Авторитаризм и стабильность 1990–2000-х годов

⇐ ПредыдущаяСтр 30 из 40Следующая ⇒

Как в 1990–2000-х годах, так и сегодня в арабских странах представлены два типа политических режимов – гибридные и авторитарные. Американский политолог Л. Даймонд подразделяет первый тип на режимы авторитарной электоральной гегемонии, соревновательного авторитаризма и так называемые «неоднозначные» (ambiguous) [15]. Эксперты «Экономист интеллидженс юнит», осуществляющие регулярный мониторинг режимных изменений с 2006 г., оценивают средний уровень развития демократических институтов в регионе Ближнего Востока и Северной Африки (включая Израиль) в 2010 г. – в 3, 43 и в 2011 г. – в 3, 62 балла, при среднемировом значении 5, 46 и 5, 49 (консолидированные демократии набирают от 8 до 10 баллов). В 2010 г. только три арабских режима отнесены ими к гибридным (Ливан, Палестина и Ирак), в 2011 г. прибавился Тунис [16].

За счет чего арабским политическим элитам удавалось в 1990–2000-х годах поддерживать стабильность в быстро меняющихся социальных и политических условиях? Отчасти – за счет ограниченных реформ для повышения качества управления и укрепления легитимности власти во внутренней и международной сферах. Выразительными сигналами либерализации (понимаемой как реформы «сверху») стали, в частности, Закон о Консультативном совете (1993 г.) и учреждение Центра национального диалога имени короля Абдель Азиза (2003 г.) в Королевстве Саудовская Аравия [17]; возобновление парламентских выборов в Бахрейне (2002 г.); первые альтернативные прямые президентские выборы в Египте; наделение женщин Кувейта пассивным и активным избирательным правом (2005 г.). С 2004 г., после снятия западных санкций, появились официальные высказывания о подготовке конституции в Ливии.

Однако одновременно с либерализацией имело место ужесточение контроля над СМИ и оппозицией (чаще всего под предлогом борьбы с экстремизмом и терроризмом). В первую очередь это касалось сильных исламистских организаций. Так, в Тунисе, при формальном сохранении многопартийности, в 1992 г. была запрещена партия «Ан-Нахда» («Возрождение») и обеспечена монополия на власть президентской Конституционно-демократической партии. Х. Мубарак сохранил в Египте действие закона о чрезвычайном положении 1981 г. и не легализовал крупнейшую оппозиционную Ассоциацию «Братьев-мусульман», члены которой были вынуждены участвовать в выборах либо в качестве независимых кандидатов, либо в блоке с другими партиями, заведомо проигрывая «партии власти». Поправки в конституцию, внесенные в 2007 г., окончательно закрепили запрет на создание партий на основе религии и ссылок на религию [18].

В Сирии сохранялось конституционное закрепление ведущей роли партии Баас, которой принадлежало и монопольное право выдвижения кандидата в президенты. Пришедший к власти в 2000 г. президент Б. Асад обещал осуществить либерализацию политической и экономической сфер, «сирийская весна» не продлилась и года.

И в Сирии, и в Египте значимую роль в общественно-политической жизни продолжала играть армия, имевшая собственную экономическую базу (часть госсектора): промышленные предприятия, строительный бизнес, пенсионные фонды, туризм и др.

В Ливии племенной этос был соединен Каддафи с «третьей мировой теорией», которая трактовала демократию как систему народного самоконтроля. Всеобщий народный конгресс представлял собой разновидность «великого совета», одобрявшего решения первичных народных собраний. В таких условиях не нужна была и формальная институционализация лидерства: Каддафи был «просто» вождем.

В Йемене, несмотря на многопартийную систему, последние «предвесенние» выборы состоялись в 2003 г., когда подавляющее большинство получила президентская партия Всеобщий народный конгресс. Ввиду роста напряженности между правительством и оппозицией в 2009 г. была достигнута договоренность о проведении национального диалога и переносе выборов на 2011 г., однако президент А. Салех проигнорировал призыв оппозиции к электоральной реформе и стал публично позиционировать своего сына Ахмеда в качестве преемника.

Эти примеры показывают, что выживаемость недемократических режимов покоилась на репрессивном принуждении и, одновременно, мерах по укреплению легитимности власти. Уровень и источники этой легитимности постоянно менялись. В институциональном плане ее поддерживали новые или реорганизованные политические и общественно-политические институты (выборы, партии, неправительственные организации, гуманитарные фонды) и либо бюрократическая ротация в элитах, либо их расширение за счет представителей бизнеса, технократов и лояльной оппозиции. Идеологические ресурсы власти (арабский национализм, социализм, неотрадиционализм) постепенно истощались, поскольку плохо соответствовали новым общественно-политическим реалиям. Вовне позиции арабских лидеров подкреплялись лозунгами начала «демократических реформ» и борьбы с исламскими экстремистами, а также курсом на постепенную либерализацию экономики.

Использование современных политических форм свидетельствовало, безусловно, о проникновении в регион новых политических стандартов, но не о демократизации. Умеренно-альтернативные выборы, расширение парламентского представительства и создание неправительственных организаций имели целью сохранить управляемость политической системы путем неформальных сделок с представителями традиционных элит на местах и дозированного доступа оппозиции в законодательные учреждения. Большинство населения в силу доминирующего парохиально-подданнического типа политической культуры голосовало (там, где существовал институт выборов) не за программы или идею, а за кандидатов, которые, как предполагалось, обеспечат им определенные личные блага (помощь в поиске работы, получении лечения и др.). Уровень электоральной активности оставался низким. Статичность политического процесса поддерживалась также использованием неформальных институтов для агрегации интересов (патрон-клиентские и иные связи).

По сути, новые институты авторитарных режимов способствовали не формированию системы урегулирования неизбежных в процессе политического развития кризисов, а нейтрализации угроз правящим элитам. Однако отсутствие ценности (в глазах как населения, так и власти) и устойчивости этих политических организаций и процедур воспрепятствовало социальной интеграции в период, когда власть столкнулась с острым дефицитом ресурсов [19].

Примечания:

[1] Наумкин В.В. Проблема цивилизационной идентификации и кризис наций-государств // Восток (Oriens), 2014, №4. С. 5–20.

[2] Rokkan S. Cities, states and nations. A dimensional model for the study of contrasts in development // Building states and nations. Models and data resources / Ed. by S.N. Eisenstadt, S. Rokkan. – Beverly Hills; L.: Sage, 1973. Vol.1. P. 73–97.

[3] Rokkan S. The center-periphery polarity// Center periphery structures in Europe: an ISSC workbook in comparative analysis. – Frankfurt a. M.: Campus, 1987. P.17–50.

[4] Ильин М.В. Идеальная модель политической модернизации и пределы ее применимости. – М.: МГИМО-Университет, 2001. – 43 с.

[5] Al-Tahtawi R.R. The Extraction of Gold, or an Overview of Paris and the Honest Guide for Girls and Boys // Oxford Islamic Studies Online database. – URL: http: //www.oxfordislamicstudies.com/article (Дата обращения: 13.07.2009)

[6] Журавский А.В. Христианство и ислам: социокультурные проблемы диалога. – М.: Наука, 1990. C. 98–100.

[7] Левин З.И. Развитие основных течений общественно-политической мысли в Сирии и Египте (новое время). – М.: Наука, 1972. – 207 с.

[8] Тихонова Т.П. Светская концепция арабского национализма Саты аль-Хусри. – М.: Наука, 1984. С. 32.

[9] Косач Г.Г. Арабский национализм или арабские национализмы: доктрина, этноним, варианты дискурса // Национализм в мировой истории. – М.: Наука, 2007. С. 259–331.

[10] Тихонова Т.П. Там же. С. 38.

[11] Lia B. The Society of the Muslim Brothers in Egypt: The rise of an Islamic mass movement 1928 - 1942. – Reading, UK: Ithaca Press, 1998. P.73–77, 81–82.

[12] Гордон-Полонская Л.Р. Мусульманские течения в общественно-политической мысли Индии и Пакистана. (Критика «мусульманского национализма»). – М.: Издательство восточной литературы, 1963. – 326 c.

[13] Алиев А.А. Иран vs Ирак: история и современность. — М.: Изд-во Моск. ун-та, 2002. С. 84.

[14] Кудряшова И.В. Политические изменения и трансформация идентичности в странах мусульманского Востока // Политическая идентичность и политика идентичности: в 2 тт. Т.2.: Идентичность и социально-политические изменения в XXI веке / Отв. ред. И.С. Семененко. – М.: РОССПЭН, 2012. С.158–159.

[15] Diamond L. Thinking about Hybrid Regimes // Journal of Democracy. 2002, April. Vol. 13, N 2. P. 21–35.

[16] Democracy Index 2011. Democracy under Stress. A Report from the Economist Intelligence Unit. URL: http: //www.eiu.com/Handlers/WhitepaperHandler.ashx? fi=Democracy_Index_2011_Updated.pdf& mode=wp& campaignid=DemocracyIndex2011 (Дата обращения: 8.07.2015)

[17] Ахдаф марказ аль-малик Абдель Азиз лиль-хивар аль-ватаний (Цели Центра национального диалога имени короля Абдель Азиза) (на араб. яз.). URL: http: //www.kacnd.org/center_goals.asp (Дата обращения: 10.03.2014)

[18] Дустур Джумхурийат Миср аль-Арабийа (Конституция Арабской Республики Египет 1971 г. с поправками) (на араб. яз.). URL: http: //www.wipo.int/wipolex/en/text.jsp? file_id=190040 (Дата обращения: 15.05.2014)

[19] Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. – М.: Прогресс-Традиция, 2004. С. 21–49.

⇐ Предыдущая 25 26 27 28 293031 32 33 34 Следующая ⇒