Да, грандиозная тут служба безопасности, — про­мямлила Ли, когда девушки добрались до доски с надпи­сью: «”Диви Диви”, 6 вечера». — Обожаю аэропорты, где вас не беспокоят рентгеном и металлоискателями.

Практически без приключений они заняли свои ме­ста, заработав всего один странный взгляд со стороны пилота, когда тот увидел, как Адриана допила «Кюрасао» и тут же уснула, прислонившись к иллюминатору. По­лет оказался не таким уж страшным, хотя Эмми вместе с Другими пассажирами зааплодировала, едва колеса кос­нулись земли. Естественно, в аэропорту Фламинго на Бо­найре их автомобиля с водителем не оказалось, и пласт­массовый чемоданчик-косметичка Адрианы каким-то образом исчез во время двадцатиминутного полета, но было уже все равно.

— Прием, при котором за каждый перелет теряешь по сумке, предназначен для облегчения путешествия, — по­жала плечами Адриана.

К тому времени, когда подруги вылезли из такси у оте­ля. они бодрствовали уже почти сутки, напились, протрезвели, потеряли часть багажа и воспользовались услугами авиакомпании, которая не прошла бы проверки даже самой снисходительной инспекции Федерального управления авиации США. По счастью, курорт выглядел точно таким элегантным и мирным, как в досье Дункана, и Эмми едва не расцеловала парня на ресепшн, когда тот поселил их в люксе с двумя спальнями. Ли уже повалилась, одетая на кровать в меньшей из них, и Адриана, судя по всему готовилась последовать ее примеру, но Эмми твердо ре­шила принять перед сном ванну.

— Ади, могу я взять у тебя что-нибудь для сна? — крик­нула она из огромной мраморной ванны.

Она уже вылила под струей воды целую бутылочку геля, получив пышную пену, а комната наполнилась запахом эв­калипта.

— Бери что хочешь, кроме лилового комплекта и хала­та. Это мой счастливый.

— Есть хочешь? — снова крикнула Эмми.

— Умираю. Закажем в номер?

Эмми прошла в комнату Адрианы в гостиничном хала­те и шлепанцах и принялась копаться в чемодане подруги. Достала черный пояс, чулки в сеточку и подняла их.

— А у тебя нет боксерок или чего-нибудь такого?

— Эмми, querida, если ты не знаешь, боксерки — для мальчиков. — Она с трудом приняла сидячее положение и сунула в чемодан руку. — Вот, надень это.

Эмми взяла лавандовые шелковые шортики и такой же лоскуток ткани и стала их рассматривать.

— Ты носишь это, когда одна дома и хочешь чувство­вать себя удобно?

Адриана деликатно, как умела только она, пофыркала.

— Такое могла бы носить моя бабушка. На самом деле, думаю, это ее подарок. Обычно я ношу вот это.

Она натянула через голову пурпурную ночную рубаш­ку, шелк, словно жидкость, заструился по ее телу.

Эмми вздохнула.

— Я знаю, что не должна ненавидеть тебя за совершен­ное тело, но ненавижу. Правда, правда, ненавижу.

— Дорогая, у тебя тоже могут быть такие... — Адриана приподняла груди, отчего ночнушка взлетела вверх, явив взору полную бразильскую депиляцию, — ...за десять тысяч плюс несколько часов под волшебными руками доктора Крамера. — Она опустила глаза и еще раз сжала свои груди — Я так довольна, что переделала их, когда легализовали силикон. Это гораздо естественнее, не правда ли?

Эмми восхищалась — да что там, боготворила — имплантаты Адрианы с того момента, когда та вернулась с ними после рождественских каникул на втором курсе. Конеч­но, они показались не такими уж идеальными, когда один из них дал течь четыре месяца спустя и Эмми пришлось срочно везти Адриану в больницу и сидеть с ней целую ночь, пока не пришел пластический хирург и не восстано­вил обвисшую левую грудь. Но теперь? Замена солевого раствора на силикон была хорошим решением, даже если это и означало еще четверо суток, в течение которых Эмми пришлось ухаживать за подругой. Они были безупречны. Такие округлые, полные и красивые, совершенно не по­хожие на искусственные... Ну, возможно, они казались немножко ненатуральными, но только тем, кто знал Адри­ану «до того как», смеясь, сказала она сама.

   – Настоящие, ненастоящие, кого это волнует, когда они так чертовски совершенны?

Эмми спрашивала себя тысячу раз, десять тысяч раз, ка­ково это — обладать такой грудью. О, если уж начистоту, вообще какой-нибудь. Она всегда была в основном удовлет­ворена своей стройной фигурой, еще более возрадовалась, когда, повзрослев, поняла, как редко женщина сохраняет худобу естественным образом. И хотя Эмми понимала, сколько представительниц прекрасного пола отдали бы все на свете за ее обмен веществ — за худые, как палки, бедра, ягодицы с кулачок и предплечья без отвисшей кожи, ей страстно хотелось испытать, что такое — иметь женское тело, со всеми его выпуклостями и изгибами, которые так нравятся мужчинам. При виде такой груди, как у Адрианы, перед мысленным взором Эмми вставали ящики комода полные сексуальных кружевных бюстгальтеров, платья с открытой спиной, которые было бы чем заполнить, мир, где не существует верхних деталей бикини на поролоне, и полная невозможность делать покупки в отделе детской одежды, поскольку грудную клетку нельзя втиснуть в рубашку для девочки. Она мечтала никогда больше не слышать по говорки «уместится в горсти», носить платья без бретелек не набивая предварительно чашечки, и хотя бы раз поймать мужской взгляд, устремленный в ложбинку между грудя­ми, а не в глаза.

Конечно, у нее никогда не хватило бы духу пойти на это. Даже рассмотрев этим вечером грудь Адрианы, она поняла, что слишком труслива для подобной операции. Она сознавала, что мужчин привлекает в ней не откровенная сексуальность, например, большая, красивая грудь, а хруп­кость, природная грация, обусловленная столь маленьким телом, а ее физическая слабость заставляет их постичь соб­ственную силу и мужественность.

Эмми вздохнула, сорвала с головы полотенце и швыр­нула на пол.

— Как насчет того, чтобы пропустить сегодня ужин? Не могу пошевельнуться.

Адриана прижала руки к сердцу:

— Зачем спрашивать? Чем меньше пищи, тем лучше завтра сядет бикини.

— Верно замечено. Спокойной ночи, Ади.

— Спокойной ночи, Эм. Надеюсь, тебе приснятся кра­сивые иностранцы. Не думай, что мы вдруг забыли об этом...

Но Эмми уже спала.

На второй день их отдыха, доставая из пляжной сум­ки сигарету, закуривая и неторопливо затягиваясь, Адриана чувствовала на себе взгляд Ли. Жестоко было курить в присутствии человека, которому так этого не хватало. Адриана это признавала, но, с другой стороны, они на отдыхе. Почему бы Ли не поразвлечься немножко, а потом снова бросить, вернувшись домой; лично она посто­янно это делает.

– Хочешь? — с лукавой улыбкой спросила Адриана, протягивая руку к Ли, лежавшей в шезлонге.

Та ответила ей сердитым взглядом и попросила:

– Дай просто понюхать. — Ли подставила лицо под струйку дыма, застонала, и ее хрипловатый голос зазву­чал ниже обычного. — Боже мой, как хорошо. Если бы я узнала, что мне осталось жить год, пять или десять, кля­нусь, тут же пошла бы и купила пачку сигарет.

Эмми покачала головой, отчего несколько каштановых прядок выбились из хвоста. Она поправила свой купальник — спортивного вида комплект из двух частей, больше походивший на тренировочный костюм, чем на бикини, — и сказала:

— Вы обе отвратительны со своими сигаретами. Неуже­ли никто не говорил вам, какая это мерзкая привычка? Крайне вульгарная.

— Доброе утро, солнышко! Ты — сама радость сегод­ня, не так ли? — Ли допила апельсиновый сок и поставила рядом с собой на шезлонг пляжную сумку из соломки. — Бог мой, когда же я понежусь на солнце? Вы не поверите, уже июль, а я еще ни разу этим летом не загорала.

Адриана окинула подругу выразительным взглядом:

— О, кто бы мог подумать! Этот прозрачный голубой цвет так тебе идет.

— Смейся, если хочешь, — отозвалась Ли, впервые за много недель казавшаяся по-настоящему счастливой, — но мы посмотрим, кто будет смеяться последним через двадцать лет, когда кожу у вас на лицах поразит рак, а во все морщины впрыснут огромные дозы ботокса. Не могу дож­даться.

Адриана и Эмми как завороженные следили за Ли, неторопливо извлекшей из сумки две бутылочки и один тю­бик. Сначала она нанесла толстый слой крема «Кларинс» (фактор защиты 50) на все открытые участки кожи ‒ от плеч до пальцев ног, не забывая оттянуть черное бикини и смазать пограничные с купальником зоны. Завершив эту трудоемкую операцию, Ли опрыскала всю себя аэрозолем «Ньюотроджина» (фактор защиты также 50), чтобы «гарантировать, что ничего не пропустила», как объяснила она покоренной аудитории. Успешно намазав и опрыскав свое тело, Ли приступила к работе над лицом, втирая неболь­шими порциями в щеки, подбородок, лоб, мочки ушей веки и шею какое-то высокозащитное импортное фран­цузское средство от загара. Волосы Ли собрала в свободный узел, прикрыла их соломенной шляпой диаметром с автобусное колесо и надела огромные темные очки.

Удовлетворенно вздохнув, она потянулась, стараясь не сбить шляпу:

— Это чудесно.

Адриана посмотрела на Эмми и закатила глаза. Подру­ги улыбнулись. Ли, несомненно, уникальна, и данный ри­туал только подтверждает очевидное.

— Хорошо, девочки, хватит светской болтовни. Нам нужно обсудить один вопрос, — объявила Адриана.

Ли, явно не расположенная распространяться насчет сво­ей помолвки, предельно ясно дала это понять накануне на пляже, когда безостановочно трещала про нового большого писателя, чью книгу должна редактировать (та самая нервная болтовня, которую девушки столько лет слышат от нее: «я завалила решающий экзамен» и «я ни за что не прочту эту рукопись в срок», а потом были свидетелями только отлич­ных оценок в колледже и повышения за повышением на ра­боте), и односложно отвечала на вопросы о предстоящей свадьбе, поэтому Адриана решила оставить ее в покое. Пока.

— Не знаю, как ты, Ли, а я хочу услышать подробнее о путешествии Эмми в Париж, — заявила Адриана, вырази­тельно глядя на Эмми. — Город любви. Подозреваю, тебе есть о чем рассказать.

Эмми застонала и опустила на грудь книжку в мягкой обложке, которую читала, — «Лондон — лучший город Америки».

– Сколько раз повторять? Нечего рассказывать.

–  Ложь, все ложь, — не поверила Ли. — Ты упомянула о парне по имени Пол. Которое почему-то не кажется мне особенно иностранным, но, возможно, ты прольешь не­много света?

— Не знаю, зачем вы заставляете меня без конца пере­живать это заново, — жалобно проговорила Эмми. — Это садизм. Я все вам рассказала: Пол, наполовину аргенти­нец, наполовину британец, прекрасно одетый, много по­ездивший и в целом необыкновенно обаятельный и при­влекательный, предпочел вечеринку в честь дня рождения своей бывшей подруги сексу с вашей покорной слугой.

— Уверена, есть только одно объяснение случивше­муся в тот вечер, предполагая, что Пол натурал и мужчи­на. Эмми, скажи честно! Ты действительно хотела занять­ся с ним сексом? Ты его вожделела? Искренне жаждала его тела?

Эмми смущенно засмеялась:

— Ничего себе. Не знаю, как и ответить. Да, конечно. Я практически накинулась на него через пару часов после знакомства, разве не так?

— И под «накинулась на него» ты подразумеваешь «не­рвно и едва слышно сообщила, что не против еще выпить». Я права?

— Ну, может быть, — фыркнула Эмми.

Она решила не рассказывать о настоящей причине по­спешного ухода Пола. Сознайся она, что спросила, не хочет ли он когда-нибудь обзавестись детьми — абсолютно Разумный в ее понимании вопрос, — подруги никогда ей этого не простят.

– Значит, на самом деле ты не показалась ему беспеч­ной, необузданной любительницей вечеринок, ищущей развлечений?

— О, не знаю! Вероятно, нет, довольны? Но почему, по-вашему, так случилось? Потому что я не необузданная любительница вечеринок, ищущая развлечений. Я ничем примечательная девушка, которой в общем-то нравится завлекать мужчин, но больше хочется познакомиться с кем-то симпатичным, а не заниматься грязным сексом незнакомым человеком.

Адриана торжествующе улыбнулась:

— И в этом, подруга, твоя проблема.

— Это не проблема, — не открывая глаз, вступила Ли. — Просто она такая. Не все могут заводить ничего не знача­щие связи на одну ночь.

Адриана испустила глубокий разочарованный вздох.

— Во-первых, девушки, «связи на одну ночь» — это для грустных людишек, которые встречаются в казино Атлантик-Сити или в отелях Среднего Запада. «Завлекать мужчин» — это то, чем занимаются пьяные девушки из женских земля­честв после весенних официальных мероприятий. У нас же с вами романы. Захватывающие, сексуальные, спонтанные романы. Поняли? Во-вторых, думаю, мы все кое-что упуска­ем из виду: не я решила, что Эмми следует заводить романы во всех городах, которые она посетит. Она сама сделала это небольшое официальное заявление. Разумеется, если ты счи­таешь, что погорячилась...

Официант, до безобразия красивый парень-блондин в сорочке и спортивных шортах, спросил, не желают ли они чего-нибудь. Девушки заказали по «Маргарите» и продол­жили беседу, словно их и не прерывали.

— Нет, ты права, — признала Эмми. — Это было мое решение, и я собираюсь его осуществить. Мне это пойдет на пользу, так? Отвлечет от неотвязных мыслей о браке. Поможет расслабиться. Просто в теории это звучит здо­рово, но когда ты в полночь сидишь в чужом отеле, смот­ришь на человека, с которым едва знакома, и думаешь, что он вот-вот увидит тебя голой, а ты даже не знаешь его фамилии... я... просто это... совсем другое.

– Но если отнестись правильно, то очень раскрепощает, ‒  заметила Адриана.

– Или превращается в сущий кошмар, — добавила Ли.

 – Ты у нас всегда отличалась оптимизмом.

 – Послушай, Эмми хочет это сделать, и я полностью понимаю почему. Вот если бы у меня за всю жизнь было только три парня и со всеми меня связывали длитель­ные отношения, мне бы захотелось испробовать другой жизни. Но важно, что она знает, связи на одну ночь — прошу прощения, романы, — не всегда так прекрасны, — сказала Ли.

— Говори за себя. Я лично довольна, — улыбнулась Ад­риана.

В общем-то это было правдой. Она уже давно сбилась со счета, сколько имела мужчин, но от всех до единого по­лучила удовольствие.

Ли с радостью ухватилась за эти слова.

— Правда? Тогда, видимо, ты не помнишь того серфе­ра — как же его звали? Паша? — который сделал тебе руч­кой после секса и назвал «пижонкой», когда ты спросила, не хочет ли он еще вина? Или того фетишиста по части ступней, который хотел намазать любрикантом твои ступ­ни, чтобы ты терла ими его тело? А тип, с которым ты познакомилась на свадьбе Иззи? Забыла, как он ответил на звонок своей матери, когда ты на нем сидела? Мне про­должить?

Адриана подняла правую руку и выдавила свою самую чарующую улыбку.

– Думаю, основную мысль мы уловили. Однако, доро­гая подруга, ты немного уходишь в сторону. Несколько чер­вивых яблок — не причина отказываться от сада. Это были всего лишь неприятные исключения. А как насчет австрий­ского барона, который подумал, и совершенно справедливо, что покупка бриллиантов у Картье — хорошая прелю­дия? Или тот случай в Коста-Рике, когда мы с другим сер­фером занимались любовью на пляже на рассвете? Или когда архитектор, у которого потрясающий вид на Гудзон с террасы на крыше...

— Просто знай, что это может повернуться любым образом, — сказала Ли, пристально глядя на Эмми.

— Умеешь же ты все испортить! — заверещала Адриана. — Пойду поплаваю.

Она пыталась сохранять беззаботность, но все это на­чинало ее раздражать. С чего Ли такая ожесточенная? У нее потрясающая работа в самом престижном издательстве го­рода, обожающий жених — востребованный спортивный ведущий, не сводящий с нее глаз, и изысканная внешность, достаточно привлекательная для мужчин, но не столь эф­фектная, чтобы Ли ненавидели женщины. Почему она все­гда такая несчастная?

— Надеюсь, пропустив меня через мясорубку, ты не за­была о своем обещании? — спросила Эмми.

— Конечно, нет, — ответила Адриана. — Честно гово­ря, мне кажется, я уже встретила своего будущего мужа.

Ли хмыкнула, ничуть не обескураженная, и схватила с подноса официанта замороженную «Маргариту». На мгно­вение прижала ее ко лбу и облизала соленый край бокала.

— Это правда? — спросила Эмми с раздражающей Ад­риану снисходительностью.

— Да, правда, — кивнула она. — И хотя вам обеим это нисколько, кажется, не интересно, сообщу, что зовут его, между прочим, Тобиас Бэрон.

— Тот самый Тобиас Бэрон? — переспросила Ли.

— Единственный и неповторимый. И вообще-то дру­зья называют его Тоби.

Ли выпучила глаза:

— Ты шутишь? Выкладывай, подруга!

— Конечно! — улыбнулась Адриана. — Но сначала бы­стренько окунусь.

Она встала с шезлонга, как кошка, поднимающаяся после дневного сна, и зашагала к бассейну. «Это научит их принимать меня всерьез». Она попробовала воду кончиками пальцев, нырнула — красивое тело вошло в воду почти без брызг — и поплыла сильным, но изящным воль­ным стилем. Хотя Адриана была небольшой поклонницей океана (соленая вода сушит волосы, не говоря уж о вся­ких неприятных существах), плавала она как рыба. Ее мать, страшно боявшаяся, как бы маленькая Адриана не свалилась в бассейн в поместье, настояла, чтобы та на­училась плавать раньше, чем ходить. Этого вполне успеш­но добились за один-единственный раз. Миссис де Соза занесла извивавшуюся девятимесячную Адриану на глу­бину в пять футов, сняла с дочери надувной жилет и стала смотреть, как ребенок погружается в воду. Впервые услышав эту историю в подростковом возрасте, Адриана пришла в ужас.

— Ты просто смотрела, как я тону? — спросила она у матери.

— Это было совсем не так драматично, — отмахнулась та, — ты пробыла под водой пару мгновений. Затем забила ручками и вынырнула на поверхность. Немного воды в носу вряд ли можно назвать травмой, не правда ли? Док­тор Фил[22] не одобрил бы такой метод, но он все равно ока­зался эффективным.

Адриана десять раз проплыла туда и обратно и с бла­годарностью приняла от мускулистого служителя скатан­ное в рулон пляжное полотенце, наградив парня широ­кой улыбкой. Когда она вернулась, Эмми загнула стра­ничку и бросила книгу в сторону.

— Адриана де Соза, как это ты нам до сих пор не сказа­ла? Мы на Арубе уже...

— На Бонайре! — в унисон поправили Ли и Адриана.

Эмми знаком велела им молчать:

— Какая разница. Мы на Бонайре уже целых два дня, а ты только сейчас об этом упоминаешь? Какая же ты после этого подруга?

— Это несерьезно, — сказала Адриана, наслаждаясь, выражением их лиц — она обожала придерживать информацию, пока та не давала максимальный эффект, — Но думаю, у него есть потенциал.

— Потенциал? Журналы называют его интеллектуальным Джорджем Клуни. Красивый, успешный, натурал, не­женатый...

— Разведенный, — добавила Эмми.

Ли рубанула рукой воздух:

— Ошибка, совершенная им в двадцать с небольшим лет, продолжалась три года и не осложнилась детьми. Так что он едва ли попадает в категорию разведенных мужчин.

Адриана присвистнула.

— Так-так, похоже, вы обе хорошо информированы. Означает ли это одобрение?

Подруги энергично закивали.

— Так расскажи же нам о нем, — выдохнула Эмми, ве­роятно испытывая облегчение, что внимание переключи­лось с нее на кого-то другого.

Адриана, влажная после бассейна, немного приподня­лась, чтобы поправить подушку, но этого оказалось доста­точно, чтобы загоравший рядом мужчина издал стон.

— Что ж, давайте посмотрим. Обойдемся без биогра­фической справки — вы, девушки, в ней явно не нуждае­тесь! — но... э... он такой милый. Я познакомилась с ним две недели назад на съемках «Горожанки».

Ли перевернулась на живот и расстегнула застежку ку­пальника.

— Что ты там делала?

— Меня привел Джайлз. Я надеялась увидеть там Анд­желину и Мэддокса, но вместо этого познакомилась с Тоби.

Адриана слово в слово пересказала свой разговор с ре­жиссером, добавив (для колорита) несколько предложений, но ничего не упустив. Закончив, она обольстительно сжала губами соломинку и сделала глоток «Маргариты». Нельзя было сказать с уверенностью, но, похоже, группа симпатичных парней по ту сторону бассейна смотрела на ее во все глаза.

– Значит, ты думаешь, он позвонит? — спросила Эмми с неподдельным сомнением.

Немного раздраженная, что подруга могла допустить обратное, а тем более озвучить, она отрезала:

– Конечно, позвонит. Почему нет?

– О-о-о, у нас тут, похоже, кто-то немного чувствитель­ный...— пропела Ли.

– Намекаешь на Яни? Я с этим давно покончила.

Адриана вытянула ноги.

– А с Яни что-то было? — с воодушевлением спросила Эмми. — Почему я всегда обо всем узнаю последней?

Адриана вздохнула.

– Не понимаю, зачем мы на этом зациклились. После занятия на прошлой неделе я дала ему номер своего теле­фона.

– И?..

– Он его вернул.

Адриана постаралась изобразить вселенскую скуку, но подруги слишком хорошо ее знали: это не давало ей по­коя, еще больше убеждая, что настало время найти мужа. Отказ Яни — чего, была уверена Адриана, не случилось бы пару лет назад — подтвердил, что ее время истекает.

– Он объяснил почему?

 – Нет, просто извинился и сказал, что не сможет вос­пользоваться этим номером.

– Уверена, так получилось просто потому, что он...

– Перестань, — небрежно, с деланной улыбкой попро­сила Адриана. — Я не настолько заинтересована. Яни, тре­нер по йоге, — это тебе не один из самых уважаемых в мире голливудских режиссеров, не так ли?

– Привет! — Эмми села и широко улыбнулась в сто­рону правого плеча Адрианы.

– Что?

Та на мгновение смутилась, но, обернувшись, увидела стоявшего позади нее мужчину. Довольно привлекательного мужчину, если бы ее спросили. Широкие шорты с гавайским рисунком, низко сидящие на бедрах, демонстрировали впечатляюще подтянутый живот. Выгоревшие на солнце волосы были влажными, и когда мужчина откинул их назад, Адриана обратила внимание на сильные руки ему не помешало бы побриться, и рост маловат, но в це­лом вполне достойный восхищения мужчина. И он улыбал­ся. Эмми.

— Привет всем, — сказал незнакомец. — Надеюсь, я не помешал...

Австралиец! Их она предпочитала всем другим. Самый первый поцелуй случился у нее с одиннадцатилетним маль­чиком-австралийцем, которого на лето прислали в Сан-Па­улу к соседям Адрианы, и с тех пор она переспала с доста­точным числом его соотечественников, чтобы считать себя почетной гражданкой.

— Конечно, нет, — промурлыкала Адриана, инстинк­тивно отводя назад плечи и выпячивая грудь.

— Ну... э... мы... мои друзья там... — Он показал на сто­лик с той стороны бассейна, за которым сидели три парня, старательно не смотревшие в их сторону. — Мы хотели узнать, не согласитесь ли вы сегодня поужинать с нами?

Адриана не могла поверить — он обращался непосред­ственно к Эмми. Невероятно! Не может же этот восхити­тельный образчик на самом деле предпочесть ей Эмми?

— Дело в том, что мы здесь мужской компанией, и за три дня здорово устали от разговоров друг с другом. Было бы... э... здорово, если бы вы, девушки, сегодня к нам при­соединились. Никаких глупостей, обещаю, просто одно славное местечко на пляже с хорошей выпивкой и хоро­шей музыкой. Мы угощаем. Что скажете?

К этому времени даже Эмми поняла, что австралиец об­ращается к ней, и, несмотря на шок от ситуации в целом, Адриана оценила, как быстро оправилась подруга.

 – Очень мило с вашей стороны! — сказала она, стара­тельно изображая красотку-южанку. — Мы согласны.

Австралиец, явно довольный, побежал к бару за авто­ручкой. Едва он отошел, как Адриана намеренно решила прибавить оборотов. Она старалась подавить все нараставшую панику, что мужчины больше не находят ее привле­кательной, и воздержалась от критических замечаний в адрес осси[23], который при дальнейшем рассмотрении ока­зался практически коротышкой... не говоря уже о щети­не, похожей на грязь; не слишком ли она стара для пар­ней, ленившихся привести себя в порядок, — и вместо это­го ограничилась самой широкой улыбкой, какую только смогла изобразить. Наклонившись к подругам с видом за­говорщицы, она прошептала:

— Эмми, дорогая, этот парень от тебя без ума — видно невооруженным глазом. Париж был Часом Любителя. Сей­час рядом с тобой профессионал, подруга. Считай себя предупрежденной...

И пока Эмми краснела, а Ли одобрительно подмигива­ла, Адриана собрала все силы, чтобы не расплакаться.

 

Ли порылась в сумочке в поисках чего-нибудь — чего угодно, — лишь бы занять себя до прихода Джесса. Не мо­жет же она сидеть и пялиться в пространство, не хочет уподобиться и той девушке, которая, согнувшись пополам, ли­хорадочно жмет на кнопки своего блэкберри. При входе в офис помощница передала Ли стостраничный отрывок из какой-то рукописи, но она отбросила и эту идею: вытащить рукопись в ресторане «У Майкла» в обеденное время — все равно что читать сценарий в «Кофе бин» в Беверли- Хиллз. Больше всего ей хотелось надеть звуконепроница­емые наушники, чтобы отсечь пронзительный голос муж­чины, сидевшего у нее за спиной и громко кричавшего по сотовому. Одна или с подругами, она просто попросила бы пересадить их за другой столик, но Джесс мог появиться в любую секунду, и ей не хотелось, чтобы он увидел ее хлопочущей. Беспокойство из-за ленча в сочетании с поздние походом на кухню топочущей соседки сверху вылились серьезный недосып, и Ли до смерти хотелось сунуть в уши наушники — достаточно одного! — и позволить верному айподу (заполненному успокаивающей классической и легкой музыкой) утихомирить расшалившиеся нервы она только начала разматывать шнуры, когда у стола воз­ник метрдотель, который вел за собой Джесса.

— Рада снова вас видеть, — непринужденно произнес­ла Ли, намеренно не вставая, а протягивая руку.

Джесс наклонился и поцеловал ее в щеку. Это было не­произвольное и не таившее ничего личного движение, но Ли все равно почувствовала легкую дрожь возбуждения. «Просто нервы», — подумала она.

Джесс стоял рядом с отодвинутым стулом, обозревая место действия.

— Ли, дорогая, могу я вас побеспокоить, попросив пе­ресесть со мной за другой столик? — Он пристально по­смотрел на двух мужчин в костюмах, сидевших позади нее, один из которых по-прежнему разговаривал по сотовому телефону. — Терпеть не могу людей, настолько невоспи­танных, чтобы громко разговаривать по мобильному в ре­сторане.

Его упрек не остался незамеченным нарушителем спо­койствия, а Ли вскочила, едва не бросившись Джессу на шею:

— Этот парень меня довел.

Она поспешно собирала свои вещи, а Джесс уже мах­нул метрдотелю. Только когда их снова усадили — на сей раз за идеально расположенный столик на двоих в тихом дальнем уголке, — Ли позволила себе украдкой взглянуть на Джесса.

Он был в джинсах и блейзере, возможно, в том самом, что и в кабинете Генри, волосы взъерошены. Выглядел Джесс хорошо отмытым, но каким-то небрежно помятым, словно и не думал о своей внешности, и Ли со всей остро­той осознала, сколько времени потратила на подготовку.

Давно уже она не уделяла столько внимания своему ут­реннему туалету. В последнее время Ли была так занята и столь мало спала, что сократила часовое наведение красо­ту до минимума: быстро ополоснуться под душем, подсу­шить феном волосы — лишь бы не влажные, мазок туши на ресницы, помады — на губы, и вперед. Но в это утро все было по-другому. Она поднялась без будильника, осторож­но, чтобы не разбудить Рассела, и, словно на автопилоте, подвергла свое тело тщательным приготовлениям.

Она без конца гадала, что надеть на первую формаль­ную встречу с Джессом. Сам он источал ауру неофициаль­ности, это точно, но Ли хотелось показаться профессио­налом. Отец не уставал напоминать, что авторы-мужчины старше ее по возрасту всегда будут видеть в ней сначала женщину, а потом редактора, и если у нее есть хоть ма­лейший шанс завоевать их уважение, она должна приглу­шить свою женственность. Или хотя бы не выставлять ее. Ли всегда тщательно следовала этому предписанию, но сегодня — когда это важно как никогда — просто не в си­лах была надеть обычный черный брючный костюм. Или угольно-серый. Или темно-синий. И хлопчатобумажные трусы-бикини показались неподходящими; вместо них она натянула ярко-розовые танга и такого же цвета бюстгаль­тер, который мало что поддерживал и ничего не скрывал. «А почему бы и нет?» — подумала Ли. Они скорее краси­вые, чем сексуальные, и что плохого в небольших измене­ниях? Поверх белья Ли надела свое любимое платье с за­пахом от Дианы фон Ферстенберг, длиной до колена, с рукавами три четверти и глубоким вырезом; абстрактный рисунок ткани соединял в себе ярко-желтый, белый и черный цвета. Ли высушила волосы и, стоя босиком, накра­силась, потом надела плетеные босоножки на трехдюймовых каблуках вместо более практичных рабочих туфель на каблуках в полтора дюйма. Рассел сонно присвистнул, когда она целовала его в лоб на прощание, но едва Ли спустилась в подземку, как сразу начала волноваться, не слишком ли она разоделась, а к приходу в ресторан решила, что похожа на высокооплачиваемую сотрудницу службы сопровождения, а не на стильного, однако серьезного про­фессионала.

Так или иначе, но Джесс сказал, глядя ей прямо в лицо.

— Куда девался мой редактор — серая мышка? Наде­юсь, вы не ради меня так расстарались?

Наблюдая, как он садится напротив, Ли горько пожа­лела о выборе наряда. Она была готова к сексистским за­мечаниям Джесса — Генри ее предупреждал — и, судя по его статусу литературной рок-звезды, не исключала, что поведет он себя как напыщенное ничтожество, но несмот­ря на это, оказалась не готова к такому откровенному оскорблению. Если она теперь же не расставит все точки над i, их рабочие отношения обречены. Может, Джесс и зна­менитый писатель, но теперь он ее знаменитый писатель, и она должна быть твердо уверена, что он это понимает.

— Ради вас? — Ли устроила целое представление, огля­дывая себя, и весело рассмеялась. — Джесс, как мило, что вы заметили, но вообще-то я потом иду на вечеринку. — Она помолчала, надеясь, что в ее словах прозвучало больше уве­ренности, чем она испытывала на самом деле. — А я могу сделать вывод, что вы так расстарались ради меня?

Он тут же пригладил волосы и спросил с долей застен­чивости:

— Дерьмово выгляжу, да? Опоздал на поезд, а потом изменили все расписание. Какой-то кошмар.

— На поезд? Я думала, вы живете в городе.

— Да, но здесь не могу сосредоточиться, поэтому пишу в Хэмптоне.

— О, это...

Он перебил ее удрученным смешком:

— Чертовски оригинально, я знаю. Купил этот дом в ноябре прошлого года, как раз когда начало холодать. Вы не удивитесь, узнав, что я всегда выступал против Хэмптоне, но было совсем другое дело: унылая пора, уединенность — идеальное место, чтобы запереться в компании с компьютером. Много дней подряд я не видел ни одной живой души, а потом — раз! — в мае на секунду показалось солнце, и весь Верхний Ист-Сайд привалил скопом.

— Тогда почему вы остались? Там ад земной в июле, — сказала Ли.

— Из обычной лени.

— О, не надо. Ни на секунду этому не поверю.

— Поверьте. Я пустил там корни. Просто не могу заставить себя уехать. Кроме того, над моей городской квар­тирой идет ремонт, и шум стоит непереносимый.

Ли сочувственно помычала, принимая от официанта меню.

Джесс покачал головой и со вздохом откинулся на спинку стула.

— Как вы выдерживаете столько часов с одержимыми собой придурками вроде меня?

Она невольно засмеялась:

— Это входит в должностную инструкцию.

— Кстати, уверен, вам будет любопытно...

— Джесс, — мягко перебила она. — У нас впереди мно­го времени для работы, и я думаю, неплохо, если мы про­сто познакомимся и оставим дискуссии но части редакту­ры на следующий раз.

Он уставился на нее.

— Вы серьезно?

— Вполне. Если вы не возражаете.

Он наклонил голову набок.

— Странная вы. Редактор, который не хочет обсуждать мою книгу. Так-так-так. О чем же вы хотите поговорить, Мисс Эйзнер?

Ли осталась довольна. Ее поездка с девушками на Кю­расао не слишком походила на празднование помолвки, но позволила ей продумать стратегию поведения с Джессом.

Она понимала, что должна сразу же и безоговорочно дать тон в отношениях с ним. Единственный способ сделать это — определить характер и содержание их бесед. Он приехал на этот ленч, ожидая, что новый редактор из нового издательства горит желанием услышать о его новой книге, и поэтому разыграла безразличие.

Покончив с горячим (стейк с салатом для него и жареный с травами окунь для нее), они переговорили обо всем кроме сочинительства. Ли узнала, что Джесс вырос в Си­этле, но тот казался ему угнетающим, и с двадцати лет он работал в Юго-Восточной Азии, но и это было ему в тягость. Он рассказал, как поразился, когда «Разочарование» по­пало в списки бестселлеров и появилась возможность де­лать миллионы из того, что он считал не более чем путе­вым дневником, и каким сумасшедшим кажется мир ве­черинок в Нью-Йорке, когда ты молод, успешен и внезапно невероятно разбогател. Прошло немногим больше часа, но Ли казалось, что их связывают отношения, необычные для обоих, — не романтические, разумеется, но в какой-то сте­пени личные. Мимоходом и без малейшего интереса Джесс упомянул о жене.

— У вас есть жена? — спросила Ли.

Он кивнул.

— То есть вы женаты?

— Да, обычно это так определяют. Вы удивлены?

— Нет. Ну да. Не удивлена, что вы женаты, просто... э... удивительно, что... ну, что я не читала об этом в газетах.

Джесс усмехнулся, и Ли подумала, как хорошо он вы­глядит, когда улыбается. Моложе и не столь ущербно. По­смотрев на левую руку Ли, он поднял брови.

— Я вижу, вы тоже планируете пополнить наши семей­ные ряды?

Почему-то Ли разволновалась. И почувствовала себя неловко.

— Десерт? — спросила она, взяла меню и притворилась, будто изучает его.

Джесс заказал им обоим эспрессо. Не спрашивая. Что, естественно, показалось Ли одновременно раздражающим и привлекательным. Она предпочла бы травяной мятный чай, если бы ей предоставили выбор, но было странно приятно не принимать решения.

– Так скажите же, мисс Эйзнер. Какую последнюю великую книгу вы редактировали? До моей, конечно.

– Ну, мне не нужно напоминать вам, мистер Чэпмен, что величину вашей книги еще предстоит выяснить. Нам всем очень любопытно.

– Как и мне в отношении женщины, которая будет меня редактировать.

– Что именно вы хотели бы узнать?

– Ваши другие авторы? Самые любимые? Какие кни­ги доставили вам удовольствие?

Немного волнуясь, Ли ответила:

– Думаю, вы, вероятно, знаете ответы.

– В смысле?

Мгновение она молчала, прикидывая последствия пол­ной откровенности. Без сомнения, она не чувствовала себя морально обязанной говорить всю правду; просто на дан­ном этапе глупо разыгрывать шараду, поэтому Ли посмот­рела Джессу прямо в глаза и сказала:

   – В смысле, я не сомневаюсь, вы свое домашнее зада­ние выполнили и прекрасно знаете, что на сегодня будете самым продаваемым автором, а мой шеф, коллеги и, веро­ятно, все издательское сообщество считают меня слишком неопытной, чтобы справиться с вашей книгой.

Джесс залпом выпил свой кофе.

– А что вы думаете, дорогая Ли? — спросил он с легкой улыбкой.

   – Думаю, вы устали от всей этой чуши. Не знаю, поче­му вы исчезли на последние шесть лет, но подозреваю, дело здесь не только в слишком большом количестве вечеринок или о чем там еще сплетничают. Скорее всего вы ищете перемен и редактора, которому нечего терять. Молодого, жадного и готового немного рискнуть. — Она помолчла. — Ну как я справляюсь?

— Очень хорошо.

— Спасибо.

Она чувствовала себя немного пьяной от адреналина встревоженной и взвинченной, но это было приятно.

— И даже рискуя показаться высокомерным кретином, — сказал Джесс, — я уверен,

что сделал правильный выбор.

— Именно так, — кивнула она.

Джесс знаком попросил у официанта счет и, когда его принесли, передал Ли.

— Обед оплачивает «Брук Харрис», полагаю?

— Конечно. — Она положила новую корпоративную карту «Америкэн экспресс» в маленькую папочку и отки­нулась на стуле. — Итак, Джесс, — она достала из сумки свой ежедневник в красном кожаном переплете, — когда мы снова увидимся? На следующей неделе я свободна для ленча во вторник и в пятницу, хотя вторник, вероятно, луч­ше. Разумеется, мы всегда рады видеть вас в издательстве...

— Следующая неделя мне не подходит.

— О, ладно. Как насчет...

— Нет, тоже не получится.

Ее компания только что потратила три миллиона дол­ларов на покупку не более чем имени и обещания, а он не считает это достаточно важным, чтобы освободиться для нормальной беседы с редактором?

— Вы даже не дали мне закончить, — спокойно прого­ворила Ли.

— Простите. — Он едва скрывал улыбку. — Но я не пла­нирую приезжать в город в ближайшие несколько недель. Катастрофа с сегодняшним поездом это гарантировала. Так вот, мы можем или подождать до моего возвращения, или, если вы не против, рад буду принять вас у себя в Хэмптоне.

— Что ж, я проверю свое расписание и свяжусь с вами, — холодно произнесла Ли.

– Он попросит вас поехать, — заверил Джесс.

– Простите?

– Генри. Предложит вам поехать. Не переживайте, Ли, не так далеко, и обещаю хорошо о вас позаботиться. Там даже «Старбакс» есть.

Официант принес карту и счет. Ли аккуратно убрала их в соответствующие отделения бумажника и собрала свои вещи.

— Я вас не расстроил? — спросил Джесс.

Ли почувствовала, что ему абсолютно все равно.

— Конечно, нет. Просто я опаздываю на другую встречу. Я позвоню вам попозже сегодня или завтра, и мы обо всем договоримся.

Он с улыбкой посторонился, пропуская ее вперед:

— Отлично! И Ли? Постарайтесь не паниковать, лад­но? Мы прекрасно сработаемся.

На улице лил дождь, и пока Ли рылась в своей огром­ной сумке, ища зонтик, Джесс зашагал в сторону Шестой авеню.

— Поговорим позже, — бросил он, не оборачиваясь.

Ли вскипела. Он действительно самодовольный, наду­тый придурок. Не только не спросил, вызвать ли ей такси, и не предложил проводить до конторы — он даже не поблагодарил ее за ленч! Ли не знала, как общаться с челове­ком, обладающим столь непомерным эго. Она могла про­явить дипломатичность и в чем-то уступить, но сладкая, беспардонная лесть типа «я в восторге от вашего ума, мис­тер Бестселлер» не в ее характере. Не сейчас, никогда, и уж конечно, не с таким противным человеком, как Джесс Чэпмен. Черт, Адриана, не отредактировав — возможно, даже не прочитав — ни единой книги в своей жизни, наверное, справилась бы лучше. Эта мысль терзала Ли все восемь кварталов ее пешей прогулки до издательства, про­гулки тем более неприятной, что она насквозь промочила ноги. Переступив порог, она готова была отменить всю эту затею и не сумела скрыть этого от Генри.

— Эйзнер, зайдите ко мне, ходила мимо его двери.

Попасть из лифта к себе в кабинет она могла, только минуя кабинет Генри — о, эта сводящая с ума планировка устроенная, без сомнения, с подачи главного редактора

Ли не отказалась бы от нескольких минут, чтобы собраться с духом и, говоря по правде, дополнить свой наряд кардиганом или шлепанцами, но знала, что Генри освободил вторую половину дня в ожидании ее возвращения.

— Здравствуй, — весело сказала Ли и скромно пристро­илась на двухместном диванчике.

— Ну? — спросил Генри. Окинул ее взглядом и, к сча­стью, не изменил выражения лица.

— Что ж, он, конечно, сущее наказание, — сообщила Ли и тут же поняла, как глупо это прозвучало.

— Наказание?

— Он высокомерен — как ты и предостерегал, — но я уверена, что все преодолимо. Когда я попыталась догово­риться о нашей следующей встрече, он категорически отказался возвращаться на Манхэттен.

Генри поднял глаза.

— Разве он живет не в Уэст-Виллидже?

— Да, живет, но утверждает, что не может там сосре­доточиться и поэтому купил себе дом в Хэмптоне. Он пред­положил, что я туда поеду... — засмеялась Ли.

— Конечно, поедешь, — отрезал Генри, что делал нечасто.

— Поеду? — переспросила Ли, удивленная горячно­стью шефа.

— Да. При необходимости я передам другим сотруд­никам остальные твои проекты. Отныне и до выхода в свет эта книга должна стать твоим единственным приоритетом. Если это означает встречу в зоопарке Бронкса, поскольку его вдохновляют львята, пусть будет зоопарк. Пока эта рукопись успевает к сроку и подлежит напечатанию, мне все равно, проведешь ли ты следующие полгода в Танзании. Только бы книга вышла.

 – Я понимаю, Генри. Действительно понимаю. Мо­жешь на меня рассчитывать. И передавать моих авторов другим не обязательно, — сказала Ли, думая о мемуаристе с хронической усталостью, о романисте, чья рукопись ушла на одобрение, и о комическом актере разговорного жан­ра который стал писателем и не реже трех раз в неделю появлялся с новыми шутками.

На столе у Генри зазвонил телефон, и мгновение спус­тя секретарь сообщила по интеркому, что это его жена.

— Подумай над моими словами, Ли, — заключил он, зажимая рукой трубку.

Ли кивнула и торопливо покинула кабинет, почти не обращая внимания на жгучую боль в пятках. Ее помощни­ца кинулась к ней с пачкой сообщений и памяток, едва Ли упала в кресло за своим письменным столом.

— Этот контракт нужно подписать немедленно, чтобы я могла отправить его до окончания рабочего дня, а Пабло из художественного отдела сказал, что ему как можно ско­рее нужны любые замечания по обложке для мемуаров Мэтисона. О, и...

— Аннет, мы можем на минутку отложить все эти дела? Мне нужно сделать звонок. Пожалуйста, закрой дверь, ког­да будешь выходить. Это займет всего минуту.

Ли старалась говорить спокойно и ровно, но ей хоте­лось кричать.

Аннет, благослови ее Господь, лишь кивнула и тихонь­ко притворила за собой дверь. Зная, что вряд ли уже собе­рется с силами, если не позвонит немедленно, Ли сняла трубку и набрала номер.

— Что ж, ждать пришлось недолго, — ответил Джесс. Прозвучало это как колкость. — Чем могу служить, мисс Эйзнер?

– Я сверилась со своим расписанием и смогу приехать к Вам в Хэмптоне.

Он проявил достаточно сдержанности, не загоготав, но Ли чувствовала, что Джесс ухмыляется.

— Я ценю это, Ли. В ближайшие две недели мне предстоят кое-какие исследования. Вам подойдут вторые выходные августа?

Ли даже не стала смотреть в ежедневник или календарь, который держала открытым на экране компьютера Какая разница? Генри дал ей ясно понять: если подходит Джессу, подходит и ей.

Она глубоко вздохнула и сильно прикусила большой палец.

— Я приеду.

 

Мамочка пьет, потому что я пл̀ачу

 

Иззи первой вошла в лифт и нажала на кнопку один­надцатого этажа.

— Значит, говоришь, какой-то роскошный австралиец повел тебя на прогулку по пляжу поздно ночью, после того как вы несколько часов пили и танцевали, и — несмотря на торжественное обещание, которое ты дала себе и сво­им подругам, что будешь, извини за грубость, трахаться с любым обладателем иностранного паспорта, — ты все рав­но с ним не переспала?

– Да.

— Эмми, Эмми, Эмми.

— Я не могла, ясно? Просто не могла! Мы катались по песку как сумасшедшие. Он так хорошо целуется. Он снял рубашку и, Боже мой...

Эмми со стоном закрыла глаза.

— И?.. Пока что ничего страшного я не услышала.

— И в ту секунду, когда он начал расстегивать на мне джинсы, я запаниковала. Не знаю почему, просто запани­ковала, и все. Было настолько... настолько нереально ви­деть этого парня на себе, он вот-вот войдет в меня, а я даже не знаю его фамилии. Я просто не смогла.

Иззи отперла дверь в квартиру, и Эмми следом за сест­рой вошла в маленькую прихожую с мраморным полом.

— Ты действительно только что сказала, что он готов был «войти» в тебя?

— Иззи, — предостерегала Эмми. — Не уходи в сторо­ну. Я хотела это сделать, правда, хотела. Меня так к нему тянуло. Он был милый, безобидный и австралиец, и это ста­ло бы идеальным курортным романом. Но все равно я за­ставила его остановиться.

Кевин, сидевший за письменным столом в дальнем углу гостиной, поднял глаза и улыбнулся.

— Этот разговор значительно интереснее е-мейла моей пациентки, которая описывает консистенцию своих выде­лений. — Он закрыл ноутбук и, подойдя к Эмми, поцело­вал ее в щеку, а Иззи заключил в медвежье объятие, теп­лое и сердечное. — Я скучал по тебе, малышка, — пробор­мотал он ей на ухо.

Иззи поцеловала мужа в губы и погладила лицо тыль­ной стороной ладони.

— Я тоже по тебе скучала. Как прошла смена?

— Прошу прощения? — прервала Эмми этот личный разговор. — Мне очень неприятно мешать вашему слад­кому воссоединению, но, поскольку вы уже женаты, а мне довериться некому, хотелось бы немного сосредоточить­ся на себе...

Кевин засмеялся и похлопал жену по заду.

— Вполне справедливо. Я отнесу твои вещи в спальню и приготовлю нам выпить. А вы, девушки, подождите на воздухе.

Он направился на кухню, и Иззи с тоской посмотрела ему вслед.

— Он до тошноты положителен, — сказала Эмми.

– Знаю. — Иззи вздохнула, с трудом подавляя улыбку. ‒ Он чертовски мил. Это было бы, наверное, невы­носимо, если бы я так его не любила. Идем, посидим на балконе.

Эмми с огромным удовольствием посидела бы где-ни­будь в другом месте, а не на балконе — за кованым столи­ком, на кованом стуле под палящим солнцем Южной Флориды, в густом от влажности воздухе. Например, на ковре прямо под кондиционером.

— Здесь всегда все потеют? — спросила она у сестры, которая, похоже, духоты просто не замечала.

Иззи пожала плечами.

— Через какое-то время привыкаешь. Хотя вынужде­на признать, немногие решились бы ехать в Майами в ав­густе. — Она повернулась к солнцу, подмигнув Эмми. — Итак, он вот-вот должен был войти в тебя...

Раздвижные двери открылись, и Кевин, держа в руках поднос с напитками и закусками, в смятении покачал го­ловой:

— Похоже, мне не избежать этого разговора. Серьез­но, Эм, нельзя ли немного перемотать вперед?

Иззи вскочила, чтобы помочь Кевину, а Эмми спросила себя, откуда та черпает свою энергию. От неумолимой жары и влажности ей казалось, будто ее тело разжижается.

— Да рассказ уже почти закончен. — Она взяла с под­носа горсть виноградин, а из маленького ведерка со льдом бутылку с водой. — Вы не пьете? Мне показалось, вы оба не на дежурстве.

Иззи и Кевин быстро переглянулись.

— Да, через минуту что-нибудь откроем. Но сначала, — он передал Иззи холщовый пакет, — хотим кое-что тебе по­дарить.

— Мне? — смущенно переспросила Эмми. — Это я дол­жна была привезти вам подарки... я же гостья.

Иззи открыла пакет и вручила Эмми небольшую короб­ку, завернутую в праздничную желтую бумагу и перевя­занную лентами всех цветов радуги:

— Это тебе!

— Очень мило, но, думаю, только справедливо предостеречь вас, друзья, что, если это какой-нибудь подарочный сертификат брачного агентства, руководство по назначению свиданий или рецепт заморозки яиц, будут неприятности.

Иззи должна была знать, что она шутит, поэтому Эмми удивилась, увидев, как улыбка сестры немного померкла.

– Открой же, — попросила она.

Никогда не принадлежав к числу тех, кто аккуратно, раз­ворачивает подарки — зачем тогда накручивать столько бумаги и навязывать столько бантов? — Эмми с наслаждени­ем разорвала упаковку. И не удивилась, увидев сложенную белую футболку. Они много лет занимались этим с Иззи, с тех пор как стали достаточно взрослыми, чтобы зарабатывать собственные деньги, и достаточно ответственными, чтобы регулярно отправлять посылки: посылали друг другу футболки с забавными, вызывающими, умными и просто глупыми надписями, всегда надеясь превзойти последний подарок. Всего две недели назад Эмми послала Иззи спортивную майку с надписью «Доверьтесь мне, я — врач», а Иззи в ответ прислала собачью маечку — предназначенную для красивой крохотной собачки, но адресованную Отису, — на которой значилось «Я кусаюсь, только когда меня ласка­ют плохие люди».

Эмми развернула футболку.

— «Лучшая в мире тетя»? — прочла она вслух. — Не по­нимаю. Что такого... — Взгляд, которым обменялись Иззи и Кевин, заставил ее замолчать на полуслове. — Боже мой!

Иззи лишь улыбнулась и кивнула. Кевин, потянувшись через стол, сжал ее руку.

— Боже мой! — снова пробормотала Эмми.

— Мы беременны! — крикнула Иззи и опрокинула две бутылки с водой, когда вскочила, чтобы обнять Эмми.

– Боже мой!

– Эм, серьезно, скажи что-нибудь еще, — посоветовал Кевин, озабоченно хмурясь.

Эмми обнимала Иззи, сжимала сестру с яростной ре­шимостью, но не могла выговорить ни слова. Мысли, как обычно, при первом упоминании кем-то о своей беремен­ности, метнулись к тому дню, около года назад, когда она впервые в жизни стала свидетельницей родов. Иззи одела сестру в форму операционной сестры, проинструктирова­ла, как себя вести, чтобы сойти за студентку-медика, и привела в операционную понаблюдать за совершенно обычными, естественными родами без осложнений. Ни­какие видеофильмы на уроках здоровья в старших клас­сах и кровавые истории, рассказанные подругами или Иззи, не подготовили ее к увиденному в тот день, и теперь все это стремительно возвращалось. Только на сей раз чу­жая женщина на столе была ее сестрой, и Эмми не могла отрешиться от мысленной картинки — лысая головка мла­денца вылезает из гениталий Иззи.

Но не успела Эмми в это погрузиться, как мысли пошли совсем в другом направлении. Теперь перед внутренним взором мелькали детские бутики и веб-сайты, которые она столько лет посещала, умиляясь пушистым пинеткам и слю­нявчикам с монограммой и наполняя воображаемую тележ­ку для покупок самыми красивыми вещами. Теперь у нее появится настоящая причина покупать — для собственной племянницы или племянника! — но как же трудно будет выбрать! Конечно, ей придется купить маленькие комбинезончики с умными надписями типа «Никто не кладет мла­денца в угол» и «Мамочка пьет, потому что я плачу», но как же быть с миленьким кашемировым свитером со стоячим воротником, с пинеточками на подкладке из овчины или с чем-нибудь от «Бьюгабу» в лаймово-зеленую клетку, выпу­щенным ограниченной серией? Все эти носочки в стиле Мэри-Джейн[24] казались важными, как и махровый мини-ха­лат. Она откажется от всего слишком функционального или дорогого — пусть другие люди покупают специальные по­душки от «Боппи», подогреватель для бутылочек или гравированные ложки от Тиффани. Она проследит, чтобы мла­денец Иззи получил все жизненно важное с Манхэттена.

Если не она, то кто? Конечно, не будущие родители мла­денца, которые наверняка займутся приемом родов у дру­гих людей, вместо того чтобы выискивать самые новые, самые стильные, самые красивые вещи. Да, выбора нет. Если и существует случай проявить себя должным образом, то это именно он. Она покажет себя достойной надписи на футболке и станет лучшей в мире тетей. И кто знает? Воз­можно, когда-нибудь эти вещи послужат ее ребенку — одежда и игрушки детей Иззи перейдут к ее малышам, как обычно водится. Они будут больше похожи на родных бра­тьев и сестер, чем на двоюродных! Но, все обдумав, она со­образила, что Иззи могла бы подождать со вторым до пер­вого ребенка Эмми, чтобы они могли носить своих детей одновременно. Они вместе ходили бы на занятия йогой для беременных, а Иззи объясняла бы спокойным, профессиональным тоном, каким разговаривает со своими пациент­ками, что происходит на каждом этапе, а когда наконец при­шло бы время рожать, они сделали бы это с интервалом в несколько недель, чтобы каждая из сестер могла присут­ствовать на родах другой. Да, это очень хороший план, осо­бенно учитывая...

— Эм? С тобой все в порядке? Скажи же что-нибудь! — воскликнула Иззи.

— О, Иззи, я так счастлива за вас обоих! — отозвалась Эмми, снова обнимая сестру и Кевина. — Простите, про­сто я потрясена.

— Чудо, правда? — спросила Иззи. — Мы сами-то еще не привыкли. Я не думала, что это такое событие, ведь бе­ременности и младенцы, собственно, и есть наша жизнь, но, знаешь, совсем другое дело, когда это происходит с тобой.

Ну, строго говоря, она не знала. И если все пойдет без изменений, то может никогда и не узнать. Но ведь Иззи ничего такого в виду не имела.

Сколько тебе еще осталось?

Иззи сжала руки сестры:

— Не сходи с ума, Эм...

— Что? Ты, часом, не в следующем месяце рожаешь? Неужели ты из тех трусих, которые и в девять месяцев го­ворят, что съели слишком много печенья? Ну, вообще-то я заметила, что у тебя немного округлились щеки.

— У меня тринадцать недель. Только что вступила во второй триместр. Срок в феврале.

Эмми сосредоточенно стала считать. Четыре недели ‒ это месяц, четыре укладывается в тринадцать более трех раз...

— У тебя уже больше трех месяцев? Разве Кэти Холмс и Дженнифер Гарнер не объявили американской обще­ственности, когда им было всего месяца по два? А моя сестра дождалась до второго триместра?

— Эм, нас так и подмывало рассказать, но мы очень хотели сообщить тебе лично. Чтобы все мы были вместе, лицом к лицу, с этой остроумной футболкой...

Иззи казалась сама не своя от беспокойства, и когда на глазах у нее выступили слезы, Эмми тоже чуть не зап­лакала.

— Нет, Иззи, не надо. Я просто шучу, честно! Мне нра­вится, как ты мне сообщила. По телефону было бы совсем не то, — заторопилась она при виде текущих по лицу сест­ры слез. Всего лишь мгновение поколебавшись из-за Ке­вина, прежде чем вспомнить, что он практически ее брат, Эмми через голову стащила с себя топик и натянула но­вую футболку с надписью «Лучшая в мире тетя». — По­смотри, — сказала она, поворачиваясь к Иззи и заметив, что Кевин вежливо отвел глаза. — Мне это нравится. Мне нравится, что у тебя будет ребенок! Мне нравится, нра­вится, нравится, как ты мне сообщила. Мне так это нравится, Иззи. Иди же, Бога ради, и обними меня еще раз!

Иззи шмыгнула носом, вытирая мокрые щеки:

— Это гормоны. В последние дни у меня глаза на мок­ром месте.

— Точно, — кивнул Кевин.

– He важно, давайте праздновать! Я приглашаю вас се­годня на самый лучший ужин в Майами. Куда мы пойдем? В «Джоз Стоун Крэб»?

Кевин лег поспать перед ужином, а Эмми с Иззи про­вели почти два часа вдвоем, в подробностях обсуждая но­вый поворот событий. Да, они поневоле узнают пол ребен­ка, поскольку неизбежно увидят свой ультразвук и оба явно умеют читать эти снимки. Нет, имя они еще не выби­рали, хотя Иззи нравится Эзра для мальчика и Райли для девочки. Они поговорили, как прелестно давать девочкам мальчишеские имена и как раздражится их мать, если ре­бенка не назовут в честь ее родителей. Эмми попросила сестру описать стадию развития ребенка на данный мо­мент, и Иззи внезапно уснула на полуслове.

Эмми принесла из шкафа в коридоре одеяло и укрыла сестру. Бедняжка, должно быть, страшно устала! Беремен­ность, тридцатичасовые смены и волнение при сообщении сестре такой большой новости. Прижавшись к Иззи и за­крыв глаза, Эмми с трудом сдерживала поток мыслей. Да, конечно, она очень рада, что у Иззи будет ребенок. Ма­ленькая Изабелла, которая до одиннадцати лет сосала боль­шой палец, до смерти боялась пауков и была до невероя­тия, до смешного лишена музыкального слуха, так что вся семья умоляла ее не петь в ванной, собиралась стать чьей- то матерью. Маленькая девочка, которая всегда копиро­вала манеры Эмми и неотвязно следовала за ней повсюду, скоро родит собственного ребенка. Почти недоступно по­ниманию. И когда промелькнула мысль — какой бы мимо­летной она ни была, — что у младшей сестры будет ребе­нок, а у нее, Эмми, даже и парня нет, которому она хотела бы написать по е-мейлу, что ж, она выбросила ее из голо­вы. Когда ты намерена поддержать сестру и стать самой лучшей в мире тетей, места для подобных эгоистичных мыслей нет. Ты просто не можешь позволить себе в это углубляться, и точка.

Кевин разбудил их, осторожно потряся за плечи.

— Не вы ли должны были меня поднять? — спросил он, включая лампу.

Иззи накрыла голову одеялом и простонала:

— Сколько времени?

— Почти одиннадцать, и не знаю, как вы, но теперь я ни под каким видом не выйду из дома ради ужина. — На­клонившись, он поцеловал жену в лоб. — Милая? Хочешь лечь в постель?

Иззи только невнятно промычала в ответ.

— Согласна, — простонала Эмми.

Она по шестьдесят пять часов в неделю проводила в ре­сторанах и всегда приветствовала идею остаться дома. По­ход в ресторан — в любой! — в качестве клиента не сулил никакого расслабления. Эмми тут же мысленно превраща­лась в менеджера и невольно прикидывала соотношение персонала и посетителей, наблюдала, насколько ловко ра­ботает бармен, определяла, быстро ли обслуживаются сто­лики. Проще остаться дома и поискать чего-нибудь в хо­лодильнике. Но тут она вспомнила:

— Господи, вы же ждете ребенка!

Иззи засмеялась и ткнула сестру ногой.

— Да, мы не шутили.

— Один взгляд на твои щеки бурундука, и все сразу ясно, — усмехнулась Эмми.

— Стерва.

— Корова.

Кевин, сдаваясь, поднял руки:

— Я в этом не участвую. Эмми, выключи здесь все, ког­да пойдешь спать, хорошо?

Иззи повернулась к сестре:

– Ты не очень рассердишься, если я пойду сейчас спать? Знаю, что для тебя это практически полдень, но я едва пе­режила вчерашнюю ночную смену.

Эмми театрально вздохнула и, изображая неодобрение, покачала головой.

 – То, что ты беременна и работаешь круглые сутки, принимая ночи напролет роды, тебя не оправдывает. Отлично, думаю, в ближайшие шесть часов я справлюсь сама.

Иззи толкнула Эмми в бок и обняла.

— Завтра утром будет повеселее, обещаю.

Они дали ей пару полотенец и исчезли, пожелав спо­койной ночи. Нельзя сказать, чтобы это очень огорчило Эмми. После сна она все еще чувствовала себя немного оглушенной, но мысль о беременности Иззи наполняла нервной энергией. Схватив сотовый телефон и послед­ний номер «Элль», она побежала к лифту, спустилась на первый этаж и вышла через задний вестибюль на кра­сиво освещенную и озелененную территорию с бассей­ном. Кроме двух парней лет двадцати, пивших пиво и игравших в триктрак за одним из дальних столиков, здесь, по счастью, никого больше не было, поэтому Эмми закатала штанины, села на край бассейна, с наслаждени­ем выдохнула, опустив ноги в горячую воду и набрала номер Ли.

— Боже, рада тебя слышать, — сказала та, ответив пос­ле первого же звонка.

— А что такое? Сейчас вечер пятницы, и ты помолвле­на с одним из самых крутых парней. Неужели у тебя нет более интересного занятия?

— Младшая сестра Рассела — пловчиха — приехала в Нью-Йорк на выходные, поэтому сегодня он ночует у себя.

— Поняла. Это та, что тебе нравится, да?

Ли вздохнула.

В общем-то да, наверное. Она очень мила, друже­любна, общительна и в целом до тошноты идеальна. По­чти в точности, как другая.

Эмми услышала знакомый звук — Ли развернула фольгy и положила в рот очередную «Никоретту». Эмми слов­но почувствовала облегчение, испытываемое подругой.

Лучше это, чем какая-нибудь пассивно-агрессивная стерва, способная превратить твою жизнь в ад. Могло быть и хуже, чем раздражающе дружелюбные золовки, — заметила она.

— Верно. Но нужно же мне на что-то пожаловаться — Пауза, жевание. — Что ты делаешь сегодня вечером? О, подожди, я забыла... ты не во Флориде?

— Именно там. Здесь африканская жара.

— Как Иззи? Тысячу лет ее не видела.

— Иззи...

Эмми прикидывала, как сообщить Ли. Она понимала, что нужно проявить больше радости — собственно, она и радуется, — но почему-то от сочетания позднего времени и шока от новости сестры Эмми почувствовала изнеможе­ние. Она искренне радовалась за Иззи и с удовольствием привыкала к мысли, что станет теткой, но не могла изба­виться от ощущения подступающих слез.

— Эмми, с ней все в порядке? Все хорошо?

Озабоченность и сочувствие в голосе Ли затронули ка­кую-то струнку, и по щекам Эмми потекли слезы.

— Эмми, давай рассказывай! Что с тобой происходит?

— О, Ли, я ужасный человек, — всхлипнула Эмми. — Отвратительный. Гадкий. Презренный. Моя единственная сестра, моя лучшая подруга на свете, беременна, а я даже не могу порадоваться за нее.

— Иззи беременна? — серьезно переспросила Ли.

Эмми кивнула и вспомнила, что говорит по телефону.

— Никаких сомнений. Срок в феврале. В следующем месяце они узнают пол ребенка.

— О, Эмми, — проговорила Ли. — Хочу одновременно сказать «поздравляю» и «сочувствую». Могу только пред­ставить, что ты испытываешь.

— Конечно, я знала, что в конце концов они обзаве­дутся детьми. Просто не думала, что это будет сейчас. Ли, она же моя младшая сестра!

— Знаю, знаю, — успокоила ее Ли. — Просто не смей думать, будто испытываешь неправильные эмоции. Разу­меется, ты за нее рада, но вполне понятно, что тебя обуревают  смешанные чувства. Любого обуревали бы, особен­но после случившегося с Дунканом...

Именно поэтому Эмми и позвонила Ли, а не Адриане или —  упаси Бог — матери.

— Я приезжаю сюда и три часа кряду рассказываю о своих глупых романах — талдычу и талдычу про то, как не могу заставить себя спать с незнакомыми мужчинами, — а Иззи обзаводится идеальной семьей с идеальным мужем в идеальном возрасте. Что во мне не так?

От собственного грустного голоса Эмми снова удари­лась в слезы. Этот праздник жалости показался ей прият­ным и при некоторой поблажке к себе законным. Эмми решила, что поддержит Иззи и продемонстрирует безгра­ничный энтузиазм, но это не обязывало ее притворяться перед Ли.

— Эмми, дорогая, с тобой все нормально. Просто сей­час вы с Иззи на разных стадиях. Это всего лишь вопрос времени и не имеет никакого отношения к тому, какие вы люди. Разумеется, ты будешь отличной теткой и сестрой, более того, я просто уверена, что и ты найдешь себе пре­красного парня. Прекрасного парня. Поняла?

— Поняла. — Эмми вздохнула, вытащила ноги из бассей­на, закатала штанины еще выше и опять опустила ноги. — Отвлеки меня. Расскажи, что у тебя происходит.

Настал черед Ли вздохнуть.

— Мало что. Да нет, вообще-то я лгу. Угадай, с кем я вчера вечером познакомилась?

– Намекни.

– Адриана обозначила его как своего будущего мужа.

– Ты познакомилась с Тобиасом Бэроном? Господи! Расскажи все! Я даже не знала, что он ей позвонил.

Насчет этого она немножко комплексовала. Была тише воды, ниже травы. Словно боялась сглазить. Пола­гаю, он на пару недель улетал домой, в Лос-Анджелес, а теперь вернулся в Нью-Йорк. Впервые они вышли в свет в прошлую среду, а затем со мной и Расселом вчера вечером, и отметь — она все еще с ним не спит.

— Нет! — ахнула Эмми.

— Правда.

— Так что же с ним не то? Встречаться с успешным знаменитым, симпатичным парнем и не спать с ним... тем более после двух свиданий. Такого с Адрианой никогда не было.

— Знаю, — засмеялась Ли. — Мне кажется, она слиш­ком близко к сердцу приняла пари, которое вы заклю­чили, потому что в Бороне нет ничего такого катастро­фически ущербного. Вежлив, обаятелен и определенно увлечен ею.

— А она? — спросила Эмми.

— Она, похоже, его боготворит. Мы пошли на поздний ужин в «Одеон», и я не совсем поняла зачем. Эта парочка не могла оторваться друг от друга.

— Здорово, — машинально сказала Эмми, подавая ожи­даемую реплику. Само собой, ей следовало бы порадовать­ся, что подруга нашла свою истинную любовь, как и прий­ти в восторг от того, что сестра ждет ребенка. Но в реаль­ности все было иначе.

— Что ж, увидим. В следующие выходные Адриана собирается лететь к нему в Лос-Анджелес, поэтому, ве­роятно, нарушит сделку. Тогда-то она наверняка все ис­портит.

— Ли! Так подруги не говорят.

Эмми изобразила негодование, но на самом деле обра­довалась.

— Ну да, убей меня. Мы обе знаем эту девицу и знаем, что женой она не будет. Ни сейчас, ни, вероятно, никогда. Мило, что она пытается попробовать, но я в это не верю.

— Справедливо замечено. Как ты? Как Рассел?

Эмми заметила, что парни складывают доску, на кото­рой играли в триктрак, и изображают прощальные похло­пывания по спине. Парень с более светлыми длинными волосами взял две пустые бутылки из-под пива, доску и пошел ко входу в здание. Темноволосый же, ростом примерно пять футов одиннадцать дюймов, может шесть футов, в белой льняной рубашке с короткими рукавами, направил­ся к Эмми.

 – У Рассела все в порядке. Ничего нового. Наши мате­ри с головой ушли в подготовку свадьбы, но мы стараемся держаться от этого подальше.

 – И правильно, — пробормотала Эмми.

Ее возмутили действия парня: он бросил бумажник и полотенце на соседний шезлонг и начал снимать рубаш­ку. Вокруг бассейна полно пустых шезлонгов, зачем уст­раиваться рядом с ней?

— Да, все это не так интересно. На работе и без того сумасшедший дом, а я только что узнала, что в следующие выходные еду на Лонг-Айленд.

Эмми сочувственно помычала, не слыша ни слова. Па­рень снял джинсы, под которыми оказались темно-синие свободные спортивные трусы, и Эмми заинтриговало, что без одежды молодой человек оказался гораздо стройнее. Кто-то назвал бы его тощим, но Эмми предпочла бы на­звать гибким. Интересно, можно ли назвать парня гибким? У него был совершенно плоский живот и неразвитая груд­ная клетка, но все равно он казался привлекательным, в стиле Джона Мейера[25]. Задумчивым и темпераментным. Возможно, даже сексуальным, если заглянуть под рубашку с короткими рукавами, застегнутую на все пуговицы.

Ли что-то говорила о Хэмптоне и новом авторе, но Эмми не слышала. Она слишком явно ощущала присут­ствие этого парня, поэтому сказала:

  – Ли, я ухожу. Можно перезвонить тебе через несколь­ко минут из квартиры?

  – Я ложусь спать, поэтому давай поговорим завтра. Рассел...

 – Отлично, дорогуша. Спокойной ночи.

 Эмми захлопнула телефон, не дожидаясь ответа Ли.

Парень улыбнулся ей — приятная улыбка, решила Эмми, хотя и не эффектная — и встал на первую ступеньку, ведущую в горячую воду. Он быстро окунулся, охнул и спросил:

— Скучаешь по другу?

Как же Эмми ненавидела свою способность краснеть!

— Нет... это не мой друг. Друга у меня нет. Это моя под­руга Ли. Из Нью-Йорка.

Он усмехнулся, и Эмми готова была убить его, а потом себя. Ну почему всегда происходит одно и то же? Какое ему дело, с кем она говорила, с кем проводит ночи, есть у нее друг или нет? И неужели нужно смеяться над ней?

— А, понял. И как там Ли из Нью-Йорка?

Эмми не могла понять, издевается он над ней или спра­шивает серьезно, и нервы у нее сдали.

— У Ли из Нью-Йорка все отлично, — заявила она с большей горячностью, чем намеревалась. А потом, шеве­ля пальцами в теплой воде и наблюдая, как этот парень на нее смотрит, вдруг успокоилась — пусть думает что хочет. — У нее была очень напряженная неделя на работе, и она не особо радуется по поводу своей надвигающейся свадьбы. Что странно, поскольку у нее фантастический жених. Она только что сообщила мне, что другая наша подруга по уши влюбилась в одного известного режиссера — и я не скажу тебе, как его зовут, вот такая я деликатная, — и это совсем не похоже на Адриану, ведь она не дает мужчинам обеща­ний, просто их коллекционирует. И в довершение всего сегодня вечером я узнала, что моя сестра — моя младшая сестра — ждет ребенка.

— Что ж, похоже, вам с Ли из Нью-Йорка есть о чем поговорить, — спокойно сказал парень.

— Не хочешь поделиться со мной чем-нибудь сугубо личным? — спросила Эмми.

Он пожал плечами:

— Вообще-то нет.

– О, что ж, замечательно, — сухо заметила Эмми и подумала: «Мерзавец! Разве это я вторглась в чье-то личное пространство, не дала поговорить по телефону и завела беседу?» Эмми вынула ноги из воды и поднялась.

– Ладно, ладно. Меня зовут Джордж. Я учусь в юриди­ческом колледже в университете Майами. Парень, с кото­рым я играл в триктрак, мой двоюродный брат, но на са­мом деле он мне как родной. И он сообщил мне, что у его девушки хламидиоз... не от него. Посмотрим, что же еще? В университет я попал только благодаря связям отца, о чем он не устает мне напоминать. И, вероятно, самый мой глу­пый поступок — это женитьба в Вегасе однажды вечером, когда я здорово напился.

Вот теперь это больше похоже на дело! Не Пол по час­ти интеллекта, но определенно забавен. Эмми засмеялась:

— Как Бритни.

— В точности, как Бритни, вплоть до аннулирования брака. Хотя, возможно, хуже, поскольку вчера вечером я встретил ту девушку.

— Отлично. — Эмми захлопала в ладоши и снова суну­ла ноги в воду. — Скажи мне, Джордж, что ты думаешь о...

Она умолкла на полуслове с открытым от удивления ртом, потому что Джордж возник прямо перед ней, словно мате­риализовался. Не успела Эмми понять, что происходит, или запротестовать, как он, раздвинув ее ноги, прижался к ней, оперся коленями о край бассейна и поцеловал Эмми в губы. И Эмми ответила на его поцелуй. И немедленно почувство­вала давно забытую волну возбуждения, прокатившуюся по телу, какую испытывала в первые дни с Дунканом. Такого не было даже с австралийцем на Кюрасао — очень милое при­ключение, если считать его таковым, но она не смогла забыть­ся настолько, чтобы хоть на мгновение отключить постоянный внутренний монолог. Здесь же, с Джорджем, ее разум, как по волшебству, блаженно опустел за одним исключением: где-то в глубинах сознания мелькнула мысль, что ее ни­когда так не целовали.

Их полный нежности поцелуй длился всего несколько минут, как раз столько, чтобы Эмми полностью потеряла голову, затем Джордж обнял ее, прижался голым телом к ее груди, прикрытой футболкой, и прикусил нижнюю губу девушки зубами. Он стал целовать ее в шею, и на секунду всего на секунду — Эмми отвлеклась и подумала: «Господи прямо как в дешевых любовных романах». Но в следующее мгновение запрокинула от удовольствия голову, от нежно­сти не осталось и следа, и Эмми едва не взмолилась, чтобы Джордж целовал, не останавливаясь, чувствительную кожу ее шеи и плеч. Когда же она обхватила Джорджа ногами за талию и запустила пальцы в его волосы, он тяжело задышал и без всякого предупреждения приподнял Эмми и упал вме­сте с ней в воду.

Этого оказалось достаточно, чтобы вывести ее из меч­тательного состояния.

— Джордж! Боже мой! Я же одета. Что ты делаешь?

Он лишь прижался губами к ее рту. Эмми продолжала протестовать, пока он снова не применил этот прием с ее нижней губой. Поднимающийся от воды пар и необычное ощущение намокающей в горячей воде одежды — Эмми показалось, будто она тает. Плывет. Именно поэтому, хотя Эмми и заметила, когда Джордж стащил с нее промокшую насквозь футболку, она не полностью проконтролировала данное событие. Этим вечером, как и всегда, лифчика на ней не было — единственное преимущество девушек с маленьким размером груди, — поэтому оба сразу почувство­вали соприкосновение голой кожи, и в это мгновение Эмми удивилась, почему никогда не чувствовала так себя раньше. Если бы не эти чудесные эмоции, она ощутила бы себя униженной: прожив тридцать лет, Эмми так и не поняла, что такое по-настоящему заниматься любовью? Конечно, с тремя ее бывшими было весьма приятно, и только. Но ощущения, захватившие ее сейчас, не поддавались сравнению.

С данного момента Джордж перестал существовать сам по себе, вообще перестал существовать как личность. Он не был студентом-юристом, или парнем, играющим в трик­трак, или неизвестным, познакомившимся с ней несколь­ко минут назад, — всего лишь телом, с которым Эмми от­чаянно хотела соединиться. Когда он умело снял с нее брюки-капри и хлопчатобумажные танга, а затем, действуя одной рукой, поскольку другой держал голову Эмми, стя­нул собственные трусы, это показалось самым естественным делом в мире. Он извлек Эмми из воды и осторожно положил у края бассейна. Прохладная плитка и воздух принесли облегчение после всей этой жары. Эмми не при­шло в голову, что она лежит обнаженная на виду у неизве­стно какого числа жителей этого дома. Она ни на секунду не озаботилась состоянием своей области бикини или тем, как краснеет от возбуждения ее лицо (до густо-винного цвета), ее не волновало, насколько плоскими выглядят ее груди, когда она лежит на спине. Она думала лишь о том, как сильно хочет Джорджа, и, чувствуя его тело у своего бедра, придвинулась как можно ближе, но ему, похоже, нравилось ее дразнить. И только после показавшегося нескончаемым промежутка времени, в течение которого они обнимались, целовались и ласкали друг друга, из кармана его джинсов появился презерватив, Джордж вошел в нее, и Эмми поняла, что больше без этого не проживет.

 

 

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться: