Что об этом думает миссис Уилкинс?

 

В прошлом году, во время поездки в подземке, я встретил одного знакомого, и такого печального человека мне не доводилось видеть много лет. В прежние времена, когда мы оба занимались журналистикой, мы с ним приятельствовали, так что я сочувственным тоном поинтересовался, как у него дела, ожидая в ответ потока слез и того, что в конце мне придется раскошелиться на пятерку. К моему удивлению, он сказал, что дела идут просто превосходно. Не хотелось спрашивать в лоб: «Так почему у тебя вид плакальщика на похоронах без спиртного, что с тобой случилось?», поэтому я только сказал:

– А как твои домашние?

Я решил, что если неприятности у его близких, то он ухватится за предложенную возможность поделиться. Но он даже как‑то просветлел. Выяснилось, что со здоровьем у жены все в полном порядке.

– Ты же ее помнишь, – улыбаясь, продолжал он, – всегда прекрасное настроение, всегда весела, кажется, ничто не может выбить ее из колеи, даже…

Внезапно он замолчал и вздохнул.

Из дальнейшего разговора я узнал, что его теща довольно давно скончалась, оставив им приличное наследство, а старшая дочь помолвлена и собирается выйти замуж.

– Это брак по любви, – рассказывал он, – и жених такой славный, добрый парень, что я бы не стал возражать, даже будь он бедняком. Но разумеется, радуюсь, что у него есть состояние.

Старший сын, выиграв стипендию, собирался осенью в Кембридж. Здоровье моего знакомого тоже значительно улучшилось, а роман, написанный им в свободное время, обещал стать одним из самых больших успехов сезона. И тогда я не выдержал и спросил напрямик:

– Если я задеваю слишком болезненную рану, так и скажи. А если это обычная неприятность и сочувствие коллеги поможет пролить на эту рану бальзам, то объясни – в чем дело?

– Сам я, – ответил он, – с радостью бы тебе все рассказал. Мне от этого только полегчает и, я надеюсь, может натолкнуть на верную мысль. Но ради себя самого послушайся моего совета: не настаивай.

– А как это может затронуть меня, если не имеет ко мне никакого отношения? – удивился я.

– Оно и не будет иметь к тебе отношения, – ответил он, – если ты поступишь разумно и будешь держаться от всего этого подальше. Если я тебе расскажу, это станет и твоей заботой тоже. Во всяком случае, именно так произошло в четырех других случаях. Хочешь стать пятым и дополнить нашу полудюжину – добро пожаловать. Но не забывай, что я тебя предупреждал.

– А что случилось с остальными пятью? – воскликнул я.

– Они из веселых общительных людей превратились в мрачных зануд, одержимых одной мыслью, – сказал он. – Думают только об одном, говорят только об одном, видят сны только об одном. И не могут этого преодолеть, наоборот – со временем оно завладевает ими все сильнее и сильнее. Конечно, есть люди, на которых оно не действует, – они в состоянии просто отмахнуться. Я специально тебя предостерегаю, потому что, несмотря на все сказанное, я уверен, что у тебя есть чувство юмора, а значит, оно тобой завладеет. Будет терзать денно и нощно. Ты же видишь, во что оно превратило меня! Всего три месяца назад дама, бравшая у меня интервью, назвала меня человеком с солнечным темпераментом. Я бы на твоем месте вышел на следующей же станции.

Теперь я жалею, что не послушался его совета, но тогда любопытство взяло верх, и я упросил его объяснить мне, в чем дело. Так он и сделал.

– Это случилось под Рождество, – сказал он. – Мы, трое или четверо, в курительной комнате клуба «Девоншир» обсуждали очередную пантомиму в «Друри‑Лейн», и юный Голд сказал, что, по его мнению, было ошибкой затрагивать тему бюджетного вопроса в истории о Шалтае‑Болтае. Ему совершенно очевидно, что эти две вещи не имеют между собой ничего общего. И добавил, что испытывает искреннее уважение к мистеру Дэну Лино, с которым однажды вместе ехал на пароходе, но предпочтет, чтобы этот джентльмен наставлял его в других вопросах. Неттлшип, со своей стороны, заявил, что не согласен с утверждением, будто артисты не должны вмешиваться в гражданские дела. Актер – это гражданин, такой же, как мы все. Он сказал, что, согласны мы с ними или нет, все равно должны признать, что нация должна быть благодарна миссис Браун Поттер и мисс Ольге Нетерсол за то, что они поделились с ней своими соображениями по этому поводу. Он лично беседовал с обеими дамами и вынес убеждение, что они разбираются в этом так же хорошо, как и большинство остальных.

Бернсайд, тоже принимавший участие в обсуждении, заявил, что если уж нужно принять чью‑то сторону, то пантомима непременно должна была поддержать вопрос о бесплатном питании, поскольку этот вид развлечения рассчитан преимущественно на вкусы сторонников «Малой Англии». Тогда в дискуссию вступил я.

– Бюджетный вопрос, – сказал я, – сейчас у каждого на языке. И раз уж так, то вполне правильно и прилично затронуть его в нашей ежегодной пантомиме, которая считается обзором событий за год. Но его не следовало преподносить с политической точки зрения. Более подобающей позицией было бы невинное добродушное подшучивание без малейших намеков на горячую поддержку.

Подошел старый Джонсон и встал позади нас.

– Именно этого я и пытаюсь добиться вот уже несколько недель, – сказал он. – Ярких, забавных выводов по всей проблеме в целом, но так, чтобы не обидеть ни одну сторону. Вы знаете нашу газету, – продолжал он, – мы избегаем политики, но при этом стараемся идти в ногу со временем, а это совсем не просто. Такое толкование этого вопроса, как вы только что предложили, и есть то, что нам требуется. Будьте добры, напишите мне несколько строк.

Он хороший малый, этот старина Джонсон, и мне показалось, что задача довольна проста. Так что я согласился. И с тех пор обдумываю, как мне это сделать. Собственно, я больше ни о чем и не думаю. Может, ты сумеешь что‑нибудь предложить?

На следующее утро я был в прекрасном рабочем настроении. «Пилсон, – сказал я себе, – извлечет из этого недурную выгоду. Ему не нужно ничего особенно смешного. Несколько игривых остроумных замечаний по данному вопросу – и получится идеальная статья».

Я раскурил трубку и начал думать. В половине первого, перед тем как пойти на ленч, мне потребовалось написать кое‑какие письма, и я выкинул бюджетный вопрос из головы.

Но не надолго. Он беспокоил меня всю вторую половину дня. Я надеялся, что, может быть, меня осенит вечером, но потратил впустую весь вечер и все следующее утро. Во всем есть смешная сторона, говорил я себе. Комические рассказы пишут даже про похороны и про свадьбы. Вряд ли в истории человечества существует несчастье, о котором нельзя придумать комический рассказ. Один мой американский друг подписал контракт с редактором «Страхового журнала» на четыре юмористических рассказа – про землетрясение, про циклон, про наводнение и про ураган. И я в жизни не читал ничего более смешного. В чем же дело с этим бюджетным вопросом?

Я и сам весело писал про биметаллизм. Над самоуправлением мы смеялись в восьмидесятых. Помню один восхитительный вечер в Коджерс‑Холле. Он был бы еще восхитительнее, если б не один костлявый ирландец, поднявшийся часов в одиннадцать и осведомившийся, есть ли еще желающие отпустить шутку насчет старушки Ирландии. Если есть, то костлявый джентльмен был готов сэкономить время, подождав и разделавшись потом со всеми сразу. Но если нет, тогда – так объявил костлявый джентльмен – он намерен разделаться с последним и со следующим ораторами одним ударом, причем без предупреждения.

Не поднялся ни один юморист, и костлявый джентльмен выполнил свою угрозу, чем слегка испортил веселье. Даже о Бурской войне мы отпускали шепотом шуточки в укромных уголках. В этом бюджетном вопросе тоже должно быть что‑то смешное, но где оно?

Много дней я не мог думать ни о чем другом. Моя прачка (так мы называем их в Темпле), заметила, что со мной творится что‑то неладное.

– Миссис Уилкинс, – признался я, – я пытаюсь придумать что‑нибудь невинное и забавное про бюджетный вопрос.

– А‑а, я слышала о нем, – ответила она, – но у меня не так уж много времени, чтобы читать газеты. Вроде они хотят заставить нас больше платить за продукты, да?

– За некоторые, – объяснил я. – Но зато мы будем меньше платить за другие вещи, так что на самом деле нам не придется платить больше.

– Что‑то не вижу я в этом особого смысла, – заметила миссис Уилкинс.

– Верно, – согласился я, – но в этом и есть преимущество системы. Это никому ничего не будет стоить, зато все будут жить лучше.

– Жаль, – заметила миссис Уилкинс, – что никто не додумался до этого раньше.

– До сих пор, – объяснил я, – все неприятности исходили от иностранцев.

– А! – воскликнула миссис Уилкинс. – Никогда я о них ничего хорошего не слыхала, хоть и говорят, что Всемогущий находит толк почти во всем.

– Эти иностранцы, – продолжал я, – эти немцы и американцы, они, знаете ли, занимаются демпингом.

– А это что значит? – негодующе воскликнула миссис Уилкинс.

– Демпинг? Ну, это значит… демпинг. Они берут и заваливают нас вещами.

– Да какими вещами? Как они это делают? – спросила миссис Уилкинс.

– Ну как же, самыми разными вещами: чугуном в болванках, беконом, дверными ковриками – всем, чем угодно. Привозят их сюда – на кораблях, как вы сами понимаете, и пожалуйста – просто вываливают их на наш берег.

– Вы же не хотите сказать, что они просто выбрасывают их с кораблей и оставляют там лежать? – спросила миссис Уилкинс.

– Ну конечно, нет, – ответил я. – Выражение «вываливают вещи на наш берег» – это просто фигура речи. Я имею в виду, они их нам продают.

– Так зачем же мы их покупаем, если они нам не нужны? – удивилась миссис Уилкинс. – Мы же не обязаны их покупать, правда?

– Это все их хитрость, – объяснил я. – Эти немцы, и американцы, и все прочие (все они хороши и друг друга стоят) – они продают нам вещи дешевле, чем их стоило изготовить.

– Ну, это как‑то глупо с их стороны, верно? – задумалась миссис Уилкинс. – Наверное, эти иностранцы, бедняжки, вообще плохо соображают.

– Посмотреть со стороны, это и вправду кажется глупым, – согласился я, – но мы должны думать только об ущербе, который они нам наносят.

– Что‑то не пойму я, какой от этого может быть вред, – возразила миссис Уилкинс. – Вроде как наоборот, нам повезло. Пусть бы они еще чего‑нибудь вывалили у меня на дороге.

– Кажется, я не совсем верно освещаю вам этот вопрос, миссис Уилкинс, – признался я. – Это долгое объяснение, и я не уверен, что вы все поймете. Просто примите, как уже доказанный факт, что чем дешевле вы покупаете товары, тем быстрее у вас кончаются деньги. Позволяя иностранцу продавать нам все эти вещи за полцены, мы становимся беднее, а он с каждым днем все богаче. Если мы, как государство, не сумеем настоять на том, чтобы платить за все, что нам требуется, хотя бы на двадцать процентов больше, то через несколько лет у Англии не останется ни единого пенни. Это уже подсчитано.

– Как‑то все это шиворот‑навыворот, – усомнилась миссис Уилкинс.

– Может, на первый взгляд так и кажется, – ответил я, – но боюсь, что сомнений никаких не осталось. Статистические бюллетени министерства торговли доказали это окончательно и бесповоротно.

– Слава Богу, что мы вовремя это обнаружили! – набожно воскликнула миссис Уилкинс.

– Да, с этим нас можно поздравить, – согласился я, – но сложность в том, что многие другие говорят, будто мы далеки от краха, отлично справляемся и становимся богаче с каждым годом.

– Но как же они могут это говорить, – возмутилась миссис Уилкинс, – если, по вашим словам, эти самые статистические бюллетени доказывают обратное?

– Ну, так они тоже утверждают, миссис Уилкинс, что статистические бюллетени министерства торговли доказывают обратное.

– Да не могут же и те, и другие быть правы! – воскликнула миссис Уилкинс.

– Вы не поверите, миссис Уилкинс, – сказал я, – какое количество разнообразнейших вещей можно доказать при помощи статистических бюллетеней министерства торговли!

Но я так и не придумал, что написать в той статье для Пилсона.

 

© Перевод И. Зыриной

 

⇐ Предыдущая21222324252627282930Следующая ⇒

Поделиться: