Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Методика преподавания литературы: Учебник для пед. вузов / Под ред. О.Ю.Богдановой, В. Г.Маранцмана: В 2 ч. Ч. 2. М., 1994. C. 46-69.



Драма

Чтение пьесы - наиболее активный способ общения с ис­кусством слова. Читатель работой своего воображения посто­янно должен достраивать реплики персонажей и ремарки ав­тора, превращая их в картины, голоса, события, действия. И хотя дети с раннего возраста любят театр, чтение пьесы становится для них доступным и увлекательным занятием, как правило, в отрочестве.

Почему VII - VIII классы особенно сензитивный период в чтении драматургии? Во-первых, период нравственного само­углубления, как мы уже видели, характеризуется бурным ростом читательского воображения, которое столь необходимо при восприятии драмы. Во-вторых, отрочеству свойственно воспринимать мир в обостренной конфликтности, напряжен­ном действии, которое и присуще драматическому роду лите­ратуры. В-третьих, к VII классу литературное развитие школьника дает читательский опыт, позволяющий от лирики и эпоса перейти к драме. По этим соображениям программы VII и VIII классов мы насытили пьесами, чтобы не пропус­тить период, когда драма воспринимается читателем особенно охотно и естественно. Правда, возрастная предрасположен­ность к чтению пьесы не означает, что оно протекает без трудностей, присмотримся к восприятию восьмиклассниками одной из «маленьких трагедий» Пушкина.

«Моцарт и Сальери» вызывает в учениках живой отклик. 50% опрошенных открыто выражают свои эмоции.

Для эмоциональной стороны восприятия восьмиклассника­ми трагедии Пушкина характерен нравственный пафос, кото­рый оказывается в восхищении благородством Моцарта, не допускающим подозрений в отношении друга. Ученики пора­жены «гнусным поступком», «нечеловечностью» Сальери, его «жестокостью и коварством». Интересно, что нравственный пафос в учениках, более объективно воспринимающих Салье­ри, не причисляющих его к «отбросам общества», не ослабе­вает. Наибольшее потрясение читателей вызвано тем, что Сальери доступен искусству, искренне восторгается музыкой Моцарта и в то же время оказывается человеком, способным на самое низкое преступление. Обнаруженное, может быть, впервые при чтении пушкинской трагедии противоречие ведет к «взрыву» чувств читателя. При этом восьмиклассники уже начинают искать здесь причины явления, эмоцию переводят в интеллектуальное действие.

«Сальери любит «Мадонну» Рафаэля и Данте Алигьери. Да как же после этого он может убить Моцарта, человека, олицетворяющего искусство! Не только гений и злодейство несовместимы, искусство и убийство тоже несовместимы, и Сальери, убив Моцарта, становится непричастным к искусст­ву, он осквернил его. Но это закономерно. Сальери отдаляет­ся от искусства с тех пор, как, по его словам, «звуки умерт­вив, музыку я разъял, как труп». Искусство, созданное алгеб­рой, уже не искусство. Человек, который способен «музыку разъять, как труп», может убить и Моцарта. Но что хуже всего, Сальери считает себя представителем музыкантов всего мира: «Я избран, чтоб его остановить. Не то мы все погибли, Мы все, жрецы, служители музыки».

Он не «жрец музыки», он ее убийца, убийца жестокий, рас­четливый, хладнокровный. Человеку, который действительно любит музыку, неважно, кто ее сочинил: он или другой. Она прекрасна, и этого достаточно. А Сальери! Вот, истинно, мысли лицемера: «Что пользы, если Моцарт будет жить И новой высоты еще достигнет? Подымет ли он тем искусство? Нет...»

Значит, не нужны гении, не нужно ничего великого и пре­красного? Ведь все равно оно умрет, и, как говорит Сальери, чем скорей, тем лучше. Да нет лее, нет! Не умрет оно, а Сальери будет всего лишь мелкой букашкой перед величием Искусства и Истории... Мы не знаем и не помним его, потому что Искусство убить нельзя!

Перед нами страстный монолог, одушевление которого слы­шится не только в восклицательных знаках и заглавных буквах дорогих ученику слов, но в аналитической мысли.

Особенно сильное впечатление на всех учеников производит финал трагедии, сцена отравления Моцарта и то место, где Моцарт играет «Реквием». Таким образом, при чтении драмы эмо­циональная сторона очень активна и, как правило, выражена прямо.

Зависимость истолкования читателем пьесы от увиденной им театральной интерпретации явственно проступает во мно­гих работах. Те ученики, которые видели фильм-оперу, где роль Моцарта сыграна И.Смоктуновским, а Сальери - Глебовым, сосредоточили в своих ответах внимание на трагедии Моцарта, его отданности музыке, его светлом душевном мире. Сальери трактуется огрубленно, как низкий и примитивный завистник. Те же ученики, которые видели спектакль Ленин­градского театра им. А.С Пушкина, где роль Сальери испол­нял Н.Симонов, отходят от одностороннего объяснения Саль­ери как завистника.

Треть учеников объясняют преступление Сальери одним мотивом - завистью. Правда, восьмиклассники ищут причины возникновения и горячности чувства Сальери, но в конце кон­цов мысль произведения истолковывают односторонне: «Саль­ери завидует Моцарту, который пишет музыку в порыве вдох­новенья. Всю свою жизнь Сальери посвятил созданию музы­ки, но она была для него не отдыхом, не радостью, а мучи­тельным трудом, при котором он, «звуки умертвив, музыку разъял, как труп».

Восьмиклассники стараются аргументировать свои сужде­ния текстом, но часто воспринимают его локально, в пределах реплики, а не пьесы в целом. Эта дробность читательского восприятия часто мешает подняться до более полного осмыс­ления произведения, осознать его концепцию. 25% учащихся заменяют ответы на вопросы пересказом текста. Однако 40% учеников многосторонне объясняют смысл произведения: «Сальери преклонялся перед музыкой Моцарта, но не при­знавал в нем человека, достойного искусства. На самом же деле Моцарт вкладывал всю глубину своей души в произведе­ние, а Сальери писал только для того, чтобы его признали. И вот для того, чтобы его снова стало видно, он решил уб­рать Моцарта, который считал его своим другом. Сальери ис­кренне верит в свою жестокую миссию. Это мрачная, трагиче­ская фигура, Сальери говорит о себе: «Хоть мало жизнь люб­лю». Но он хочет, чтобы мир принадлежал только ему, и ре­шается отравить Моцарта».

Ученики видят в чувствах Сальери не только зависть, но обиду за «напрасный труд всей жизни», объясняют его пре­ступление не только мстительностью, но привычкой уважать себя. В самооправданиях Сальери ученики способны заметить не только лицемерие человека, который свои низкие желания хочет прикрыть благородными побуждениями и высокими словами. При всем негодовании, которое вызывает Сальери у юных читателей, они испытывают влияние Пушкина, который считал, что драматический писатель должен быть «беспри­страстным, как судьба».

Проникновение в чувства героев часто помогает ученикам зри­тельно представить себе происходящее на сцене. 27, 5% учеников разворачивают читательское видение в картину, 30% дают пересказ с элементами режиссерских ремарок.

Сознательное отношение к форме произведения мы встречаем лишь в 20% работ, однако еще 15% учеников способны отчетливо почувствовать настроение, продиктованное автором.

Трудность осмысления, противоречивость читательских оценок явно связаны с неумением проникнуть в авторское сознание при чтении драмы, с невниманием к художественной форме, вне учета которой Пушкин оказывается по существу недоступным.

Сделаем некоторые выводы, касающиеся читательского восприятия драматических произведений.

Восприятие драмы сопровождается активизацией чувств читателя, ведущей в условиях VIII класса к своего рода эмоцио­нальному «взрыву», часто затрудняющему объективность оценок читателя.

Осмысление содержания драматического произведения явно носит следы противоречивости, колебаний в оценках читате­лем героев и ситуации пьесы. Чтение пьесы драматизирует соз­дание, вносит в него эмоциональные и интеллектуальные конфликты, которые при определенных условиях обучения ведут к пересмотру стереотипных мнений.

Авторская мысль в драматическом произведении с трудом открывается школьникам, так как пьеса дает широкий простор для разнообразных интерпретаций. Субъективные трактовки, за­крепленные сильным эмоциональным отношением к тексту, часто представляют собой серьезную преграду в постижении авторской концепции произведения. Изучение драмы в школе, как правило, ведет к созданию проблемных ситуаций на основе читатель­ского восприятия текста.

Драматическое произведение толкает читателя к зри­тельной и эмоциональной конкретизации текста. Однако при самостоятельном чтении работа воображения школьников на­делена частичностью, неполнотой, иногда случайностью «пла­стического» воспроизведения текста. Ученики видят действие в пределах узкого пространства отдельного явления, как слы­шат текст в пределах реплики. Задача анализа - наделить во­ображение связностью, сблизить его с обшей логикой пьесы и авторской концепцией.

Свойство драмы прямо изображать действия героев по­буждает учеников не замечать авторских намерений, сказав­шихся в художественной форме пьесы Драма в значительной степени закрепляет черты наивного реализма в сознании школьников Путь к раскрытию авторских усилий, художест­венной организации пьесы особенно сложен и необходим в ус­ловиях школьного анализа.

Как же начать изучение пьесы? Как создать установку на чте­ние драматического произведения, которое таит в себе столько трудностей?

Дети тянутся к театру. Может быть, сразу откликнуться на этот зов, начав анализ пьесы с просмотра спектакля? Ведь яркое театральное зрелище вызовет интерес к анализу. Но не заменим ли мы в этом случае пьесу спектаклем, не сведем ли многознач­ное в самой своей сути драматическое произведение к одному из его театральных толкований? Другая опасность просмотра, пред­варяющего изучение пьесы в классе, в том, что неподготовленный зритель может многого не заметить, пройти мимо существен­нейших узлов произведения.

Умение быть зрителем - сложное и тонкое дело, восприятие явлений искусства - процесс творческий. Всякое творчество, кроме эмоционального импульса, требует наличия известного опыта, «строительного материал» и умения строить. Школьный анализ драматического произведения в какой-то мере может дать ученику то главное, что необходимо для творческого восприятия спектакля. Прочитать и частично или полностью проанализиро­вать пьесу в классе до просмотра спектакля особенно полезно на первых порах обучения высокому искусству быть зрителем. Дру­гое дело — в старших классах, где при известной подготовленности учащихся можно идти от вопросов, возникших при просмот­ре спектакля, к анализу пьесы.

Актеры и режиссер не только передают живой облик героев пьесы, зрительно представляют события, реализуют на сцене словесный образ. Театр передает и свое понимание пьесы, свое отношение к проблемам, поднятым в ней. Актер не только пере­воплощается в героя пьесы, он «играет» и свое отношение к это­му образу.

Для неподготовленного зрителя решение, предложенное спек­таклем, может оказаться окончательным, принятым на веру, без раздумий. Личность ученика, его собственное отношение к про­изведению, наконец, объективное толкование смысла пьесы в этом случае окажутся скованными.

Классный разбор пьесы, предваряющий встречу с театром, к тому же — в идеальном случае - учитывающий особенности предстоящего просмотра, как раз и должен помочь сформиро­ваться личному отношению к прочитанному и прояснению объективного смысла произведения. Люди, разные по своему жизненному опыту, склонностям, убеждениям, увидят в од­ном произведении искусства не одно и то же. В восприятии искусства субъективность столь же естественна, как свое виде­ние мира и оригинальность способов его воплощения для ху­дожника, творца.

Одна из задач школьного анализа литературного произве­дения состоит в том, чтобы помочь учащимся найти сложное диалектическое единство объективного содержания произведе­ния искусства и субъективного его восприятия. Равнодушие к литературному явлению, изученному в классе, часто возника­ет именно потому, что учитель поднимает только пласт объек­тивного, который составляет лишь одну из сторон художест­венного творчества и читательского восприятия. Неповтори­мое, своеобразное для каждого читателя видение жизни и ли­тературы при этом отбрасывается, глушится, заслоняется об­щей формулой. При таком подходе к произведению анализ становится не формой сближения ученика с явлением искусст­ва, а средством отчуждения ребят от него. Ученик в этом слу­чае не ощущает, что анализ помог развиться его собственным мыслям и чувствам, которые смутно, неясно забрезжили при первом чтении. А между тем внеличностное восприятие искус­ства невозможно.

Гармония собственного (субъективного) восприятия и автор­ского голоса при изучении драматического произведения затруд­нена тем, что автор в пьесе не встречается со зрителем непосред­ственно. Поэтому при анализе пьесы учителю необходимо посто­янно держать в поле зрения все нити действия, обострить внима­ние учащихся к логике его развития, к системе взаимооценок ге­роев, к степени совпадения их слов и поступков, к подтексту мо­нологов, диалогов, реплик.

Развивать субъективное начало в анализе помогут самостоя­тельные работы, дающие простор творческому воображению, способствующие реализации той многозначности толкования, ко­торая заключена в истинно великой драме и которая составляет основу ее бессмертия. Ведь жизнь в веках суждена лишь тем яв­лениям искусства, которые исключают однолинейное, плоское толкование, дают возможность каждому новому поколению от­крыть в пьесе нечто новое, не замеченное прежде, но таящееся в ее глубине и несущее радость воплощения современного образа мыслей и чувств.

Разбор произведения отнюдь не исключает образную сторону восприятия. Так, при анализе драматического произведения мо­гут привлекаться сцены из спектаклей, которые несет в класс ки­нофильм и телевизор, грамзапись и магнитофон, иллюстрации и фотография. Все это поможет придать анализу силу художест­венной убедительности.

Пусть не покажется странным, что, отвергая просмотр спектакля как начальное звено разбора пьесы, мы призываем включать в анализ элементы ее сценического воплощения. Во-первых, отрывки из спектаклей, иллюстрации и т.п. не да­ют единого толкования пьесы и поэтому не могут склонить ученика к одноплановой трактовке драмы. Во-вторых, это от­рывки, фрагменты, они не обладают такой силой воздействия, как целый спектакль. В ходе классной беседы учитель своими замечаниями, обсуждением увиденного и услышанного с клас­сом может вносить коррективы, направлять впечатления в нужное, с его точки зрения, русло. Внутренняя свобода уче­ника, его «сопротивляемость» одноплановому пониманию ав­торского замысла в этом случае, естественно, возрастает. В-третьих, зрительная и слуховая наглядность в классном разборе может сочетаться с активной работой творческого во­ображения самого ученика. Задания, усиливающие эту работу (рассказ о внесценическом эпизоде, биографии, облике героя, составление мизансцены к явлению, прослушанному в грамзаписи, выяснение подтекста реплик и целых диалогов и т.д.), дают возможность укрепить самостоятельное отношение учеников к прочитанному.

Драма — трудный род литературы не только для писателя, но и для читателя. Ведь всю психологическую разработку характе­ра, эти переходы между «готовыми моментами», душевные дви­жения, часто выраженные только в поступках, ему приходится открывать самому. Читатель должен представить, что составляло круг жизни героя до его появления на сцене, что он чувствует и о чем думает между сценическими эпизодами, обрисованными драматургом. И все это должно совершаться во время чтения пьесы или просмотра спектакля, иначе сценическое действие бу­дет неоправданно, характер героя неясен.

Драматическое произведение требует от читателя развития не только воссоздающего, но и творческого воображения. Без этого он не представит себе «романа жизни» (выражение на­родного артиста СССР Г.А.Товстоногова) героя. Настоящий читатель, таким образом, проделывает ту подготовительную работу, которая предшествует началу работы актера над ро­лью. На этом сходстве основана рекомендация использовать при изучении пьесы в школе некоторые методы работы К.С. Станиславского с актерами (см. интересную статью С.А.Гуревича «Чем нам поможет Станиславский? » // Лите­ратура в школе. 1963. № 1. С. 36-45). Его отличает от актера только отсутствие тревог и радостей воплощения своего понимания характера в жесте, мимике, слове

Проникновение же в общий смысл происходящего на сце­не, в движение пьесы, определение тональности ее актов, вы­деление лейтмотивов действия роднит труд читателя с работой режиссера.

Таким образом, в процессе чтения пьесы читателю прихо­дится в своем воображении видеть и слышать происходящее на сцене, приходится быть потенциальным зрителем спектак­ля, представлять себе, как движется, говорит, живет персо­наж, значит, надо быть в какой-то степени актером и пони­мать, почему именно так, а не иначе совершается, оформляет­ся действие на сцене, следовательно, решать режиссер­ские задачи.

Если, не считаясь с природой явления искусства, мы ведем разбор драматического произведения теми же средствами, что и разбор романа или повести, то неадекватность анализа и внут­реннего содержания художественного явления разочаровывает учеников, ослабляет эмоциональное воздействие пьесы. При изу­чении драматического произведения это особенно пагубно, ибо «усиленная эмоциональность есть важный признак подлинной драматургии» (Волькенштейн В. Драматургия. М., 1960. С. 4).

Сохранению эмоционального начала в анализе, на наш взгляд, способствует, во-первых, соединение изучения пьесы с историей ее сценического воплощения; во-вторых, сюжетность разбора, рассмотрение пьесы по ходу развития действия, по­зволяющее учащимся заново, углубленно пережить совершив­шееся; в-третьих, постановка перед классом задач, развиваю­щих творческое воображение, последовательное проведение ребят в процессе анализа через ряд этапов творческого освое­ния пьесы (зритель - актер - режиссер). Разумеется, эти творческие задачи являются лишь формами постижения ав­торского текста, и ниже мы будем стремиться показать соотнесение учениками литературной основы со зрительными впечатлениями, актерской игрой и режиссерской трактовкой пьесы.

Рассмотрим, как в реальной практике школы преломляются эти принципы изучения драмы на примере комедии Н.В.Гоголя «Ревизор».

На первом уроке «Возмущение столицы» мы совершили за­очную экскурсию в Петербург 19 апреля 1836 года, день первой постановки «Ревизора» в Александрийском театре. Акварели В.А.Садовникова, портреты Гоголя работы Венецианова и Жерена, первых исполнителей роли городничего и Хлестакова (Со­сницкого и Дюра), декорации спектакля и воспоминания о нем П.В.Анненкова, дневник А.В.Никитенко помогают ученикам ощутить дерзость писателя, решившегося выставить все дурное в России и разом надо всем посмеяться. В домашнем задании по­ручаем ученикам обдумать, чем смутила комедия Гоголя Петер­бург и каков ее смысл для современного читателя.

На втором уроке «Занавес открывается...» мы пытаемся ввести учеников в действие пьесы и начинаем аналитическое ее чтение.

В «Замечаниях для гг. актеров» Гоголь дает художественный контур облика героев. Это образные характеристики, поэтому мы убеждены, что они не станут чисто рационалистической пре­людией к разбору пьесы.

Чтение кратких характеристик, которые дает Гоголь основ­ным персонажам комедии, сопровождается показом через эпи­диаскоп иллюстраций Боклевского (Н.В.Гоголь в портретах, иллюстрациях, документах. М.; Л., 1959. - С. 184 - 187).

Таким образом, в сознании учащихся сразу возникают зри­тельные образы героев комедии, что значительно облегчит дальнейшее чтение пьесы. Этот своеобразный «парад» дейст­вующих лиц перед началом чтения пьесы в классе имеет и другую цель: учащимся необходимо объяснить чины персона­жей, чтобы они ясно представляли себе системы управления уездным городом Сопоставление облика и имени дает воз­можность учителю обратить внимание класса на характерные фамилии героев, сами по себе создающие определенное впе­чатление о лицах, которым они принадлежат (см. статью: Касьянов А.В. Речевые средства юмора и сатиры в ко­медии «Ревизор» // Литература в школе. 1961. № 2. С. 58-61).

При «параде» мы начинаем вводить в анализ комедии историко-бытовой комментарий. Отдаленность современных читателей от гоголевской эпохи может стать одним из серьезных препятст­вий в разборе. Эту опасность необходимо вовремя устранить. Наивно полагать, что можно ограничиться суммарной историче­ской справкой в начале разбора. Комментарий должен сопрово­ждать анализ, умело присоединяться к нему, создавая тот жиз­ненный фон, который необходим для глубокого постижения реа­листической комедии Гоголя.

После чтения 1-го и 2-го явлений первого действия и объясне­ния незнакомых или малопонятных учащимся слов учитель предлагает классу несколько вопросов, которые помогут учащим­ся понять своеобразие характера каждого из чиновников и об­щую обстановку в уездном городе.

Почему в авторских ремарках 1-го явления Гоголь называет всех чиновников по имени и отчеству, а Сквозник-Дмухановский именуется городничим? Гоголь тем самым подчеркивает, что для всех присутствующих Сквозник-Дмухановский не частное, а официальное лицо, начальник, важная персона. Такое выделение городничего как самого значительного лица среди собравшихся сказывается и в построении диалогов. Городничий как бы ведет основную мелодию разговора, остальные чиновники вторят ему, как эхо.

«Городничий. Я пригласил вас, господа, с тем, чтобы сооб­щить вам пренеприятное известие. К нам едет ревизор.

Аммос Федорович. Как ревизор?

Артемий Филиппович. Как ревизор? »

Этот принцип построения диалогов, основанный на том, что чиновники поочередно вторят городничему, сохранен и в дальнейшем течении сцены, учащиеся без затруднений могут обнаружить такие примеры. Важно обратить внимание на то, что вторят городничему чиновники по-разному. Первые реп­лики судьи и попечителя богоугодных заведений в тексте вы­глядят одинаково. Но одинаково ли они произносятся? Учи­тель предложит двум ученикам прочесть эти реплики, под­черкнув интонации, свойственные Ляпкину-Тяпкину и Земля­нике.

Учащиеся уже имеют некоторое представление о характере и облике чиновников, так как чтение «Замечаний для гг. ак­теров» Гоголя сопровождалось демонстрацией иллюстраций П.Боклевского. Вероятно, они попытаются передать в ин­тонации манеру речи судьи, которую Гоголь определил так: «Говорит басом с продолговатой растяжкой, хрипом и сапом, как старинные часы, которые прежде шипят, а потом уже бьют».

Ляпкин-Тяпкин произносит свой вопрос медленно, важно, не­доуменно, как бы говоря: «Какой такой ревизор? Что это еще? » Логическое ударение стоит на первом слове: «Как ревизор? » Су­дью интересует не лицо, а случай («Как это так? »)

Земляника же удивлен, но ему-то не надо объяснять, кто такой ревизор. Подтекст его фразы иной: «Нет, в самом деле, ревизор? Неужто? » И реплика звучит отрывисто, подчеркну­то вопросительно, так, как будто Земляника хочет про­верить достоверность услышанного: «Как (небольшая пауза) ревизор? » Ударение, энергия фразы собрана здесь в слове «ревизор».

Если учащиеся не смогут сразу найти нужную интонацию и объяснить ее, можно проанализировать следующие реплики чи­новников, в которых состояние каждого из них выражено более откровенно, а затем вернуться к первым репликам. Судья обес­куражен неожиданностью: «Вот-те на! » Земляника же сразу по­нял, что дело приняло неприятный оборот; со вздохом огорчения он произносит: «Вот не было заботы, так подай! » И последним (он раньше не осмеливался) вступает Хлопов: «Господи боже, еще и с секретным предписаньем». Что же слышится в голосе смотрителя училищ? Трепет испуга, каждое слово в сообщении городничего его пугает, поэтому он с ужасом повторяет: «еще и с секретным предписаньем».

Далее Хлопов растерянно, в совершенном отчаянии и ничего не понимая повторяет: «Зачем же, Антон Антонович, отчего это? Зачем к нам ревизор? » Слушая советы городничего относитель­но мер предосторожности «по ученой части», Хлопов только бес­помощно оправдывается и робко жалуется на свою несчастную долю, обнаруживая простодушный страх перед грозящим появ­лением ревизора.

Земляника воспринимает наставления городничего более бод­ро Он отлично понимает, чего хочет от него градоначальник, и совершенно согласен с ним: ничего коренным образом менять не следует, надо только, чтобы видимость была благопристойна. Потому Земляника с облегчением, даже с некоторым удовольст­вием соглашается с городничим: «Ну, это еще ничего, колпаки, пожалуй, можно надеть и чистые».

Иначе воспринимает сообщение городничего и его советы су­дья. Отвечая на вопросы учителя, учащиеся замечают, что он с важностью философа начинает строить самые невероятные пред­положения о причинах «напасти».

Урок заканчивается заданием на дом: дочитать всю комедию до конца и написать в тетрадь незнакомые слова из 1-го и 2-го действий, ответить на вопрос: «С какого момента действие коме­дии начинает развиваться быстрее? »

Третий урок. Растерянный Хлестаков и испуганный город­ничий.

Вопросы для развития творческого воображения. Анализ ис­полнительской манеры актеров (сцена в гостинице). Понятие о несоответствии как основе комического.

Работая над материалом домашнего задания, важно обратить внимание учащихся на особенности построения комедии и спро­сить, почему Гоголь не сразу после отъезда городничего дает сцену встречи Сквозник-Дмухановского с Хлестаковым, а относит ее на 2-е явление 2-го действия. Продумывая ответы, уча­щиеся начинают понимать: Гоголь дает возможность зрителю узнать, что Хлестаков не ревизор, раньше, чем об этом узнают чиновники. Поэтому чиновники попадают в еще более нелепое положение, поэтому они смешны. Затем учитель задает классу несколько вопросов, которые помогут проникнуть в характер Хлестакова.

Чем был занят Хлестаков с утра, что он делал до своего возвращения в номер гостиницы?

Кого винит Хлестаков, оказавшись в бедственном положении?

Какая мысль ободряет Хлестакова, испуганного известием о приезде в гостиницу городничего?

Ответ на первый вопрос требует наиболее сильной работы воображения. Если для ответов на следующие вопросы мате­риал непосредственно дан во 2 - 7-м явлениях второго дейст­вия, то первый вопрос требует отчетливого представления ха­рактера Хлестакова в обстоятельствах, не обрисованных Гого­лем. Тем не менее мы считаем возможным предложить такой вопрос учащимся: ведь они уже прочли полностью второе действие и видели, как ведет себя Хлестаков в различных си­туациях. Ученики обычно с удовольствием «придумывают» день Хлестакова до его появления на сцене. Это помогает им вжиться в характер персонажа, конкретно представить его се­бе. После того как ученики выскажут свои соображения, мож­но прочесть им отрывок из книги К.С.Станиславского «Рабо­та актера над ролью». Один из актеров, которому на репети­ции «Ревизора» режиссер Торцов предложил подобный во­прос, отвечал таким образом: «Вставал бы поздно. Первым долгом упросил бы Осипа пойти к хозяину и похлопотать о чае. Потом - длинная процедура с умыванием, чисткой пла­тья, одеванием, прихорашиванием, питьем чая. Потом про­шелся бы по улицам. Не сидеть же в душном номере. Думаю, что во время прогулки мой столичный вид привлечет внима­ние провинциалов.

- И особенно провинциалок, - дразнил Торцов.

- Тем лучше. Постараюсь завести знакомство с кем-нибудь из них и навязаться на обед. Потом побывал бы в Гостином дворе, на рынке... Я бы не удержался и, где только можно... попробовал бы че­го-нибудь вкусненького, выставленного на лотках. Но это не утолило бы, а, напротив, только еще больше раздразнило бы ап­петит. Потом... побывал бы на почте, чтоб справиться о денеж­ном пакете.

- Его нет! - каркал и подзуживал Торцов.

- Вот я уже измучен, тем более, что желудок пуст. Ничего не остается, как идти домой и вновь пытаться получить через Осипа обед в гостинице» (Станиславский К.С. Собр. соч.: В 8-ми тт. Т. 4. М., 1960. С. 320).

Ответы на следующие вопросы приведут учащихся к пра­вильному восприятию сцены встречи Хлестакова с городни­чим в гостинице. Так как в сцене встречи Хлестакова и город­ничего важно понять состояние обоих героев, следует задать классу вопрос: «О чем думал городничий по пути из своего дома в гостиницу? » Вопросы, рассчитанные на «домыслива­ние» (такого же типа вопрос: «Чем был занят Хлестаков с ут­ра? »), возбуждают у учащихся живой интерес, дают простор их творческому воображению. В данном случае эти вопросы как бы являются творческой экспозицией к просмотру сцены из кинофильма. Ученики уже читали второе действие коме­дии, и потому им можно предложить оценить игру актеров (Ю.В.Толубеева и И.О.Горбачева), исполняющих роли город­ничего и Хлестакова в этой сцене (учебный кинофильм «Го­голь - обличитель николаевской России»).

Урок завершается домашним заданием: написать небольшое сочинение «Мое впечатление от иг­ры актеров в сцене из 2-го действия комедии Гоголя «Ревизор»; прочесть 3-е действие комедии.

Четвертый урок. Триумф Хлестакова.

Реконструкция внесценических эпизодов. Иллюстрация, сце­ническая история пьесы, просмотр отрывка из спектакля как средства творческого овладения текстом на уроке.

Прежде чем перейти к анализу 3-го действия, предлагаем подумать, что увидел Хлестаков во время осмотра города и как его принимали. Этот вопрос опять рассчитан на домысли­вании сцен, отсутствующих в комедии. Драматургу важно сконцентрировать внимание на самых значительных для раз­вития действия сценах, и поэтому некоторые эпизоды прихо­дится относить за сцену. Зрителю о них известно из разгово­ров действующих лиц, но они не показаны. Здесь следует объяснить учащимся, что такое внесценические персонажи и внесценическое действие. Ученики полагают, что, прежде чем показывать Хлестакову городские учреждения, городничий повез его завтракать к Землянике, который, если судить по его фамилии и облику, был сластеной и знал толк во вкусной пище. Когда дрожки подъехали к больнице, Хлестаков не­сколько испугался: грязное неоштукатуренное здание своим видом напоминало тюрьму, а видневшиеся в окнах больные походили на арестантов: белые колпаки в сочетании с грязны­ми халатами производили странное впечатление: «Уж не в больницу ли для сумасшедших меня везет? » - подумал Хле­стаков. Но стоящий на пороге богоугодного заведения Земля­ника так усердно и любезно раскланивался, что Хлестаков ре­шился войти. Правда, он едва сразу же не выскочил оттуда: такой плотный запах кислой капусты и крепкого табака уда­рил ему в нос. Но вот кончился темный гулкий коридор, и Хлестаков оказался в чисто прибранной комнате, главным ук­рашением которой был стол, заставленный разными винами и закусками. Сюда было принесено все, что в спешном порядке можно было собрать в городе, вытрясти из купцов. Хлестаков повеселел и ретиво принялся за еду, изредка отрываясь, что­бы попросить еще вина или похвалить какое-либо блюдо. К концу завтрака он так отяжелел, что не захотел смотреть больницу. Но Земляника все-таки затащил его в одну палату (не зря же он велел больным надеть чистые колпаки и приве­сить к кроватям таблички). Больные лежали в кроватях по стойке смирно, закрывшись одеялами почти до глаз, чтобы только колпаки и можно было увидеть. На вопросы посетите­ля им также было не велено отвечать. Так что кокетливому кудахтанью Хлестакова ответствовало только мычание лека­ря. Увидев, что здесь не с кем приятно поговорить, Хлестаков захотел продолжить осмотр города.

Затем классу предлагается вопрос: «Как выглядит и как ведет себя Хлестаков в доме городничего? »

Хлестаков совершенно освоился со своим положением, он счи­тает, что любезность чиновников, их почтительная услужливость объясняются его личными достоинствами. Хлестаков благосклон­но принимает знаки внимания со стороны жителей города. Зада­ем классу вопрос: «Как выглядит теперь Хлестаков? » Чтобы проверить точность их наблюдений, после двух-трех ответов обращаемся к иллюстрации. Творческое воображение учащихся обогащается фантазией художника.

Показываем через эпидиаскоп иллюстрацию А.Константиновского к «Ревизору» — «Возвращение Хлестакова к город­ничему после обеда» (Н. В. Гоголь в портретах, иллюстраци­ях, документах. - С. 195) и просим учащихся дать связный рассказ по ней.

Иллюстрация А.Константиновского предельно выразитель­на, она сатирически обнажает раболепие чиновников, являясь образцом творческого проникновения в замысел Гоголя: ведь буквально такой сцены драматург в комедии не дает. Но вот Хлестаков усажен в кресло, в котором он чувствует себя бо­лее прочно.

Доволен ли Хлестаков осмотром города? Почему? Во-первых, удовлетворено любопытство и тщеславие. Во-вторых, Хлестаков наконец перестал чувствовать голод: «Завтрак был очень хорош. Я совсем объелся». Вполне откровенно и совершенно искренне он говорит: «Я люблю поесть. Ведь на то живешь, чтобы сры­вать цветы удовольствия». Литературная цветистость фразы еще более подчеркивает ничтожность «жизненной программы» Хле­стакова.

Как ведет себя Хлестаков при знакомстве с Анной Андреев­ной и Марьей Антоновной? Какими жестами Хлестакова со­провождается их диалог? Такого рода вопросы необходимы для того, чтобы воображение приблизило ученики к за­данию, над которым трудятся актер и режиссер при постанов­ке комедии

Далее следует знаменитая сцена вранья Хлестакова. Ана­лиз ее очень сложен. Во-первых, в монологе Хлестакова мно­го культурно-исторических деталей и слов из чиновничьей «табели о рангах», которые незнакомы ученикам и поэтому не производят на них комического впечатления. Во-вторых, в том вздоре, который несет Хлестаков, необходимо уловить ло­гику его характера. Поэтому сначала надо проанализировать текст, а затем уже показать отрывок из кинофильма «Гоголь - обличитель николаевской России», где эта сцена дана в несколько сокращенном виде.

Подводя итог наблюдениям над сценой вранья, мы скажем, что именно здесь действие достигает особенного напряжения, а конфликт - особенной остроты. В этой сцене Хлестаков вознесся так высоко, что страх чиновников перед ним стал почти паническим. Городничий, подходя к Хлестакову и трясясь всем телом, силится выговорить: «А ва-ва-ва...ва» После по­трясения, испытанного чиновниками в этой сцене, им и в го­лову не приходит усомниться в реальности власти Хлестако­ва. Гоголь не раз указывал, что «самый ужас, страх ожида­ния, гроза идущего вдали закона» является основной пружи­ной действия его комедии. Именно поэтому данный эпизод мы считаем решающим моментом в развитии действия, самым ост­рым проявлением конфликта - кульминацией.

Домашнее задание к следующему уроку: прочесть 4-е дейст­вие комедии и подготовить выразительное чтение отдельных яв­лений. Таким образом, освоение содержания 4-го действия ос­ложняется для учащихся новой задачей.

Пятый урок. Дары города.

Чтение учащимися в лицах 1 — 8-го явлений 4-го действия.

Аналитические вопросы и работа с иллюстрациями как подго­товка к освоению будущей «роли»

В начале урока мы даем одному из учеников иллюстрации к 4-му действию «Ревизора» и просим расположить их в порядке развития событий. Это помогает зрительно представить содержа­ние 4-го действия «Ревизора», последовательно восстановить в памяти смену эпизодов. Показывая иллюстрации через эпидиа­скоп всему классу, ученик коротко передает содержание 4-го действия комедии.


Поделиться:



Популярное:

Последнее изменение этой страницы: 2016-03-25; Просмотров: 1586; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.066 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь