Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Кожу его приберёг для пошива



Сапог,

Кошельков

И хозяйственных сумок

В грядущих освенцимских мастерских?

И я крикнул Христу сквозь рёв самолётов:

«Христиане с бомбами -

не христиане!

Убийцы людей -

это христоубийцы!

Чего ты добился?

Ты распят, и только...

Зачем ты сказал, что все люди - братья?

Зачем восходить на голгофы, если

Голгофой атомной кончится всё?! »

И закружились блоковской вьюгой

Все послезавтрашние газеты,

И тихо к Христу подошла моя мама,

Кожанкой воинствующей атеистки

Его опустевшее тело прикрыв,

и выдохнула нечаянно:

«Бедный...»

Бедности нет,

Где не существует богатых.

Я рос,

Не думая, богатый я или бедный.

Но в послевоенной Москве появились

Первые богатые дети,

и я задумался...

Это были стиляги -

Наоборотная тень

Кубанских казаков, плясавших тогда на экране,

Где сладенького счетовода

Играл молодой Любимов,

Пряча под смушкой кубанки

мысль о захвате Таганки...

Я увидел стиляг на одной из ёлок в Колонном.

Их волосы были приклеены к маленьким лбам бриолином,

Галстуки -

Как опахала из павлиньих перьев,

Ватные плечи

Похожих на полупальто пиджаков,

Ботинки вишнёвого цвета на рубчатой

Каучуковой подошве,

Презрительный взгляд

поверх магазинно одетых людей...

А на моих плечах

Был кургузый пиджачок из Мосторга

И тёмно-серая рубашка

«смерть прачкам».

Но в руке я сжимал номерок от гардероба,

Где висела

Тогда мне бывшая впору

И заменявшая мне пальто

Мамина старенькая кожанка

С дыркой от мопровского значка.

Но МОПРа не было.

Были стиляги:

Первые диссиденты -

Диссиденты одежды,

Мятежники танцплощадок,

Интернационалисты вещей,

Герои - родоначальники будущего вещизма.

Дружинники с ними боролись при помощи ножниц,

Отхватывая слишком длинные,

По мнению общественности,

Волосы,

Или после обмера портновским клеёнчатым сантиметром

Разрезая слишком узкие,

По мнению общественности,

Брюки.

Но стиляги в Колонном зале были суперстиляги.

Информированные дружинники

Соблюдали дистанцию с ними.

У подъезда стиляг поджидал

Катафалковый чёрный «ЗИМ».

«В кок», -

Процедил один из подростков шофёру

(так называли стиляги тогда коктейль-холл).

И «ЗИМ» желтоглазый

Обдал кожанку мою

Грязью нового,

Только что наступившего сорок девятого года,

И я ощутил

Не кожанкой моей, а кожей

Ввинченность мопровского значка.

«Сын академика...» -

Раздался завистливый шёпот.

Лестница покачнулась,

Как будто по её ступеням

Запрыгала эйзенштейновская коляска

Из «Броненосца «Потёмкин»

С развалившимся в ней стилягой.

Через несколько лет был фельетон «Плесень»

И состоялось историческое закрытие коктейль-холла,

Ибо коктейли были названы буржуазным ядом,

И было непредставимо,

Что пустые бутылки пепси

Когда-нибудь станут обычной сдаваемой стеклотарой.

Времена менялись.

Ножницы дружинников разрезали

Слишком широкие,

По мнению общественности,

Брюки,

а сын академика Лёва

Из человека-антиплаката

Превратился в довольно способного

Художника-плакатиста.

Он уже одевался на свои,

А не папины деньги.

Но мало-помалу иностранные шмотки

Перестали быть привилегией узкой касты.

Каста расширилась,

Включая в себя сыновей

Мясников,

Зеленщиков

И продавщиц молочных магазинов.

Всё трудней становилось

«выделяться из масс»,

Ибо массами овладело желание выделяться.

Бывшие суперстиляги

Решили выделяться по-иному,

Создав микромир из длинноногих манекенщиц.

Женились на них,

Разводились,

Меняли между собой,

Как некогда яркие галстуки,

Привезённые китобоями Одессы.

Но у новых московских девочек,

Воспитанных на болгарских соках.

Ноги росли с катастрофической быстротой.

Манекенное телосложение

Приняло массовый характер

И манекенщицы-профессионалки

Бледнели на этом фоне.

Лёва решил переменить фон.

Лёва уехал в Израиль.

Но в Тель-Авиве Лёве не показалось.

Не показалось в Париже -

Художнику сложно выделяться в городе,

Где семьдесят тысяч

Художников, желающих выделяться.

Я встретился с Лёвой случайно в Нью-Йорке

В доме миллионера Питера Спрэйга,

Где тогда служил мажордомом

Бывший харьковский поэт Эдик,

Получившний это место

Благодаря протекции мажордомши-мулатки,

Которую вызвала мама,

Медленно умирающая в Луизиане.

Эдик,

По мнению эмигрантской общественности -

Чеховский гадкий мальчик,

Приготовляющий динамит

Под гостеприимной крышей капиталиста,

Тогда писал

Свою страшную, потрясающую исповедь эмигранта

В комнатушке с портретами Че Гевары

И полковника Кадаффи.

Миллионер отсутствовал.

Он улетел на «конкорде»

В Англию

На собственную фабрику автомобилей «Остин Мартин»,

И Эдик пил «Шато Мутон Ротшильд» 1935 года,

Если я не ошибаюсь, года собственного рождения,

И заедал щами из кислой капусты,

Купленной в польской эмигрантской лавке

На Лексингтон-авеню.

Бывший одесский пианист,

Смущённо сказал, что он знает

По работе мою маму,

Смахнув слезу,

Заиграл на «Бехштейне» «Хотят ли русские войны? ».

Бывший переводчик

Грузинских и азербайджанских поэтов,

А ныне владелец галереи

«неофициального русского искусства»,

И бывший московский сутенёр,

Сочинивший роман «ЦДЛ»

На единственном

Хорошо знакомым ему материале,

Занимались коомунальными выяснюшками,

Кто из них «агент КГБ»,

В результате чего

Пустая бутылка

Ни в чём не повинной «Столичной»

Разбила ни в чём не повинное окно,

Выходящее во двор Курта Вальдхайма.

А Лёва, пришедший по инерции судьбы

С манекенщицей по кличке Козлик,

Бывшей женой Эдика,

А ныне женой итальянского графа,

Молча разрывал руками ставшую импортной воблу

На мятой «Нью-Йорк таймс»,

Исполняющей роль «Вечёрки».

Лёва постарел.

Он был одет магазинно,

Ибо в Нью-Йорке,

Чтобы стать диссидентом одежды,

Мало того, чтобы даже вообще не одеваться.

Лёва теперь занимается сварочной скульптурой.

Пальцы в ожогах

Что-то рисовали карандашиком на газете,

Жирной от воблы,

Может быть, собственную дорогу,

Которую Лёва не сумел нарисовать.

Лёва поднял глаза

С подглазными мешками, набитыми пылью скитаний,

И вдруг спросил

Совсем по-московски,

вернее по-улицегорьковски:

«Старичок,

Только без трёпа,

Как ты думаешь,

Будет война? »

Итальянский профессор

С глазами несостоявшегося карбонария

Меня пригласил в его холостую квартиру в Ассизи

Как в своё единственное подполье.

Он заметно нервничал.

Заранее просил прощения за пыль

И говорил, как трудно достать приходящих уборщиц,

С трудом поворачивая ключ в заржавелом замке,

Вделанном в дверь,

Обитую средневековым железом.

Против моих ожиданий

Увидеть обиталище Синей Бороды,

Я увидел две комнатки,

Набитые пыльными книгами,

Идеальными для дактилоскопии,

Подёрнутую паутиной

Флорентийскую аркебузу,

Индийскую благовонную палочку,

Сгоревшую наполовину,

Русскую тряпичную купчиху,

Предлагающую жеманно

Пустую чайную чашечку

Небольшому мраморному Катуллу,

А также письменный стол на бронзовых львиных лапах,

На котором скучала чернильница

Венецианского хрусталя

С несколькими мухами,

Засохшими вместе с чернилами.

«Я здесь пишу... -

Застенчиво пояснил профессор

И, пригубив из рюмки с крошками пересохшей пробки,

Доверительно добавил: -

И здесь я люблю».

Профессор вздохнул

Мучительным вздохом отца семейства,

и только тогда я заметил главный предмет в квартире:

Тахту.

На тахте были разбросаны

В хорошо продуманном беспорядке

Пожелтевшие козьи шкуры,

Подушечки в виде сердец.

Как бы случайно

С края тахты свисала

Как бы забытая

Женская чёрная перчатка,

От которой не пахло никакими духами,

И пыль на подушечках жаловалась беззвучно

На то, что на этом ложе никто не любил давно.

Над тахтой висела картина

С толстым продувным фавном,

Играющим рыжей наяде на дудочке где-то в лесу.

Благоговейно разувшись,

Профессор взобрался на ложе

И снял осторожно картину с гвоздя.

Под картиной оказалась дверца

Вделанного в стену сейфа.

Профессор открыл его ключиком,

Висящим на цепочке медальона,

Где хранились локоны его четырёх детей,

И достал из сейфа альбом -

Краснобархатный,

В тяжких застёжках, -

Взвесил его на ладони

и, побледнев, признался:

«В этом альбоме всё

о всех, кого я любил...»

И фавн захихикал,

Мохнатым локтем

Толкая в розовый бок наяду.

Профессор задёргался,

профессор спросил:

«Скажите,

Вы самолюбивы? »

«Не болезненно...» -


Поделиться:



Популярное:

Последнее изменение этой страницы: 2016-03-25; Просмотров: 641; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.069 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь