Хупа с миньяном посреди ночи

⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 10

Вспоминается случай из жизни моего мужа. Дело было в 1935 году. Однажды поздно вечером, около 11 часов, к нам пришла женщина. Оглядевшись, нет ли в доме посторонних, она обратилась к мужу с такими словами, произнесенными тихим голосом: " Рабби, я приехала к вам издалека, из какого города - говорить не буду… Через час, в полночь, придет моя дочь со своим женихом. Оба они занимают высокое положение, так что для них прийти сюда - это в прямом смысле слова подвергнуть свои жизни опасности! Но я так долго и слезно их умоляла, что они согласились стать под хупу, однако лишь при условии, что ее поставите вы, а не кто-либо другой…"

В двенадцать часов пришли жених и невеста. Лицо девушки было прикрыто, чтобы никто ее не узнал. Я тут же провела их в кабинет мужа, который начал приготовления к хупе. В первую очередь нужно было собрать миньян, необходимый для проведения обряда кидушин¹. Двое мужчин уже было (жених и мой муж), оставалось найти еще восемь. Это должны были быть люди, которые могли прийти незамеченными, не привлекая чужих взглядов, и к тому же - на сто процентов надежные, чтобы среди них не оказалось, не дай Б-г, доносчиков!

За полчаса удалось собрать девятерых, но десятого - как это часто бывает - не хватало. Тогда мой муж послал за нашим управдомом-евреем, сравнительно молодым человеком. Было известно, что одной из его официальных должностных обязанностей являлось наблюдение за нашей квартирой: не ходит ли к нам " слишком много" людей, не занимается ли раввин совершением " религиозных актов" …

Когда управдом пришел, муж мой сказал ему: " Вы должны быть десятым, иначе я не смогу поставить хупу" ². Тот окинул мужа взглядом, полным удивления, спросил только: " Я?! " - и, не говоря больше ни слова, пошел плотно закрывать ставни в комнате. Потом он закрыл на ключ входную дверь в дом и только после этого уселся на отведенное ему место.

Начались приготовления к хупе. Я нашла темную плюшевую скатерть, которая более-менее подходила в качестве свадебного балдахина. Четыре молодых человека из нашего миньяна, которые были ростом выше остальных, держали, за неимением шестов, скатерть.

Когда ктуба³ была составлена, позвали жениха и невесту, которые все это время сидели в темной комнате, не разрешая включать свет, чтобы никто не видел их лиц. Они опасались этого до такой степени, что невеста ушла из-под хупы с закрытым лицом - в том же виде, как встала под хупу! В остальном обряд прошел в полном соответствии с законом. Невеста семь раз обошла вокруг жениха, высокого молодого человека, который в своем кожаном пальто выглядел как комиссар (а может, и в самом деле им был), но сделал он все, что от него требовалось, а главное произнес традиционные слова: " Арей ат мекудешес ли" (" Вот ты посвящаешься мне…" ) В полвторого ночи, когда свадебный обряд завершился, жених с невестой быстро, чуть ли не бегом, покинули наш дом.

Между прочим, среди гостей (точнее, миньяна) было два члена партии! После хупы они сели за наш стол, " отложив в сторону", так сказать, свои партбилеты, и с теплотой в голосе сказали моему мужу: " Рабби, сейчас мы не коммунисты, а евреи, и нам не хочется от вас уходить… - а потом добавили: - Когда мы сидим рядом с вами, эти книжечки - ничто! " Надо сказать, с подобной реакцией мне приходилось сталкиваться достаточно часто.

Обрезание сыну коммуниста

На той неделе, когда была эта свадьба, состоялся также брис сына одного коммуниста, который руководил всей транспортной службой завода имени Петровского⁴. Он прислал к нам человека, который сообщил, что отец ребенка вечером уезжает в командировку и хотел бы, чтобы обрезание состоялось в его отсутствие. Конечно, все было именно так и сделано.

На следующий день после обрезания отец мальчика вернулся из командировки. У него были соседи, которых он очень опасался, поэтому сразу, появившись дома, накинулся на жену с криком: как, мол, она посмела такое сделать?! Также он накричал - чтобы слышали соседи - и на свою мать, обещая подать на нее жалобу в суд…

Несколько лет спустя, когда мужа отправили в ссылку и нужно было послать ему туда кое-что из посуды, которую тогда невозможно было купить ни за какие деньги, этот человек, отец " тайком" обрезанного ребенка, изготовил ее у себя на заводе. Он сказал рабочим, что посуду заказал директор, а на самом деле передал ее мне. При этом просил меня, чтобы я, когда буду отправлять посылку, написала мужу, что этот человек никогда не забывает его. " И того, - добавил он, - что именно рабби сделал моего сына настоящим евреем".

* * *

После этих двух случаев, когда я пыталась завести с мужем разговор о том, не следует ли нам выехать из СССР, он всегда отвечал мне, что у него нет на это никакого права. Если он уедет, не будет больше кошерного мяса, чистоты еврейской семьи и всех остальных аспектов религиозной жизни. Он не видит ни одного человека, на которого можно было бы все это оставить, - так как же можно уехать?! К тому же, в Эрец Исроэль он все равно не мог ехать, так как нельзя ехать в Святую землю исключительно ради заработка⁵.

Письмо от сына

Через два месяца после хупы, которую я описала, власти устроили над нами так называемый " показательный суд" по поводу нашей квартиры. " Показательный суд" означал, что информация о нем доводилась до всеобщего сведения и слушания проходили при открытых дверях, то есть любой человек мог прийти в качестве зрителя.

Суть дела заключалась в следующем. " Служители культа", как назывались тогда лица, занимавшиеся отправлением религиозных обрядов, по закону обязаны были платить 55 рублей за квадратную сажень⁶ площади. У нас тогда уже была сравнительно небольшая квартира, но сумма, которую следовало ежемесячно оплачивать, все равно превышала 500 рублей. Найти такие деньги было совершенно нереально, наше положение и так являлось достаточно тяжелым.

В течение длительного времени муж мой отказывался поступить так, как многие ему советовали, а именно уйти с поста раввина города. В те годы нашлось немало раввинов, писавших в газеты письма, в которых они сообщали о своем отказе от звания раввина, но мой муж был не из их числа.

Незадолго до начала суда мы получили бумагу от сына⁷, который учился тогда в Париже (это был период относительно нормальных отношений между СССР и Францией). В документе сын указал, что поскольку отец его находится уже в преклонном возрасте (в соответствии с годом рождения, зафиксированным в паспорте мужа ), он имеет право, в соответствии с советскими законами, не работать, а жить на те деньги, которые ему высылают в качестве помощи дети. Кроме того, сын указал, что, хотя является студентом, ежемесячно посылает нам крупные суммы денег.

На основании этого документа мы должны были платить за квартиру по тарифу не в 55 рублей, а только в 2! К тому же, муж теперь считался " иждивенцем", а этот статус во многих отношениях был удобнее, чем " служитель культа" … Вот только, к сожалению, он не мог уже исполнять все функции раввина: не мог разрешать конфликты между людьми в суде Торы, не мог отвечать на вопросы прихожан, связанные с экономическими проблемами, только лишь на религиозные. Тем не менее, он продолжал втайне - насколько это было возможно, со многими трудностями и самопожертвованием - беспокоиться, чтобы все делалось в соответствии с еврейским законом.

Суд и судьи

Вначале суд (который и сам по себе был тяжелым и неприятным) принял следующее решение. Поскольку, по словам одного из выступавших, к нам по-прежнему приходит " слишком много" людей, это означает, что мой муж продолжает исполнять обязанности раввина. Следовательно, с него следует взимать квартплату не как с лица, находящегося на иждивении сына-студента, и он должен платить каждый месяц не 20 рублей, а все 500. Более того, тень подозрения пала и на домоуправление242: не слишком ли хорошо они относятся к Шнеерсону?! Там действительно относились к моему мужу с большим уважением и старались делать ему только добро, но теперь, чтобы уберечь себя от неприятностей, им пришлось бы исполнять решение суда…

" Судьями" были три коммуниста и две женщины-активистки из нашего квартала. Председательствующий был неевреем. Одна из женщин потом рассказала мне, будто он сказал им: " Лицо этого старика говорит о том, что он на подлости не пойдет". Впрочем, судилище от этого не стало менее неприятным.

В зале суда сидело много людей, в том числе неевреев. Пришел туда и один наш знакомый адвокат, собиравшийся выступить в нашу защиту, хотя мы не могли оплатить его услуги. Однако, как он впоследствии нам рассказал, ему показалось, что мы не нуждаемся в помощи адвоката.

Свидетели

Наш управдом, десятый в миньяне на хупе, о которой шла речь выше, был в числе свидетелей, вызванных в суд. Поскольку в его обязанности входило наблюдение за тем, как обстоят дела у нас в квартире, он должен был рассказать суду обо всем, что видел.

Управдом заявил: он никогда не замечал, чтобы к нам заходили какие бы то ни было люди, кроме пары пожилых евреев, которые представились ему нашими родственниками. Молодых же людей, особенно таких, от которых можно было получить какую-то материальную помощь, либо тех, кого могли связывать с моим мужем интересы общественно-экономического характера, он ни разу у наших дверей не видел. И он готов был подписать бумагу о своей ответственности за каждое сказанное им слово!

А мама " тайно" обрезанного малыша сообщила суду: она проживает недалеко от нашего дома, и, так как ей известно, что здесь живет бывший раввин, нередко смотрит, кто к нам приходит, чтобы понять, какие отношения поддерживает он с еврейским населением города. За все время наблюдений, однако, она так и не увидела ни какого-либо " кипения жизни" вокруг нашего дома, ни того, чтобы кто-то обращался к " старику" с вопросами. От ее слов " судьи" не могли так просто отмахнуться - она была женой старого большевика, занимавшего достаточно высокий пост.

Несмотря на эти благоприятные показания, " обвиняемый" чувствовал себя очень плохо. Он сидел страшно бледный, с единственным желанием - заявить во весь голос, чтобы все услышали: " Даже оставшись единственным на сто процентов религиозным человеком здесь, я все равно буду продолжать, пока это в моих силах, влиять на окружающих - на стольких и в такой степени, насколько это возможно! " Однако муж вынужден был говорить совсем другое… Тем не менее, бледность его помогла: когда выступили все свидетели, " судьи", увидев, как ему плохо, не стали задавать слишком много вопросов. И все равно это судилище потребовало от мужа полного напряжения сил, а чувства после него остались не самые приятные.

Постановление суда

В итоге все обвинения с мужа были сняты. Обычно после подобных разбирательств постановление суда можно было получить через пять дней. Однако в данном случае вышло так, что уже где-то через час после окончания судебного заседания нам сообщили, что у нас все в порядке.

От одной из народных заседательниц, разбиравших дело, впоследствии стали известны подробности того, как обсуждалось, какое именно решение должен принять суд (в частности, среди судей были и те, кто считал, что данное дело не должно рассматриваться как частное, его материалы покажут всем, как ведет себя бывший духовный руководитель). Эта же народная заседательница, нееврейка, попросила одну из своих еврейских приятельниц сообщить Шнеерсону решение суда, чтобы ему не пришлось мучиться пять дней, ожидая его по официальным каналам.

…Это только одна история из пережитого нами, а их было довольно много. И хотя муж мой всегда с честью выходил из посылаемых ему испытаний, успокоения эти победы не приносили. Он постоянно находился в состоянии войны с теми или иными противниками!

Раввину во всем можно доверять!

История, которую я сейчас расскажу, произошла, как мне кажется, в 1935 году. Тогда в городе оставались открытыми лишь два небольших бейс-мидраша - один на окраине, другой в центре. Поскольку руководство общины в синагоге в центре и большинство молящихся там составляли рабочие и ремесленники, здание это власти пока не отобрали. В синагоге в центре города стал молиться мой муж. Габаем там был портной, казначеем - сапожник, у большинства молящихся был примерно такой же род занятий. Они устроили свое маленькое " царство" и управлялись с синагогой, насколько это было в их силах.

Когда раввин Шнеерсон начал там молиться, к нему стали обращаться многие люди, принадлежащие к совершенно иным социальным группам. С таким наплывом людей руководству общины справляться было значительно сложней. Тем не менее, крайне важно было сохранить за ними их должности, чтобы синагога формально оставалась под " пролетарским" управлением. Конечно, о работе общинного руководства рассказывали немало курьезных историй, но это по тем временам было не столь существенно по сравнению с возможностью еще ненадолго уберечь здание синагоги от конфискации…

Что касается раввина, то члены общины часто говорили о нем с чувством глубочайшего уважения. Раньше они его не знали, но, познакомившись ближе, признали " хорошим евреем", который даже и не думает о том, чтобы " сговариваться с буржуями", и вообще - ему во всем можно доверять!

Хазаны на Дни трепета

В то время в России практически не осталось хазанов¹. Однако в месяце тишрей откуда-то вдруг появлялось множество людей, так или иначе связанных с традиционной еврейской музыкой и знакомых с порядком молитв. В большинстве своем это были служащие государственных учреждений, которым по закону полагался ежегодный месячный отпуск, и они изо всех сил старались, чтобы отпуск совпал с месяцем тишрей еврейского календаря. Так они получали возможность поехать в какой-нибудь другой город (в своем показываться рядом с синагогой не всегда было безопасно), где нанимались в качестве шалиах цибур на праздники. Эти люди молились от всего сердца, изливая все, что накопилось в течение года… Им обычно хорошо платили, но тайно, официально же они получали некую минимальную сумму, которая по закону не облагалась налогом.

В том году в Екатеринослав, с целью наняться хазаном на Дни трепета и праздник Суккос, приехал еврей из Москвы, который в течение года пел в оперном театре, считался одним из лучших артистов и соответственно этому выглядел и одевался. Одновременно с ним приехал еще один еврей, который видом своим гораздо больше походил на шалиах цибур, несмотря на то, что в течение года работал бухгалтером в одном из государственных учреждений. Он неплохо пел, был достаточно сведущ в Торе и происходил из известной семьи - его дед был раввином в Славуте².

Впрочем, и оперный певец, кажется, мог похвастаться знаменитым дедом - рабби Авраѓамом по прозвищу " Малах" (" Ангел" )³, который похоронен в Фастове под Киевом. Фамилия певца была Либер, и он утверждал, что такая же фамилия была у его деда⁴. Лицо его вместо усов и бороды покрывал грим, но он рассказывал хасидские майсы, которые слышал от деда. При этом голос певца выражал ту же сердечную боль, с которой эти истории рассказывали бы настоящие хасиды.

Оба хазана считали, что молиться и жить в соответствии с атмосферой месяца тишрей можно только находясь в еврейской среде. Услышав рассказы о раввине Шнеерсоне, они решили отправиться на праздники в Екатеринослав.

Приехав в город, хазаны пришли к моему мужу - не только для того, чтобы решить вопрос с оплатой их работы, но прежде всего с тем, чтобы поговорить об укреплении в молящихся их еврейских чувств, которые усиленно выкорчевывались советской властью. " За этим мы и пришли к вам, рабби", - сказали они.

В итоге оба хазана были наняты синагогой, в которой молился мой муж. Они вели в тот год общественные молитвы в Дни трепета и праздник Суккот. Моих писательских талантов абсолютно недостаточно для того, чтобы передать настроение, царившее в синагоге в те дни благодаря влиянию раввина и голосам наших хазанов! Могу лишь сказать, что большинство молящихся буквально изливали свою душу, обращаясь к Всевышнему…

Евреи - они такие!..

Даже в Рош-Ашана и Йом-Кипур большинству евреев приходилось идти на работу, поэтому в Рош-Ашана мой муж устроил в синагоге так называемый " первый миньян", который закончил молитву к восьми утра. Прямо из синагоги молящиеся отправились по своим рабочим местам.

" Первый миньян" был устроен и на утренней молитве в Йом Кипур. В этот день многие молящиеся и после работы пошли не по домам, а опять в синагогу, чтобы успеть на Неилу⁵. Во время этой молитвы синагога была переполнена, много людей стояло на улице рядом со зданием. Физически все они были изнурены суточным постом, к тому же многим приходилось преодолевать пешком значительные расстояния, чтобы попасть в синагогу. Душевное состояние их также было подорвано сознанием того, что они вынуждены были прервать молитвы и идти работать - в этот самый святой день в году! Для многих это было невыносимо… Тем не менее, все сердечно благодарили моего мужа за то, что он предоставил возможность помолиться хотя бы ранним утром, но в миньяне. Разговаривая об этом с людьми, муж порой начинал так сильно плакать, что слезы ручьями текли по его лицу… С другой стороны, пробуждение еврейских чувств в людях доставляло ему глубокое удовлетворение, и муж не раз повторял с огромной радостью в голосе: " Да, евреи - они такие!.."

Особую же радость мужу доставляло то, что в тяжелое время, когда люди боялись даже разговаривать на темы, связанные с еврейством, ему удалось осуществить все это - не на словах, а на деле!

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 7 8 910