Талес и тфилин – после годичного перерыва

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 10Следующая ⇒

Сначала ссыльных доставили в столицу Казахстана, Алма-Ату, где этап разделили на несколько групп, каждую из которых отправили в свое место. Это произошло на Ту-Бишват, 15 швата 5700 года (25 января 1940 г.)³. Позже муж рассказал мне, какую радость вызвало у людей ощущение пусть относительной, но все-таки свободы: можно было ходить без конвоя, ездить в трамвае, куда и когда захочется. После испытаний, обрушившихся на него в прошедшие тяжелые и страшные одиннадцать месяцев, это было совершенно непередаваемое ощущение. Ему очень хотелось разделить его с кем-нибудь, но он был в полном одиночестве среди чужих людей, большинство из которых составляли казахи, совершенно не похожие на людей, окружавших мужа ранее. Ему не с кем было делиться своими чувствами и приходилось довольствоваться собственными размышлениями.

Из Алма-Аты группы ссыльных отправлялись в разные области Казахстана. Муж попал в Кзыл-Ординскую область. Всем хотелось остаться в самой Кзыл-Орде - это был хоть какой-то, но все-таки город. У мужа, кроме общего для всех желания жить при наличии хоть каких-то бытовых удобств, была еще одна причина надеяться, что ему позволят остаться там: в городе скорее могли бы найтись евреи. Но в Кзыл-Орде никого из ссыльных не оставили, за исключением одного бывшего полковника, который был в их группе. Его поселили в городе, неподалеку от железнодорожной станции. Он, естественно, был весьма рад, что ему не придется ехать в какой-нибудь захолустный кишлак.

Остальные ссыльные провели в Кзыл-Орде одну ночь, лишенные возможности кого-нибудь повидать, а наутро их отправили дальше. Два человека - мой муж и еще один ссыльный-еврей - попали в поселок Чиили⁴, в четырех часах езды от областного центра.

4 июня 1948 г. (26 ияра 5708 года)

Поздно ночью мой муж и его спутник добрались до Чиили. Когда их высадили из машины, вокруг стояла такая темень, что невозможно разглядеть ни дорог, ни домов. Было очень холодно. По-казахски они не знали ни слова, но каким-то образом им удалось расспросить местных жителей на русском и выяснить, где живет единственный еврей в Чиили. С большим трудом они отыскали дорогу к его дому. Этот еврей был портной, в прошлом тоже ссыльный. В Чиили он женился на нееврейской женщине, а когда срок ссылки истек, остался здесь жить.

Увидев двух ссыльных, вид которых после такого тяжелого путешествия оставлял желать лучшего, портной не захотел иметь с ними никаких дел. Несмотря на все просьбы, он отказался впустить их в дом, и мужу и его спутнику пришлось, собрав остаток сил, продолжить поиски ночлега.

Земля в том месте была настолько заболоченная, что не промерзала, несмотря на сильные холода. Как впоследствии рассказывал мне муж, им стоило большого труда вытягивать ноги из грязи с каждым шагом.

Увидев огонек в окне одного из домов, они пошли в ту сторону. Впрочем, трудно было назвать это строение " домом". Как и все в тех местах, он был выстроен из глины, которая большую часть времени оставалась влажной. Пола в доме тоже не было - только земля, вымазанная той же глиной.

Супруги-неевреи, жившие там, сжалились над ссыльными и впустили их в дом, постелив в кухне на полу у двери одеяло. На нем и улеглись мой муж и его спутник, не раздеваясь и укрывшись своими пальто. Они не особо защищали от холода и сырости, которыми тянуло с земляного пола. Было очень сложно заснуть в таких условиях, немного помогли стаканы с кипятком, предложенные хозяевами. Чуть-чуть согревшись, ссыльные смогли поспать.

Вскоре начало светать. Нужно было вставать и заниматься обустройством на новом месте. Рассмотрев гостей при свете дня, хозяева дома, где они провели ночь, предложили моему мужу оставаться у них. Однако второго человека они не могли принять ни при каких условиях. Конечно, муж чувствовал себя не очень удобно оттого, что вопрос проживания решился только для него одного, но вынужден был согласиться. Его поместили там же, в кухне, где хозяева дома и двое их детей ели свою еду. Через кухню же они проходили, входя в дом и выходя из него.

Несмотря на все эти неудобства, у мужа, по крайней мере, теперь была крыша над головой и - почтовый адрес. Он тут же отправил телеграмму, чтобы в первую очередь я послала ему талес и тфилин, а также немного еды. После долгих разбирательств на почте я смогла выяснить, что нужно сделать, чтобы отправить посылку по указанному адресу, и послала мужу то, что он просил. Талес и тфилин дошли до него за три недели, а вот посылка с едой пробыла в пути семь недель.

В первый раз после почти годичного перерыва муж облачился на молитву как подобает еврею. Позже он рассказывал мне, что удовольствие, которое он при этом испытал, невозможно забыть.

Под суд за кусок хлеба

Но это наслаждение¹ было чисто духовным. С материальными дело обстояло хуже. Кормить сосланных никто не собирался, а сами они найти себе еду не могли - даже за деньги. Как-то раз муж стоял на железнодорожной станции и видел, как покупали хлеб те, кому это было разрешено². Он обратил внимание на человека - судя по всему, высокопоставленного коммуниста, - которому выдали двойную порцию. Муж попросил его продать кусочек хлеба (понятно, что суп с мясом он взять себе все равно не мог). Коммунист согласился отдать хлеб за определенную сумму денег.

Работник магазина обратил внимание на двух людей, занимающихся " гешефтом" с пайками, что было тогда строго запрещено. Он подозвал их обоих - мужа и того человека, который продавал ему хлеб, - и спросил их имена, чтобы сообщить " органам" о незаконной сделке. Я представляю себе ужас, который охватил мужа, - ему грозило обвинение в новом " грехе", и это всего лишь через несколько дней после того, как он приехал сюда по предыдущему приговору!

В большом страхе муж ожидал вызова в суд… Не знаю всех подробностей разбирательства, но могу сказать одно: их не наказали. Возможно, это было связано с высоким положением продавшего мужу хлеб человека, которого суд не имел полномочий обвинить.

Все это происходило накануне того, как я приехала к мужу.

Угроза конфискации квартиры

После того, как в конце месяца шват мне стал известен почтовый адрес мужа, я в течение нескольких недель занималась тем, что собирала одежду, которую можно было бы ему отправить. Одновременно пыталась навести порядок в квартире. Конечно, это стоило мне немало здоровья. Когда стало известно, что я собираюсь уехать к мужу, квартиру попытались у меня отобрать. Но, во-первых, надо же мне было где-то жить до отъезда, кроме того, я хотела сохранить квартиру, поскольку надеялась, что муж вскоре вернется и все будет как раньше…

Как жена сосланного " контрреволюционера" я не могла, естественно, рассчитывать на нормальное к себе отношение. Однако председатель нашего домкома, еврей-коммунист, вел себя со мной совершенно по-человечески, даже по-дружески. Всеми правдами и неправдами, не считаясь ни с чем, рискуя своим положением и заработком, он все-таки сумел сохранить за мной квартиру. Правда, пришлось " уплотниться": в одной из комнат поселился новый жилец, а мы с Рахелью жили в другой комнате.

Решив вопрос с квартирой, я продолжила сборы в дорогу, а за неделю до Пурима отправилась к мужу.

В Москве

Учитывая маршруты и расписание поездов, мне пришлось провести Шаббат в Москве, а уже оттуда отправиться в пятидневное путешествие в Чиили.

В Москве я питалась хлебом с картошкой. Благодаря содействию знакомого, который работал в НКВД, я получила возможность купить кое-что из продуктов в " закрытом распределителе", куда имел доступ далеко не каждый. Так что я везла с собой запас еды на некоторое время. Также мне удалось, ценой огромных усилий, взять с собой пасхальную посуду, жир, мацу и вино.

Через другого знакомого, который был своим человеком во всех, как тогда говорили, " высоких окнах", мне достали билет на поезд, который не только успевал добраться до места назначения до наступления Субботы, но и прибывал не ночью, а днем. Как я уже писала, в тех краях даже днем трудно было ходить пешком - с каждым шагом приходилось вытаскивать ноги из грязи. Ночью же передвигаться было практически невозможно…

Московские друзья и знакомые относились ко мне очень тепло и преданно. Одно это придавало мне сил и позволяло стойко переносить все несчастья.

Приехав в Москву, я прямо с вокзала, без вещей, отправилась в Прокуратуру и записалась в очередь желающих подать прошение об освобождении осужденных. Мне сказали прийти через два дня, в пятницу.

К назначенному времени я снова была в Прокуратуре. Не передать словами тех чувств, которые испытываешь там во время длительного ожидания, а затем – входя в нужный кабинет. Сотни людей сидят в коридорах в ожидании, каждый - с разбитым от горя сердцем, в надежде на лучшее и в страхе перед новыми несчастьями.

Когда я, наконец, попала на прием, меня встретили достаточно приветливо, но в вежливых словах совершенно не слышалось голоса сердца. Похоже, у тех, кто работает в таких местах, его просто нет… Выслушав меня, работники Прокуратуры сказали, что пересмотрят все бумаги, касающиеся ссыльного, и пришлют ответ по почте - на мой домашний адрес. С разбитым сердцем, но все же сохраняя слабую надежду (как все те, кто приходил туда со своими прошениями), я отправилась на квартиру, где остановилась на время пребывания в Москве. Там я провела Шаббат, а на исходе Субботы, в двенадцать ночи должен был отправляться поезд, на котором я уезжала в Чиили.

Пять суток в поезде

Ко времени отправления поезда на вокзал подошли человек пятнадцать наших друзей и знакомых. Пришлось прибегнуть к разным ухищрениям, чтобы я смогла увезти с собой все то, что собрала в дорогу (по закону, такое количество багажа перевозить не разрешалось). В конце концов мы заплатили носильщику, и он погрузил в вагон весь мой багаж.

Поездка должна была продолжаться более пяти суток. Один из провожавших сделал " подарок" проводнице моего вагона, чтобы она все это время уделяла мне внимание, приносила чай и те продукты из ее запасов, которые можно было есть с точки зрения кашрута.

Среди тех, кто ехал со мной в поезде, большинство принадлежало к двум категориям: работники торговли и люди науки - будущие преподаватели недавно открытых в столицах среднеазиатских республик университетов.

Рана на сердце

Я не говорила своим попутчикам, куда и к кому еду. Только на пятые сутки, перед самым завершением поездки, сказала, что еду к сыну, который работает в исполкоме. Поэтому, когда поезд подъезжал к станции, все стали высматривать машину, которая, как думали мои попутчики, должна была меня встречать. В то же время все наперебой твердили мне, как тяжело здесь жить - из-за жары, болотистой земли и комаров. Говорили также, что здесь очень высокая смертность от малярии…

Когда надо было выходить из вагона, мои попутчики помогли мне выгрузить весь мой багаж и стали ждать " сына с машиной". К их изумлению, машины не оказалось, а вместо " сына" на станции появился мой муж, да будет память его благословенна, который пришел вместе с другим ссыльным евреем.

Хотя я была бесконечно счастлива видеть мужа, на меня произвели удручающее впечатление его одежда, выражение лица и весь облик. Все это осталось, как говорится, тяжелой раной на моем сердце. Однако, несмотря на это, нас - и мужа, и меня - укрепляла мысль о том, что мы снова вместе.

Комнатка в нищей деревне

Наконец мы смогли, что называется, " выйти в город" со станции. Позже нам пришлось туда вернуться, чтобы забрать мой багаж и отнести в то место, где мы теперь жили. На решение этой задачи ушло несколько дней, и когда я уже начала думать, что ничего не получится, муж нашел, наконец, какого-то казаха чуть диковатого вида. Тот взвалил на плечи большую часть привезенных мною вещей, а остальное взяли мы втроем - муж, я и тот еврей, который вместе с мужем приходил на станцию меня встречать.

Идти было не очень далеко, около двух километров, но преодолеть их было не так-то просто из-за липкой грязи, из которой приходилось с трудом вытаскивать ноги. Однако других сложностей на пути нам, к счастью, не встретилось.

Чиили называется поселком, но на самом деле это не более чем ужасно бедная, нищая деревня. Когда местные жители увидели, как мы идем со всеми нашими мешками и пакетами, они начали смотреть на нас как на богачей. Их отношение к ссыльным, впрочем, не было таким уж плохим, так что к нам - при нашем " богатстве" - они относились все-таки лучше, чем обычно относятся к тем, кто богаче.

Комната, в которой мы поселились, находилась в доме, где жила татарская семья - муж, жена и ребенок около двух лет от роду. Чтобы попасть в нашу комнату, надо было пройти через сырую " переднюю" с глиняным полом, в которой всегда было темно из-за полчищ мух, и через комнату хозяев, которая служила им и спальней, и столовой.

Оказавшись в нашем " жилище", я сразу взяла чайник, подбросила в печь наколотых щепок и вскипятила чай. Чтобы пить воду из стакана, после кипячения приходилось некоторое время ждать, пока осядет на дно весь песок. Позже я к этому привыкла, но в первый раз такой чай произвел на меня удручающее впечатление.

Пока мы пили чай, в соседней комнате сидела хозяйка с ребенком, а дверей между комнатами не было, так что толком поговорить мы не могли. А ведь тем для разговоров и историй, которые мы хотели рассказать друг другу, у нас было, наверное, на целый год!

Тем временем наступила ночь, и нужно было подумать об отдыхе. Все освещение в нашей комнате состояло из одного крошечного масляного светильника. Мы поужинали и приготовили кружку с водой на утро³ (что в тех условиях тоже требовало усилий). Два окна в нашей комнате я завесила чем-то из привезенных вещей. Только мы собрались заснуть, как на нас обрушилось новое бедствие - мухи, которые летали, жужжали и кусались. Несмотря на все это, удалось немного поспать.

Наступило утро, и все пошло по распорядку, как и во все последующие дни. Каждый вечер мы ходили на станцию - это было единственное место в поселке, где хоть как-то ощущалось течение жизни. Там была определенная скамейка, у которой обычно собирались ссыльные.

Евреев-ссыльных в Чиили было всего двое - мой муж и интеллигентный еврей из Киева, бывший бундовец⁴, который к тому времени провел в тюрьмах и ссылке почти два года. Остальные ссыльные были разных национальностей. Все уже знали, что я приехала. Отношения между ссыльными были почти домашними, без каких-либо проявлений национализма. Воспоминания о прошлом объединяли всех… Так, однажды я стала свидетелем разговора мужа с инженером-неевреем. Взяв мужа за бороду, он спросил: " Как вам удалось сохранить бороду? Со мной в камере сидел еврей, которого избили, когда он отказался побриться, а избив - все-таки обрили…"

На этой скамейке мы сидели где-то до десяти вечера, потом все расходились по домам.

Без крыши над головой

Когда стал приближаться праздник Песах, возникла новая проблема. Повсюду в доме, естественно, полно было хомеца¹, и отдалиться от него не было никакой возможности, поскольку мы жили под одной крышей с неевреями. Хозяева дома - татары - сами были людьми религиозными, и мы пробовали поговорить с ними, надеясь, что они смогут чем-то помочь. Они, однако, мало что поняли из нашего рассказа, более того, их сильно раздражало то обстоятельство, что мы тратим большое количество воды. Недолго думая, они самым резким тоном потребовали, чтобы мы освободили комнату!..

О, это было не самое приятное занятие - бродить по Чиили за две недели до Песаха в поисках крова! И это при том, что любое жилье, которое бы мы ни нашли, имело свои недостатки… Не хочу заново переживать свои чувства в тот момент и скажу сразу, что недалеко от нашего прежнего жилища нам удалось найти женщину-нееврейку, которая отличалась большой любовью к деньгам. За 50 рублей в месяц мы сняли у нее комнату с отдельным входом (большая редкость в тех краях) и деревянным полом (еще бо́ льшая редкость). Дети ее, правда, были те еще хулиганы, и все наперебой нам твердили, что жизнь в одном доме с такими соседями будет для нас невыносимой. Но за неимением другого варианта мы согласились на переезд.

За неделю до Песаха мы уложили на тележку все наши вещи и перевезли их на новую квартиру. Больно было смотреть, как мой муж практически в одиночку (только лишь один ссыльный пришел ему помочь) таскает все эти тяжести.

Хозяйка дома поделилась с нами двумя кроватями. Но в матрасах и в щелях деревянных частей было такое количество насекомых, что полностью избавиться от них не было никакой возможности. Понятно, спать на таких постелях было очень тяжело…

Несмотря на трудности, я изо всех сил старалась создать хоть какое-то подобие предпраздничного настроения.

" Время нашей свободы" в изгнании ²

Я везла с собой в Чиили два новых ведра, купленных специально для использования в Песах. Мне пришлось выстоять за ними в очереди целый день! В пути, однако, эти ведра пропали, что было вполне ожидаемо, учитывая реалии тогдашней жизни. Разыскивая их, я послала телеграммы в Москву и Екатеринослав, но это не дало никаких результатов - ведра не нашлись. В качестве компенсации мне предложили семь рублей, но за ними надо было ехать в Ташкент, в управление железной дороги, и понятно, что это не решило бы моих проблем, поскольку ведра у меня от этой поездки не появились бы. А муж твердо заявил, что весь праздник не прикоснется ни к чему из еды, сваренной не в пасхальной посуде! Нужно было что-то делать.

Примерно в четырех часах езды от места, где мы находились, жила группа ссыльных из Киева. Эти несколько человек жили неподалеку друг от друга; среди них были раввин³, шойхет⁴ и один из бывших киевских богачей по фамилии Каляков, который в свое время являлся одним из попечителей еврейской общины Киева. Другими словами, эта группа представляла собой почти полноценную, более-менее организованную общину. К ним я и отправилась в надежде, что они помогут решить мою проблему. У них я провела два дня, и, в конце концов, мне сделали там новые ведра из не бывшего в употреблении куска жести. Также я заказала кошерные по пасхальным стандартам мясо и рыбу, договорившись, чтобы их доставили в канун праздника.

Вдобавок ко всему, перед самым отъездом мне принесли на станцию больше килограмма хлеба из грубой ржаной муки. Сейчас, оглядываясь назад, я не могу понять, как вообще мы могли его есть! (Хотя следует признать, что вреда нашему здоровью он не принес. А когда летом того года у меня была дизентерия, именно такой хлеб помог вылечиться…)

Меня переполняла радость от достигнутых успехов, особенно от новеньких ведер из жести, которые так и сияли на солнце!

Я вернулась в Чиили, и жизнь снова пошла своим чередом. Мы заканчивали приготовления к Песаху, и мне удалось даже найти нам гостя на пасхальный седер! Посуда, которую я привезла из дома, оставалась чистой и пригодной для праздника. Из досок соорудили подобие стола, который я накрыла белой скатертью. Казах, который привез нам птицу и рыбу в канун праздника, потом без конца описывал всем " богатство", которое ему довелось увидеть в нашем доме (попутно следует отметить, что привезенные им птица и рыба за четыре часа поездки по жаре испортились и стали непригодны в пищу).

Итак, за стол пасхального седера мы уселись втроем. " Компанию" нам составили несколько нееврейских парней, стоявших под нашими окнами. Высмеивая нас, они передразнивали наши, как они говорили, " завывания". Не обращая на них внимания, мы сидели за столом, громко и с душой произнося: " Время нашей свободы,.. святые праздники Твои с радостью и ликованием дал Ты нам в наследие" ⁵. Мой муж произносил слова Кидуша с особым чувством: по сравнению с прошлым Песахом, который он провел в тюрьме, в этом году он и в самом деле чувствовал себя гораздо более свободным!

Наше празднество продолжалось до двух часов ночи, пока наш гость не отправился спать к себе домой. Ему предстоял долгий путь через поля.

Стоит упомянуть здесь, что в канун Песаха мы, как полагается, делалибдикат хомец и биур хомец⁶. Понятно, что для Чиили это была вещь неслыханная, но даже я никогда раньше в своей жизни не видела столь тщательных поисков хомеца!

Бо́ льшую часть нашей " мебели" составляли ящики, в которых было привезено в Чиили наше имущество. Часть из них мы использовали в качестве шкафчиков и полочек, а в том углу нашей комнаты, который мы отвели под кухню, стояло подобие буфета и прочие самодельные хозяйственные удобства. На время праздника все это было вынесено " во двор" (попросту говоря - в другой угол комнаты)⁷.

В канун праздника я всецело была занята готовкой, но все равно не могла не обратить внимания на глубокие переживания, охватившие моего мужа в ходе бдикат хомец⁸. Наутро, во время сжигания хомеца, он все время так горько плакал, что видеть и слышать это было просто невыносимо. В прошлом мне не доводилось видеть, как муж сжигает хомец, а сейчас я услышала лишь несколько произнесенных им слов: " Как уничтожаю я хомец из дома моего и из владений моих, так и Ты уничтожь…" ⁹ Дальше я не могла разобрать ни слова - так сильно рыдал он, заглушая слезами окончание молитвы.

Так закончились наши приготовления к Песаху, и начался праздник. Про первый седер я уже написала. На утреннюю трапезу к нам пришел тот же гость, что был у нас вечером. Он был у нас и на второй седер, и во все остальные дни Песаха.

Мы, естественно, изо всех сил старались создать в нашем доме соответствующее празднику настроение, изгнав будничный дух. В том окружении и при тех обстоятельствах это было совсем не просто, но нам это удалось - по крайней мере, частично. Конечно, все наши разговоры за столом были лишь о прошлом, поскольку настоящее не сулило ничего хорошего. Однако мы сохраняли надежду на лучшее будущее…

Рош-хойдеш тамуз 1948 [5708] года

Я верю, что смогу вспомнить еще многое из того, что заслуживает упоминания в этих записках…

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒