Поля не хватит, чтобы все они проросли.

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 4Следующая ⇒

Если каждый мой час обратится дождинкой –

Неба не хватит, чтобы все облака уместить.

Белой стала моя голова,

Но всякий раз радуюсь я

Рождению новой жизни.

Вот белый ягненок…

Вот внучка моя…

Вот солнце взошло…

Проснулись люди. Их голоса, как эхо, песню подхватили.

Солнце осветило пиалы юрт, разбросанных по склонам, и деревянные коробки срубов, и тигли летних очагов.

Везде хлебы пекутся. Грозно дымы пускают самовары.

Розовеет щетина темных елей на горах.

А фиолетовые тени ночи скрываются в глубокие ущелья.

Сверкают ледники, как первозданный смех.

И речка вспыхивает, как стекла осколок.

Поет Алтай!

И в песне приветствует петух горластый утра радость,

мычат коровы, бó тала звенят,

ревут быки, безвольные от силы,

и овцы блеют,

куры гомонят,

обвалом сыплется чириканье с деревьев,

и песню венчает дальний журавлиный клик!

х х х

Старик сидит у юрты.

Перед ним луг расстилается зеленый, и белая дорога проходит мимо.

Он ждет, когда поселок приготовится вполне, чтоб строем ровным и красивым открыть начало трудового дня.

Готово вроде бы… Пошли!

Как радуется ребенок, увидев мать, так все живое радуется солнцу.

Из тесноты загонов на белую дорогу выходят быки базальтовые,

синие коровы.

овцы голубые,

и куры красные…

Все на простор, все под шатер неба!

И несмышленыш-ягненок поддался общему настроенью. Побежал за всеми, да и упал.

Вот дурачок! Рано тебе от дома убегать. Смирно сиди у девочки на руках, смотри внимательно, что дальше будет.

Приветствуя Алтай, идущий на работу, кайчи запел:

Цветы моего Алтая –

Белый цветок, синий цветок.

Песни моего Алтая –

“Айайым” и “ойойым”.

Вот белые овцы моего Алтая,

Вот синие коровы моего Алтая.

Вот идет мой народ –

Рука к руке, улыбка к улыбке.

Веселее будем работать,

Не обидим щедрую нашу землю!

Когда вырастешь, внучка моя,

Займи мое место среди моего народа.

Цветы моего Алтая –

Белый цветок, синий цветок.

Песни моего Алтая –

“Айайым” и “ойойым”.

Идут на работу люди, а кажется, что на праздник идут. Дружно подпевают старику –

и бригадир, пожилой и строгий,

и женщины в белых платках в прицепе “Беларуси”,

и солидные мужчины в кузове грузовика,

и девушки-щебетуньи,

и парни-джигиты.

Каждый из них берет музыкальную фразу и уносит с собой слова.

Все прошли?..

Нет. Вот последняя пара идет.

Земли не касаясь, идет девушка – яркий румянец горит на щеках, соболиные брови взметнулись над ясными глазами, смущенная улыбка чуть трогает спелые губы.

Рядом джигит на коне плывет, соколом сверху на нее смотрит.

Дзон-дзон, дзон-дзон – в тон песне звенит серебро в черных косах.

Тук-ток, тук-ток – выбивают ритм копыта.

И вместе с цокотом ушла в поля песня.

Поднялась трава, примятая копытами коня. Застыла в тишине…

х х х

Стоит в зените солнце.

Нет теней у травы, у юрты теней нет.

Дорога еще белее стала.

Ни звука в недвижном воздухе.

Кружком у юрты старики сидят.

И дым из трубок лениво вверх уходит.

И дольше жизни память стариков, неторопливо она развертывает перед ними картины прошлого.

Как тонкий звук топшуура, донесся слабый ветерок. И сдвинул в сторону дымки от трубок, и тронул облака, что громоздились башнями седыми повыше белоснежных шапок на вершинах гор.

И тут кайчи торжественно и церемонно сделал жест рукой. Он предварял начало песни о батырах.

Из прямого дерева

Старательно вытесан,

Пой, топшуур мой!

Проворного коня волосы

Туго натянуты,

Звени, топшуур мой!

Слабому голосу моему,

Верный топшуур, помоги!

Песню споем о батырах,

Воинам славу своем!

С вами народ мой

Зло побеждает всегда.

С вами народ мой

Строит новую жизнь.

Внукам подвиги ваши расскажем,

В памяти внуков вечно будете жить.

Пой, топшуур мой!

Звени, топшуур мой!

Слабому голосу моему,

Верный топшуур, помоги!

И с песней разворачивалась в небе битва.

Там облако огромное, как мрак, всей злою силою своей пыталось одолеть и уничтожить батыра белооблачного.

А кони-облака – один темнее ночи, другой – сверкающий, как лучезарный снег, сшибались на скаку, и падали в изнеможенье…

И круглыми, испуганными глазами смотрела девочка, и к старику все ближе прижималась.

И видела, как под копытами невидимых коней трава клонилась и земля стонала.

Но силы мрака таяли – ведь зло не может долговечным быть, как мрак не может устоять перед лучами солнца.

И темная громадина распалась.

И белый богатырь на скакуне своем опять стал облаком – большим и чистым, и копья солнечных лучей торжественно сквозь облако сияли, и освещали стариков сидящих.

Завершилась аккордом струнным песня – дождь пролился на долину как будто серебро небесных кос упало.

Как капля дождевая, в ладонях гор сиял Алтай.

Все краски стали глубже, ярче. И штрих малейший в картине мира ближе к глазу стал, как будто окно протер кто чистым полотенцем.

х х х

И в тишине, в прозрачности вечерней в поселок возвращались тучные стада.

Как будто день наполнил вымя у коров…

Как будто овцы стали шире…

И даже куры так не гомонили…

Старик и девочка смотрели, как медленно катились по дороге возы тяжелые, загруженные сеном,

как вперемешку, как фасоль в лукошке, тряслись в грузовике мужчины в темных кепках и женщины с платками белыми,

а девушки и парни гордо несли румянец на щеках. Их щедро солнце отблагодарило за труд дневной.

Все прошли?.. Нет.

Последней ехала красавица. Теперь она верхом сидела на скакуне джигита.

А джигит шел подле и на нее смотрел он снизу вверх, придерживая за узду коня.

Дзон-дзон – звенело серебро в косах.

Тук-ток, тук-ток – процокали копыта.

И медленно в следах коня трава приподнималась, такая же усталая, как люди.

И в благодарность за труды дневные на землю опустился теплый вечер.

Белая дорога отдыхала.

Тень от юрты упала синим конусом.

Прохладный лунный блеск травы коснулся. Он ровным был, как шелк.

Старик устал за этот долгий день. И больше не вставал, чтобы пропеть очередную песню. Он просто поднял руку, чтобы внучка увидела картину всю. Он приглашал ее взглянуть на мир подлунный.

Вот луна пришла взглянуть на игры молодых,

И я, старик, пришел.

Всегда мы вместе –

И луна, и молодость, и старость.

Каждый вечер с радостью выходит

Луна взглянуть на игры молодежи,

И я смотрю на молодых с любовью.

Когда вырастешь, внучка моя,

Вспомни, что и я был молодым.

На коне в траве высокой плыли обнявшись джигит и девушка.

Дзон-дзон – звенело серебро в косах.

Тук-ток, тук-ток – процокали копыта.

Девичий смех, как брызги, рассыпался.

И тут же шепот вдруг его сменял.

К реке табун шел с дробным топотом.

Свет луны переливался, соскальзывая, как чепрак, с спины на спину.

И фиолетово зрачки сверкали.

И нежным ржанием друг друга кони звали.

И гривы спутанные закрывали им глаза.

По мелководью лавиною промчались кони, поднимая брызги.

И ржание призывное смешалось с далеким эхом.

Как искры, сыпалась вода на спины,

как звезды, искры сыпались из-под копыт.

И эхо разрасталось, и каталось –

от воды – до неба,

от неба – до камней,

пока, вконец усталое, не превратилось в томительный и долгий звук топшуура.

И звезды, что рассыпаны по небу были, огнями дальними поселка оказались. Теплее, ближе, умиротворенней был их свет.

х х х

Чем ближе огоньки поселка, тем трепетнее и живее в очагах огонь.

Старик и девочка сидели рядом и завороженно смотрели на костер.

Алтай пел колыбельную ребенку, сплетая песню из шумов далеких – как звук топшуура, слышался в ночи то гул неясный ветра в темном лесе, то лепет листьев на осине, то плеск волны речной о гальку.

Старик тихонько начал подпевать – но слов он не включал в мелодию, он просто частицей этой песни был.

И девочка дремала, хоть и боролась из последних сил со сладкою дремотой, таращила глаза на пламя очага.

Старик обнял ребенка.

И девочка уснула.

На лице ребенка и мордочке барашка был разлит тот покой, та безмятежность, что только в детстве и бывает.

Роса упала на траву, и стебли начали клониться долу.

И капельки росы стекали не в воронку стебля, а скатывались к краю листьев, и ниже их к земле сгибали.

Мерцал костер. Предсмертный жар, волнуясь, пробегал по углям и поволокой закрывал глаза огня.

Старик поднялся, руки протянул, как будто он хотел потрогать ткань тонкую ночного сумрака:

Давно я живу на свете.

Белой стала моя голова.

Вот луна ушла.

И я, старик, уйду.

Останется белый ягненок,

Останется внучка моя.

А я в этом мире

Хотел бы дождем пролиться,

А я в этом мире
Хотел бы травой прорасти,

И каждый раз выпрямляться

Из-под копыт коней.

Костер погас.

И только трубка в руке у старика едва-едва светилась теплым светом.

И песня старика к траве приникла.

И капельки росы на землю пали.

И стебли выпрямились.

Так песня завершилась, вобрав в себя и день, и век, и вечность.

Сел старик. Неторопливо трубку выбил.

Тихо стало.

Темно.

Покойно.

К О Н Е Ц Ф И Л Ь М А.

ПОЛИТИЧЕСКИЙ «ЗАКАЗ»

Начало 80-х было мерзким временем. Затхлость и маразм окружающей жизни не давали дышать, и даже мысли о будущем были отравлены – казалось, что политическое враньё и лицемерие пронизали всё и вся, и оздоровления не будет. Не относя себя к категории диссидентов, не проявляя публично недовольства существующим порядком вещей (на это как-то не хватало запала и, наверное, ума), совершенно неожиданно для себя и практически без поправок я написала сценарий «Дождь».

Разумеется, я отнесла его на киностудию «Казахфильм» и, разумеется, его никто не стал включать в план производства мультипликационных фильмов. Между тем заявка на фильм «из жизни растений» раньше у меня была принята – мне хотелось сделать объемную картинку про корешки – как они борются за жизнь, как объединяются, как удушают друг друга и т.п. Но коричнево-мрачный фон будущего фильма меня немного смущал, поэтому с исполнением замысла я тянула. И «Дождь» был моим живописным прорывом – после довольно грубых отказов студии рассматривать некоторые мои заявки и варианты литературных сценариев. А однажды было даже написано письмо «группой товарищей», которые сообщали руководству, что мои сценарии вредны, поскольку носят созерцательный, а не действенно-партийно-строительный характер. Классиком я себя не считала, и сценарии выбрасывала в мусор – противно было брать в руки обруганные художественным советом страницы…

Сейчас эти нереализованные образы в полусумраке памяти жалобно скулят на своих полках и протягивают тоненькие ручки в надежде, что я сниму их оттуда, сдую пыль и придам им новую жизнь… Вряд ли… И время другое, и технологии другие, и зритель не тот. Да и я наверняка сделаю из них монстров – в силу пережитых общественных катаклизмов.

О чем я думала, завершив сценарий? О том, что история должна быть ясной, легко прочитываемой, тогда и исполнение может стать ярким, живописно ó бразным. И еще о том, что движения персонажей должны быть прописаны так, чтобы чувствовалась музыкальность - музыкальный ритм и отдельного эпизода, и всего фильма в целом. Если нет ощущения музыки, сценарий анимационного фильма будет мертвым перечислением отдельных кадров – целлулоидной иллюстрацией режиссерской раскадровки.

«Д О Ж Д Ь»

Литературный сценарийанимационного фильма

1 часть (10 мин.)

1983 г.

Автор сценария – Маргарита Соловьева

…Это случилось семьсот миллионов лет назад. Тогда человека еще не было…

На Земле была ранняя весна, и черная почва жадно поглощала солнечное тепло. Старые листья шевелились, как живые – это из земли поднимались, вырастали молодые первобытные побеги трав.

К свету, к свету, к свету! – одно стремление, одно желание у всех растений. Травы были сочными, упругими, жизнелюбивыми.

Над Землей шумели ливни, пекло солнце, сверкали молнии, свистели ветры, а зеленые растения стремительно и напористо заполняли черную почву.

И когда все беспредельное пространство заполнилось сочной упругой зеленью, травы остановили свой невероятный рост и устало замерли…

Это подступила пора цветения. Пора сосредоточенности и покоя.

Один за другим раскрывались тугие бутоны, и на свет появлялись самые невероятные цветы и соцветия, - причем таких форм и расцветок, какие теперь встречаются только в лучших ботанических садах мира.

Среди такого богатства красок и форм белые цветки Кандида были чисты и простодушны, как цветы вишни.

Кандид раскрыл свои белые цветы навстречу солнцу и, довольный, осмотрелся…

И вдруг заметил среди буйства великолепных красок белые, чистые, простодушные цветочки незнакомки…

Налетел легкомысленный ветер, смешал их ароматы, и между ними вспыхнула, как пишут в романах, любовь… И любовь эта была целомудренной, нежной и, конечно, - взаимной.

Они соединили свои судьбы, и Кандид назвал ее своей Кандидой.

Впрочем, в это время многие цветы, хоть сколько-нибудь похожие друг на друга, соединяли свои судьбы.

И непохожие – тоже.

И даже совсем непохожие…

А вскоре стали подрастать детки – очень похожие на своих родителей.

Впрочем, - и непохожие.

А кое-где и совсем непохожие…

О, каким умильным лепетом наполнился бескрайний мир растений!.. Сколько приятных хлопот доставляли детки своим зеленым родителям – напоить-накормить (в этом особенно усердствовали росянки-мухоловки), от ветра прикрыть, к солнышку повернуть.

Кандид и Кандида тоже были без ума от своих крохотных Кандидеток. Они ухаживали за ними, не зная ни сна, ни покоя – утром подставляя их под солнечный луч, в полдень сооружая из своих листьев навес, вечером они поили детей сладкой росой, а ночью обнимали, защищая от холода…

Все растения были так обособленно увлечены собственными детьми, что совершенно не обращали внимания на то, что творилось рядом.

А между тем ближайшие соседи Кандидов хлопотали над единственным ребенком – Приамусом-вундеркиндом.

В нем не было ничего особенного, как и в его родителях, - крепкий стебель, сочные толстые листья, тугой бутон крохотных соцветий. Но родители души не чаяли в своем единственном ребенке. Они отдавали ему все солнечное тепло днем, всю росу ночью. Он поглощал весь кислород и весь углекислый газ, окружающий предков.

В то время, когда Кандидетки еще только-только учились образовывать цветочные почки, Приамус уже был на две головы выше своих родителей.

А вскоре он стал выше всех ближайших соседей. И ему это понравилось.

Он подумал-подумал – и перерос своих дальних соседей.

А потом еще подрос.

И еще… И еще…

А потом как начал, как начал расти!..

…Ах, какой простор открылся ему! Какие синие дали!.. Как сладко шумел здесь ветер! Каким упоительным был солнечный свет!..

Здесь было тихо… Так тихо, что он слышал собственное дыхание…

Он вознесся так высоко, что травы внизу казались ему однородной сине-зеленой, невыразительной массой…

А между тем жизнь внизу шла своим чередом.

Иссохли родители Приамуса, отдав все свои соки единокровному сыну… И почва у основания его стебля стала сухой и бесплодной, как асфальт наших городов.

Плотная тень Приамуса лежала на земле, превращая ближайших его соседей в немощных больных.

Подбиралась тень гиганта и к семейству Кандидов.

А там набирали силу стройные юноши – сыновья Кандида.

А там были прелестные девушки – дочери Кандиды…

Но как хрупки были их стебли, как нежны были их первые цветы!..

Но сушь и тьма медленно, равнодушно одного за другим убивали детей Кандида и Кандиды…

А там, наверху, было чудно!.. Там по-прежнему ласково пел ветер, словно предвосхищая мелодии Вивальди и Доницетти… Там по-прежнему сине-зеленая даль казалась Приамусу беспредельной и принадлежащей лишь ему одному…

…Кандида не смогла пережить своих детей. Она умерла вслед за ними… вслед за последним своим сыном…

Да, они пытались спасти своих детей – сколько позволяли силы, они с Кандидом тянули своих детей к свету… Но один за другим опадали белые лепестки цветов, стебли становились прозрачными и желтели, ссыхались… И юные дети Кандида падали на сухую землю… чтобы больше уже не подняться…

…И Кандид остался один.

Ствол его огрубел, покрылся наростами и колючками.

Он все вытягивался и вытягивался, пытаясь уйти от тени гиганта Приамуса.

Но сколько можно?.. Есть же предел человеческих сил!..

И растения, видя муки Кандида, заранее отступали от губительной тени Приамуса, и бесплодная, серая плешь на земле все разрасталась…

А в черной тени Приамуса около самого его корня начинали клубиться Нефанды – бледные, паутинообразные, цепляющиеся за пыль и страшно боящиеся солнца, создания.

Стоило только ветру подуть чуть сильнее и отклонить в сторону тушу гиганта Приамуса, как в проблесках света ползучие Нефанды тут же погибали. Но исчезало светлое пятно, и бледная нечисть в мгновение ока затягивала брешь…

Теперь травы стали отступать от Приамуса еще быстрее.

А Кандид все вытягивал и вытягивал свой обезображенный, искривленный стебель, стараясь спасти от расплодившихся Нефандов свою белую голову…

А там, наверху, Приамус проводил время в обществе очаровательных, ни к чему не привязанных Аэратов. Легкими парашютиками пролетали они мимо невзрачных соцветий Приамуса… скользили, смеясь, по его толстым крупнопористым листьям… щебетали, собираясь серебристыми стайками, и летели прочь, стоило чуть появиться ветру…

Приамус тянулся за ними, страдал без них… Ах, как хотел бы и он вот так же оторваться от земли и полететь вслед за этими легкокрылыми странниками…

Это было, увы, бесплодной мечтой… И листья Приамуса обвисали, и он становился как будто даже меньше ростом…

И Нефанды внизу начинали роптать, погибая под прямыми лучами солнца…

А Кандид уже потерял все свои листья. Его ствол скрылся под пеленой Нефандов, и только белые цветы еще венчали старую голову… Жалкие цветы одинокого старика…

А между тем приближалась макушка лета.

И солнце пекло все яростнее.

И давно уже не было ветра.

Приамус изнывал от зноя. Его крупнопористые листья отдавали раскаленному небу всю влагу… Приамусу казалось, что он не переживет этих мучений!.. Он склонял свои невзрачные соцветия все ниже и ниже…

Но вдруг где-то далеко-далеко за линией синего горизонта пророкотал дальний гром…

Приамус из последних сил поднял голову.

Да, сомнений не было – надвигалась летняя гроза. Небо начало затягиваться мглистой дымкой… вот и солнце померкло…

Приамус распрямил свои гигантские листья, поднял голову.

И Нефанды внизу возликовали! В наступающей тьме они поглотили Кандида и ринулись к близлежащим травам…

Но неожиданно в сухую землю ударила первая крупная капля дождя.

Нефанды замерли в растерянности…

Но пыль была такой густой и глубокой, что капля ушла в нее, как шарик свинцовый – в воду.

И Нефанды поняли, что им ничто не грозит – тьма их помощница! …

А по небу, вздувая паруса туч, несся шквалистый ветер.

Он с размаху налетел на Приамуса и согнул его так страшно, что Приамус – со всей своей высоты рухнул головой в сине-зеленое море трав, в море своих собратьев.

И тут же выпрямился – стремительно, как стальная проволока.

Но опять ветер швырнул его вниз!

И опять вознесся Приамус!

Внизу бушевало сине-зеленое море трав; в воздухе, ввинчиваясь в самое небо, носились старые, отжившие свой век, листья…

Откуда-то из надвигающейся грозовой тьмы несся к Приамусу слепленный, смятый ком обезумевших от страха Аэратов.

Но только часть из них успела зацепиться за грузный стебель Приамуса… Остальные исчезли в белой пропасти грозы…

Гигантская молния взорвалась, как электрическая лампа в ванной.

А гром взорвал стекло воздуха!..

И тут же хлынул ливень. Настоящий летний ливень!

Он насыщал измученную почву влагой, и растения, очищаясь от серой пыли, расправляли свои первобытные вольные листья…

Набирался влагой и Приамус. Он так жадно тянул в себя воду, что земля вокруг его стебля оставалась по-прежнему сухой и пыльной. Зато листья становились тяжелыми, разбухали и темнели, как пиявки на шее у гипертоника… И как пиявки, не выдерживая собственной тяжести, они начали отваливаться от ствола.

Опять налетел шквалистый ветер, и опять ткнул Приамуса лицом в травы.

И Приамус – против своего желания – начал падать всем своим грузным стеблем, выворачивая из земли корни… А корни у него были хоть и обширные, но до смешного слабые и тонкие.

…Когда ливень кончился и сквозь разбегающиеся тучи проглянуло солнце, Нефанды стали вянуть, съеживаться… И оказалось, что у них на всех один-единственный корешок – тоненький, как волосинка. Но он намертво прирос с корням Приамуса…

И растения удивились – откуда при этаком-то корешке у Нефандов были такие силы?..

Кандид лежал на черной мокрой земле. Его искривленный колючий ствол был обвешан погибшими паутинообразными Нефандами, а редкие белые цветы забрызганы дождем. Казалось, что жизнь покинула Кандида…

Но стоило солнцу прогреть землю, и к Кандиду начала возвращаться жизнь… Он медленно-медленно поднял свою старую голову… с трудом осмотрелся… и начал поднимать над землей старый ствол…

Труха Нефандов ссыпалась на мокрую землю, усеивая ее мелкими, блестящими, как новорожденные тараканчики, семенами… Нефанды погибли сегодня. Нефанды оживут, стоит появиться новому Приамусу.

…Кандид смотрел в чистое бездонное небо. И на его стволе раскрывались белые, как надежда, бутоны маленьких цветов.

А там, высоко наверху, где когда-то царил Приамус, летали, порхали, смеялись вечные странники Аэраты. Ко всему равнодушные, ни к чему не привязанные Аэраты…

К О Н Е Ц.

РАБОТА НАД КИНОСЦЕНАРИЕМ

«Алпамыс-батыр» возник неожиданно – в Госкино СССР «зарубили» литературный сценарий режиссеров Г.Кистауова и Ж.Даненова, а на «Казахфильме» фильм уже был запущен в производство. Меня попросили переписать сценарий, чтобы спасти неловкое положение.

За работу я взялась честно – перечитала все варианты сказания и переводы «Алпамыс-батыра». Но особого желания писать сценарий не возникало до тех пор, пока режиссеры не сказали фразу: «Алпамысу было 10 лет». С этого момента образ фильма стал абсолютно понятен: именно десятилетний мальчик борется с огромными и злыми врагами. Визуальный контраст высветил конфликтную ситуацию будущего фильма. Работать над литературным сценарием стало легко и даже как-то весело. В две недели работа была завершена, литературный сценарий в Госкино утвержден, и мы с режиссерами приступили к киносценарию, т.е. теперь уже официально запустились в производство.

Но возникли некие странности в работе – режиссеры что-то не договаривали, и киносценарий фактически писала я одна. Я ощущала странность наших творческих отношений, но режиссеры не открывали своих задумок, и мне приходилось идти наугад. Единственное, что постоянно слышалось в их разговорах, так это желание снять фильм в естественной статике персонажей – как у японца Акиры Куросавы в «Семи самураях» и «Расёмоне». В анимационном фильме желание режиссера – закон для сценариста. Поэтому эпизоды киносценария выстраивались с максимальной приближенностью к статике персонажей. Я не слышала при этом внутренней музыки эпизодов, но убеждала себя, что киносценарий – это не творчество, а производственный этап: переход к сценарию режиссерскому, а вот там-то наверняка ритм и мелодика себя проявят. Как бы не так! К режиссерскому сценарию меня уже не пригласили, более того, меня даже не пригласили на церемонию закрытия XIX Всесоюзного кинофестиваля, который проходил в 1986 году в Алма-Ате и на котором режиссерам вручили Первый приз и Золотой диплом. Второй Диплом «Алпамыс-батыр» получил на Международном кинофестивале стран Азии, Африки и Латинской Америки в Ташкенте. Фильм я увидела года два спустя, и в нем не было ни-че-го из того, что было написано мною. Эти неприятные 20 минут просмотра компенсировались сознанием того, что в литературном сценарии у меня была прекрасная сцена – встреча двух мальчиков на берегу реки у разоренного аула, когда один ребенок обещает другому вернуть его родителей: ведь мы в детстве всегда искренне хотели помочь всем, попавшим в беду.

«А Л П А М Ы С – Б А Т Ы Р»

Киносценарий

мультипликационного цветного фильма

техника перекладки, 2 части (метраж фильма – 570 м)

Автор сценария - Маргарита Соловьёва

(при участии режиссеров-постановщиков

Ж.Даненова, Г.Кистауова)

к/с «Казахфильм», 1984 г.

ЭПИЗОД 1 – “ТИТРЫ – ПЕСНЯ АЛПАМЫСА” – 45 м

…На светлом чубаром коне ехал Алпамыс-батыр, любимец народа, и пел задорную песню.

Мелодия у песни была батырская – мощная, а вот слова – почти детские – Алпамысу было всего десять лет от роду.

Проплывали мимо Алпамыса яшмовые горы Урала – пел малыш-богатырь, что красивее родины нет ничего на свете…

Шумели высокими кронами густые иртышские леса – пел Алпамыс, что его родной народ красив и крепок, как медноствольные сосны…

Нежным лебяжьим пухом плыли облака над березовыми перелесками Кустаная – пел Алпамыс, что силой его напитала родная земля, вспоила белопенным кумысом…

Синé е синего неба разлился в степи Балхаш – пел Алпамыс, что чище этой воды в его сердце верность народу…

Выше туч поднялись хребты Ала-Тау – пел Алпамыс, что пока народ верит своим батырам – смельчакам, и смерть не страшна…

Пел Алпамыс - и люди, которые встречались ему в пути – пастухи и углекопы, ювелиры-зергеры и беркутчи, рыбаки и охотники-барсоловы – с доброй улыбкой приветствовали мальчика…

На минутку замолчал Алпамыс – дух перевести, набрал в грудь воздуха побольше, чтобы продолжить песню…

Но в этот миг ветер принес с берега широкой реки чей-то плач.

Придержал коня Алпамыс, прислушался…

Да, у реки плакал ребенок…

Развернул Алпамыс верного Байшубара, и полетел богатырский конь на плач ребенка – к далекому берегу широкой реки…

ЭПИЗОД 2 – “ПЕПЕЛИЩЕ” – 35 м

Чернел избитый копытами сотен коней берег широкой реки…

Черными головешками было обозначено место сгоревшего дотла аула…

На пепелище, сжавшись в комочек, сидел мальчик лет семи и тихо плакал. Его плач, как перепелка с перебитым крылом, взлетал над опаленной землей и снова падал в пепел – под которым различались следы разрушенной мирной жизни и приметы жестокого боя…

Взвихрив остывший пепел, над мальчиком остановился богатырский конь.

- КТО ЭТО СДЕЛАЛ? – раздался над мальчиком грозный

голос.

В седле богатырского коня сидел Алпамыс. Его лицо было бледным от гнева. Хмурились темные брови.

Хмурым становилось и ясное небо. Собирались на нем темные тучи…

- ТАЙШИК… - осевшим от долгих слез голосом ответил

мальчик. – ЭТО ЕГО ВОЙСКО… КОГО НЕ УБИЛИ – К СЕБЕ УГНАЛИ…

- ТАЙШИК! Я ВЕРНУ ПЛЕННИКАМ РОДИНУ! – гневно

воскликнул Алпамыс. – Я ОТОМЩУ ТЕБЕ ЗА УБИТЫХ, ТАЙШИК!..

И на пепелище налетел порыв ледяного ветра. Поднялся в воздух черный пепел… А из темных туч, клубясь, летел к земле белый снег… Вьюга засвистала, заметалась в зеленой степи, помчалась по следам войска Тайшика…

Мальчик схватился за стремя:

- НЕ НАДО, АЛПАМЫС! ОСТАНЬСЯ! ТАЙШИК УБЬЕТ

ТЕБЯ!

Алпамыс оттолкнул мальчика от коня:

- Я – БАТЫР!

Он натянул повод коня Байшубара, и конь рванулся к реке. Оттолкнувшись от глинистого берега, он словно взлетел над кипящей под ветром рекой…

И вот уже – на том берегу – брызгами разлетелась из-под копыт Байшубара вода. Сверкает на солнце кожаная безрукавка Алпамыса, омытая брызгами, блестит белая шерсть коня Байшубара.

И мальчик услышал голос батыра:

- ЖДИ!..

ЭПИЗОД 3 – “ГНЕВ АЛПАМЫСА” – 40 м

Вьюга неслась по степи, ломая стволы саксаула, заметая холодной крупой черные скалы…

Вьюга ворвалась во владения хана Тайшика, как волк в стадо овец. Вьюга сеяла страх. Еще бы – в самый разгар лета, когда травы изнывают от зноя – и вдруг такая метель!..

…Вьюга настигла отряд Тайшика, спаливший аул.

Снег бил по стальным доспехам воинов, как кремневые ядра,, пущенные из пращи. Воины в страхе ложились на землю, как овцы, застигнутые ненастьем. Воины прижимались к земле, закрывали головы руками.

И только горстка несчастных, измученных пленников с радостью приняла стихию:

- ЭТО – ГНЕВ АЛПАМЫСА! – с надеждой говорили матери, прижимая к себе детей. – АЛПАМЫС ОТОМСТИТ ЗА ПОРУГАННУЮ ЗЕМЛЮ! АЛПАМЫС ВЕРНЕТ НАМ СВОБОДУ!..

Вьюга налетела на одинокую иву, склонившую свои длинные ветви над родником.

В тени ее серебристых ветвей, скрытые от посторонних глаз, сидели молодой пастух и ханская дочь Каракоз.

Пастух наигрывал на свирели нежную и печальную мелодию.

Вьюга прошумела ветвями ивы – и унеслась прочь… Только несколько снежинок упало на лицо удивленной Каракоз…

…Тайшик сидел в своем шелковом шатре. Перед ним на расстеленном дастархане были расставлены с десяток зажаренных баранов и сотня-другая всякой мелочи на вертелах. Сыто шевелились черные усы Тайшика под толстыми складками щек.

И даже первый удар вьюги, парусом надувший шелковый шатер, не потревожил покой тучного хана.

Но второй удар опрокинул высокий кувшин, и на светлую скатерть красной струей хлынуло вино… Дурная примета!

- ЭЙ, ТАМ! – крикнул Тайшик. – ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?

Не сразу откликнулись слуги на зов всевластного Тайшика.

Но вот в шатер ввалился огромный, как верблюд-нар, телохранитель Тайшика палуан Шойынбас.

- ЭТА ВЬЮГА – ГНЕВ КАКОГО-ТО АЛПАМЫСА… - недоуменно пожал плечами Шойынбас. – ПОЗВОЛЬ МНЕ, ВЕЛИКИЙ ХАН…

Тайшик кивнул, не дослушав…

ЭПИЗОД 4 – “ВСТРЕЧА С ШОЙЫНБАСОМ” – 67 м

Скачут по широкой степи палуаны, телохранители Тайшика. Под тяжестью воинов вдавливаются в землю копыта коней, после недавнего снега глубокие следы оставляют.

Оглядывают степные просторы палуаны – не видать ли где великана Алпамыса.

Вот показалась вдали маленькая точка. Это скачет одинокий всадник.

Заторопили палуаны своих коней, так и хлещут по потным крупам тяжелые плетки.

Вот уже совсем близко они друг от друга… Смотрят палуаны, а это мальчишка лет десяти на светлом коне скачет. Хоть и ростом вышел мальчишка, а все равно – ребенок. Ни оружия у него, ни доспехов. Не то, что у телохранителей-палуанов.

Выехал вперед Шойынбас.

- ЭЙ! ТЫ КУДА СПЕШИШЬ? – голос у него как рев верблюда

нара.

- Я ИЩУ ТАЙШИКА! – отвечает мальчик.

- А ТЫ СЛУЧАЙНО - НЕ АЛПАМЫС? – спросил Шойынбас и

захохотал своей “шутке”.

- Я – АЛПАМЫС-БАТЫР! - с достоинством ответил мальчик.

Шойынбас удивился.

Он вплотную подъехал к Алпамысу и вдруг – ни с того, ни с сего, как показалось мальчику, - размахнулся своей стопудовой дубинкой, окованной железом, и обрушил ее на голову Алпамыса…

От такого удара столетний саксаул разлетелся бы в щепки, скала бы в пыль рассыпалась…

Но жалобно зазвенела стопудовая дубинка и – разлетелась в мелкие щепки… Взвыл Шойынбас от боли, затряс рукой – отбил он ее своим же ударом.

А на глазах Алпамыса сверкнули слезы – не от боли, а от обилы… Прямо с седла схватил он Шойынбаса за широкий пояс и сдернул с седла. Держит его над собой, а ноги верного Байшубара по копыта в землю вдавились.

Напряг свои детские силенки Алпамыс и швырнул прочь от себя Шойынбаса.

Как камень, пущенный из пращи, полетел Шойынбас – только его и видели…

А остальные телохранители, как суслики, кинулись врассыпную…

Тайшик сладко дремал в своем шатре, когда вернулся Шойынбас - он свалился сверху, обрушив опоры шатра, оставив после себя безобразную дыру в шелке.

Шойынбас упал к ногам Тайшика и, хватая, как рыба, ртом воздух, прохрипел:

- АЛПАМЫС…

В ужасе смотрел хан Тайшик на поверженного гиганта…

ЭПИЗОД 5 - “СГОВОР” – 79 м

- КТО УБЬЕТ АЛПАМЫСА, - сказал Тайшик, и его негромкий

голос разнесся по всей площади –так тихо стояло войско непобедимого хана, - ТОТ ПОЛУЧИТ ВСЕ, ЧТО ПОЖЕЛАЕТ.

По правую руку Тайшика сидела его дочь - черноглазая Каракоз.

По левую руку – стоял верный Шойынбас с перевязанной головой.

- ЗОЛОТО, - Тайшик указал на огромное блюдо, где целиком

мог уместиться зажаренный бык.

Молчание было ему ответом…

- СКАКУНОВ, - сказал хан.

Золотистыми островами бродили в зеленой степи неисчислимые

табуны Тайшика.

Молчание было ему ответом…

- ПОЛХАНСТВА ОТДАМ! – разгневался Тайшик.

Необозримыми были владения Тайшика, велика была его

власть над людьми, но…

Молчание было ему ответом.

И вдруг из толпы воинов выбралась Мыстан – оборванная, косматая старуха:

- О ВЕЛИКИЙ ХАН! Я УБЬЮ АЛПАМЫС-БАТЫРА… ЕСЛИ

ТЫ ВЫПОЛНИШЬ ОДНУ МОЮ ПРОСЬБУ.

Тайшик молчал. Он разглядывал старуху – такие как она слыли в

народе ведьмами… но выхода у него не было. И Тайшик сказал:

- ВЫПОЛНЮ.

Старуха глянула на блюдо с золотыми монетами…

Посмотрела на золотистые острова табунов…

На простор голубых далей ханства Тайшика…

Сказала:

- ОТДАЙ СВОЮ КАРАКОЗ ЗА МОЕГО СЫНА. – И

выставила перед собой свое дитя.

Это был верзила неопределенного возраста – ростом с верблюда, с кулаками как тыквы, и с головой – как грецкий орех.

Детина посмотрел на дочь хана – хрупкую, большеглазую девушку, испуганно прижавшуюся к отцу, и сказал, почтительно наклонившись:

- МАМА, НУ ЗАЧЕМ ОНА НАМ?.. ДАВАЙТЕ ЛУЧШЕ

ДЕНЬГИ ВОЗЬМЕМ.

- МОЛЧИ, ДУРАК! – шикнула на него Мыстан. – КАРАКОЗ

ПОЛУЧИМ – ВСЕ НАШИМ СТАНЕТ.

- А-А!.. – довольно засмеялось понятливое дитя.

- ТЫ РЕХНУЛАСЬ, СТАРАЯ ВЕДЬМА! – опомнившись,

закричал Тайшик, обнимая всевластной рукой свою дочку.

- КАК ХОЧЕШЬ. ТОЛЬКО ПОТОМ – НЕ ЖАЛЕЙ, - глаза

Мыстан недобро блеснули. Она взяла своего сына за руку и повела прочь.

Тайшик оглянулся на Шойынбаса. Но тот старательно отводил

глаза в сторону.

- СТОЙ!.. - крикнул Тайшик. – ПОГОДИ…

Мыстан остановилась.

- Я… ОТДАМ СВОЮ ДОЧЬ ЗА ТВОЕГО СЫНА, - сказал

Тайшик.

Каркоз не поверила!.. Глянула на отца… Отшатнулась. Сбросила с плеча его руку. Убежала…

Разноцветной стайкой птиц полетели за Каракоз ее подружки…

⇐ Предыдущая 1 234 Следующая ⇒