ЧАСТНЫЙ ВЗГЛЯД НА НАРОДНОСТЬ КУЛЬТУРЫ

⇐ ПредыдущаяСтр 4 из 9Следующая ⇒

Некоторые обстоятельства личного плана натолкнули автора на то, чтобы задуматься о " народной культуре". Никоим образом не ставится под сомнение нужность существования всевозможных творческих коллективов, где талантливые и преданные своему делу люди увлечённо поют, танцуют, играют на различных народных музыкальных инструментах. Однако, народная культура – это не только сарафаны и балалайки.

В этом есть какая-то архаика, во-первых.

И социальная несправедливость, во-вторых.

Определимся с терминами.

Народ – население, объединённое принадлежностью к одному государству, жители страны. Культура – совокупность духовных ценностей, способами выражения которых являются наука, литература, искусство.

Люди, живущие в стране, реализуют, воплощают текущую историю своего народа, создают его современную культуру. И эта культура, сохраняя народные традиции, должна изменяться, трансформироваться вслед за обществом.

Можно ли говорить, что РАНЬШЕ был народ, а теперь – что? Население? Мы и теперь НАРОД.

Кто же входит в это народ? Тот, кто ближе к сохе? Каким временем (годом, веком) датирован анализ социальной структуры народа? Временами Петра Первого? Веком Екатерины Второй?

Но уже и тогда государственность России предполагала наличие многочисленных сословий.

В России изменяется состав населения: сейчас 73% – городские жители, 27% – сельские. Так почему " народность" – это только сарафаны и балалайки, а как же мещане, разночинцы, интеллигенция?

А культура высших сословий? Она погибла вместе с дворянскими гнёздами и вишнёвыми садами?

А, между тем, одна из самых замечательных сцен проявления народности в русской литературе – это когда " молодая графинечка", Наташа Ростова, пляшет в доме у дядюшки.

Ну что же, давайте позволим Льву Николаевичу высказываться от имени народа. Тем более, что и к сохе он имел самое непосредственное отношение.

Вспомним и другого графа Толстого – Алексея. " Колокольчики мои, цветики степные..." – народна ли эта песня? Думается, вполне. Хотя кто-то помнит графское звание автора стихов. А сколько ещё таких авторских произведений уходит в народ? Кольцов, Никитин, Некрасов... и несть числа примерам. (Едва ли не вся поэзия девятнадцатого века.) " Что стоишь, качаясь, тонкая рябина? " – написал в 1864 году поэт Иван Суриков. Теперь это народная песня.

Что есть " народная песня"? Ну не в воздухе же она витала! Был некто, кто сложил её. Перепевая эту песню годами, десятилетиями, веками, каждый исполнитель вносил свои изменения. Строки шлифовались, становились точнее, гармоничнее.

У конкретного автора, у литератора, этот процесс сжимается во времени. Поэт сам перебирает варианты, ищет подходящие слова.

Но значит ли это, что произведение поэта не входит в " совокупность духовных ценностей всего населения страны"? И разве некий человек не является НОСИТЕЛЕМ культуры своего народа, не является, наконец, частью своего народа? Разумеется, является. А может ли он считаться ВЫРАЗИТЕЛЕМ этой культуры? И общепринятый подход – " нет"!

" Почему?! " – восклицает автор, который знает своих предков-россиян до седьмого колена. " Ты – без балалайки, значит, не народ".

Что же делать, чтобы, так сказать, " записали в народ"? Может быть, пошить сарафан и купить балалайку?

Или подождать полторы сотни лет?

Омск

Наталья ЕЛИЗАРОВА

СОВРЕМЕННАЯ ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА ОМСКОГО ПРИИРТЫШЬЯ: ВОСПИТАТЕЛЬНЫЙ АСПЕКТ

В процессе формирования личности ребёнка художественной литературе отведено одно из приоритетных мест. Из многообразия литературных жанров сказка является мощнейшим средством эстетического развития. Именно поэтому она так актуальна и активно используется воспитателями и преподавателями начальной школы в работе с детьми.

Говоря о роли мировых и отечественных сказок в педагогике, нельзя не затронуть вопрос о воспитательном значении сказочных произведений местных авторов, которые также несут огромную эстетическую нагрузку. Ребёнка с самого детства необходимо приобщать через печатное и устное слово к культуре родного края. Освоив в детстве литературное краеведение, ребята лучше поймут отечественную и мировую литературу.

Авторов, пишущих для детей, среди современных писателей Омского Прииртышья немного, но это известные в регионе имена; их произведения включены в школьную программу Омска и Омской области.

Творчество детской поэтессы Нины Саранчи ценно как с художественной, так и с педагогической точки зрения. Интересное содержание в органическом единстве с безупречной отточенной формой – его отличительная черта. Ценность поэзии Н. Саранчи заключается в том, что один из её главных действующих лиц – ребёнок. Лейтмотивом стихов поэтессы являются поступки детей, которых не понимают взрослые. Так, в стихотворении «Опять обидели» родители строго наказывают своего маленького сына за испачканную одежду – для них он озорник и неряха, а мальчик всего лишь, подражая гиппопотаму, пытается копировать его повадки. Н. Саранча позволяет читателю увидеть ребёнка и глазами взрослых, и детским взором: «Опять меня обидели, сурово наказали: в обед лишили сладкого и подзатыльник дали. А я-то был хорошим и не шалил ни грамма. Лежал я в луже по уши – играл в гиппопотама…» [4].

Аналогичная ситуация встречается и в стихотворении «Творчество»; в нём читатель одновременно может познакомиться и с бездельником, и с творческой личностью, отважно бросившейся на штурм ямбов и хореев: всё зависит от того, под каким углом смотреть на юного мечтателя: «Я лежу на полу, я смотрю в потолок, я, наверное, стану поэтом… Я уроки никак приготовить не смог, потому что был занят сонетом» [4].

Нина Саранча – тонкий психолог, чуткий знаток детской души. Она всем своим творчеством показывает: мир ребёнка – особый, он малопонятен взрослому человеку. Взрослый в нём – чужак, посторонний. Н. Саранча – автор, в котором живёт впечатлительный, ранимый, и в тоже время озорной, жизнерадостный, способный заразить весельем окружающих, ребёнок; благодаря этой особенности поэтесса предстаёт настоящим другом малышей: она для них и равноправный участник игр и развлечений, и мудрый старший товарищ. Её стихам присуща занимательность. Остроумные сюжеты заинтересовывают юного читателя, вызывают у него вопросы, помогают строить собственные суждения, позволяют выразить своё эмоциональное отношение к происходящему, дать оценку поступкам героев. Стилистическая тональность большинства её стихов – мягкая, добрая ирония.

Среди современных писателей региона, пишущих для детей, популярностью пользуется поэтесса Эльвира Рехин. Любое явление может для неё стать толчком к созданию сказочного сюжета: начинка для пирога, капли дождя, ползущие по стеклу, или футбольный мяч. Для её стихов характерны лёгкий игровой ритм, лукавая интонация, подвижность звучания, которые легко запоминаются детьми и заучиваются. Такие стихи – забавные, с хитринкой, воссоздающие живую ребяческую речь, а иногда и лепет, – можно написать только при условии тесного контакта с детьми, наблюдая за их поведением, прислушиваясь к разговорам, запоминая интонацию. У Эльвиры Рехин богатый опыт общения с детьми: на протяжении многих лет она активно выступает со своими стихами в детских садах и школах.

Художественное мастерство Э. Рехин способствует тому, что сложные для ребёнка темы становятся доступными. Стихотворение «Бакен», например, в непринуждённой, незатейливой манере знакомит малыша с особенностями речной жизни, обогащает детский словарный запас новыми словами: «А в хрустальном домике Проживают гномики. Вечером на речке Зажигают свечки, Чтобы не было беды Пароходам от воды…» [3, с. 17].

Через литературные произведения автор знакомит детей с явлениями и событиями, выходящими за пределы их личного опыта. Стихотворение «В Кунгурской пещере» рисует с одной стороны фотографически точную картину, благодаря которой можно заочно лицезреть красоты уральской природы, с другой стороны волшебный, фантастический пейзаж: «В загадочном местечке Идём впотьмах со свечкой, На стенах бахрома, Хрустальные дома, То деревца из льдинок, То мощные дубы, Как будто поединок – И чудо на дыбы. Здесь сговорились страхи, Живут и всех страшат, Ни ящерки, ни птахи, Ни мух, ни лягушат. Такая здесь природа, Я видела сама, Противная погода, И каждый день зима» [3, с. 36].

Стихи Э. Рехин осязаемы: краски, звуки, запахи присутствуют в них так реально, что читатель невольно ощущает свою причастность к происходящему. Эльвира Рехин сказочник и натуралист одновременно. На страницах своих произведений поэтесса создала мини-энциклопедию живой природы, благодаря которой можно почерпнуть многие важные сведения: что герань – светолюбивый цветок, почему у ежа на спине иголки, на какую наживку ловить рыбу. Без напыщенной дидактичности и назойливой назидательности поэтесса прививает своему читателю умение замечать и ценить красоту природы и в меру своих сил сохранять её богатства. Воспитательное значение детской поэзии Рехин велико – оно несёт читателям знание.

Детский писатель Николай Башкатов вводит ребёнка в красочный мир богатых художественных образов, способных взбудоражить и расшевелить воображение ребёнка. Так, в стихотворении «Страна Шарообразия» действие переносится в выдуманное государство; благодаря своей композиционной и стилевой особенности произведение выполняет задачу не только позабавить малыша: сходные эпизоды, повторение реплик сосредотачивают внимание и способствуют запоминанию: «…В стране Шарообразии Европы нет и Азии. В стране Шарообразии Везде одни шары. И девочки, и мальчики, И взрослые, как мячики, И все-превсе животные: Шары, шары, шары… И дебри непролазные И те – шарообразные, И даже лужи грязные – И те шарами в ряд. И белые и смуглые Здесь ребятишки круглые, И круглые-прекруглые Все речи говорят…» [1, с. 34].

Прозаическая сказка Н. Башкатова «Даритель счастья», повествующая о зайце, попавшем в западню к волку и лисице и чудесным образом спасшемся от гибели, превратившись в солнечного зайчика, учит детей нравственным основам жизни. В ней автор с юными читателями говорит о человеческих пороках: страхе, глупости, хитрости, хвастовстве. Животные в этой сказке имеют «говорящие» имена, в которые заложены характеристики персонажей: трусливого зайца зовут Дрейф, хищного Волка – Острый Клык, изворотливую, лживую лису – Хитрован; звери имеют ярко выраженный характер, повадки, привычки, пристрастия, у каждого своя биография. Сказка Н. Башкатова, прославляя находчивость и смекалку Дрейфа и осуждая вероломство Острого Клыка и Хитрована, учит маленького человека выбору между плохим и хорошим поступком. Но, пожалуй, самая сильная сторона этого произведения заключается в том, что оно содержит чёткую психологическую установку, своеобразное руководство к действию – ни при каких обстоятельствах не падать духом, не отчаиваться, не сдаваться, искать выход из трудной ситуации.

Богатейшие воспитательные возможности содержатся в сказках Александра Дегтярёва, основную черту творчества которого наблюдательно подметил писатель А. Плетнёв: «В мире, тонущем во зле, писатель Александр Дегтярёв в своих произведениях показывает… что доброта в отношении друг к другу и есть самая мощная сила сопротивления любому злу» [2, с. 7]. Произведения Дегтярёва пробуждают эмоциональную отзывчивость на чужую боль, огорчение или, напротив, радость. Ярким тому подтверждением является сказка «Недотрога», рассказывающая о Снежинке: «… среди мириад узорчатых хлопьев, выделялась своей красотой одна Снежинка. Она была больше других по размеру и наряднее своих подруг. Летала она плавными кругами и светилась изнутри загадочным светом. Ей не хотелось падать под ноги прохожим, чтоб не угодить на лопату дворника, и не лежать потом до самой весны в холодном сугробе. Боялась она даже прикоснуться к тёплым ладошкам детворы, потому что знала: сразу превратится в маленькую капельку воды и умрёт. За это и прозвали её подружки недотрогой» [2, с. 82]. Но хрупкая и боязливая Недотрога, не задумываясь, отдаёт жизнь ради того, чтобы укрепить дружбу мальчика и девочки.

Сказка «Любопытный Поршок», описывающая похождения воробья, которого мальчишки раскрасили под попугая, учит маленького читателя доброму, заботливому отношению к братьям нашим меньшим. Несмотря на комичность главного персонажа сказки и некую шутливость изложения, автор устойчиво формирует в юных читателях ощущение необходимости бережного отношения к окружающему миру, закладывает, фигурально выражаясь, основы морального кодекса будущего взрослого человека, который несовместим с эгоизмом, жестокостью, бездушием.

«Тевризские сказки» Татьяны Стрельцовой можно порекомендовать для чтения школьникам. Они относятся к разряду так называемых бытовых сказок. Произведения Стрельцовой передают быт и обстоятельства народной жизни одного из посёлков Омской области – Тевриза. В них нет лихо закрученной интриги, ярко выраженных положительных и отрицательных персонажей, противоборства злых и добрых сил. Автор не стремится потрясти воображение, ослепить читателя блеском художественного вымысла. У него другая задача: донести мудрость благородного и разумного бытия, научить философскому отношению к жизни.

Через систему сказочных образов автором воссоздаются картины реальной действительности, современность мелкими подробностями быта вплетается в сказочный сюжет и приближает его к читателям. В сказках Т. Стрельцовой герои – обычные деревенские жители – оказываются по соседству с персонажами, которых никогда не встретишь в реальной жизни: лешими, домовыми, колдунами, ведьмами. В отличие от традиционных языческих духов они более уязвимы, часто страдают от людских мыслей и поступков. Так, в сказке «Плач домового» покинутый уехавшими в новый дом хозяевами домовой горюет из-за того, что его «забыли» при переезде, а сказка «В бане» повествует о том, как дворовые (подчинённые домового, отвечающие за порядок на конюшне и в бане) опечалились оттого, что хозяйка не сказала им спасибо за чистое мытьё. Мифологические существа, если их сравнивать с живыми существами, более человечны. В одной из сказок домовой по-братски делится пшеничной лепёшкой с домовым из соседского дома, заболевшая хозяйка которого не смогла приготовить еду, а соседи, будучи с ней в ссоре, много лет не навещали её. Сказка «Лепёшка для домового» небольшая по объёму, но ёмкая по содержанию: в ней автор поднимает тему духовной изоляции людей, осуждает равнодушие и эмоциональную чёрствость. Стоит отметить, что тема одиночества, которую Т. Стрельцова разрабатывает в своих произведениях, нехарактерна для сказочного жанра, – и в этом, пожалуй, состоит новаторство автора. Но она несёт колоссальную смысловую нагрузку и обосновывает психологическую мотивацию поведения персонажей: от одиночества сходят с ума и убегают из дома в тайгу старики и старухи («Зов леса»), одиночество – причина скверного характера и неблаговидных поступков: в сказке «Расплёсканное счастье» ведьма Галюта превращает собственного внука в щенка.

Сквозной темой «Тевризских сказок» является взаимодействие человека и природы, которая одухотворена, стихийна, полна чарующей таинственности. Любуясь сказочными пейзажами Стрельцовой, невозможно оставаться равнодушным созерцателем: «В то утро я за грибами пошла, – неторопливо и сдержанно ведёт повествование автор в сказке «На солнечной стороне». – Дом сестры от леса недалеко. И сразу грибные места. Вот я брела-брела по лесу, охотилась за грибами. И тут ложбинка на пути попалась, по ней ручеёк течёт. Дальше я ещё никогда не ходила. А тут вдруг решила посмотреть: какой там лес за ручьём? Здесь как раз два камешка в воде, чтоб перейти и ног не вымочить. Перешла по ним и дальше отправилась. А лес сразу какой-то неприветливый стал. Деревья высокие, солнце застят, шумят что-то недоброе…» [5, с. 9] «Тевризские сказки» источают тёплую, умиротворяющую ауру покоя, раскрывают своеобразие и неповторимость омской глубинки, дают возможность сердцем прикоснуться к красотам сибирской природы.

Татьяна Стрельцова, усвоив колорит народных сказок, следует в своих произведениях особенностям народного описательного стиля: традиционным зачинам («жили-были»), эпитетам («змея подколодная»), вкраплением устаревших слов или диалектов («баушка»). Метафоричный, лишённый какой-либо искусственности, язык её прозы – это путеводная нить, позволяющая приблизиться к изучению народных традиций и культуры прошлого.

Значение литературного краеведения в процессе воспитания подрастающего поколения нельзя недооценивать, поскольку только оно во многом позволяет обрести истинное понимание того, что зовётся «малой родиной», а сказка является одним из наиболее продуктивных по своему воздействию литературных жанров, который успешно справляется с задачей его популяризации на самых ранних этапах развития.

Примечания

1. Башкатов Н. Т. Великая тайна: стихи и рассказы. Омск: ОмГПУ, 2006. 208 с.

2. Дегтярёв А. А. Зазимок: короткие новеллы и сказки. Омск: Наука, 2005. 91 с.

3. Рехин Э. М. Дед Пыхто: стихи для детей. 2-е изд., доп. Омск: Литограф, 2003. 64 с.

4. Саранча Н. Прочтите детям // Складчина: литературная газета. 2002. июнь. № 2. С. 27.

5. Стрельцова Т. Тевризские сказки // Омская правда. 1994. 15 июля. С. 8–9.

Серафима ОРЛОВА

О СКАЗКЕ И ТОСКЕ

Недавно стало известно, что в Омском ТЮЗе собираются ставить «Кентервильское привидение». С приходом в театр нового главного режиссёра Бориса Гуревича репертуар стал пополняться постановками по классическим произведениям английской литературы: сначала Шекспир, потом Фрэнсис Бёрнетт, и вот теперь Уайльд. Сейчас, когда многие современные детские театры становятся в большей степени театрами для молодёжи, ориентируются на более взрослую аудиторию или добавляют в свой репертуар постановки, которые ближе по характеру к развлекательному шоу, удивительным и редким случаем выглядит обращение к английской классике. Интерес этот неслучайный: во многом и наше, и предыдущие, и последующие поколения детей воспитаны на книгах британских сказочников в прекрасных русских переводах, на фильмах и мультфильмах, снятых по английским книжкам… Не только герои и образы, но и самый дух старой доброй Англии ассоциируется у нас с недоступной, далёкой Волшебной страной. Память детства дольше всего хранит яркие впечатления, которые с годами не тускнеют; дух Англии крепко засел у нас в подкорке мозга; любые его проявления во внешнем мире, любые мельчайшие сходства с тем далёким и несбыточным сказочным пространством вызывают у нас приступы ностальгии.

В такой ситуации, когда целые поколения вскормлены английскими сказками, разве не уместно театру обратиться к ним? Детская литература не устаревает, потому что ребёнок в нас никогда не умирает. Многие истины, рассказанные языком детской литературы, полезно помнить всю жизнь. Кое-что требуется уже и воскресить, подновить, чтобы не повторять прошлых ошибок. Больше двух веков назад Оскар Уайльд написал, что в наше время выбор обоев занял место средневекового копания в душе и зачастую связан с не меньшими муками совести. В чём мы, собственно, говоря, копаемся? Уж никак не в собственной душе. Вокруг царит общество потребления, и это хоть и банальный, но от этого не менее печальный факт. Силы большинства положены на то, чтобы изо всех сил выживать и при этом на пределе, на максимальном напряжении вырываться вперёд, выхватывать кусок покрупнее, или хотя бы казаться успешным, приличным, обеспеченным. Счастье измеряется вещами. Нас захлестнул вещизм, поклонение вещам: идеи, увлекающие людей, часто напрямую связаны с новомодной мебелью, с гаджетами нового поколения и тому подобным. Сейчас великим становится тот, кто создал вещь, которая нужна всем, которую все хотят иметь, вещь, которая является ярлыком успешности, символом, лейблом.

При чём же тут Уайльд, помимо своей прозорливой ироничности? А дело вот в чём: «Кентервильское привидение» - это как раз история о конфликте между людьми, подбирающими обои, и людьми, копающимися в собственной душе. Вы спросите, почему же нельзя и душу, и обои уважить? «Мне очень нравятся обои», как ловко выразился Козьма Прутков. К сожалению, так не бывает, или бывает очень редко. Люди, привязанные к духовным ценностям, не умеют распоряжаться реальностью, а люди, крепко держащие мир в руках, пренебрегают духовностью как чем-то «недостаточно эффективным», что потом, без сомнения, им аукнется. Вот и персонажам Уайльда аукнулось. Казалось бы, разве чего плохого хочет миссис Отис: сделать из старого замка развлекательный центр с отелем, дочке скопить на приданое, заодно завлечь влиятельных особ, может, кто-то и клюнет на такую приманку – нужна выгодная партия, мать заботится о своих детях! Ну, а то, что в замке обитает привидение – да и шут с ним, с привидением, вернее, оно само может стать карнавальным шутом и послужить в развлекательных целях. Так даже лучше, больше будет поток любопытных туристов. Но нет… не всё так просто, как продумал замечательный бизнес-стратег в юбке. Всегда вмешиваются какие-то посторонние обстоятельства, неучтённые заранее. Например, любовь…

Тема эта очень близка нам, сегодняшнему дню, нашей стране. Сколько уже времени Россия с нетерпением ждёт, когда вместо мечтательных Обломовых народятся ухватистые Штольцы? Да только Штольцы если и нарождаются, то либо какие-то вороватые, либо излишне лезут на рожон и рано гибнут. Честным деятелям у нас приходится туго. Такие же люди, как миссис Отис, цветут и пахнут: в стране хоть отбавляй памятников культуры в ужасном состоянии, покупай - не хочу, и никакие призраки их не будут отстаивать. В стране живёт и процветает (и это явление не только нашего века) потрясающее презрение к собственным корням, к истории, к культуре прошлого. Мы мало любим себя, мы мало любим то, что у нас есть, всегда нам подавай чужого, в огороде соседа и трава зеленее. В этом свете любовь к английским сказкам тоже может показаться признаком любви к чужому: есть ведь у нас прекрасные русские сказки, фольклор, былины, так зачем нам чужое? Почему в наших мечтах по-прежнему появляется строгий замок, а не расписной терем?

Почему она есть, откуда эта тоска? Что тянет нас туда, на чужбину? Только ли воспитание?

Если даже мы откажемся от этой тоски, задвинем её глубоко в подсознание, перестанем перечитывать сказки – мы наткнёмся вновь на отголоски того же чувства, если начнём читать современную британскую литературу. Вся она пропитана насквозь тем, что сохранялось, пестовалось веками. Одним из самых интересных литературных образцов в этом отношении можно назвать роман букеровского лауреата Джулиана Барнса, написанный в начале девяностых: это «Англия, Англия».

Сюжет романа имеет некоторые параллели с сюжетом повести Уайльда, хотя ни в коем случае не развивает тот же сюжет. В ситуации, предлагаемой Барнсом, в роли разваливающегося Кентервильского поместья оказалась вся страна. Предприимчивый, гениальный бизнесмен покупает остров Уайт и оборудует его так, чтобы воссоздать Англию в миниатюре, причём, пользуясь своими связями, старается перетащить в свой Диснейленд как можно больше настоящих памятников архитектуры и реальных традиций. Он нанимает сотни актёров, чтобы они играли персонажей сказок и хроник, исторических личностей и характерных персонажей современности. Дело сэра Джека разрастается настолько, что в фальшивую Англию ездит гораздо больше туристов, чем в настоящую. Остров приобретает государственный статус и становится политической величиной среди государств.

Что же происходит в это время со старой Англией? Казалось бы, она должна погибнуть в запустении, коллапсировать, превратиться в аграрную страну. На первый взгляд, это и происходит. Население возвращается к существованию, похожему на викторианскую эпоху, если не раньше. Люди занимаются сельским хозяйством, ездят на лошадях и старых машинах, рассказывают байки, придумывают новые мифы и легенды, смотрят на закат прежнего мира, без тоски, с каким-то добрым и радостным чувством. Эта смерть страны – на самом деле не смерть, а возвращение к прежней сути, к корню.

Корень Англии. Корень империи. Он очень силён и крепок. Это история, это её сказания, это тот самый дух Англии, которым всё пропитано, как запахом табака в комнате курильщика. Это язык, ставший мировым – во многом благодаря влиянию США, но называется-то всё равно english. Корешок держится, цепляется, разрастается, трансформируется, вот уже и сама Англия не узнаёт своих детей, но это её дети – везде, всюду, в массовой культуре, в сленге, в каждой солёной капле воды на побережье –везде она, везде человек узнает свою родину.

Эта крепость духа – то, по чему мы так тоскуем, то, чего нам недостаёт. Две великих империи, но с совершенно разными судьбами, с совершенно разными историями и путями развития.

Андрей Битов пишет в своём эссе «Русский устный и русский письменный»: «…Почему только и именно в Англии, стоит мне, иностранцу, заблудиться, стоит мне потерять дорогу, я вижу стрелку, указывающую путь? Почему она расставлена в местах моих заблуждений?...<...> Я все время боялся совершить ошибку. А почему? Даже если б я совершил ошибку, разве она была бы роковой? Нет. Но я все время боялся, значит, какой же старый комок этой самой кошачьей неизвергнутой шерсти, этой внутренней невозможности советского человека, этой затерянности нашей на краю света стоит в горле? »

И далее:

«И очень много мыслей об Империи приходит... О нашей, все же падшей, Империи. Об их, пришедшей к этому почти сознательным движением разума. Потому что опыт Империи — вещь прекрасная. И во взаимодействии с народами, и во взаимодействии с людьми.

И я все время думал там о традициях, возникающих с первого раза. О том, что когда-то они должны начинаться, кто-то должен их начинать, нет другого выхода... О том, как хотелось бы увидеть Россию такой — спокойной. Обыкновенной. Со своим левым поворотом разума. Со своей усмешкой. Со своим спокойствием и уверенностью в том, что так — можно, нужно...С какой-то малой вечностью вещей, надписей, обычаев. С малой вечностью, позволяющей не заметить, как меняются времена».

Сегодня мы снова находимся в ситуации, когда всё прежнее – разломано, прежний порядок разрушен, а на его месте так толком ничего и не построено: хибарки, времянки на месте теремов и замков – а нет ничего более постоянного в нашей стране, чем временное. Нет героя. Нет традиции. То, что пытаются навязать как традицию, воспринимается в штыки, то, что становится традицией само по себе – стихийно, буйно или просто печально, или излишне робко. Мы всё ещё находимся в ситуации предчувствия, когда назревает протест – но нет решения ситуации, есть раздражение – но нет надежды.

Самое важное для того, чтобы возникали и крепли новые идеи – это воспитание душ. Нам как никогда нужно заботиться о том, что читают и смотрят наши дети. Мы должны объяснить им, что это им придётся продолжить наш путь, им придётся искать новое решение, новый способ жить, новые идеи, в мире, где всё крепче забвение, всё глуше голос корней, всё сильнее власть «клыков и долларов».

Омск

Анна ШАЙДУРОВА

ЖИЗНЬ КАК ИСКУССТВО

«Что нам стоит дом построить – нарисуем, будем жить! » - это утверждение возникает у меня в голове всякий раз, когда я прихожу в мастерскую Евгения Ломова.

Евгений Александрович работает бутафором в Омском театре юного зрителя с 1996 года.

Работа бутафора состоит в том, чтобы изготовлять поддельные предметы (скульптура, мебель, посуда, украшения, оружие и др.), которые будут употребляться в театральных спектаклях взамен настоящих вещей.

Увлечение различного рода поделками, по словам Евгения, проявилось ещё в детстве. «Рукодельничать я начал в детстве. Можно сказать, как в анекдоте, было тяжелое детство. Мы имели только деревянные игрушки, привинченные к полу. Поэтому с детства что-то мастерил, собирал, то, что в магазине не купишь, делал себе сам. У нас в одно время на чердаке была вообще ракетная лаборатория, собирали ракеты и запускали. Но запускали, естественно, во дворе с соседскими мальчишками».

Евгений Александрович закончил исторический факультет Омского педагогического университета по специальности учитель истории. «Пока учился, преподавал в школе черчение, сейчас преподаю у студентов бутафорию в Омском областном колледже культуры». В ТЮЗ на работу Евгений Александрович поступал сразу как бутафор.

На вопрос, в чем главное значение бутафора для театрального искусства, Евгений Александрович заметил: «Есть такой закон сцены – все должно быть крупнее и ярче. В этом нам и помогают бутафорские предметы, поэтому без бутафории никак не обойтись».
В современном театральном искусстве бутафор по-прежнему очень востребован. «Ту же гирю, настоящую, таскать очень тяжело, а она нужна в спектакле. Или опять же у нас в феврале будет спектакль про войну, и нам понадобились немецкие автоматы, которых в Омске нет. Не продаются в магазинах. Пришлось делать бутафорские. Поэтому, когда нужны какие-то исторические предметы, а найти их не очень-то легко, на помощь всегда приходит искусство бутафории. В детских же спектаклях вообще без бутафории не обойтись. Например, сказка про слона Хортона. Слона настоящего же не повезем. Сделали костюм слона и дерево, на котором он сидит. Конечно, в театре нужна бутафория».

Кстати, самыми необходимыми предметами для спектаклей являются шляпы, котелки, цилиндры, тросточки, и… чемоданы. «Чемоданы – это болезнь наша. Они нам нужны для каждого спектакля. И для каждого спектакля нам нужен свой, особенный чемодан. Нужно чтоб он открывался, или не открывался, был большой или маленький, а ещё очень часто режиссеры любят, чтоб на них сидели. Сидеть на чемоданах вообще нельзя, но режиссеру надо, чтоб сидели. Каждый спектакль, каждый вечер актер бухается на него. Бывает, чемоданы ломаются, так их сразу нужно ремонтировать. Чемоданы – это самая востребованная вещь».

Конечно, в бутафории, как в любом виде искусства, есть своя специфика. «Самая главная трудность состоит в том, чтобы придумать, как и из чего изготовить предмет. Потому что, бывает, придумает художник нечто такое, что потом сидим с этим же самым художником и думаем, а как же это сделать». Храниться бутафорские предметы могут очень долго, если, конечно, соблюдать условия хранения. «Хранение – это везде больной вопрос. Спектаклей проходит много, а складов не хватает».

Свое искусство Евгений Александрович, как правило, не рекламирует. «Считаю, что самая большая реклама – спектакль. Бутафорские предметы делаются для картинки, и для того, чтобы актерам удобнее было играть». А вот в выставках Евгений Александрович участвует. Например, в прошлом году он был участником региональной выставки «Омская культура: время созидания». Однако участвует он в таких выставках опять же не с целью рекламирования своего творчества, а для того, чтобы познакомиться с творческими людьми и поделиться своим опытом. Думаю, и в этом году мы сможем увидеть его работы на нашей областной выставке, которая традиционно проходит весной в «Континенте».

С таких вот выставок у Евгения Александровича накопилось изрядное количество фотографий, так как он к тому же ещё и талантливый фотограф. «Я делал персональную выставку в ТЮЗе, когда мне было 44 года. В ней было представлено все, что я наснимал за 28 лет». Евгений Александрович считает, что начинать фотографировать можно хоть со спичечного коробка. «Я очень много сделал на своем первом фотоаппарате фирмы «Олимпус»». Уже 2 года фотограф сотрудничает с девушкой Соней. Последний рекорд их фотосессии – 8 часов.

Как видите, наше омское искусство не стоит на месте благодаря таким людям, как Евгений Ломов, и за это стоит им сказать большое спасибо.

Омск

Игорь ГЕЛЬБАХ

В МАСТЕРСКОЙ ХУДОЖНИКА

«Сколько их было, этих мастерских, – пустых, огромных и маленьких, рядом с чердаками и подвалами, любопытством и страхом, светом и голодом, мясом и луком, женщинами, красками и пепельницами, а от всего остается то, что в углу, на холстах и картонах, и нельзя остановиться, надо делать еще, – живое, целое, как уходящий день и мир, – живое, как кровь, чтоб порезаться можно было...

Ну и что же остается? Работы пером, графика, листы, где вереницы сплетенных тел, карлики, ключи и женщины; и живопись, – плотные, огромные, мастихином писаные сковородки и будильники, атрибуты маленького, персонального ада; одинокие автопортреты, а потом вдруг кубы, окна, и в них летающие шары, птицы и женщины, – серые, розовые, голубые. И отдельно полуабстрактные работы, – конструкции, опоры и проемы, ускользающий остов бытия...»

Этот фрагмент из моей новеллы «Рыба на ужин» навеян посещениями мастерских замечательного русско-американского художника Леонида Ламма. Нас связывают долгие десятилетия дружбы. Персональная выставка проживающего в Нью-Йорке художника прошла в Петербурге в Русском музее осенью 2009 г. и представила широкой публике панораму творчества создателя русского акционизма, характерного стремлением стереть грань между искусством и действительностью.

Нижеследующий текст был написан для книги «Леонид Ламм. От утопии к виртуальности», вышедшей в том же 2009 г.

Впервые я увидел работы Леонида Ламма в его мастерской на Садово-Каретной, рядом с улицей, названной именем революционера-бомбометателя Ивана Каляева.

Два больших окна комнаты в квартире на втором этаже выходили на Садовое кольцо. С улицы доносился гул машин. Свет из окон падал на огромный рабочий стол с бумагой и карандашами, скальпелями и рейсфедерами в глиняной кружке. Тут же, на столе, присутствовали кувшин с кистями, палитра и тюбики с красками в желтой деревянной коробке.

Несколько в стороне стоял высокий, массивный желтоватый мольберт с неоконченной живописной работой.

У правой стены стояли полки с книгами и папками графических работ.

Слева от стола, на стене, висело несколько работ, которые сразу же меня удивили и заинтриговали...

Было это в 1959 г., был я тогда совсем ещё молодым человеком, и в мастерскую Ламма приехал сразу после того, как побывал на Американской выставке в Сокольниках, где надолго задержался в той части зала, где экспонировалась американская живопись того времени.

У работ шло множество оживлённых дискуссий.

Помню заявление одного из посетителей: «Мы с таким безобразием давно распрощались...», недоумение публики, самые разнообразные реплики посетителей и замечание одного из уставших гидов: «А почему же тогда ваше правительство не хочет продать нам всё, что лежит в запасниках Третьковки и Русского музея? »

Теперь, оказавшись в мастерской Ламма и увидев его работы, я был поражен...

Ясно было, что существовали какие-то общие корни и у того, что я видел в Сокольниках, и у того, что увидел в мастерской на Садово-Каретной. Но странно и неожиданно было, что работы эти обретались на стене в мастерской московского художника...

Работы Ламма поразили меня своей дерзостью, завязался разговор и получилось так, что я проговорил с художником о его работах и обстоятельствах их появления до глубокой ночи.

Он был открыт, ироничен и добр и вовсе не пытался подчеркнуть разницу в возрасте, опыте и кругозоре. Я тогда заканчивал среднюю школу и был вдвое его моложе.

...В доме на Садово-Каретной Ламм жил с детства, и в детстве же по настоянию родителей учился игре на скрипке. Позднее учителем и наставником будущего художника стал Яков Чернихов, один из друзей его отца.

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 Следующая ⇒