Рубенс - Яну ван дер Неесену

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 41Следующая ⇒

¹ (Ян ван дер Неесен - выходец из Антверпена, находившийся на службе у Фердинандо Медичи и сыгравший роль посредника между ним и Рубенсом.)

Аликанте, 22 апреля 1603 г. [итал.]

Досточтимый синьор.

Благодарение Богу, я прибыл сюда здрав и невредим вместе с поклажей, лошадьми и людьми и незамедлительно исполнил то немногое, что мне поручил Великий Герцог. Письма к дону Джованни и лошадь в полной сбруе и прекрасном состоянии я передал господину Луису Паскуалю, который замещает дона Джованни, уехавшего в Валенсию. Письмо к господину Лоренцо де Пуигмольти, нотариусу церковного суда, передано ему в собственные руки. Он постарался быть полезным мне и капитанам судов, которые остались им чрезвычайно довольны и просили меня сообщить об этом Вам, а Вас - Великому Герцогу с выражением бесконечной благодарности за его милости; то же самое я прошу передать и от меня, и притом по возможности в самых подчеркнутых выражениях. Я буду за это весьма Вам признателен и постараюсь при случае услужить Вам в свою очередь.

Вашей Милости преданный слуга Пьетро Пауло Рубенс.

Рубенс - Винченцо Гонзага

Вальядолид, 17 мая 1603 г. [итал.]

Светлейший Государь.

Я переложил на плечи господина Аннибале Иберти заботу о вазах, лошадях и людях; первые целы, вторые в таком же прекрасном состоянии, в каком я получил их из конюшен Вашей Светлости, третьи здоровы, за исключением одного слуги. Остальное (в частности карета) продвигается понемногу на повозке, запряженной мулами, и скоро прибудет, так что можно не опасаться никакого ущерба. Таким образом, надеюсь, что это первое данное мне Вашей Светлостью поручение будет исполнено если не к полному, то хотя бы к некоторому удовлетворению Вашей Светлости. Если же какой-либо мой поступок - излишняя трата денег или что-нибудь иное - вызвал неодобрение, то я умоляю отложить окончательное суждение до того времени, когда обстоятельства позволят мне доказать необходимость этого поступка. Тем временем полагаюсь на Вашу бесконечную справедливость, соответствующую величию Души Героической, перед сиянием коей я почтительнейше склоняюсь, целуя руку Вашей Светлости.

Вашей Светлости нижайший слуга Пьетро Пауло Рубенс.

Рубенс - Аннибале Кьеппио

Вальядолид, 17 мая 1603 г. [итал.]

Высокочтимый Синьор.

Вы уже привыкли терпеливо читать мои вечные жалобы, а я привык писать их. Правда, так часто докучать Вам меня заставляют серьезные причины, которые я изложу по порядку, но сперва опишу конец путешествия, поскольку отсюда проистекает все остальное.

После двадцати дней тягостного пути с ежедневными дождями и сильнейшими ветрами мы прибыли 13 мая в Вальядолид. Синьор Аннибале принял нас учтиво, но сказал, что не получал никаких распоряжений ни относительно нашего приезда, ни относительно лошадей. Я был чрезвычайно поражен и ответил, что не сомневаюсь в благих намерениях Его Светлости, что я не первый, кого господин Герцог посылает к нему, считая, вероятно, излишним каждый раз повторять одно и то же, и что в подобном случае необходимость заменяет закон. Он показался мне учтивейшим и любезнейшим человеком, и у него, конечно, есть причины поступать таким образом; он попросил меня описать все это Вашей Милости. Расходы на людей и лошадей действительно велики, и, возможно, их придется оплачивать долго из-за отсутствия Короля¹; кроме того, плата за доставку лошадей, за вьючных животных и повозки от Аликанте до Вальядолида, а также остаток таможенного сбора в Экле, который следует возместить господину Андреа Уллио, - все это вместе составит около трехсот скудо, не считая выплаченных мною за двадцать дней пути моих собственных денег, превышающих двести дукатов [На полях: из них сто пятьдесят милостиво дал мне вперед господин Герцог, а остальные пятьдесят взяты из моего жалованья за прошлые месяцы, все это выплатил мне господин Эуджино Каньяни]. Я заплатил эти деньги к величайшему моему неудобству, так как не имею ни сольдо, а мне предстоят расходы на одежду и прочее; в этом я постараюсь лишь скромно соблюсти необходимые приличия и полностью положусь на указания господина Аннибале, который помогает мне во всем. Так, он помог мне занять денег у одного его друга - купца, пока Его Светлость не соблаговолит возместить мне триста дукатов - двести, истраченных в пути, и еще сто я умоляю добавить в счет жалованья, которое я заслужу в будущем. Господин Аннибале подтвердит, что я не могу обойтись меньшей суммой и что при данных обстоятельствах необходимость толкает меня на такой расход, на который я иду тем охотнее, что дело касается чести господина Герцога; только ради службы ему я сожалею, что беден и что мои возможности не соответствуют моим желаниям. Я буду рад поскорее получить деньги взамен истраченных и занятых мною [конец фразы неясен]. Помогите же мне получить их, и я припишу это главным образом Вашей благосклонности, коей себя и препоручаю.

¹ (Вальядолид был наряду с Эскориалом основной резиденцией Филиппа III, но король часто уезжал в другие места; возможно, этими переездами объясняются неверные расчеты относительно длительности путешествия Рубенса (ср. № 16).)

Вашей Милости нижайший слуга Пьетро Пауло Рубенс.

Рубенс - Аннибале Кьеппио

Вальядолид, 24 мая 1603 г. [итал.]

Славнейший Синьор.

Несправедливый рок слишком завидует моему благополучию и по своему обыкновению не перестает подмешивать горечь к моим радостям, принося подчас вред, который человеку даже при величайшей заботливости невозможно предусмотреть. Так и теперь: картины, тщательно уложенные и запакованные мною самим в присутствии Его Светлости, досмотренные в присутствии таможенников в Аликанте и найденные в прекрасном состоянии, были вынуты из ящиков в доме господина Аннибале Иберти в таком испорченном виде, что я почти отчаиваюсь их поправить. Повреждения касаются не поверхности живописи - это не плесень или пятно, которое можно снять, - но самих холстов; они были покрыты листами жести, завернуты в двойную провощенную ткань и уложены в деревянные сундуки, и, несмотря на это, холсты испорчены и разрушены двадцатипятидневным непрерывным ливнем - неслыханная в Испании вещь! Краски помутнели, они вздулись и отстали от холстов, так как долго впитывали воду; во многих местах остается только снять их ножом и затем снова наложить на холст. Таков причиненный вред (желал бы я, чтобы этого не случилось). Я нисколько не преувеличиваю, дабы затем хвалиться, что я все исправил, но, во всяком случае, я не премину этим заняться, раз Его Светлости было угодно сделать меня сторожем и перевозчиком чужих картин, которых я даже не коснулся кистью. Не обида заставляет меня говорить об этом, но то предложение, которое сделал мне господин Аннибале: он хочет, чтобы я написал здесь на скорую руку множество картин с помощью испанских художников. Такое желание я могу скорее исполнить, нежели одобрить, ибо нужно учесть краткость срока и значительность поправок, в которых нуждаются испорченные картины, не говоря уже о невероятной неумелости и лени местных живописцев и о том весьма важном обстоятельстве, что манера письма у этих людей совершенно отлична от моей (сохрани меня, Господи, походить на них в чем бы то ни было! ). В общем, pergimus pugnantia secum cornibus adversis componere [мы продолжаем соединять враждующие вещи, то есть бросаться из одной крайности в другую. - Лат.]¹. Кроме того, это дело не может быть сохранено в тайне вследствие нескромности тех же художников; они либо с презрением отнесутся к моей помощи и поправкам, либо присвоят себе этот труд, объявив его делом своих рук [Приписка на полях: Увидев, что картины делаются для Герцога Лермы, эти люди без труда догадаются, что картины предназначены для общественной галереи]. Меня это мало заботит, и я охотно уступил бы им всю славу, но непременно откроется, что работа сделана здесь (непростительный обман! ), их ли руками, или моими, или же смешением разных манер (чего я никогда не допущу, так как всегда следую правилу не смешивать мою работу с работой другого художника, как бы велик он ни был). Я бы напрасно опозорил мое небезызвестное испанцам имя подобными ничтожными и недостойными меня работами. Между тем если бы господин Герцог соблаговолили дать мне такое поручение, я мог бы с большей честью для него и для себя гораздо лучше угодить Герцогу Лерме. Он разбирается в живописи, ибо имеет редкостное удовольствие и привычку ежедневно любоваться многочисленными и великолепными работами Тициана, Рафаэля и других; я был поражен их количеством и совершенством во Дворце Короля, в Эскориале и прочих местах, между тем как среди современных картин нет ни одной достойной внимания. Я совершенно чистосердечно утверждаю, что при этом Дворе у меня нет иной цели, кроме службы Его Светлости, которому я посвятил себя в тот день, когда увидел его впервые. Пусть он приказывает, пусть он распоряжается мною в этом случае, как и во всех других, и да будет он уверен, что я ни в чем не преступлю границ, поставленных мне его приказаниями. Равным образом и господин Иберти имеет надо мной такую же власть (хотя и не прямую); я убежден, что он руководствуется наилучшими намерениями, не принимая моих советов, и буду ему повиноваться². Я сообщаю об этом не с целью осудить его, по чтобы показать, сколь мне будет неприятно, если меня узнают здесь иначе, чем по произведениям, достойным меня и моего Светлейшего Покровителя, который, если Ваша Милость ему об этом расскажет, несомненно благосклонно истолкует изложенные мною мысли.

¹ (Несколько измененная цитата из Горация (Сатиры, I, I, 102).)

² (Иберти принял совет Рубенса и не стал приглашать посторонних помощников (см. № 22).)

Вашей Милости покорнейший слуга Пьетро Пауло Рубенс. Сегодня наш конюх Пауло умер, имея все необходимое для телесного удобства и душевного спасения. Его истощила долгая лихорадка.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒