ЕГОР ЛЕТОВ: Я — МИЗАНТРОП, МНЕ БОЛЬШЕ «ИМПОНИРУЮТ» ЖИВОТНЫЕ

⇐ ПредыдущаяСтр 17 из 17

Движение " Русский Прорыв" возникло вскоре после октября 1993 года. Лидером и идеологом движения был и остается Егор Летов. Впервые заявило о себя 19 декабря 1993 года акцией " Руководство к действию" в ДК им. Горького в Москве. Акция закончилась побоищем публики с ОМОНом и массовым беспорядками на площади перед ДК. С самого начала " Русский Прорыв" был объявлен коммунистическим движением. Летов: ".. " Русский Прорыв" — это не партия, это движение, и люди в нем собрались вокруг одной общей идеи, идеи выживания нашей страны".

Помимо ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ в " Русский Прорыв" вошли ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ (Тюмень) и РОДИНА (Омск). 1994 год — серия акций — рок-концертов в Тюмени (февраль), Киеве, Луганске, Ростове (апрель). 27 мая — акция в Москве, на стадионе " Крылья Советов". 28 мая Егор Летов выступает в живом эфире " Программы А" с программными политическими заявлениями. После акции в Москве ИНСТРУКЦИЯ ПО ВЫЖИВАНИЮ выходит из " Русского Прорыва". 2–3 июня — " Русский Прорыв" в Санкт-Петербурге. В дальнейшем — спад движения, хотя на всех концертах ГО и сольных выступлениях Егора Летова, во всех его интервью присутствует политическая окраска.

В данный момент лидер " Русского Прорыва" планирует новый этап движения с привлечением в него новых составляющих.

А.К.: С чем был связан длительный перерыв в концертной деятельности ГРАЖДАНСКОЙ ОБОРОНЫ?

Л.: «ГрОб-Студия» — это очень сложная кухня. В 1995 году наконец-то появился восьмиканальник, пульт фирменный. Писали альбом, который оказался очень тяжелым. Писали его при задействовании огромного количества стимуляторов, наркотиков. В этих альбомах ни одной, наверное, ноты, сыгранной или спетой в нормальном, «трезвом» состоянии. Все делалось на износ.

А.К.: Выходят сразу два альбома?

Л.: Да. Первый — Солнцеворот, как бы 1995 года, второй Невыносимая Легкость Бытия — 96-го.

А.К.: Ты заметил, что дистанция между ГО и публикой — все больше?

Л.: Она с каждым годом все растет и становится все непреодолимее. С другой стороны, кто с нами остается сейчас — люди, которым это необходимо… Голландцы снимали репортаж и опрашивали всевозможный народ на концерте. Один сказал, что ему наплевать, фашисты мы или коммунисты, самое важное, что мы выражаем эмоции, которые он испытывает постоянно. Мы эти эмоции выражали и выражаем, а людей, которые их испытывают, становится все меньше.

С другой стороны, появляется определенный контингент, причем совсем молодежный, то, что называется пацаны, которые что-то слышат и понимают не на уровне интеллекта. К которому мы никогда не обращались.

Все, что мы делаем, — это эмоциональное все-таки дело. Во всяком случае развесистая дуля всей этой мрази… для всех БэГэ там и для всего этого дерьма. В целом я удручен, потому что поколение мы проиграли. В большинстве своем это, конечно, подонки, мразь.

А.К.: В знаменитом интервью в «Контркультуре» № 3 ты говорил о смерти духа. Что ты скажешь сейчас?

Л.: Не могу в двух словах, конечно, объяснить. Ситуация абсолютно плачевная, всем ясно. В политическом плане мы уже не люди. Все, мы хуже албанцев. Судя по последнему футбольному матчу с Кипром — хуже киприотов. Смерть духа? На Западе она уже давно произошла. У нас — не знаю, но уже близко.

Если народ выбирает Ельцина, так чего этот народ достоин?

Политика сейчас для нас стала жестокой реальностью. Если не оказываешь сопротивления, имеешь неприятности, унижения и притеснения все большие. И если народ соглашается, причем в самом плачевном и позорном смысле, чего тогда ожидать? Грядет либо катастрофа, либо революция.

Мы начинаем новый этап " Русского Прорыва". Я надеюсь, что к нему присоединится КАЛИНОВ МОСТ. Предварительное согласие на этот счет вроде бы есть.

А.К.: Для тебя самого Сибирь остается по-прежнему чем-то особенным?

Л.: Конечно, но если говорить о населении… У нас разруха, как и везде, но мелкая, вялотекущая. В Москве заметно расстояние между верхами и низами. У нас от голода никто не мрет, бомжей не такое изобилие, бандитов поменьше. Но в целом ощущение откровенной децентрализации. Москва — наплевать, страны единой тоже нет. Живем здесь сами по себе, скоро у нас деньги свои наверняка появятся… Колчаковщина такая. Так что все, началось.

А.К.: А что для тебя есть Родина?

Л.: Родина для меня — Советский Союз. Я здесь родился.

А.К.: А ощущение Родины?

Л.: Ощущение Родины — это язык, ландшафт, это идея, определенная идеология, символика, традиция, эстетика и мораль. Сейчас эстетика нашего государства российского — другая, мораль — другая, вообще никакой нет, территория — и та уже не та…

Распад полный. Смердит кругом. Я ездил по стране с «акустиками» этак года три достаточно интенсивно. Весьма удручающее впечатление. Особенно после того, как войну в Чечне проиграли. Собственно говоря, не проиграли, а… сдали.

А.К.: Ты выступал последние годы с концертами на юге России?

Л.: Да, там у меня на концерте было больше половины народу в зале тех, кто в Чечне воевал. Контрактники, казаки. Отличнейшие люди. Дарили патроны на память.

А.К.: Твоя публика поменялась?

Л.: Я думаю, нет. Та же самая, только еще более злая и яростная. Так же, как и я, ставший еще более националистом и еще более коммунистом.

Она сменилась после возникновения " Русского Прорыва", разделившись в целом на два лагеря: первый — эстеты, интеллигенты, «демократы». И вторая часть публики — живая, деятельная, боевая. Экстремисты. Вояки. Публика у нас — красочная. Это и националисты, и ультракоммунисты, и, разумеется, анархисты, и просто — яркие люди.

А.К.: В свое время ты говорил, что одиночки опаснее для социума, чем целое движение.

Л.: Когда творческие одиночки собираются в стаю, происходят революции, тогда происходит самое страшное для этого тоталитарно- обывательского мироустройства.

Теперешний режим и есть режим одиночек. Настоящих, клинических, идейных. Всех этих краснопиджачных. которые друг друга боятся, понимаешь? Демократия — это и есть режим, где каждый сам по себе, где у каждого свой особняк; против них идут массы…

А.К.: То есть с появлением " Русского Прорыва" был избран путь коллективного спасения?

Л.: Да. В этом смысле мы смыкаемся с православием, с истинным христианством.

А. К.: А что повлияло на такой выбор для тебя лично?

Л.: Что значит: повлияло? Если бы было необходимо личное спасение, я бы группу не собрал.

А. К.: А были люди, ко мнению которых ты прислушивался?

Л.: Прислушиваться я, конечно, прислушиваюсь Я могу много назвать людей, кого я уважаю, но мнение всегда сугубо свое. Мне очень нравится Александр Зиновьев. В принципе я читаю «Завтра», " Советскую Россию", но, наверное, ближе все-таки Зиновьев. Но я не могу сказать, что они на меня влияют. Я с ними солидарен.

А.К.: В прошлом году умер Сергей Курехин, с которым ты был знаком.

Л.: Очень, честно говоря, жалко, что мы с ним так и не записались, хотя ужасно хотелось.

В первый раз я с ним играл очень давно, году этак в 1983-м, в Москве… Это был один из первый концертов, когда я на сцене появился. Но в целом это был блистательный мистификатор-пианист. Мы ему с Кузьмой стих посвятили, памяти его.

А.К.: Ты как-то говорил в одном из интервью о том, что творчество граничит со смертью и смерть является главным вдохновляющим фактором.

Л.: Конечно, такое может быть. Но я бы сейчас выразился иначе. Особенно после моих экспериментов с ЛСД (года, наверное, четыре на них ушло). Смерти нет, есть нечто другое. Испытание. Подвиг. После ЛСД я убедился в том, что воля человеческая безгранична. И сила человеческая безгранична, и сила творчества, ума и т. д.

А.К.: А свобода?

Л.: А Свобода, ну я скажу известную фразу: высшая свобода — это отказ от всей свободы (смеется).

Свобода с точки зрения политики сейчас — это нивелирование всех ценностей, которые имели значимость доселе. Слова чего-то стоят, когда ты можешь за них жестоко поплатиться, страшно жестоко. Когда тебя убьют за эти слова. При свободе слова все слова — болтовня.

А.К.: А что долг для тебя в таком случае?

Л.: Долг? … Долг — это Родина. Это — сопротивление. Это — война. Это — правда. Это то, что ты должен сделать в этом мире.

А.К.: Почему ты вернулся к названию ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА?

Л.: Ну как, это — символ. Это центр, откуда все берется. Вокруг которого кучкуются всевозможные проекты — КОММУ H ИЗ МЫ, сольники и т. д. ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА вообще группа… Да, это панк, да, но панк очень психоделический. И до сих пор я считаю, что единственный такой в стране. Больше таких групп я не слыхал, и вообще.

А.К.: Теперь хочу тебя спросить о твоей самореализации.

Л.: Реализовался я на 100 %, причем это могу сказать без всякой ложной скромности. Об этом очень хорошо Ринго Старр как-то сказал: на определенном уровне однажды берешь барьер 100 % и выше этой планки ты не шагнешь, понимаешь, не бывает 200 %. Ну а потом опять берешь 100 %, опять, понимаешь? Ну пока я живой… я еще не устал.

А.К.: Артем Троицкий как-то сказал: " Андеграунда у нас нет. Ну разве что — ГРАЖДАНСКАЯ ОБОРОНА какая-нибудь".

Л.: Троицкий очень хорошо в свое время где-то заметил, что ему не импонируют такие люди, как ГО, потому как — «мизантропы». Ну это правильно, в некоторой степени. Мне больше животные «импонируют». Я могу это констатировать, можешь даже в статье это напечатать. Да, я хожу ежедневно в лес, потому что в лесу гораздо лучше, уютнее, реальнее, чем на улицах, в жилищах. В лесу я себя чувствую ДОМА (смеется), на улицах я себя чувствую, ну как медведь по улице идет. Как слон. Как мышь. Как гроб на колесиках.

Ты меня спрашивал относительно потенции творческой и т. д., мы вот все это время звереем, понимаешь, год от года, чудовищно, то что нас тут ожидает, — это из области кометы, которая разорвется на части. Мы озверели. Мы группа озверевшая.

Насчет «андеграунда»: не знаю, я вообще не представляю себе «зависимого» рока. Это нонсенс.

А.К.: Ты слушаешь новые группы, которые у нас появляются?

Л.: Нет, не слушаю. Да у нас ничего и не появляется.

А.К.: Где ты давал концерты в последнее время, когда будешь в Москве?

Л.: В Москве буду играть 16 мая, в " Крыльях Советов". Выступал в Белоруссии две недели назад. Это дело нужное и хорошее. Надо поддержать Лукашенко, он классный человек. Нам бы его вместо Ельцина.

Беседовал Алексей Коблов

(публикуется сокращенный вариант)

05.1997 г., " Московский Бит" № 7

* * *

Он, стиснув зубы, смотрел мне вслед

Все было словно на самом деле

Но приглядевшись он сразу понял

Что я не оставляю следов на свежем снегу.

Свои подумали, что я — чужой

Чужие заподозрили, что я ебанулся

И все они решили, что я опасен

Ведь я не оставляю следов на свежем снегу.

А мертвая мышь в кармане гниет

А мертвая мышь гниет в кармане

И теперь никто никого не найдет

Ведь я не оставляю следов на свежем снегу.

Меня давно бы уж зарыли в снег

Меня давно бы уж загнали в яму

Меня давно бы уж нашли по следу

Но я не оставляю следов на свежем снегу.

Не оставляю следов на снегу.

Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.ru

Оставить отзыв о книге

Все книги автора

[1]Забавный факт на лицо? Между выступлениями Летов и ГО благочинно отдыхали в нумерах подслеповатой гостиницы УВД. Таковы суровая реальность этих смутных дней!

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 13 14 15 1617