Поделиться последним куском хлеба

В силу многих причин эпидемия тифа ширилась все больше и больше. Поскольку условия жизни и без того были не самыми лучшими, результаты эпидемии оказывались гораздо хуже, чем могли быть в другие, более спокойные времена.

К одному из близких нам людей, тоже ссыльному, который часто бывал у нас дома, приехали жена и дочь, однако положение его от этого не улучшилось. Как-то он зашел к нам в ужасном состоянии: лицо опухшее, желтого цвета, как обычно бывает от сильного голода - дай Б-г, чтобы вам не пришлось видеть подобного! У этого человека не было работы, а значит и возможности добыть пропитание себе и семье. У нас на столе лежало несколько кусочков хлеба, которые он разглядывал такими горящими глазами, что я предложила ему взять их и съесть, хотя это было наше самое большое достояние (на завтра хлеба в доме уже не оставалось). Сделала я это не в силу какой-то особой своей доброты - просто при одном взгляде на этого человека у людей, как мне кажется, исчезали все прочие мысли, кроме одной: с ним нужно поделиться последним куском хлеба!

Спустя какое-то время этому еврею удалось устроиться сторожем на бахче с дынями. Работа считалась одной из самых доходных, однако сторожу приходилось много часов простаивать под открытым небом, на морозе со свирепыми ветрами. Он взялся за эту работу, не считаясь с неважным состоянием здоровья, так как здесь была возможность получить приличный паек и накормить семью.

Вечером он должен был вернуться домой, но не пришел. Утром к нам прибежала его жена, отправившаяся на поиски… Опуская подробности, скажу, что вскоре его обнаружили замерзшим на пути с поля домой. Ослабленный организм не вынес холода.

Еще одни похороны

И снова перед нами встал вопрос: как похоронить еврея по-еврейски? Переживания моего мужа по этому поводу я не в состоянии описать словами. Взяв с собой одного еврея из Харькова, который был очень к нему привязан, он отправился в дом покойного, расположенный достаточно далеко от нас. Он позаботился о том, чтобы тело умершего перенесли с поля в дом, и сам сделал все необходимое, включая таару¹ - несмотря на трудности с водой. После этого тело принесли на местное кладбище, где к тому времени был уже целый ряд еврейских могил. Этот ряд, как требует того еврейский закон, был отгорожен от остального кладбища, чтобы не хоронить евреев рядом с неевреями…

Могилу харьковский еврей выкопал сам. Он в прошлом был богатым человеком и не очень-то привык к физическому труду, но когда увидел, как близко к сердцу принимает все происходящее мой муж, у него само собой возникло желание это сделать (так он мне потом рассказывал). Когда могилу засыпали землей, харьковский еврей вынужден был принять помощь моего мужа, хотя его расстраивало, что раввину приходится заниматься такой тяжелой работой. Выхода не было - каждая лишняя минута на таком морозе могла обернуться серьезными проблемами со здоровьем.

Все сделали, как полагается по закону, прочитали кадиш… Домой муж вернулся со слезами на глазах и настолько замерзший, что ему потребовалось немало времени, чтобы согреться и прийти в себя.

С отдачей всех сил

Прошло недели три, и такое же несчастье случилось с еще одним ссыльным - евреем из Румынии, бывшим помещиком, который часто бывал у нас в доме. Это была настолько ужасная трагедия, что я и сейчас не в силах подробно описать происходившее в те черные дни. Отмечу лишь, что муж мой потратил немало сил на то, чтобы забрать тело из больницы. Также ему было очень важно получить у врачей справку, что причиной смерти явился сердечный приступ, поскольку умерших от сыпного тифа полагалось хоронить в особом месте неподалеку от больницы - естественно, не разбирая, к какой нации они относятся.

Мой муж делал это, отдавая всего себя, с такой, как я это называю, " силой святости"! Мне до сих пор непонятно, где он находил силы физические - бегать в разные места, все организовывать, преодолевать неслыханные трудности, не считаясь ни с чем. И это притом, что каждая вещь, которую он делал, грозила реальной опасностью, о чем он прекрасно знал. Наверное, ему было страшно, как любому человеку на его месте, но в подобные моменты мой муж не занимался расчетами: опасно - не опасно, просто делал то, что нужно было делать.

Может быть, в заслугу этой самоотдачи, этой силы святости он - в страшной ссылке, после всех страданий, которые пришлось перенести, - удостоился того, чтобы прожить последние несколько месяцев окруженным всеобщим уважением. А если бы не огромные усилия, приложенные двумя братьями, самыми обычными молодыми людьми (хотя такой уровень самопожертвования, который был им свойственен, я не знаю, где можно найти), его, несомненно, ожидала бы та же участь, что и двух вышеупомянутых евреев.

Телеграмма от старшего сына

Шло время - один день похож на другой. Скоро уже должен был подойти к концу пятый год пребывания моего мужа в ссылке². Война еще не закончилась, и ссыльным вроде него все еще не разрешалось проживание в больших городах - даже в таких отдаленных районах страны, как Казахстан. В Днепропетровске, судя по всему, евреев практически не было - мы даже не смогли найти людей, которым можно было написать и узнать, что там происходит после всех этих лет. Из наших родственников, слава Б-гу, никто в Днепропетровске не остался, чтобы разделить участь большинства евреев города, уничтоженных нацистами. Однако как именно сложилась их дальнейшая жизнь, мне, увы, неизвестно до сих пор³. Знаю только про одного из братьев⁴ мужа, который тоже сидел в лагерях.

Дальше жить в Чиили не было никакой возможности, но " откуда придет помощь мне" ⁵? Хотя бы сменить дом, в котором мы жили, ведь он нам совершенно уже опротивел! Но поиски нового шли тяжело - все эти осмотры здешних лачуг и беседы с неевреями, жившими там…

Эвакуированные начали потихоньку возвращаться в города, которые они покинули, спасаясь от гитлеровского нашествия, и в Чиили стало спокойнее. Но нам следовало по-прежнему соблюдать осторожность, так как за каждым нашим шагом следили так же пристально, как и раньше. Впрочем, в чем-то стало легче жить даже нам.

Нам пришла телеграмма из Ташкента, что в местной общине (точнее, в московской общине, многие члены которой в то время находились в эвакуации в Ташкенте и обычно отвечали на подобные запросы) получена телеграмма от нашего старшего сына⁶. Он спрашивал: " Известно ли местонахождение моих родителей и брата отца? " (Брат моего мужа к тому времени уже находился в Мире истины, но об этом тогда знала только я; от мужа я скрывала это печальное известие.)

Мы тут же сообщили в Ташкент наш адрес, на который через пару недель получили телеграмму, подписанную " Мендл, Муся". Радость буквально осветила наш дом!

Увы, из телеграммы мы смогли разобрать только подпись, сам же текст, написанный по-английски, был нам совершенно не понятен! И никто не мог нам его перевести - среди эвакуированных было несколько человек, занимавшихся на " курсах иностранных языков", но они учили другие языки, не английский.

На поиски ушла неделя, в конце концов мы нашли школьного учителя, который жил в нескольких километрах от нас (это расстояние, естественно, мне пришлось пройти пешком). Ему удалось, хоть и не без труда, перевести телеграмму сына. Словно зазвучал в наших ушах родной голос, домашний голос, которого нам так не хватало!

Примерно тогда же мы получили две продуктовые посылки, и наше положение несколько улучшилось. Но главная трудность осталась - здоровье наше было уже сильно подорвано. И вопрос " что делать? " стоял по-прежнему очень остро.

" Добрый дар нам дан…"

Как я уже писала, мы хотели куда-нибудь перебраться из Чиили, но договориться с кем-либо на этот счет было невозможно. До нас дошли сведения - как говорится, по неофициальным каналам, - что принято решение: запретить ссыльным покидать место их ссылки до окончания войны. И даже после того им будет разрешено селиться только в тех городах, население которых не слишком велико… От таких вестей источник нашего терпения постепенно начал иссякать.

Как стало ясно из дальнейшего, именно тогда мой муж подхватил болезнь, которая впоследствии оказалась для него смертельной. Но уже и сейчас было видно, что прежней силы в нем нет. И это именно тогда, когда она была ему так нужна!..

В то время правом отправлять продуктовые посылки пользовались только участники войны, непосредственно находившиеся в действующей армии либо работавшие на военных заводах. Понятно, что среди наших близких не было никого, кто относился бы к этим категориям, так что посылок мы не получали. В будние дни удавалось как-то выкручиваться, комбинируя разные " блюда" из тех немногих продуктов, что у нас были, но в Шаббат… Часто бывало так, что в пятницу у нас не было свечей для зажигания перед наступлением Субботы. Еще чаще приходилось по пятницам допоздна - практически до захода солнца - выстаивать в многочасовых очередях, чтобы купить наш лехем они, " хлеб бедности" ¹, из которого нужно было как-то сделать мишне лехем²… Такие дни оказывали какое-то особое воздействие на моего мужа. Когда я отправлялась за хлебом, он обычно говорил: " Добрый дар нам дан Всевышним… И имя ему - Шаббат³. Мы должны приготовить себя к встрече святой Субботы! "

Пшеничная мука, сахар, мыло

Вспоминается, как однажды в четверг мы получили уведомление о посылке от солдата-фронтовика, который, как выяснилось впоследствии, был одним из наших добрых друзей⁴. На следующий день, в пятницу, на почте мне вручили ящик с продуктами, отправленный на мое имя (естественно, такому " грешнику", каким в глазах властей был мой муж, не полагались не только посылки с фронта, но даже письма).

Когда я несла продукты домой, все знакомые, встречавшиеся мне по дороге, останавливались и начинали расспрашивать, откуда у меня все это. И такая зависть звучала в их вопросах! Притом не потому, что они были плохие люди, - просто так действовала сама мысль о том, что может лежать в этих пакетах… Один из тех, кого я повстречала, сказал мне, что их надо спрятать, чтобы никому не попадались на глаза, так как один их вид вызывает обострение чувства голода...

Когда мы открыли посылку, внутри, среди прочего, обнаружилась пшеничная мука высшего сорта. Людям, не бывшим в тех условиях, не понять, какие чувства она пробудила в нас: мы успели позабыть и цвет, и вкус хлеба и выпечки, приготовлявшихся из такой муки!.. А кроме нее в посылке были сахар-рафинад, два куска мыла, рубашка и мужские носки - практически ничего другого посылать не разрешалось. Особо нас порадовало мыло - мытье с ним превратилось в подлинное удовольствие.

Все это нам отправил парень из нашего города, служивший… в одном из подразделений НКВД! Паек у них там был неплохой, часть продуктов оставалась несъеденной, и ему разрешили время от времени отправлять продукты жене и родителям. Я же получила посылку под видом матери его жены (своей матерью он представить меня не мог, так как наши фамилии не совпадали).

Незадолго до того, как бригаду, в которой служил этот молодой человек, должны были отправить на передовую, он опасно заболел - настолько, что проводившие обследование врачи направили его к московским светилам медицины, которые решили, что он непригоден к дальнейшей службе. Призвали его в армию в 1941-м, а сейчас шел уже 1944 год. Вскоре после того как он ушел на фронт, родился его первенец, которого отец ни разу не видел. Ребенок тоже никогда не видел отца, да и остальным членам семьи за эти три года не довелось обменяться с ним хотя бы взглядом. И, тем не менее, прежде чем ехать к семье (они тоже были в эвакуации), он из Москвы отправился в Чиили – узнать, как наши дела! Выяснив, что они обстоят не лучшим образом, он принялся за дело: нужно было получить от врачей заключение, что муж мой по состоянию здоровья не может находиться в месте его нынешнего проживания.

Документы за литр спирта

М. Р.⁵, как я уже упоминала, работал в " органах", поэтому хорошо знал, сколько сил надо приложить к тому, чтобы завершить установленный пятилетний срок ссылки раньше времени (" естественным путем" этого добиться было практически невозможно). Все те несколько дней, что он провел у нас, я ходила с ним повсюду в поисках знакомых, которые могли бы помочь с оформлением нужных документов. Если бы мы такого человека нашли, М. Р. занялся бы с ним решением нашего вопроса.

Мы затратили массу усилий, но так и не нашли никого, кто согласился бы помочь. Казалось, больше вариантов не осталось, но именно в тот момент я случайно встретила на улице одного днепропетровского знакомого, который пару раз бывал у нас дома. Мы знали, что его дочь - врач в больнице и у нее хорошие отношения с главврачом, который мог бы подписать наши бумаги. Главврач был кореец, тоже ссыльный. Это был хороший, грамотный врач, но, увы, оказавшись в здешней глуши, он начал спиваться, так что М. Р. сумел найти с ним общий язык буквально в течение дня - при помощи литра 90-градусного спирта, сохранившегося у М. Р. " на память" о военной службе. Он вручил бутылку главврачу, понимая, что для него это будет лучшей платой, поскольку в то время приобретение спиртных напитков было непростым делом. И уже на следующий день днепропетровский знакомый принес нам все необходимые документы, составленные по всем правилам и скрепленные соответствующими подписями и печатями!

Когда М. Р. приехал к нам, он был еще в своей военной форме со знаками отличия, указывающими на его принадлежность к НКВД. Естественно, мы стали говорить, что это наш сын, и все тут же нашли, что он очень на меня похож. Вообще, наш статус сильно возрос благодаря этому " сыну". Таких мы удостоились " заслуг детей" ⁶.

Сделав все для нас, Мендл Рабин задумался о том, куда ему ехать, в каком городе у него может оказаться больше возможностей подготовить все необходимое для переезда. Надо сказать, молодой человек проявил такую привязанность и уважение к нам, при полном отсутствии эгоизма, что было понятно: причина этого - во влиянии моего мужа, который обладал особой силой притягивать к себе людей.

М. Р., казалось, был человеком, оторванным от традиционной еврейской среды, которому советская власть дала определенный социальный статус (он был начальником цеха на одной из фабрик). Но ребенком он все-таки ходил в хедер, точно такой же, как в крошечном еврейском местечке. Став взрослым, он часто бывал у нас дома, внимательно слушая все, что говорилось на уроках Торы. Со временем он достиг такого высокого уровня, что разбирался в сложных понятиях хасидизма, которые обсуждались на уроках по Субботам и в праздники (в эти дни М. Р., закончив работу и сняв с себя " будничные одежды", присоединялся к евреям, собиравшимся у нас дома). При этом ему приходилось соблюдать строжайшую конспирацию из-за занимаемой им должности. Но он обычно говорил, что на все готов, дабы просидеть пару часов за одним столом со Шнеерсоном и послушать его.

И вот такого человека⁷, с его огромной силой влияния на людей, которую он использовал, чтобы приближать их к Торе, заперли в " четырех локтях" ⁸, максимально отдалив от евреев в целом, а также от родных и привычного окружения в частности. Это с каждым днем все больше подрывало его здоровье…

В конечном счете М. Рабин, обдумав все варианты, прежде чем отправиться к семье, поехал в Ташкент. Там, к сожалению, он не смог ничего решить по нашему вопросу. Оттуда он направился в Киргизию, куда были эвакуированы его жена и ребенок, и, забрав их, уехал в Алма-Ату, где жил его старший брат Гирш. Устроившись на новом месте, М. Рабин продолжил работу по спасению моего мужа. Когда мы расставались, он пообещал, горько рыдая: " Все, что только в силах сделать человек, я сделаю! "

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. Различные способы раздобыть немного хлеба
2. Рецепт Умеренно Слизистого Хлеба