Сознание в контексте: психология, философия, культура

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 28Следующая ⇒

Мистические высказывания отражают очень своеобразный и важный способ смотреть на вещи, который является столь же определенным и характерным, как любой другой...

Это мистическое мировосприятие, далеко не будучи особым даром странных людей, именуемых мистиками, скорее составляет часть опыта большинства людей во все времена, подобно тому как представления о горизонте и открытом небе входят в большинство обычных представлений о мире. На горизонте объекты становятся неясными или сильно вытянутыми, параллельные линии сходятся, и так далее; точно так же в мистических областях опыта некоторые вещи выглядят и ведут себя совсем не так, как в ближних или средних пределах опыта... Есть люди, у которых из-за неспособности к математике развивается отвращение ко всему этому предмету, и есть люди, у которых сходное отвращение развивается из-за неспособности к мистицизму, однако отсюда не следует, что та или иная из этих способностей не представляет собой разновидность обычного человеческого дарования, которое выражается в своеобразном типе высказываний и дискурса, по существу, с такой закономерностью, что заслуживает названия «логики».

Дж. Н. Финдли. Логика мистицизма

Нет никаких шансов на прогресс [в психологии], пока не будет достаточно людей, которые уважают человеческий ум, независимо от того, нравится он им или нет, считают ли они его правильным видом ума или не одобряют то, как работает этот конкретный вид ума.

У. Р. Бион. Бразильские лекции

Сознание и его противоречия

Что такое сознание? Это «нечто» такое, что находится перед каждым из нас в этот самый момент, но чего мы не ищем или не замечаем, как такового, до тех пор, пока не задаемся этим вопросом. Тогда, подобно воде, в которой плавает рыба, оно находится везде и нигде.

Наше непосредственное осознание столь же явно наличествует, как и не поддается однозначному описанию. По отношению к сознанию — и, как мы увидим, не случайно — во многом справедливо то, что Августин говорил в своей «Исповеди» о времени: нам кажется, что мы его вполне хорошо понимаем, до тех пор, пока нас не спрашивают о нем, и именно тогда мы оказываемся в замешательстве. Хотя наше сознание обладает собственной четко выраженной «предметностью», само наше участие в повседневной общественной реальности, по-видимому, требует, чтобы мы смотрели через него, а не на него. Таким образом, здесь снова имеет место параллель со временем, которое, как было сказано (Poppel, 1988), «представляет собой то, что мы замечаем, когда больше ничего не происходит»; из этого следует, что бывают обстоятельства, когда сознание как таковое становится проявленным и может быть замечено.

В психологии сознание снова стало средоточием интереса и споров. С одной стороны, современная «когнитивная наука», как господствующая парадигма большинства гуманитарных наук

САМЫЙ ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЙ ИЛИ САМЫЙ ОШИБОЧНЫЙ ИЗ ЭМПИРИЧЕСКИХ ВОПРОСОВ: ЧТО ТАКОЕ СОЗНАНИЕ?

Сознание в контексте

(Gardner, 1985), занята горячей полемикой о природе и функции сознания. Эта полемика поразительно напоминает споры о статусе интроспекционизма в начале XX в. С другой стороны, постепенно сформировалась «трансперсональная психология» — дисциплина, занятая изучением преобразований сознания — в особенности, связанных с различными медитативными традициями — как потенциальных выражений максимума синтеза и интеграции, доступных сознанию.

Хотя высказывались предположения (Hunt, 1985a; Baars, 1988; Natsoulas, 1991-92), что такие преобразования сознания могли бы пролить уникальный свет как на обычное сознание, с которого мы начинали наше обсуждение, так и на скрытые под ним когнитивные основы, однако полноценный диалог между трансперсональным и когнитивным подходами был весьма ограниченным (Hunt, 1984, 1985а, 1985b; Globus, 1990, 1992; Varela, Thompson & Rosch, 1991). Столь же резкие контрасты мы находим и в рамках самой парадигмы когнитивной науки. Некоторые, вроде Дениэла Шактера (Schacter, 1989), Бернарда Баарса (Baars, 1988), Томаса Нэтсоулса (Natsoulas, 1984), Джорджа Мэндлера (Mandler, 1975) и философа Джона Сирля (Searle, 1992), стремятся заново определить сознание на основе синтезирующих, управляющих и волевых способностей ума. Они делают соотношение между разумом и мозгом наиболее фундаментальной научной проблемой нашего времени. Другие, в особенности те, что увлеклись искусственным интеллектом (Dennet, 1991) и «исключительным материализмом» (Churchland, 1988), рассматривают сознание как псевдопроблему. Осознание становится некаузальным, эпифеноменальным выражением более фундаментальной вычислительной способности. Утверждается, что будущая наука мозга и/или его вычислительных моделей заменит нашу «народную психологию» интенций и ментальных состояний подлинно причинным языком (Stitch, 1983), причем без какого-либо заметного влияния на наш действительный опыт самих себя (Rorty, 1979).

Однако существуют серьезные споры о взаимоотношении между сознанием и его нервным субстратом. Безусловно, клинико-неврологические исследования повреждений взрослого мозга демонстрируют локализацию специфических символических функций в различных областях новой коры. Некоторые неврологи, например, Шактер (1988, 1989) и Вайскранц (Weiskrantz, 1988) даже

Что такое сознание?

предположили, что такие синдромы, как афазия и агнозия, отражают отделение символического функционирования от центральной «системы сознательной осведомленности», которая должна располагаться на стыке затылочной, теменной и височной областей новой коры. В то же время исследования повреждений мозга у маленьких детей, еще до локализации и автоматизации функций в новой коре, свидетельствуют о чрезвычайной пластичности и взаимозаменяемости областей мозга. Успехи в послеродовом лечении водянки мозга показали, что для развития всех человеческих способностей достаточно всего 10% нормальной массы коры — в этом случае распределенных тонким ободком по внутренней поверхности черепа (Dixon, 1991). В общем и целом, как отмечали и психологи (Natsoulas, 1981), и философы (Searle, 1992), даже если бы нам были известны точные нервные процессы, происходящие при переживании боли или цвета, это бы не обязательно показало нам, каким образом такие процессы являются упомянутыми сознательными переживаниями, не говоря уже об исключении языка и категорий, которые их описывают.

Тогда следует ли считать сознание несводимой способностью, возникающей на некотором этапе эволюции центральных нервных систем? Невролог Роджер Сперри изображает сознание как эмерд-жентное* (системное, или синтетическое) свойство более высокого порядка, которое возникает на основе целостных свойств нервной системы и, в свою очередь, осуществляет «нисходящее управление» ее функционированием. Идея эволюционного возникновения новизны — если не автономии — весьма популярна. Но разве отсюда не следует, что должна быть некая ступень, ниже которой существа, в каком-то смысле, лишены сознания? Разве это не делает их бесчувственными? Несомненно, модель эволюционного возникновения согласуется с идеей о том, что сознание на его различных уровнях должно иметь неврологическую локализацию. С дру-

Эмерджентное (букв, «неожиданно возникающее) свойство — свойство системы, не выводимое из суммы свойств ее составляющих. Хотя этот термин широко распространен в современной биологической, психологической и философской литературе, в данном переводе, в зависимости от контекста, вместо него иногда будут использоваться прилагательные «системный», «синтетический» или «синтезирующий». — Прим. пер.

Сознание в контексте

гой стороны, когнитивный психолог Джордж Миллер (Miller, 1981) высказал гипотезу, что все подвижные существа должны обладать какой-то формой «сознания», поскольку их подвижность требует ее для безопасного передвижения и демонстрирует ее на поведенческом уровне — возможно, даже у одноклеточных простейших, которые вообще не имеют никакой отдельной нервной системы. Если все подвижные живые существа, по определению, являются чувствующими, тогда «бессознательное» функционирование основывается на растущей автоматизации способностей, первоначально требовавших осознания. Если это так, то именно «бессознательное» развивается в эволюции в той же или даже большей степени, чем сознание.

Насколько далеко «вниз» может идти подобный анализ? Растения тоже двигаются, просто медленнее, и Густав Фехнер, отец экспериментальной психологии, красноречиво доказывал, что они обладают сознанием (James, 1912). Еще один основоположник экспериментальной и когнитивной психологии, Альфред Бине (Binet, 1888), на основании своих микроскопических исследований поведения простейших, делал вывод, что их совершенно обоснованно можно считать чувствующими, и что сами нервные клетки лучше всего рассматривать как простейших, специализированных для чувствительности, во многом так же, как клетки желудка специализированы для пищеварения (см. главу 5). С этой точки зрения, эволюция «нейронных сетей» не создает сознание, а позволяет чувствительности их составных частей соединяться во все более сложное поле сознательной осведомленности. Мозг не столько создает или «вызывает» сознание, сколько «собирает» и фокусирует его. Если это так, то физиологические характеристики нервных систем никогда не расскажут нам о сознании так много, как хотелось бы считать многим представителям сегодняшней когнитивной науки.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒