Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Миссис Рейчел Линд ужасно возмущена



 

П рошло две недели с момента появления Ани в Зеленых Мезонинах, а миссис Линд еще не явилась, чтобы как следует ее рассмотреть. Впрочем, нужно сказать, в оправдание миссис Рейчел, что была она в том не виновата. Тяжелый не по сезону грипп заставил эту достойную женщину оставаться дома со времени ее последнего визита в Зеленые Мезонины. Миссис Рейчел болела нечасто и питала явное презрение к людям слабого здоровья, но грипп, по ее убеждению, не был обычной болезнью и следовало видеть в нем определенного рода кару Божью. Но, как только доктор позволил ей выходить из дома, она поспешила в Зеленые Мезонины, разрываясь от любопытства и желания увидеть сироту, о которой по Авонлее кружили всякого рода истории и догадки.

В прошедшие две недели Аня не теряла зря ни минуты: она уже знала каждое дерево и каждый кустик около дома. Она обнаружила, что за яблоневым садом начинается тропинка, ведущая к лесу, и исследовала ее до самого конца. Тропинка эта бежала вдоль прелестных изгибов ручья, через мостик, среди зарослей пихты и под сводами сплетающихся между собой диких вишен, потом петляла по уголкам, густо поросшим папоротниками, и терялась под покачивающимися кронами кленов и рябин.

Аня подружилась и с источником в долине — чудесно глубоким, чистым и необыкновенно холодным. Он был обложен гладкими плитами красного песчаника, а вокруг росли папоротники, похожие на огромные ладони. А за ним был бревенчатый мостик через ручей.

Этот мостик повел легкие Анины ножки к поросшему лесом холму, где под высокими густыми елями и пихтами царили вечные сумерки. Здесь росли мириады нежных ландышей, этих скромных и прелестных лесных цветов, да кое-где попадались бледные воздушные перелески, [2]словно души прошлогодних цветов. Тонкие паутинки сверкали, будто нити серебра, между деревьями, а сучья и шишки елей, казалось, дружески шептались между собой.

Все эти восхитительные путешествия совершались в те часы, когда ей разрешалось поиграть. По возвращении Аня засыпала Мэтью и Мариллу рассказами о своих «открытиях». Мэтью, разумеется, не жаловался, он слушал все с безмолвной и довольной улыбкой. Марилла не возражала против «болтовни», пока не обнаруживала, что сама слишком увлеченно слушает. Тогда она обычно поспешно заставляла Аню замолчать, резко приказав " придержать язык".

Когда миссис Линд пришла в Зеленые Мезонины, Аня была в саду, блуждая как вздумается по буйным колышущимся зеленым травам, расцвеченным красноватым вечерним солнцем. Так что у почтенной доброй дамы была отличная возможность всесторонне обсудить свою болезнь, расписав каждую боль и биение сердца с таким очевидным удовольствием, что Марилла подумала, что даже грипп может принести удовлетворение. Когда все подробности были исчерпаны, миссис Рейчел обратилась к главной цели своего визита:

— Я слышала удивительные вещи о вас с Мэтью.

— Я думаю, ты удивлена не больше, чем я сама, — сказала Марилла. — Я только сейчас начинаю приходить в себя.

— Ужасно, что произошла такая ошибка, — сказала миссис Рейчел сочувственно. — И вы не могли отправить ее обратно?

— Думаю, что могли, но мы решили не делать этого. Мэтью она приглянулась. Да мне и самой она нравится, хотя должна признать, что есть у нее и недостатки. Наш дом словно ожил. Она и в самом деле милое создание.

Марилла сказала больше, чем собиралась, потому что прочла явное неодобрение в лице миссис Рейчел.

— Вы взяли на себя огромную ответственность, — сказала почтенная дама мрачно, — особенно потому, что вы никогда не имели дела с детьми. Я полагаю, вы мало знаете о ней и ее характере, и нельзя заранее угадать, каким окажется этот ребенок. Но я, конечно, не хочу напугать вас, Марилла.

— Это и невозможно, — сухо отрезала Марилла. — Если уж я на что-то решаюсь, то не отступаю. Тебе, наверное, хочется взглянуть на Аню? Я позову ее.

Аня вбежала в комнату. Лицо ее еще сияло восторгом нового «открытия», сделанного в саду. Но, смущенная тем, что неожиданно оказалась в обществе незнакомой особы, она растерянно остановилась в дверях. Несомненно, она выглядела очень странно в коротком тесном платье из жесткой ткани, привезенном из приюта; торчавшие из-под него ноги казались неуклюже длинными. Веснушки ее были многочисленнее и заметнее, чем обычно. Непокрытые, растрепанные ветром волосы были в поразительно великолепном беспорядке; они никогда не казались более рыжими, чем в этот момент.

— Да-а, выбрали тебя не за красоту, это точно, — таков был выразительный комментарий миссис Рейчел Линд. Миссис Рейчел была одной из тех восхитительных и всеми любимых особ, которые гордятся тем, что выражают свое мнение прямо и открыто. — Она ужасно тощая и некрасивая, Марилла. Иди сюда, детка, и дай мне тебя рассмотреть. Господи помилуй, да видал ли кто столько веснушек? А волосы — красные, прямо морковка! Подойди сюда, детка, слышишь?

Аня «подошла», но совсем не так, как ожидала почтенная дама. Одним прыжком она перенеслась через кухню и остановилась перед миссис Рейчел с красным от гнева лицом; губы ее кривились, и вся тоненькая фигурка дрожала с головы до ног.

— Я вас ненавижу! — закричала она, задыхаясь и топая ногой. — Я вас ненавижу, ненавижу, ненавижу… — Она топала все сильнее с каждым очередным утверждением ненависти. — Как вы смеете называть меня тощей и некрасивой? Как вы смеете говорить, что у меня веснушки и рыжие волосы? Вы грубая, невоспитанная, бесчувственная женщина!

— Аня! — воскликнула Марилла в ужасе.

Но Аня продолжала бесстрашно смотреть в лицо миссис Рейчел, с поднятой головой, сверкающими глазами, сжатыми кулачками. Яростное раздражение исходило от всей ее фигурки.

— Как вы смеете говорить такое обо мне? — повторяла она неистово. — Как бы вам понравилось, если бы вы услышали такое о себе? Как бы вам понравилось, если бы вам сказали, что вы толстая и неуклюжая и что у вас, вероятно, нет даже искры воображения! Меня не волнует, если я даже и раню ваши чувства, когда это говорю! Я даже хочу их ранить. Вы ранили мои чувства еще сильнее, чем их когда-либо ранил пьяный муж миссис Томас. И я никогда не прощу вам этого, никогда, никогда!

И она топнула опять и опять.

— Да видел ли кто подобное! — воскликнула ошеломленная миссис Рейчел.

— Аня, пойди в свою комнату и оставайся там, пока я не приду, — сказала Марилла, с трудом обретая дар речи.

Аня, разразившись слезами, бросилась к двери и захлопнула ее за собой так, что даже противни, висевшие на стенке, сочувственно задребезжали, и вихрем помчалась через переднюю и вверх по лестнице. Донесшийся сверху грохот свидетельствовал, что дверь комнатки в мезонине была захлопнута с той же яростью.

— Ну, не завидую тебе, Марилла, что ты будешь это воспитывать, — сказала миссис Рейчел с неописуемой торжественностью.

Марилла открыла рот, чтобы произнести какие-то слова извинения или возмущения, но то, что она сказала, оказалось необъяснимым для нее самой как в ту минуту, так и впоследствии.

— Тебе не следовало насмехаться над ее внешностью, Рейчел.

— Марилла, уж не хочешь ли ты сказать, что есть оправдание этой кошмарной вспышке, которой мы только что стали свидетелями? — вопросила миссис Рейчел раздраженно.

— Нет, — сказала Марилла медленно. — Я не пытаюсь оправдать ее. Она вела себя ужасно, и мне придется поговорить с ней об этом. Но мы должны принимать во внимание некоторые обстоятельства. Ее никогда не учили тому, что правильно, а что нет. А ты действительно была слишком жестока к ней, Рейчел.

Марилла не смогла удержаться от этой последней фразы, хотя опять удивилась себе самой. Миссис Рейчел поднялась с видом оскорбленного достоинства.

— Да, я вижу, Марилла, что мне придется быть очень осторожной в выражениях после этого, так как деликатные чувства сирот, вывезенных неизвестно откуда, стоят здесь на первом месте. О нет, я не сержусь, не волнуйся. Мне слишком вас жаль, чтобы у меня еще могло оставаться какое-либо чувство раздражения. Вам придется нелегко с этим ребенком. Но если бы ты приняла мой совет — чего ты, я полагаю, не сделаешь, хотя я воспитала десять детей и похоронила двоих, — ты «поговорила» бы с ней хорошей березовой розгой. Я думаю, это был бы самый действенный язык в общении с такого рода ребенком. Я догадываюсь, что характер у нее такой же пламенный, как и ее волосы. Ну, до свидания, Марилла. Я надеюсь, ты время от времени будешь заходить ко мне, как обычно. Но не жди, что я скоро появлюсь здесь, где можно подвергнуться подобного рода обращению и оскорблениям. Для меня это что-то новое.

И миссис Рейчел с достоинством выплыла из комнаты — если только можно сказать так о толстой женщине, которая всегда ходит вразвалку, — а Марилла с очень серьезным выражением лица направилась в мезонин.

Поднимаясь по лестнице, она тяжело размышляла о том, что же ей следует предпринять. Она испытывала немалый ужас при мысли о сцене, которая только что произошла. Как досадно, что Аня выказала такую вспыльчивость именно перед миссис Рейчел Линд! Неожиданно Марилла с тревогой и укором отдала себе отчет в том, что чувствует больше унижения перед соседкой из-за того, что произошло, чем огорчения по поводу такого серьезного недостатка в Анином характере. И как наказать ее? Дружеский совет употребить березовую розгу, о замечательном действии которой должны были свидетельствовать все дети миссис Рейчел, не привлекал Мариллу. Она не представляла себе, что может бить ребенка. Нет, необходимо было найти какой-то другой способ наказания, чтобы заставить Аню осознать всю тяжесть ее проступка.

Марилла обнаружила Аню лежащей лицом вниз на постели. Она горько плакала, совершенно не обращая внимания на то, что грязные ботинки пачкали чистое покрывало.

— Аня, — сказала Марилла без суровости в голосе.

Не было ответа.

— Аня, — строже повторила она, — сейчас же встань с кровати и послушай, что я тебе скажу.

Аня сползла с кровати и села на стул, стоявший рядом. Лицо ее распухло и было мокрым от слез. Она упрямо не поднимала глаз.

— Хорошо же ты себя ведешь, Аня! И тебе не стыдно?

— Она не имела никакого права называть меня некрасивой и рыжей, — отвечала Аня с упреком.

— Ты тоже не имела никакого права впадать в такой гнев и говорить с ней подобным образом. Мне было стыдно, ужасно стыдно за тебя. Я хотела, чтобы ты была мила и вежлива с миссис Линд, а ты вместо этого так меня опозорила. Я совершенно не понимаю, почему тебя так задело, когда миссис Линд сказала, что ты рыжая и некрасивая. Ты сама это не раз говорила.

— Но ведь это большая разница, когда вы говорите что-то о себе и когда слышите это от других, — отвечала Аня со слезами. — Вы можете знать, как вы на самом деле выглядите, но не можете не надеяться, что другие думают иначе. Вы, наверное, думаете, что у меня ужасный характер, но я ничего не могла поделать. Когда она все это сказала, что-то поднялось во мне и стало меня душить. Я просто должна была наброситься на нее.

— В хорошем же свете ты себя выставила, должна я сказать. Миссис Линд будет что рассказать о тебе повсюду — и она расскажет, не сомневайся. Это ужасно, что ты так вышла из себя, Аня.

— Но вы только вообразите, что вы почувствовали бы, если бы кто-нибудь сказал вам в лицо, что вы тощая и некрасивая, — оправдывалась Аня в слезах.

Давнишнее воспоминание неожиданно ожило в памяти Мариллы. Она была еще совсем маленькой, когда услышала, как одна из ее теток сказала о ней, обращаясь к другой родственнице: " Жаль, что она такое невзрачное, некрасивое создание". Марилле было уже пятьдесят, когда она, наконец, смогла забыть об этих так ужаливших ее словах.

— Я не утверждаю, что миссис Линд была права, говоря о тебе все то, что она сказала, — признала она мягче. — Рейчел слишком прямолинейна. Но это совсем не извиняет твоего поведения. Она незнакомая женщина, намного старше тебя и к тому же моя гостья — вот три достаточных повода, чтобы ты отнеслась к ней с уважением. Ты же была грубой и дерзкой, и — в голову Марилле пришла спасительная идея наказания — ты должна пойти к ней домой и сказать, что очень сожалеешь о своей вспышке, и попросить прощения.

— Я никогда не смогу этого сделать, — сказала Аня решительно и мрачно. — Вы можете наказать меня любым способом, Марилла. Можете запереть меня в темном, сыром подвале, где живут змеи и жабы, держать там на хлебе и воде, и я не буду жаловаться. Но я не могу попросить миссис Линд простить меня.

— У нас нет обыкновения запирать людей в темных, сырых подвалах, — сказала Марилла холодно, — к тому же их и нет в Авонлее. Но извиниться перед миссис Линд тебе придется, иначе ты останешься в своей комнате до тех пор, пока не скажешь мне, что готова это сделать.

— Значит, мне придется остаться здесь навсегда, — сказала Аня скорбно, — потому что я не могу сказать миссис Линд, будто жалею о том, что ей сказала. Как я могу это сделать? Ведь я не жалею. Я жалею, что огорчила вас, но рада, что сказала ей все. Это было огромным облегчением. Я не могу сказать, что я жалею об этом, если я не жалею, правда? Я даже не могу вообразить, что жалею об этом.

— Может быть, твое воображение заработает лучше завтра утром, — сказала Марилла, вставая, чтобы уйти. — У тебя есть ночь, чтобы подумать о своем поведении и изменить свое мнение. Ты говорила, что постараешься быть очень хорошей девочкой, если мы оставим тебя в Зеленых Мезонинах, но должна сказать, что в это трудно поверить сегодня.

Оставив эту парфянскую стрелу[3]терзать Анину бурную душу, Марилла спустилась в кухню, охваченная мучительным беспокойством и раздражением. Она была сердита на себя так же, как и на Аню, потому что, как только ей вспоминалось ошеломленное лицо миссис Рейчел, губы ее невольно растягивались в улыбке и она чувствовала совершенно предосудительное желание расхохотаться.

 

Глава 10

Аня просит прощения

 

В тот вечер Марилла ничего не сказала Мэтью о случившемся, но когда и на следующее утро Аня продолжала упорствовать, пришлось дать необходимые объяснения в связи с ее отсутствием за завтраком. Марилла рассказала Мэтью всю историю, приложив немало усилий, чтобы представить в должном свете всю чудовищность Аниного поведения.

— Неплохо, что Рейчел Линд так осадили. Она просто надоедливая старая сплетница, — таков был утешительный ответ Мэтью.

— Мэтью, ты меня удивляешь: знаешь, что поведение Ани было просто отвратительным, и тем не менее встаешь на ее сторону! Скоро ты скажешь, будто она совсем не заслуживает наказания.

— Ну… нет… не совсем, — отвечал Мэтью смущенно. — Я признаю, что ее надо немножко наказать. Но не будь с ней слишком сурова, Марилла. Вспомни, ведь у нее никого не было, чтобы научить ее, как себя вести. Ты… ты ведь дашь ей поесть?

— Когда это ты слышал, чтобы я голодом вынуждала людей к хорошему поведению? — спросила Марилла возмущенно. — Она будет есть в обычное время, я сама отнесу еду ей наверх. Но она останется там, пока не согласится извиниться перед миссис Линд, и это окончательное решение, Мэтью.

Завтрак, обед и ужин прошли в молчании, потому что Ани по-прежнему не было за столом. Каждый раз после еды Марилла относила в мезонин полный поднос кушаний и позднее приносила его обратно почти в том же виде. Вечером Мэтью с беспокойством присмотрелся к содержимому последнего принесенного сверху подноса. Неужели Аня целый день ничего не ела?

Когда к концу дня Марилла отправилась, чтобы пригнать коров с дальнего пастбища, Мэтью, который наблюдал за ней, слоняясь возле амбаров, проскользнул в дом с видом вора и поднялся по лестнице, ведущей в мезонин. Обычно Мэтью вращался между кухней и своей маленькой спальней возле передней, порой отваживаясь на посещение гостиной или столовой, когда к чаю приглашали священника. Но на втором этаже своего дома он был в последний раз, когда помогал Марилле оклеивать спальню для гостей, а было это четыре года назад.

Он тихонько прошел через маленькую переднюю мезонина и несколько мгновений постоял перед дверью Аниной комнатки, прежде чем отважился постучать в нее пальцами и затем, открыв дверь, заглянуть внутрь.

Аня сидела на желтом стуле у окна, печально глядя в сад. Она казалась такой маленькой и несчастной, что у Мэтью дрогнуло сердце. Он бесшумно прикрыл за собой дверь и на цыпочках подошел к ней.

— Аня, — прошептал он, словно боясь, что их подслушивают. — Как ты тут, Аня?

Аня с трудом улыбнулась:

— Неплохо. Я много воображаю, и это помогает приятнее проводить время. Конечно, мне довольно одиноко. Но это ничего, я скоро привыкну.

Аня опять улыбнулась, храбро глядя вперед — на долгие годы предстоящего ей одиночного заключения.

Мэтью вспомнил, что он должен сказать то, что собирался, не теряя времени, так как Марилла могла вернуться раньше обычного.

— Послушай, Аня, ты не думаешь, что лучше это сделать и покончить с этим? — прошептал он. — Придется это сделать рано или поздно, знаешь, ведь Марилла — ужасно непреклонная женщина… ужасно непреклонная, Аня. Сделай это сейчас, послушай, и все будет позади.

— Вы имеете в виду попросить прощения у миссис Линд?

— Да… попросить прощения… вот именно, — сказал Мэтью горячо. — Загладить это, так сказать. Вот к этому я и веду.

— Я полагаю, что могу это сделать ради вас, — сказала Аня задумчиво. — Это будет правда, если я скажу, что мне жаль, что я так вела себя, потому что мне и в самом деле жаль. Мне было ни капельки не жаль вчера вечером. Я ужасно злилась и вчера, и всю ночь. Я знаю, что так было, потому что я просыпалась три раза и каждый раз была просто в бешенстве. Но сегодня утром все прошло. Я уже не была в бешенстве… осталось только какое-то неприятное изнеможение. И мне стало так стыдно. Но я просто не могла подумать о том, чтобы пойти и сказать об этом миссис Линд. Это было бы так унизительно. И я решила, что лучше останусь здесь взаперти на всю жизнь, чем извинюсь. Но теперь… для вас я сделала бы что угодно… и если вы действительно хотите, чтобы я…

— Ну конечно хочу. Там внизу ужасно одиноко без тебя. Сходи и загладь это все… будь умницей.

— Хорошо, — сказала Аня покорно. — Я скажу Марилле, как только она придет, что раскаялась.

— Правильно… правильно, Аня. Но не говори Марилле, что я с тобой об этом говорил. Она подумает, что я вмешиваюсь в ее дело, а я обещал этого не делать.

— Дикие кони не вырвут у меня эту тайну, — торжественно пообещала Аня. — Только непонятно, как дикие кони могут вырвать у кого-нибудь тайну.

Но Мэтью уже ушел, испуганный собственным успехом. Он торопливо направился на самый отдаленный конец конского пастбища, чтобы Марилла не заподозрила, что он был наверху. Сама же Марилла по возвращении в дом была приятно удивлена, услышав жалобный голосок, звавший сверху через перила лестницы:

— Марилла!

— Ну, что такое? — спросила она, входя в переднюю.

— Мне жаль, что я вышла из себя и говорила грубости, и я согласна пойти и сказать это миссис Линд.

— Очень хорошо, — отвечала Марилла решительно, ничем не выдав облегчения, которое испытала при этом известии. Перед этим она уже с беспокойством думала о том, что же ей делать, если Аня не захочет уступить. — Я зайду за тобой после дойки.

И вот после дойки Марилла и Аня отправились вместе к миссис Линд, первая — с поднятой головой и торжествующая, вторая — сгорбившаяся и подавленная. Но на полпути Анина подавленность исчезла, словно по волшебству. Она подняла голову и легко шагала вперед, устремив глаза на закатное небо, от всего ее существа веяло сдерживаемым оживлением, Марилла с неодобрением смотрела на эту перемену. Это не было смиренное раскаяние, с которым следовало явиться перед оскорбленной миссис Линд.

— О чем ты думаешь, Аня? — спросила она резко.

— Я думаю о том, что должна сказать миссис Линд, — отвечала Аня мечтательно.

Казалось бы, все в порядке… или почти в порядке. Но Марилла не могла избавиться от впечатления, что что-то в ее плане наказания идет не так, как надо. Аня не имела права выглядеть такой радостной и сияющей.

Аня оставалась радостной и сияющей, пока они не оказались в присутствии миссис Линд, которая сидела с вязаньем у окна своей кухни. Тогда радость исчезла, и во всех чертах Ани явилось унылое раскаяние. Прежде чем кто-либо успел сказать хоть слово, Аня неожиданно упала на колени перед изумленной миссис Рейчел и с мольбой протянула к ней руки.

— О, миссис Линд, я так глубоко сожалею, — сказала она с дрожью в голосе. — Я никогда не смогу выразить все мое огорчение… нет, никогда, даже если я воспользуюсь всеми словами словаря. Вы должны просто это вообразить. Я вела себя ужасно по отношению к вам… и навлекла позор на моих дорогих друзей, Мэтью и Мариллу, которые позволили мне остаться в Зеленых Мезонинах, хотя я не мальчик. Я ужасно плохая и неблагодарная девочка и заслуживаю того, чтобы меня наказали и навсегда изгнали из общества уважаемых людей. Это было очень дурно с моей стороны — поддаться гневу из-за того, что вы сказали мне правду. Это была правда, каждое ваше слово было правдивым. У меня рыжие волосы, и я веснушчатая, и тощая, и некрасивая. То, что я сказала вам, тоже было правдой, но мне не следовало этого говорить. О, миссис Линд, прошу вас, пожалуйста, простите меня. Если вы откажетесь, это будет трагедия всей моей жизни. Ведь вы не хотите быть причиной трагедии всей жизни бедной маленькой сироты, пусть даже у нее и ужасный характер? О, я уверена, что вы не хотите. Прошу вас, скажите, что вы прощаете меня, миссис Линд.

Аня сложила руки, склонила голову и ждала приговора.

Не могло быть никаких сомнений в ее искренности — искренность слышалась в каждом звуке ее голоса. И Марилла и миссис Линд чувствовали неподдельное звучание этой искренности. Но первая из них с ужасом поняла, что Аня поистине наслаждалась юдолью унижения и упивалась полнотой своего смирения. Где же благотворное наказание, которое она, Марилла, изобрела и которым так кичилась? Аня превратила его в своего рода удовольствие.

Добрая миссис Линд, не обремененная излишней проницательностью, не сумела увидеть этого. Она поняла только, что Аня принесла извинения по всем правилам, и все чувство обиды исчезло в ее добром, пусть даже и любящем заниматься не своими делами, сердце.

— Ну, ну, детка, встань, — сказала она сердечно. — Конечно я тебя прощаю. Я, наверное, сказала тогда немного лишнего. Но уж такая я откровенная, все прямо говорю. Ты не принимай это так близко к сердцу, вот что. Нельзя отрицать, что у тебя ужасно рыжие волосы, но я знала одну девочку — ходила вместе с ней в школу, — и волосы у нее в детстве были точно такие, как у тебя, но когда она выросла, волосы потемнели и стали красивого каштанового цвета, И я совсем не удивлюсь, если и твои потемнеют… совсем не удивлюсь.

— О, миссис Линд! — Аня глубоко вздохнула, поднимаясь с колен. — Вы дарите мне надежду. Я вечно буду считать вас моей благодетельницей. О, я могу вынести все, стоит мне только подумать, что мои волосы, когда я вырасту, станут красивого каштанового цвета. Гораздо легче быть хорошей, если иметь красивые каштановые волосы, как вы думаете? Можно мне теперь пойти в ваш сад и посидеть на скамейке под яблоней, пока вы с Мариллой будете разговаривать? Там гораздо больше простора для воображения.

— Да, Боже мой, конечно беги, детка. И можешь, если хочешь, нарвать себе букет белых июньских лилий, они растут там в уголке, возле скамьи.

Когда дверь за Аней закрылась, миссис Линд быстро поднялась, чтобы зажечь лампу.

— Она и в самом деле странная девчушка. Садись на этот стул, Марилла, он удобнее, чем тот. Я тот держу для батрака… Да, она странный ребенок, но что-то в ней есть такое привлекательное. Я не удивляюсь теперь, что вы с Мэтью взяли ее… и не боюсь за вас… Она, может быть, окажется совсем неплохой. Конечно, у нее странная манера выражаться… чуточку слишком… ну, слишком сильные выражения, ты понимаешь. Но у нее это, наверное, пройдет, когда она поживет с цивилизованными людьми. И характер у нее слишком несдержанный, я чувствую. Но в этом есть и хорошая сторона, когда у ребенка такой характер: вспыхнет да и остынет, но не будет хитрить и обманывать. Сохрани Боже от хитрого ребенка, скажу я вам. А вообще, Марилла, она, похоже, мне нравится.

Когда Марилла направилась домой, Аня выбежала из душистых сумерек сада с охапкой белых нарциссов в руках.

— Я хорошо извинилась, правда? — спросила она с гордостью, когда они зашагали к дому. — Я подумала, что раз уж мне придется это сделать, то нужно сделать как следует.

— Ты сделала все как следует; все в порядке, — признала Марилла. Она снова с ужасом обнаружила, что при воспоминании об этом извинении ей хочется смеяться. У нее было неловкое чувство, что ей следовало бы отчитать Аню за то, что та так хорошо извинялась. Но это было просто смешно! Она успокоила свою совесть, сказав сурово:

— Я надеюсь, у тебя не будет больше случая прибегать к таким извинениям. Я надеюсь, впредь ты постараешься владеть собой, Аня.

— Это совсем не было бы трудно, если бы люди не издевались над моей внешностью, — сказала Аня со вздохом. — Я не сержусь ни из-за чего другого, но я так устала от того, что издеваются над моими волосами, что сразу вскипаю. Как вы думаете, мои волосы и вправду станут красивого каштанового цвета, когда я вырасту?

— Ты не должна так много думать о своей внешности, Аня. Боюсь, что ты слишком тщеславная девочка.

— Как я могу быть тщеславной, если я некрасивая? — возразила Аня. — Я люблю все красивое и терпеть не могу, когда посмотришь в зеркало и видишь что-то совсем некрасивое. Мне так грустно от этого… так же грустно, как когда я смотрю на любую безобразную вещь. Я ее жалею, потому что она некрасивая.

— Красив тот, кто красиво поступает, — процитировала Марилла.

— Мне это уже говорили, но я в этом сомневаюсь, — скептически заметила Аня, нюхая свои нарциссы. — Ах, какие эти цветы душистые! Как это мило, что миссис Линд мне их подарила. У меня теперь совсем нет к ней враждебного чувства. Такое прелестное, приятное чувство, когда извинишься и тебя простят, правда?.. Какие звезды сегодня яркие! Если бы вы могли жить на звезде, какую бы вы выбрали? Я — вон ту, большую и яркую, над тем темным холмом.

— Аня, помолчи, — сказала Марилла, чувствуя, что совершенно измотана попытками уследить за полетом Аниных мыслей.

Аня не сказала больше ни слова, пока они не ступили на тропинку, ведущую к их дому от большой дороги. Легкий шаловливый ветерок, весь пропитанный пряным ароматом молодых обрызганных росой папоротников, подул им навстречу. Вдали между теней деревьев виднелся приветливый свет, лившийся из окна кухни Зеленых Мезонинов. Аня неожиданно прижалась к Марилле и всунула свою ручку в ее загрубелую ладонь.

— Как это чудесно — возвращаться домой и знать, что это твой дом, — сказала она. — Я уже люблю Зеленые Мезонины, а ведь я никогда прежде не любила ни одного места. Ни одно не казалось мне моим домом. Ах, Марилла, я так счастлива. Я могла бы молиться прямо сейчас, и это совсем не показалось бы мне трудным.

Какое-то теплое и приятное чувство наполнило сердце Мариллы, когда маленькая худенькая ручка легла в ее ладонь, — быть может, это было чувство материнства, которого она была лишена. Сама его непривычность и сладость обеспокоили ее. Она поспешила привести свои чувства в обычное состояние, перейдя к внушению морали.

— Если ты будешь хорошей девочкой, Аня, ты всегда будешь счастлива. И ты не должна думать, будто это трудно — читать молитву.

— Читать молитву — это не совсем то же самое, что молиться, — сказала Аня задумчиво. — Но я хочу вообразить, что я ветер, который гуляет там, в вершинах деревьев. Когда я устану от деревьев, я воображу, что я легко порхаю внизу, среди папоротников… а потом полечу в сад миссис Линд и заставлю все цветы танцевать… а потом я одним порывом пронесусь над клеверным лугом… а потом я буду дуть на Озеро Сверкающих Вод и превращу всё его в маленькие блестящие волны. О, в ветре так много простора для воображения! Я больше уже не буду говорить, Марилла.

— Слава Тебе, Господи, — выдохнула Марилла с искренним облегчением.

 

Глава 11


Поделиться:



Популярное:

Последнее изменение этой страницы: 2016-05-30; Просмотров: 479; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.058 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь