Пусть к тридцати годам огромные сиськи отзовутся ей болью в пояснице

 

— Эмми, я повторяю вам это с вашего первого появле­ния в моем кабинете: у вас много времени.

— Все журналы там говорят совсем о другом! — возра­зила она, указывая на дверь. — Разве вы не обманываете, заявляя, что у меня полно времени, а затем набиваете приемную статьями, в которых говорится, что мои яичники увядают?

Доктор Ким вздохнула. Это была красивая азиатка, в свои сорок два года выглядевшая лет на пятнадцать моложе, но не это беспокоило Эмми. Хороший врач – при каждом визите Эмми (а иногда и между ними) она заверяла, что та по-прежнему в детородном возрасте, Ким родила трех прекрасных детей, двух мальчиков и девоч­ку, до своего тридцать первого дня рождения. Когда Эмми неоднократно спрашивала, как ей удалось сочетать мужа медицинскую школу, врачебную практику и троих детей в возрасте до пяти лет, работая при этом четыре дня в неделю и дежуря каждую третью ночь и каждые вторые выходные, доктор Ким лишь улыбалась, пожимала пле­чами и отвечала:

— Просто делаю это. Иногда это кажется невозмож­ным, но все всегда так или иначе устраивается.

Лежа с разведенными ногами на медицинском столе ровно за день до своего тридцатилетия, Эмми была полна решимости снова услышать ободряющую новость.

— Расскажите мне о вашей среднестатистической па­циентке, — начала Эмми, не обращая внимания на защи­щенный перчаткой палец доктора внутри себя. Чувствуя, что та берет мазок, Эмми затаила дыхание, чтобы не дер­нуться.

— Эмми! Сколько можно. Я уже сто раз вам рассказы­вала.

— Еще один не повредит.

Доктор Ким вынула палец и, стянув перчатку, вздох­нула.

— У меня около двухсот пятидесяти пациенток на этом участке. Средний возраст впервые рожающих женщин тридцать четыре года. Это, разумеется, означает, что...

— Куча их еще старше, — закончила Эмми.

— Совершенно верно. И хотя я не хочу создавать лож­ное представление — важно, чтобы вы понимали — это Верхий Ист-Сайд и, вероятно, единственное место в стране, если не в мире, где применимы данные показатели, — большинство из них не испытывает никаких трудностей.

 – Значит, беременных пациенток до тридцати лет нет? – настаивала Эмми.

Доктор Ким принялась ощупывать ее левую грудь уве­ренными круговыми движениями. Проделывая это, она со­средоточенно смотрела на стену. Закончив и со второй гру­дью, врач запахнула на Эмми халат и положила ладонь ей на руку.

— Всего несколько, — сказала она, озабоченно глядя на свою пациентку.

– Несколько! В прошлый раз вы говорили, что «прак­тически ни одной».

— Только очень молодые жены нескольких врачей-мормонов из Юты наблюдаются в медицинском центре Маунт-Синай.

Эмми испустила вздох облегчения.

— Вы по-прежнему довольны своими таблетками? — спросила доктор Ким, делая запись в карте Эмми.

— Вполне. — Эмми пожала плечами и села на столе, вынимая ноги из держателей. — Оказывают магическое действие.

Доктор Ким рассмеялась.

— В этом-то все и дело, да? Я оставлю вам новый ре­цепт на следующие полгода в регистратуре, хорошо? Ре­зультаты анализов мы перешлем вам в течение недели, но не предвижу никаких проблем. Все выглядит абсолютно здоровым. — Она отдала карту медсестре и, убедившись, что Эмми прикрыта, открыла дверь. — Увидимся через полгода. И, дорогая, пожалуйста, успокойтесь. Как ваш врач, уверяю, что вам совершенно не о чем беспокоиться.

«Легко тебе говорить, имея троих детей, — думала Эмми, вежливо улыбаясь и кивая. — И тебе, и Иззи, и всем остальным гинекологам с выводком детей или пока еще с огромными животами советовать мне не волноваться». Сестра должна была родить в любую минуту она уже переходила три дня от назначенной даты, — Но к огорчению Иззи, у нее не было ни единой потуги и шейка матки не раскрылась ни на сантиметр. Эмми нехотя согласилась дождаться, пока Иззи ляжет в больни­цу, а потом уже прыгать в самолет до Флориды (Иззи уверяла, что первые дети могут задержаться на неделю или даже две, и глупо мчаться к ней, пока не начнется), но она не могла не думать о неминуемой задержке в по­явлении на свет ее племянника.

Одевшись, Эмми вышла и села на четвертый марш­рут подземки до Юнион-сквер. Она хотела быстренько забежать домой и принять душ — что всегда считала не­обходимым после гинекологических обследований, — но, выйдя из метро на углу Четырнадцатой улицы и Бродвея, поймала себя на том, что шагает прямиком к дому Ли и Адрианы. Учитывая произошедший всего неделю назад разрыв Ли с Расселом и новые обязанности Адрианы, свя­занные с работой, Эмми надеялась, что хотя бы одна из подруг окажется дома — в мрачном настроении или за­валенная писаниной, или то и другое, но консьерж пока­чал головой.

— Хотя ушли они вместе, — посмотрел он на часы. — Приблизительно час назад.

Эмми отправила обеим одинаковое сообщение: «Како­го черта? Я у вас внизу. Где вы?» и почти одновременно получила ответы. Ли написала: «Хожу по магазинам с Ади к твоему тридцатилетию! Поговорим потом», Адриана ока­залась немного лаконичнее: «Если хочешь свой подарок, иди домой». Эмми со вздохом поблагодарила консьержа и, ежась от холода, поплелась по слякоти в сторону Пер­ри-стрит. Был сырой февральский вечер пятницы, и Эмми до смерти хотелось принять душ, но она заставила себя бродить почти два часа, чтобы не возвращаться в пустую квартиру, и останавливалась почти в каждом квартале вдоль Тринадцатой улицы: горячий кофе в «Грей дог» на Юниверсити-стрит, долгое умиленное любование щенка­ми, играющими в витрине «Мокрого носа», ненужный маникюр и парафиновый педикюр в «Силк Дей спа», где любезно взяли ее без записи. Какой смысл бежать домой только для того, чтобы сидеть там в одиночестве и с двенадцатым ударом часов распрощаться с третьим десятком? Она категорически отказалась от предложения подруг ус­троить веселый выход в свет, отвергая все варианты — от изысканного ужина в «Баббо» (хотя она умирала — хоте­ла отведать их мятной «пасты» с острым бараньим соусом) до ночи в «Калча клабе», как в старые добрые времена. Потребовалось несколько недель уговоров и убеждений, чтобы Эмми наконец согласилась выделить следующий день для какой-то загадочной деятельности, связанной с днем рождения. Адриана и Ли пообещали только, что ни­каких мужчин не будет, поэтому Эмми нехотя согласилась. Время в промежутке она планировала заполнить бутылкой вина и какой-нибудь качественной жалостью к себе. Воз­можно, если появится настоящий стимул, закажет в «Макс-деливери» кексы.

Добравшись до своего дома и дотащившись до пятого этажа, Эмми была мокрой с головы до пят: волосы — от холодного дождя, ноги — от слякоти, а гениталии — от щедрой порции медицинского снадобья. Ни поздравительных открыток в почтовом ящике, ни единого свертка в кори­доре у двери. Пусто! Она напомнила себе, что сегодня лишь канун дня рождения, и даже если ничего не придет, она всегда может с уверенностью рассчитывать на маму и Иззи. Она прямо у двери свалила промокшую одежду и прямиком бросилась в ванную. Как раз в тот момент, ког­да она намочила волосы, зазвонил сотовый. Потом зазво­нил городской телефон, а затем снова сотовый. Эмми с невольной надеждой подумала, что это Рафи каким-то об­разом выяснил ее номер и звонит с извинениями за свое свинское поведение. Маловероятно, конечно, чтобы он нашел и ее сотовый, и домашний, но кто знает? Он показался ей достаточно изобретательным, и из всех ее последних мужчин — романов — он единственный мог бы захо­теть разыскать ее. Джордж, без сомнения, перешел к сле­дующей студентке, и вряд ли она когда-нибудь получит весточку от Крокодила Данди.

Высушив волосы полотенцем и отступив к унитазу, чтобы открыть дверь, Эмми пересекла маленькую сту­дию и, опустившись на колени, достала из-под кровати магазинный пакет. Аккуратно развязала толстую витую шелковую ленту, скреплявшую ручки, и осторожно вы­нула завернутый в папиросную бумагу сверток. Затем, потеряв всякое терпение, разорвала наклейку из фоль­ги с монограммой, скомкала папиросную бумагу и запус­тила руки в плюшевые складки самой дорогой вещи из тех, которыми когда-либо владела. Назвать это халатом — зна­чило обидеть роскошную мягкость сложенного вчетверо кашемира, густо-шоколадный цвет и элегантно-простую монограмму «Э». Халаты служили, чтобы прикрыть фла­нелевую пижаму или сохранить пристойный вид, идя от шкафчика с одеждой до бассейна. Но это? Это предна­значалось для того, чтобы сексуально задрапировать каж­дый изгиб тела (или в случае с Эмми опытной рукой под­черкнуть немногие имеющиеся изгибы), почувствовать легкость шелка и тепло пуха. При ходьбе он слегка ка­сался пола, а пояс-кулиска на талии заставлял почувство­вать себя моделью. Эмми немедленно затопила волна облегчения. Она не ошиблась. Пару недель назад она увидела его в витрине самого дорогого в Сохо салона бе­лья, в заведении, где за три дюйма ткани ты отдавал не меньше нескольких сотен долларов. Каждый бюстгаль­тер, каждые трусики, каждая пара чулок были дороже любого платья Эмми, поэтому халат и... ну... отхватил та­кой здоровый кусок от ее ежемесячного дохода, что она предпочитала об этом не вспоминать. Как у нее вообще хватило духу войти в тот магазин? Все вспоминалось словно в тумане. Эмми лишь помнила, как хорошо она выглядела в этом халате в примерочной салона, отделан­ной плюшем, с тяжелыми вышитыми шторами, — губы поджаты, правое бедро сексуально выставлено в предоставленных туфлях на высоченных каблуках. Один взгляд в зеркало этим вечером подтвердил — ничто не изменилось за те недели, что халат пролежал под кроватью, девственно нетронутый и неразвернутый, дожидаясь дня рождения. Стоя перед зеркалом, Эмми зачесала влажные волосы в шикарный шиньон и накусала губы, чтобы они припухли. Потом достала новый ягодный блеск для губ и нало­жила немного на щеки. «Неплохо, — с радостным удив­лением подумала она. — Совсем неплохо для тридцати лет». Затем, насладившись спонтанным изменением об­раза и почувствовав волчий голод, сунула ноги в уютные тапки из овчины, потуже затянула на талии пояс своей кашемировой мечты и отправилась на кухню готовить себе суп.

Не успела она включить электроплитку, как снова за­звонил городской телефон.

Частный вызов. Она недоуменно хмыкнула.

— Алло? — ответила Эмми, зажав телефон плечом и открывая попутно банку куриного супа с лапшой.

— Эм? Это я.

Сколько месяцев ни прошло, Дункан, видимо, все­гда будет произносить: «Это я», а Эмми — точно знать, кто говорит. В ее мозгу промелькнул миллион мыслей. Он зво­нит, чтобы поздравить ее с днем рождения... значит, помнит день ее рождения... следовательно, думал о ней... И таким образом, возможно, не думал о своей инструкторше... если только, о Боже, он не звонит, чтобы сообщить ей новость... новость, имеющую прямое отношение к инструкторше... ко­торую она не готова услышать ни сегодня, никогда.

Она чуть не положила трубку, но что-то ее удержало. Если она сейчас что-нибудь не скажет, то задаст вопрос о его помолвке, поэтому из чисто защитных соображений Эмми спросила первое, что пришло ей в голову:

— Когда это ты сделал свой номер частным?

Он засмеялся. Веселый-но-не-совсем-влюбленный смех Дункана.

— Мы не разговаривали много месяцев, и это все, что ты можешь сказать?

— А ты рассчитывал на что-то другое?

— Нет, думаю, нет. Послушай, я знаю, что ты дома и все такое, и хотел бы подняться к тебе.

— Подняться? Ко мне в квартиру? Ты здесь?

— Да, я тут уже... э-э... некоторое время. В копироваль­ном салоне через дорогу, дожидался, когда ты придешь до­мой. Они уже странно на меня посматривают, поэтому я был бы не против подняться к тебе на минутку.

— Значит, ты сидел и следил за моей квартирой?

Как странно узнать о чем-то столь жутком и одновре­менно лестном.

Дункан снова засмеялся:

— Ну да, я уже звонил несколько раз, сразу как ты во­шла, но ты не ответила. Обещаю, я ненадолго. Я только хо­тел тебя повидать.

Значит, он обручился. Вот задница! Вероятно, думает, что поступает благородно, проделав весь этот путь, чтобы сообщить ей лично. И накануне ее дня рождения, о котором, она готова была поспорить на что угодно, он совер­шенно забыл. Что до нее, он может взять свое желание по­видаться и засунуть его куда подальше, и Эмми без колебаний так ему и сказала.

— Эмми, подожди, не вешай трубку. Все не так. Я просто...

— Я до смерти устала слышать, что ты хочешь и чего не хочешь, Дункан. По правде говоря, без тебя моя жизнь была в тысячу раз лучше, поэтому почему бы тебе не побе­жать домой к своей маленькой подружке из группы под­держки и сделать несчастной ее. А я скажу тебе вот что: мне это неинтересно.

Она бросила телефонную трубку на аппарат и почув­ствовала громадное удовлетворение, немедленно сменив­шееся громадной волной паники. Что она натворила?

Не прошло и тридцати секунд, как послышался стук в дверь.

— Эмми? Я точно знаю, что ты там. Пожалуйста, от­крой. Всего на одну минуту, клянусь.

Эмми знала, что должна быть крайне зла: ведь он вос­пользовался ключом, который так и не удосужился вер­нуть, но часть ее сгорала от любопытства: что могло быть такого важного, чтобы Дункан — мистер Воплощенное Безразличие — прибегнул к полномасштабной слежке? Отчасти она испытывала и облегчение: Дункан, которого она знала, никогда не приложил бы столько усилий лишь для того, чтобы сообщить о своей помолвке.

Не потрудившись даже сбросить меховые тапки, Эмми открыла дверь и прислонилась к косяку.

— Что? — без улыбки спросила она. — Что такого важ­ного?

Запыхавшийся после подъема на пятый этаж, но значи­тельно меньше, чем обычно — в те три или четыре раза за пять лет, что соизволил прийти к ней, если быть точной, — он выглядел чертовски привлекательно, и Эмми подумала, что положительные изменения (похудевшее лицо, отсут­ствие смертельной бледности, отличная стрижка, скрывав­шая небольшую лысинку) были результатом напряженной работы инструкторши, а не его собственной.

— Могу я войти? — спросил он с одной из своих фир­менных улыбок — где-то между флиртом и скукой.

Эмми посторонилась и махнула рукой в сторону ком­наты, постаравшись, чтобы Дункан увидел высшую сте­пень безразличия, написанную на ее лице.

Две секунды ушло на возню с замком, и когда Эмми наконец повернулась к Дункану, тот смотрел на нее без­застенчиво оценивающим взглядом. Граничащим с пре­клонением, если быть честной. И, возможно, впервые в его присутствии Эмми нисколько не стыдилась своей внешности.

— Господи, Эм, ты прекрасно выглядишь, — сказал с искренностью, на которую она не считала его способным.

Эмми посмотрела на свой халат, вспомнила о небольшом макияже после душа и от души возблагодарила небеса, что он не увидел ее получасом раньше.

— Спасибо.

Его взгляд продолжал скользить вверх и вниз по ее фигуре, одобрительно задерживаясь на каждом дюйме.

— Нет, действительно прекрасно, по-настоящему пре­красно. Ты никогда так хорошо не выглядела. Чем бы ты ни занималась, это определенно идет тебе на пользу, – сказал он без тени иронии.

«О, ты хочешь сказать, трахаясь до потери сознания буквально с каждым привлекательным встречным? Поку­пая сексуальное белье? Отказываясь ненавидеть свое тело только потому, что его ненавидел ты? Да, как это ни шоки­рует, но дела идут хорошо».

— Спасибо, Дункан, — только и сказала она.

Он окинул взглядом квартиру и спросил:

— А где Отис? Он наконец-то...

— Ха! Если бы. Хотя, думаю, это следующее после са­мого лучшего.

Дункан вопросительно на нее посмотрел.

— Адриана присматривала за ним во время моей по­следней рабочей поездки — с очень большой, недосказать, неохотой — и целыми днями жаловалась. Затем, как гром среди ясного неба, я возвращаюсь домой, звоню ей, чтобы забрать попугая и вручить ей бутылку вина за сто долла­ров — спасибо, мол, и извини, — а она говорит, что тот может пожить у нее.

— Пожить у нее?

— Да! Ты представляешь? Она сказала, что они подру­жились. Что я недооценивала Отиса, а она возродила его для новой жизни.

–  И что ты ответила?

– Ты еще спрашиваешь? Сказала, что она абсолютно права, я его недооценивала, и наверное, мы с ним никогда не подружимся. Что если она пока не хочет с ним расставаться, я, вероятно, найду в себе силы позволить это. Все случилось два месяца назад. Я разговаривала с ней сегодня утром, и они как раз направлялись в «птичкино спа» — это слова, не мои. Я затаила дыхание и помолилась, чтобы это не оказалось сном.

Дункан снял пальто и бросил его на стул. Он был в кос­тюме, пришел сюда прямо с работы. С собой он принес про­стой коричневый пакет, и Эмми невольно спросила себя, не подарок ли это ко дню рождения.

— Вот, я кое-что тебе принес, — сказал Дункан, уви­дев, что она смотрит на пакет.

— Правда?

В ее голосе прозвучало больше надежды, чем ей бы хо­телось. Объемистый пакет оказался тяжелым, когда Дун­кан передал его Эмми, и она решила, что это, наверное, фотоальбом. Возможно, фотопутеводитель по известным отелям или тур по одному из Карибских островов, кото­рые они посетили за время редких отпусков Дункана.

Эмми с воодушевлением открыла пакет и пережила мгновенный шок, обнаружив там всего лишь рулон бума­ги для принтера.

Заметив изумление на ее лице, Дункан пожал пле­чами.

— Я сидел в этом проклятом салоне больше часа. Мне пришлось что-нибудь купить.

Она пробормотала в ответ нечто нечленораздельное.

Значит, он не помнил о дне ее рождения, не принес по­дарок по своему выбору. Это не должно было бы ни уди­вить, ни разочаровать, но почему-то и удивило, и разоча­ровало.

— Ну, тебе, наверное, интересно, зачем я пришел... — Он умолк, но и Эмми молчала.     

— Я знаю, вся эта ситуация с Брианной была нелегкой для нас обоих, но она... э-э теперь закончилась, и я надеюсь, что мы могли бы... э-э… пробовать начать сначала.

Так. Вот оно. Эмми была настолько поражена, что пришлось ухватиться за кухонный стол. Она не знала, что сказать. Он только что сделал три совершенно независимых,

однако в равной мере шокирующих заявления в одном ­предложении. Во-первых, драматический финал их пятилетних отношений, связанный с его изменой с тренершей по фитнесу, которую купила ему Эмми, назвал «ситуацией» – не говоря уж об отвратительном маленьком дополнении, что ему это тоже нелегко. Затем последовало небрежное заяв­ление, будто означенная «ситуация» закончилась — подроб­ность, о которой Эмми, видимо, предполагал он, знала, по­скольку, как же она может не следить за мелочами его жиз­ни? И последняя, самая крупная: Дункан сидит в ее квартире холодным февральским вечером, хотя при других обстоя­тельствах должен бы встречаться со своими друзьями, и, нервничая, предлагает «начать сначала». Эмми знала, что склонна к преувеличениям и полетам фантазии — и, разу­меется, требовалось дальнейшее подтверждение, — но, по­хоже, он действительно предлагает им воссоединиться.

У нее был к нему миллион, триллион вопросов (Из-за чего они расстались? Чья это была инициатива? И — самый важный — почему он захотел вернуться к ней?), но Эмми отказалась доставить ему такое удовольствие. Вместо этого она скрестила на груди руки и уставилась на Дункана.

— Ты ничего не хочешь сказать? — спросил он и при­нялся обгрызать кутикулу на указательном пальце. «Но­мер восемьсот восемнадцатый из того, почему я не ску­чаю», — подумала Эмми.

— У меня сегодня нет настроения разговаривать, — ровно проговорила Эмми, глядя на Дункана.

Он вздохнул, словно намекая, что все это очень сложно.

– Эм, послушай, я идиот, хорошо? Я знаю, что все ис­поганил, и хочу исправить дело. Вся эта история с Брианной – случайность, ухаб на дороге, совершенно ничего не значащий эпизод, которого вообще не должно было быть. Ты и я — мы созданы друг для друга. И оба это знаем. Так что скажешь? Я стою перед тобой со шляпой в руке, — при этих словах он снял воображаемую шляпу и протянул ее к Эмми, — умоляя тебя вернуться.

Он подошел к ней, обнял за плечи и легко поцеловал в губы. Эмми позволила поцеловать себя и насладилась при­вычным покоем. Дункан отстранился и, нежно отводя на­зад волосы Эмми, посмотрел ей в глаза:

–  Ну? Что ты скажешь?

Она ждала этого момента десять месяцев, и вот он на­стал, и она чувствует всю невероятность происходящего, как и предвидела. Эмми ответила на его взгляд сладчайшей улыбкой.

— Что я скажу? — с напускной скромностью кокетли­во переспросила она. — Скажу, что собираюсь сделать себе самый лучший в мире подарок на свое тридцатилетие — прямо здесь, прямо сейчас и в самый последний раз: ка­тись к черту из моей квартиры. Вот что я скажу.

 

— Ты этого не сделала! — заверещала Адриана, всплес­нув руками.

– Сделала, — улыбаясь до ушей, заверила Эмми.

— Нет!

— Да. И словами не передать, как хорошо себя чув­ствую.

Адриана обняла Эмми и притянула к себе, насколько позволял их крохотный столик. Они сидели в «Чайной чаш­ке Алисы» в Верхнем Ист-Сайде, до предела забитой сот­нями женщин, наверное, всех мыслимых возрастов, и пе­реживали момент торжества Эмми. — Ты поступила со­вершенно правильно.

— В общем, да! — согласилась та. — Даже не думай, что я в этом сомневаюсь. Ты можешь поверить, что этот негодяй имел наглость заявиться ко мне накануне моего

тридцатилетия и просить принять его обратно даже не извинившись? Он отвратителен. 

— Всегда был. — Адриана кивала, пока не заметила что Эмми как-то странно на нее смотрит. — О, милая, я ничего такого не хотела сказать. Только согласилась, что в этот

раз его действия были особенно омерзительными. – Господи Боже, как же чувствительна эта девушка!

К их столику подошла бойкая очаровательная офици­антка:

— Отмечаем сегодня что-то особенное, дамы?

Эмми фыркнула.

— Что нас выдало? «Гусиные лапки» в уголках глаз или то, что три неокольцованных чуда попивают дневной чай, как будут делать это и в пятьдесят лет?

— Три неокольцованных чуда? Это что-то новенькое. — Адриана закатила глаза и посмотрела на Ли, которая сидела с каменным лицом, засунув под себя левую руку. Адриане стало нехорошо — Эмми, должно быть, не знает, что нака­нуне вечером Ли вернула Расселу кольцо.

— Здорово, правда? Я только что это придумала. Но кольца для чудес нам и не нужны... ха! Я и не собиралась каламбурить! — похвасталась Эмми.

— Простите, я просто подумала...

Официантка кашлянула и опустила глаза.

Вмешалась Адриана:

— Вообще-то мы действительно отмечаем... ее тридца­тилетие. И как видите, не сдаемся.

— Тридцатилетие? Серьезно? Вы отлично выгляди­те для своих тридцати! — восхищенно воскликнула де­вушка. Самой ей было не больше двадцати четырех. Могу только надеяться, что в этом возрасте буду выгля­деть так же.

К счастью, в разговор вмешалась Ли, прежде чем Эмми успела сказать какую-нибудь гадость, и подхватила:

— Да, действительно отлично, правда? Мы готовы сде­лать заказ.

Официантка с улыбкой приняла заказ и бодро удалилась, убежденная, что кого-то осчастливила.

 – Стерва, — прошипела Эмми. — Пусть к тридцати годам ее огромные сиськи отзовутся ей болью в пояснице.

Адриана хлопнула ладонью по столу:

— Ты видела, что с ней сделало солнце? Я тебя умоляю! Когда этой девице исполнится тридцать, она будет похо­жа на кожаный мешок. Ее сиськи станут наименьшей из проблем.

— Не знаю, куда смотрели вы, а я не могла оторвать глаз от ее волос, — сказала Ли.

— От ее волос? А что у нее не так с волосами? — спро­сила Эмми.

— Ну, сейчас-то все в порядке, но они наверняка поре­деют. Я точно не хотела бы подойти к тридцати годам с за­лысинами и просвечивающей макушкой.

Подруги рассмеялись.

— Да, конечно, ты права... Это давно уже должно было произойти, — заметила Эмми, возобновляя разговор с того места, на котором их прервала злополучная официантка. — Просто удивительно, как все разворачивалось, понимае­те? Я мечтаю о возвращении Дункана и его словах о не­умирающей любви ко мне, представляя, как мы бежим навстречу закату и он сознает, какую ужасную ошибку совершил, а в тот самый момент, когда именно это и слу­чилось, мне хотелось только, чтобы его переехал автобус. Это нормально?

— Абсолютно, — успокоила ее Адриана. — Как ты ду­маешь, Ли?

Адриана уже пыталась вовлечь подругу в разговор, но та почти не говорила, просто сидела с рассеянной улыбкой.

— Определенно, — поддержала на сей раз Ли. — Наша малышка растет! Мне кажется...

Звонок сотового телефона прервал ее на полуслове.

Под взглядом Адрианы она достала телефон из сумки, посмотрела, кто звонит, и сбросила вызов.

— Опять Джесс? — спросила Адриана.

Ли кивнула.

— Пора бы ему уже понять. Я не ответила ни на один его звонок с тех пор, как он вернулся из Индонезии.

— Да, querida? И что же он должен был понять?

Так грубо вести себя с подругой она, разумеется, не могла, но Адриана пришла в сильное возбуждение, когда Эмми позвонила с новостями о романе Ли и последовав­шем разрыве с Расселом. Не то чтобы она не любила Рас­села — Рассела обожали все. Но Ли она любила больше и хотела для нее самого лучшего. И вдруг роман? С жена­тым мужчиной? Который к тому же знаменит, непостоя­нен и совершенно ей не подходит. Это был до удивления неожиданный шаг в нужном направлении. Если бы толь­ко Ли тоже так считала...

— Что произошедшее между нами было ошибкой, свя­зью на одну ночь, которая случилась несколько месяцев назад, и нам совсем не нужно об этом говорить. Не понимаю, зачем он все усложняет.

Эмми засмеялась:

— Дорогая, нельзя же винить за это парня. Он знает, что ты порвала с Расселом?

Ли вскинула голову.

— Конечно, нет, — отрезала она. — Наши с Расселом проблемы не имеют никакого отношения к Джессу.

Адриана фыркнула. Эта девица бредит! Когда она на­конец признает, что безумно влюблена не в того парня? Адриана начала обдумывать свою следующую колонку: если ее абсолютно нормальная и разумная подруга может быть так слепа, что говорить о других женщинах? Возмож­но, она озаглавит ее «Бредовые мысли: Учебник для начи­нающих». Или так: «Почему я упорно лгу самой себе». Да, вполне сгодится.

Ли сердито на нее посмотрела.

— Что?

— Ты действительно в это веришь, querida?

— Да, действительно верю. Потому что это правда! У нас с Расселом, — здесь она остановилась, подыскивая вер­ные слова, — были сложности еще задолго до моего знакомства с Джессом. Я могла бы признать — могла бы, — что история с Джессом позволила мне увидеть истинную ситуацию с Расселом, но даже это натяжка. Я переспала с Джессом, потому что чувствовала себя одинокой и, веро­ятно, немного напуганной нашими с Расселом отношени­ями. Это была ошибка во время особенно непростого пе­риода в моей жизни. Ни больше ни меньше.

Эмми и Адриана обменялись взглядами.

— Что? Чего вы переглядываетесь?

Адриана обрадовалась, когда Эмми взяла инициативу в свои руки, применив свой самый успокаивающий тон и дипломатичный подбор слов.

— Мы не говорим, что ты не считаешь это правдой, но... ну... является ли это правдой и для Джесса?

— Не нужен никакой психоаналитик, чтобы увидеть — ты выглядишь в тысячу раз спокойней, чем обычно, — вста­вила Адриана.

Ли закатила глаза:

— Послушайте, вы обе, вы знаете, что я люблю вас, но это становится просто смешно! Несмотря на то что я чув­ствую — чувствовала — к Джессу, вы упускаете одну очень важную деталь. Прислушайтесь, ладно? Джесс. Чэпмен. Женат. Женат, в смысле — на всю жизнь связан с другой женщиной. Женат, в смысле — если он спит со мной, то становится лжецом и изменником, к отношениям с кото­рым мои лучшие подруги не должны меня подталкивать. Женат, в смысле...

Адриана подняла руку. Ничто не нагоняло на нее та­кую скуку, как пуританские проповеди Ли.

— Хорошо, хорошо, мы поняли, — сказала она.

С подносом еды подошел другой официант, на сей раз мужчина.

— О, не может быть! Надеюсь, мы не напугали вашу коллегу, — огорчилась Эмми. — Мы просто немного по-вредничали.

Официант странно на нее посмотрел и начал объявлять заказы.

— Лапсанг сушонг салат с копченой куриной грудкой с соусом? — Поставил все это перед Ли. — И два «Безум­ных шляпника» со сконами и сандвичами, как просили. Ваш чай сейчас принесут. Желаете что-нибудь еще, дамы?

— Муж? Ребенок? Какая-нибудь жизнь? — спросила Эмми. — Что-нибудь из этого есть в меню?

Официант медленно попятился от их столика, словно Эмми была диким животным.

— Я... э... еще вернусь. Приятного аппетита, — промям­лил он, стремительно исчезая.

— Боже, Эмми, возьми себя в руки. Ты пугаешь лю­дей, — предостерегла Адриана, хотя втайне находила эпи­зод весьма занятным.

Эмми вздохнула.

— Что еще нового?

— В последнюю неделю я много думала, — сообщила Ли, глядя через стол на подруг.

Адриане это показалось зловещим. «Думала» у Ли все­гда оборачивалось решением, делавшим ее еще несчаст­нее. Адриана приготовилась к предложению, которое на­верняка начнется со слов «Думаю, мне следует...»

— Думаю, мне следует вернуться в школу, — тихо про­изнесла Ли.

— Что?! — воскликнула Адриана. — Зачем тебе это надо?

Ли улыбнулась и пояснила:

— Потому что я всегда этого хотела.

— Да? — удивилась Эмми.

Ли кивнула.

— На магистра изящных искусств по литературному мастерству. Я хотела пойти туда сразу после окончания помните? — но отец раздобыл для меня место в «Брук Харрис» и без конца говорил, что хорошему редактору — или писателю, если уж на то пошло, — никакие степени не нуж­ны и самое лучшее, что я могу сделать для своей карье­ры, — это начать ее. — Она с горечью засмеялась. — Мы оба не подумали, что это совсем не та карьера, которая мне нужна.

— Но, Ли, дорогая, у тебя же так хорошо получается! Ты в двух шагах от повышения, работая с таким извест­ным автором бестселлеров...

— Работала. Прошедшее время, — перебила Ли.

Адриана вздохнула. До какого же мелодраматизма ска­тывается временами ее подруга!

— То, что вы занимались сексом, совсем не означает, будто ты не можешь его редактировать. Если бы все отка­зались работать с теми, с кем спят, мировая экономика остановилась бы.

— Я согласна, — сказала Ли. — Вероятно, мы смогли бы через это перешагнуть. И видит Бог, Генри все равно, лишь бы рукопись была сдана в срок. Я имела в виду прошедшее время, поскольку я уже уволилась. Вчера.

— Прекрати! — заорала Эмми. Группа туристов сред­него возраста обернулась на них. — Ты шутишь, — про­шептала она.

— И как это ты не сказала мне вчера, когда мы ходили по магазинам? — спросила Адриана, хватая Ли за руку. — Ты просто забыла об этом упомянуть?

— Мне нужно было время переварить это. Я сказала Генри, что никуда не спешу и останусь столько, сколько требуется для безболезненной передачи рукописи, но точ­но ухожу.

— Боже мой! — выдохнула Эмми.

— И как он это воспринял? — спросила Адриана. Она поневоле немного расстроилась из-за того, что Ли ее об­ставила. Ведь и она приготовилась объявить волнующую новость.

— Он был очень удивлен. Сказал, что к нему уже несколь­ко недель поступают непонятные звонки от Джесса, кото­рый все время говорит, будто сделал что-то... он не называ­ет... но это, вероятно, причинило мне неудобство, и целиком его вина, и никогда больше не повторится. По-видимому, он умолял Генри не передавать его другому редактору.

— Что ж, мило с его стороны. Думаешь, Генри не зна­ет? — спросила Эмми.

— Нет. Он, похоже, считает, что Джесс меня домогал­ся, мне это не понравилось и я зачудила. Думает, поэтому я больше и не хочу с ним работать, и даже пытался убе­дить меня, что попадающийся время от времени автор-извращенец — это часть сделки, издержки профессии и все такое. — Ли печально засмеялась и сделала глоток чая. — Интересно, что бы он подумал, если бы узнал, как я прак­тически затащила Джесса в постель?

— Querida, не могу поверить, что ты бросила работу! Что же ты собираешься делать дальше?

— А вот угадай! Впервые в жизни я в неведении. — Ли налила себе чаю с не слишком озабоченным видом. — Я хочу сделать небольшую паузу, не хвататься за первое попавшееся, может, попутешествовать немного, прежде чем, будем надеяться, приступлю к занятиям этой осенью. Я еще не все продумала, но мне, вероятно, придется продать свою квартиру и — она на мгновение умолкла и поверну­лась к Эмми — найти компаньонку. Я не давлю, Эм, кля­нусь, но знаю, как ты ненавидишь свое жилье и постоянно говоришь о желании переехать, поэтому сейчас мне ответ не нужен, но, может, мы могли бы поселиться вместе в какой-нибудь уютной квартирке с двумя спальнями?

Ли все портила! У Адрианы был целый план. Ей так не терпелось поведать о нем Эмми, и теперь Ли все портила. Она попыталась вмешаться:

— А что я скажу! У меня есть одна...

— Боже мой, ты шутишь? — чуть не завизжала Эмми. – Я с радостью. С радостью, с радостью, с радостью. Я уже видеть не могу эту проклятую студию. Я перееду куда угодно. Куда угодно! Мое единственное требование — духовка. И плита. Это же выполнимо? Скажи только слово.

— Идет! — ответила Ли. — Давай начнем искать прямо сейчас. Я готова переехать, как только продам квартиру.

— Алло-о-о-о? Вы двое, слышите меня? Алло! — чуть бо­лее сварливо, чем собиралась, сказала Адриана. — У меня есть одна новость, которая может заинтересовать вас обеих.

Девушки выжидательно повернулись к ней.

— Нет, ничего еще не решено окончательно... и мне, наверное, не нужно бы и говорить... но я скорей всего пе­реезжаю в Лос-Анджелес.

Это заставило их замолчать. Приятно было видеть, как ахнула Ли, а у Эмми открылся рот. «И на что только при­ходится идти девушке, чтобы привлечь к себе немного внимания», — подумала Адриана.

— Что?

— Почему?

— Это из-за Тоби?

— Ты к нему переезжаешь?

— А твои родители знают?

— Это точно?

— Вы женитесь?

Совершенно восхитительно, лучше, чем она надеялась. Адриана театрально вздохнула:

— Ладно, ладно, я расскажу вам все. Только успокой­тесь.

Под этими словами она, конечно, подразумевала: «Про­должайте сыпать вопросами, мне это нравится!» По счас­тью, подруги повиновались, и Адриана наслаждалась их любопытством, пока ей не пришлось произнести слова, ко­торые, как она считала, никогда не слетят с ее уст, слова, наполнившие ее такой гордостью и таким волнением, ка­ких она даже и вообразить себе не могла.

— Мне предложили работу, и я готова согласиться, — сказала она и откинулась на спинку стула, упиваясь реак­цией подруг. Какое наслаждение — обрушить волнующую новость на ничего не подозревающих людей. Как еще можно привлечь их внимание?

— Что, прости? — озадаченно переспросила Ли.

— А что конкретно ты имеешь в виду под словом «работа»? — смущенно поинтересовалась Эмми.

— Ой, ну ладно! А что, по-вашему, я имею в виду?

Это переходит всякие границы! Неужели так уж невоз­можно представить ее работающей только потому, что она никогда не делала этого раньше? Я вас умоляю. Весь мир работает; она уверена, что тоже справится.

— Ладно, Ади, не заставляй себя упрашивать. Выкла­дывай, — сказала Ли, наклоняясь к ней через стол.

Адриана сделала глубокий драматический вдох. Може­те убить ее за желание получить от этого удовольствие! Не каждый день Адриану де Соза воспринимают серьезно.

— Значит, так, даю вам подсказку. Вы уже знаете о ко­лонке в «Мари Клер»?

Девушки кивнули.

— Так вот, на днях мы ужинали с кем-то из коллег Тоби по «Парамаунту». Он хвастался растущим успехом моей колонки — вы бы его видели, просто душка, — и одна из женщин, какой-то там продюсер, вдруг прояви­ла интерес. Стала расспрашивать обо мне, о колонке, как «Мари Клер» меня нашел, когда выходит первый мате­риал... и миллион других вопросов. Я вообще-то подума­ла, что она делает это из вежливости, но на следующий день она позвонила и предложила — вы готовы? — пре­вратить мои идеи в фильм!

— О Господи, — прошептала Эмми.

Ли, казалось, онемела.

— Не может быть. Не может!

Адриана кивнула со счастливым видом:

— Может, может, может! Я послала ей по е-мейлу ма­териалы, которые давала в «Мари Клер», и она перезво­нила мне в тот же день. Сказала, что хочет опередить всех остальных и начать работать над фильмом до того, как пер­вая колонка выйдет и, по ее словам, «неизбежно станет фе­номеном». Она назвала меня новой Кэндес Бушнелл.

— Иди ты! — в один голос воскликнули подруги.

— На полном серьезе.

Ли еще больше наклонилась к ней, почти уткнулась в лицо Адрианы:

— И что же это значит? Что ты будешь для нее делать?

— Я и сама пока не до конца понимаю, но Тоби сказал, что первый шаг — найти агента... он рекомендует кого-то стоящего... а затем они от моего имени составят консультационный контракт. У продюсера договор с «Парамаунт» и трейлер на студии, и она собирается дать мне специали­ста для работы над сценарием. Если все получится, я пере­еду в ближайшие два месяца.

Она не сказала своим подругам, что продюсер была со­гласна на ее работу из Нью-Йорка — даже ожидала этого, — а решение перебраться в Лос-Анджелес целиком принадле­жало Адриане. Она жила в Нью-Йорке со дня окончания кол­леджа и знала, что рано или поздно сюда вернется. Если она сейчас не попробует пожить где-то в другом месте, этого, возможно, уже никогда не случится. Кроме того, идея за­браться подальше от родителей и их сковывающих ограни­чений была необыкновенно привлекательна.

— Адриана, это невероятно! Невероятно! Поздрав­ляю! — Ли встала и обняла подругу.

— Эй, что случилось? — спросила Адриана, глядя на Эмми, у которой выступили на глазах слезы.

— Прости, — хлюпнула та носом. — Я правда так счаст­лива за тебя. Просто не могу поверить, что ты уезжаешь.

— Querida! Ты же первая уезжала, забыла? В кулинар­ную школу в Калифорнии. Как будто на Восточном побере­жье нет хороших школ. Но ты вернулась, вернусь и я. И по­том, у меня есть кое-что для улучшения твоего настроения.

— И что же? — Эмми спросила с раздражением, как Упрямый любопытствующий ребенок.

— Думаю, тебе это очень, очень понравится.

— Что? Говори же!

— Ну, мне было интересно, захочешь ли ты жить в моей квартире в мое отсутствие. И, — тут она сделала драмати­ческую паузу и повернулась к Ли, — ты тоже, querida. Я не знала о вашем желании жить вместе, но что может быть идеальнее моей квартиры? Я переговорила с родителями и они в восторге, что там поселится Эмми, и я уверена, им еще больше понравится, если вы будете вдвоем. Бесплат­но, разумеется, лишь с двумя условиями: раз в неделю вам придется пересылать родителям их почту, где бы они ни находились, и мириться с их периодическими визитами в Нью-Йорк. Очень редкими, поскольку меня здесь не бу­дет. Что вы думаете?

— Ну, даже и не знаю, — сказала Ли. — Лично мне эта сделка не катит.

— Да, серьезно. Очень плохая сделка. Бесплатная квар­тира с тремя спальнями, единственная обязанность — раз в неделю сходить на почту. Боже, Адриана, да как ты мог­ла предложить такое?

— Умоляю, querida! На почту? Фу! У нас договор с Ю-пи-эс: они приезжают на квартиру, забирают сверток с по­чтой, упаковывают и отправляют. Тебе придется только вы­нимать ее из почтового ящика в вестибюле.

Ли хлопнула ладонями по столу:

— Господи, я только что поняла. Пентхаус означает верхний этаж.

— Это же очевидно, Ли, — заметила Адриана.

– А верхний этаж означает, что никакого топота сверху! Господи Боже! — засмеялась она сквозь слезы. — По-мо­ему, никогда в жизни я еще так не волновалась!

Эмми театральным жестом воздела руки и уставилась в потолок.

— Пентхаус, мы идем!

— А ты, Адриана? — спросила Ли. — Где, моя дорогая, устроишься ты, пока мы с Эмми будем спать в блаженной тишине, не нарушаемой топотом? Неужели в твоем ближай­шем будущем я чувствую некое совместное проживание?

Адриана улыбнулась. Это, пожалуй, лучшая часть.

— Ну, Тоби таки предложил мне переехать к нему, — сказала она под аплодисменты девушек, — а поскольку у нас очень хорошие отношения — даже удивительно хоро­шие, —  мне кажется, нет причин портить дело. — Она умолкла, потягивая чай и притворяясь, будто что-то обду­мывает. — Поэтому... на деньги от консультационного про­екта и за колонки я собираюсь снять собственную квар­тирку в Венис-Бич. Просто маленькая студия как можно ближе к пляжу. Рядом с фермерским рынком, по-моему.

Эмми повернулась к Ли и вздохнула.

— Ли, ты можешь поверить? Наша малышка растет. Все делает самостоятельно!

Адриана знаком призвала их к тишине:

— Не так быстро, querida. Я еще хочу попросить тебя об одном одолжении, и о большом.

И почувствовала, с каким напряжением ждет согласия Эмми.

Та с любопытством на нее уставилась:

— О большом одолжении? Больше, чем пентхаус? Да­вай, Ади.

— Я надеюсь, ты позволишь мне... э-э... взять на этот год Отиса. О, Эмми, я знаю, он твой, и понимаю, какое это бе­зумие — тащить беднягу через всю страну, но за последние несколько недель мы так подружились. Каким-то странным образом — и, пожалуйста, не смейтесь надо мной — он ка­жется мне моим счастливым талисманом. С его появлени­ем в моей жизни все встало на свои места. Ты не будешь против?

Адриана знала, Эмми возражать не станет — более того, придет в экстаз от желания подруги оставить у себя попугая, — но от нее, Адрианы, не убудет, если она позво­лит Эмми думать, будто та делает ей большое одолжение, верно же? Маленький подарок лучшей подруге.

Эмми хмыкнула, делая вид, что размышляет.

— Полагаю, это возможно. В смысле, кто я такая, что­бы отнимать чей-то талисман? Если хочешь забрать Отиса с собой, тогда он, конечно, твой.

— За Отиса, — сказала Ли, поднимая свою чашку.

— За Эмми и ее день рождения. Бессмертными словами нашей официантки — пусть каждый выглядит в тридцать лет так же хорошо! — кивнула Адриана, следуя ее примеру.

Эмми чокнулась с подругами:

— За три неокольцованных чуда. Желаю, чтобы в бли­жайшие тридцать лет мы оставались такими же чудесны­ми, но, если повезет, не такими неокольцованными.

— Пью за это! — сказала Ли.

— Я тоже, — поддакнула Адриана, с волнением думая о будущем. — Будьте здоровы, queridas. За нас.

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться: