То, что было дальше, практически стерлось из моей памяти. Помню лишь, как голова “налилась” свинцом и потемнело в глазах.

***

Невыносимая боль по всему телу, будто в тебя вонзаются тысячи кинжалов. Во рту привкус крови, а в голове огнем горит слово БОЛЬ. Ненависть и страх. Несовместимые эмоции. К кому? Не вижу никого, только черные глаза, полные ярости и злобы. Хочется кричать, но вместо этого из груди вырывается сдавленный полу-стон, полу-хрип. Наверное, так выглядит ад? Но за что? В ответ тишина и пробивающийся сквозь нее неудержимый горький смех. Холодно. Не ад.

Распахиваю глаза. Слава Богу, сон. Или глюк? Чувствую, как заледенели пальцы ног. Лежу я отнюдь не на мягкой перине. Почему я в ванной? Мышцы невозможно ноют тупой болью. Аккуратно поднимаюсь с холодного кафеля, опираясь на раковину. В голове вспыхивают картинки прошедшей ночи, как кадры безумного фильма. Вдруг мысль электрическим разрядом проходит сквозь все тело. Вспоминаю отражение в зеркале. Резко вскидываю голову, отчего перед глазами комната вытягивается в несвойственную ей форму, и меня чуть мотает в сторону. Пытаюсь сконцентрировать взгляд на своем отражении, что вызывает разрывающую мозг головную боль. Действительно Я. И опять порядком осточертевший вопрос: «Что со мной происходит? »

***

Еще несколько дней я пытался проанализировать игры своего подсознания. Просматривал всевозможные книги, энциклопедии, надеялся попытать счастье и узнать что-либо с помощью интернета. Но все мои попытки оказались тщетны. С познания своего собственного «Я» переключился на рассмотрение и более подробное изучение диагноза, поставленного Биллу. Сообщив главврачу о том, что мне несколько не здоровится, и что я все же продолжаю работать над методикой реабилитации и курсом лечения доверенного мне пациента, я постарался «окунутся в разум» Билла. Ведь при таких условиях мой главврач согласился выписать мне отгулы.

Pov Avtor

Нельзя человеку постоянно «копаться» у себя в мозгах, в конечном счете это может привести его к отнюдь не лучшим мыслям и выводам. Но сейчас два представителя сего вида пренебрегли простой истиной, и один отчаянно пытается разобраться не только в своей голове, но и в мыслях того, кто сам не знает, что именно творится у него внутри. А второй… Билл всегда любил размышлять о своей жизни, проигрывая какие-либо ситуации, уже случившиеся или же которые, по его предположению, могли произойти. В сегодняшнем положении Билла подобные размышления посещали его с завидной регулярностью. Только в данной ситуации все мысли были устремлены к одному доктору, в котором он видел совсем другого человека. В Томе он в первую очередь увидел своего Рика, к которому до сих пор испытывал нежную и страстную любовь, изрядно разбавленную чувством вины.

***

Сквозь светло-радужный тюль комнату наполняли по-летнему теплые лучи солнца. А за окном, шурша уже опавшими позолоченными листьями, ступала осень, с каждым днем все увереннее заявляя свои права. Билл всегда любил осень, больше, чем самое благодатное лето, чем самую свежую весну или же волшебную своими сказками зиму. Поначалу просто потому, что осенью был его день рождения. А после, уже осознанно наслаждаясь чудесами этого времени года, Билл отметил для себя, что в осени есть какая-то тайна, которую ему, вглядываясь в по–грустному праздничную природу, непременно хотелось разгадать.

Но сейчас, сидя за кухонным столом напротив залитого солнцем окна, Билл давил в себе глубоко засевшую обиду. Он нервно теребил в своих изящных руках сигарету, устремив при этом взгляд в никуда, и думал о том, как бы было приятно ему, если бы сейчас пришел Рик, нежно поцеловал и поздравил с днем рождения. Этого хотелось, но реальность зачастую идет вразрез с нашими желаниями, и сейчас Билл понимал, что не придет Рик, и не скажет, что Билл ему в сто раз важнее его каких-то там неотложных дел, что не забыл он о его празднике. Еще больней это обстоятельство ранило потому, что Билл знал, где Рик и чем, возможно, занимается. А именно - «натягивает» очередную легкодоступную девицу. Билл понимал все это, но отчаянно отмахивался от подобных мыслей, надеясь на простое «А вдруг…». Его размышлениям как нельзя лучше способствовал шум работающего пылесоса в соседней комнате, где мама затеяла уборку.

Все снова и снова возвращаясь к мыслям о его отношениях с Риком, Билл задавался вопросом – почему его любимый человек относится к нему столь пренебрежительно, когда он сам, Билл, всегда старался идти Рику навстречу. Даже не было проблем, когда он сказал маме, что полюбил парня. Симона приняла своего сына таким, какой он есть, ничуть не изменив своего к нему отношения. Не было ни скандалов или подобного: «Ты умом тронулся?!! ». Был разговор. Теплый, родной, каким всегда было общение с матерью.

Симона никогда не читала нравоучений своему сыну, избрав для его воспитания совсем иную дорогу. Еще когда Билл был маленьким, и порой делал какую-либо пакость, Симона не кричала на него. Она усаживала сына в кресло и начинала говорить о неправильности его поступка как со взрослым, не сюсюкаясь и не наказывая. Как не вразумляли подруги Симоны ее о том, что если она так и будет воспитывать своего сына, он когда-нибудь просто сядет ей на шею, она не поддалась на бесконечные упреки. И как оказалось впоследствии – была права. Симона и Билл жили в абсолютно доверительных отношениях. Билл сам решал, говорить о чем-либо матери или же умолчать об этом. Он не боялся, когда сказал ей о том, что начал курить. Это случилось где-то лет в пятнадцать, и, глядя на уже вполне разумный возраст сына, Симона просто спросила его о том, знает ли он, как пагубно влияет курение на весь организм, вплоть от цвета кожи, состояния волос и ногтей. Она знала, на какие точки нужно давить, чтобы ее сын образумился, поскольку Билл крайне щепетильно подходил к вопросу своей внешности. После этой беседы стаж курильщика закончился для Билла, но сигареты он все же всегда носил с собой, его успокаивало «расчленение» злосчастной бумажной трубочки в моменты, когда он нервничал или просто размышлял, как сейчас.

Лет в семнадцать у Билла появилась страсть к коллекционным охотничьим ножам. Его привлекало изящество и сила блестящей стали, узорчатые гравировки на лезвии, резные рукоятки. Нож, уложенный в кожаные ножны, стал неотъемлемой частью его стиля. Билл не собирался применять его на деле, ему просто нравилось то, как этот аксессуар дополняет его образ. И в этот раз не было место крикам и ссорам, а снова был разговор по душам. Билл с упоением рассказывал о том, что же его привлекает в холодном оружии, а Симона слушала, лишь изредка упоминая о каких-то своих пристрастиях, добавив в конце: «Будь аккуратнее с ними, все же не игрушки».

Вообще, такие вот посиделки вошли у матери с сыном в привычку. Они могли проговорить обо всем на свете без остановки, не замечая течения времени, постепенно перемещаясь по дому: сначала кухня, где обычно разговор начинался в момент того, как Симона готовила ужин, а далее в гостиную, удобно устроившись на мягком диване. Иногда женщине казалось, что будь Билл девушкой, были бы гораздо правильней вот такие их отношения. И его длинные, аккуратно уложенные волосы, порой подкрашенные черным карандашом глаза и тонкая изящная фигура, не свойственная юношам, не вызывали бы у окружающих осуждающие взгляды. Но, несмотря ни на что, Симона гордилась своим сыном, считая его именно тем лучиком света, которого так боятся в сером и унылом мире. Она всегда его поддерживала. В любом случае пыталась понять его поступки в сложившейся ситуации. Жаль только, что любящая мать за всеми домашними хлопотами не смогла разглядеть зарождающегося огня безумия в глазах своего сына, в голове у которого всплывали жестокие картины, и кроваво-алым цветом пульсировало: «Последний раз…».

POV Tom

Как я был благодарен себе же, за то, что все-таки время от времени вел конспекты на лекциях по психологии. Сопоставив свои записи по работе с пациентом и отчеты в истории болезни Билла, я понял, что в этой клинике никто его не собирался лечить. «Диагностика включает в себя рассказ самого человека о своих переживаниях, с возможным дополнением этой информации родственниками, друзьями или коллегами, с последующей клинической оценкой пациента психиатром, социальным работником, клиническим психологом либо иным специалистом в области психиатрии». Не было ничего похожего в случае с Биллом, никаких упоминаний о том, что проводились беседы с его родителями, друзьями, даже с ним самим. Только: «…не коммуникабелен…», «…не идет на контакт с психотерапевтом…», «…не контролируемые приступы агрессии…» и еще не одна подобная запись. И ничего такого, что помогло бы сделать точный диагноз и назначить лечение. Ни причин приступов ярости, ни условий его состояния, при котором он поступил сюда, НИЧЕГО. Возможно, с ним и вели беседы, но не больше, как только он выпускал «иголки», все попытки были тут же оставлены. Думаю, что именно так все и было.

«Больные шизофренией часто способны к эмоциональным переживаниям на нормальном или даже повышенном уровне, в особенности при стрессовых или негативных событиях. Часто выделяют третью группу симптомов, так называемый синдром дезорганизации, включающий в себя хаотическую речь, хаотические мышление и поведение». Исходя из обстоятельств нашей с ним последней встречи, шизофрения – наиболее подходящий диагноз. Но судить пока слишком рано. Мне нужно как можно больше узнать о Билле. Я думаю, что ему нужно прежде всего общение, просто, не обязательно о нем, хотя в моем положении именно это и необходимо. Может быть, стоит сменить обстановку, не проводить сеансы в душной безликой комнате? Парк? Да, идеально. Наверняка Билл давно уже не был на улице, а к больнице прилегает довольно таки милый парк. Я заметил его сразу, он был как золотой остров среди серых и унылых городских красок. Именно то, что нужно, да и осень выдалась на удивление теплой, на дворе середина октября, а солнце радует будто в августе. Так, значит завтра первым делом к главврачу, а потом и к Биллу. Не забыть бы захватить одежду для него.

***

- Добрый день, Гер Шредер - вхожу в кабинет главврача, обладатель которого умиротворенно сидит за письменным столом, склонившись над ворохом каких-то бумаг.

- Я вас слушаю Томас, как ваше здоровье к стати?

- Спасибо за беспокойство, все уже хорошо. Я пришел по поводу Вильгельма Трюмпера,

- Что же вы мне хотите сообщить?

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 9 10 Следующая ⇒