ПРАКТИЧЕСКОЕ РЕШЕНИЕ И ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА. ДЛЯ ЧЕГО ТЕОРИЯ?

⇐ ПредыдущаяСтр 2 из 7Следующая ⇒

Проблема, которая была поставлена в моем последнем исследовании: «Что представляет собой «переворачивание» гегелевской диалектики, которое совершил Маркс? Каково специфическое отличие марксистской диалектики от диалектики Гегеля? » — есть проблема теоретическая.

Утверждение, что это теоретическая проблема, предполагает, что ее теоретическое разрешение должно дать нам новое знание, органически связанное с другими знаниями, содержащимися в марксистской теории. Утверждение, что это теоретическая проблема, предполагает, что речь идет не о всего лишь воображаемой трудности, но о трудности действительно существующей, такой, которая выражена в форме проблемы, т. е. в форме, подчиненной следующим императивным условиям: определение поля (теоретических) знаний, в котором мы ставим (располагаем) проблему; определение точного места ее постановки; определение понятий, необходимых для того, чтобы ее поставить.

Только постановка, исследование и разрешение проблемы, т. е. теоретическая практика, в которой мы участвуем (в которую мы входим), могут дать доказательство того, что эти условия выполнены.

Между тем в данном случае то, что необходимо выразить в форме проблемы и теоретического решения, уже существует в практике марксизма. Марксистская практика не только столкнулась с этой «трудностью» и подтвердила, что она действительно была реальной, а не воображаемой, но и на деле, в своих собственных границах «свела с нею счеты» и преодолела ее. Решение нашей теоретической проблемы уже давно существует в практическом состоянии, в марксистской практике. Поэтому постановка и разрешение нашей теоретической проблемы заключаются в конечном счете в теоретическом выражении того существующего в практическом состоянии «решения», которое марксистская практика дала реальной трудности, встреченной ею в процессе ее развития, на существование которой она указала и с которой она, если судить по ее собственным утверждениям, свела счеты[76].

Речь, таким образом, идет лишь о том, чтобы преодолеть «разрыв» между теорией и практикой. Мы отнюдь не ставим перед марксизмом какую — то воображаемую или субъективную проблему, мы не требуем от него «разрешения» «проблем» «гиперэмпиризма» или тех трудностей, которые, по словам Маркса, тот или иной философ испытывает в своих личных отношениях с понятием. Нет. Поставленная проблема[77]существует (существовала) в форме трудности, на которую указывала марксистская практика. Ее решение существует в марксистской практике. Речь, таким образом, идет лишь о том, чтобы выразить его в теоретической форме. Тем не менее это простое теоретическое выражение решения, существующего в практическом состоянии, не происходит автоматически: оно требует совершения реальной теоретической работы, которая не только разрабатывает специфическое понятие или знание этого практического решения, но и действительно, посредством радикальной (доходящей до самых корней) критики разрушает все возможные идеологические заблуждения, иллюзии или предположения. Поэтому простое теоретическое «выражение» предполагает в одно и то же время и производство знания, и критику иллюзии.

И если кому — то придет в голову спросить: «Но зачем же прилагать такие усилия, если речь идет лишь о том, чтобы выразить давно «известную» «истину»? »[78]— то мы ответим, используя слово в его строгом смысле: существование этой истины было намечено, признано, но не познано. Поскольку (практическое) признание существования только в предположениях смутного мышления может считаться знанием (т. е. теоретическим элементом). Но предположим, что теперь нас спросят: «Но что нам дает такая постановка проблемы в теории, ведь решение уже давно существует в практическом состоянии? Зачем давать этому практическому решению теоретическое выражение, без которого практика до сегодняшнего дня вполне могла обойтись? Что нового сможем мы приобрести в этом «спекулятивном» исследовании? »

На этот вопрос мы могли бы ответить одной фразой, фразой Ленина: «Без революционной теории не может быть революционного движения»; обобщая это высказывание, мы можем сказать: теория имеет существенное значение для практики, как для той практики, теорией которой она является, так и для тех практик, рождению и росту которых она может способствовать. Но очевидность этой фразы недостаточна: мы нуждаемся в основаниях ее истинности, и поэтому мы должны поставить вопрос: что следует понимать под теорией, которая имеет существенное значение для практики?

Эту тему я попытаюсь развить лишь в пределах того, что является совершенно необходимым для нашего исследования. Я предлагаю следующие определения, которые следует понимать в качестве предварительных и приблизительных.

Под практикой как таковой мы будем понимать любой процесс преобразования данного определенного материала в определенный продукт, преобразования, осуществляемого определенным человеческим трудом, использующим определенные средства («производства»). Во всякой понятой таким образом практике определяющим моментом (или элементом) процесса является не материал и не продукт, но сама практика в узком смысле слова: момент самой работы преобразования, которая в пределах специфической структуры задействует людей, средства и технический метод утилизации средств. Это общее определение практики включает в себя возможность обособления: существуют различные практики, которые реально отличны друг от друга, хотя и представляют собой органические составные части одной и той же сложной целостности. Таким образом, «общественная практика», сложное единство практик, существующих в том или ином определенном обществе, содержит в себе значительное число отличных друг от друга практик. Это сложное единство «общественной практики» структурировано таким образом (далее мы увидим, каким именно), что практика, являющаяся определяющей в конечном счете, есть практика преобразования данной природы (материала) в продукты потребления деятельностью существующих людей, которые выполняют работу посредством методически упорядоченного использования определенных средств производства в рамках определенных производственных отношений. Помимо производства общественная практика содержит в себе и другие существенные уровни: политическую практику — которая в марксистских партиях уже не является спонтанной, но организована на основе научной теории исторического материализма, и которая преобразует свой материал, т. е. общественные отношения, в определенный продукт (новые общественные отношения); идеологическую практику (идеология, будь то религиозная, политическая, моральная, юридическая или художественная, также преобразует свой объект: «сознание» людей); наконец, практику теоретическую. Существование идеологии как практики часто не принимают всерьез; между тем такое предварительное признание является необходимым условием для любой теории идеологии. Еще реже принимают всерьез существование теоретической практики, между тем это предварительное условие является совершенно необходимым для понимания того, чем для марксизма является сама теория и ее отношение к «общественной практике».

Вот второе определение. В данной связи мы будем понимать под теорией специфическую форму практики, которая тоже является составной частью сложного единства «общественной практики» определенного человеческого общества. Теоретическая практика подпадает под общее определение практики. Она работает с материалом (с представлениями, понятиями, фактами), который дают ей другие практики, будь то «эмпирические», «технические» или «идеологические». В своей наиболее общей форме теоретическая практика включает в себя не только научную теоретическую практику, но также и донаучную, т. е. «идеологическую» теоретическую практику (формы «знания», составляющие предысторию той или иной науки и их «философии»). Теоретическая практика той или иной науки всегда строго отличается от идеологической теоретической практики ее предыстории: это различие принимает форму «качественной» теоретической и исторической дисконтинуальности, которую мы, используя термин Башляра, можем назвать «эпистемологическим разрывом». Здесь мы не сможем описать диалектику, проявляющуюся при появлении такого «разрыва», т. е. работу специфического теоретического преобразования, которая вводит его в каждом конкретном случае и обосновывает ту или иную науку, отделяя ее от идеологии ее прошлого и раскрывая это прошлое в качестве идеологического. Для того чтобы ограничить наше исследование наиболее существенным моментом, представляющим для него интерес, мы расположимся по ту сторону «разрыва», в пределах конституированной науки и условимся принять следующие обозначения: мы будем называть теорией всякую теоретическую практику, носящую научный характер. Мы будем называть «теорией» (в кавычках) определенную теоретическую систему той или иной реальной науки (ее основополагающие понятия, в их более или менее противоречивом единстве в тот или иной данный момент), например: теория всемирного притяжения, волновая механика и т. д…. или же «теория» исторического материализма. В своей «теории» всякая определенная наука рефлектирует в сложном единстве своих понятий (которое, впрочем, всегда является более или менее проблематичным) ставшие условиями и средствами результаты своей собственной теоретической практики. Мы будем называть Теорией (с большой буквы) общую теорию, т. е. Теорию практики как таковой, которая разработана исходя из Теории существующих теоретических практик (наук), которые преобразуют в «знания» (научные истины) идеологический продукт существующих «эмпирических» практик (конкретной деятельности людей). Эта Теория есть материалистическая диалектика, которая едина с диалектическим материализмом. Эти определения необходимы для того, чтобы дать теоретически обоснованный ответ на вопрос о том, что нам дает теоретическое выражение решения, существующего в практическом состоянии.

Когда Ленин утверждает: «Без революционной теории не может быть и революционного движения», он говорит о некой «теории», теории марксистской науки о развитии общественных формаций (исторического материализма). Эти слова находятся в работе «Что делать? », в которой Ленин рассматривает организационные меры и цели российской социал — демократической партии в 1902 г. Он борется против оппортунистической политики, плетущейся в хвосте «стихийности» масс: он стремится преобразовать ее в революционную практику, основанную на «теории», т. е. на (марксистской) теории развития рассматриваемой общественной формации (российского общества того времени). Но выдвигая этот тезис, Ленин делает нечто большее: напоминая марксистской политической практике о необходимости обосновывающей ее «теории», он на деле выдвигает тезис, представляющий интерес для Теории, т. е. для Теории практики как таковой: для материалистической диалектики.

Именно в этих двух смыслах теория имеет значение для практики. «Теория» имеет прямое значение для своей собственной практики. Но отношение некой «теории» к своей практике, в той мере, в которой оно стоит под вопросом, если оно продумано и выражено, представляет интерес и для общей Теории (диалектики), в которой получает теоретическое выражение сущность теоретической практики как таковой, а посредством нее — и сущность практики как таковой, а посредством нее — и сущность преобразований, «становления» вещей как таковых.

Если теперь мы вернемся к нашей проблеме, т. е. теоретическому выражению практического решения, то мы заметим, что она касается Теории, т. е. диалектики. Точное теоретическое выражение диалектики представляет интерес прежде всего для самих практик, в которых действует марксистская диалектика, поскольку эти практики (марксистская «теория» и марксистская политика) в своем развитии нуждаются в понятии своей практики (диалектики), чтобы не оказаться безоружными перед качественно новыми формами этого развития (новые ситуации, новые «проблемы») — или же для того, чтобы избежать опасностей, исходящих от различных форм теоретического и практического оппортунизма. Преодоление этих «сюрпризов» и отклонений, которые в конечном счете объясняются «идеологическими ошибками», т. е. теоретической слабостью, всегда дается дорогой, даже очень дорогой ценой.

Но теория имеет существенное значение также и для преобразования тех областей, в которых еще не существует подлинной марксистской теоретической практики. В большинстве этих областей еще не были «сведены счеты» таким образом, как это произошло в «Капитале». Марксистскую теоретическую практику эпистемологии, истории наук, истории идеологий, истории философии, истории искусства в большинстве случаев еще предстоит конституировать. Разумеется, нет недостатка в марксистах, работающих в этих областях и приобретающих в них большой реальный опыт; но дело в том, что они не могут опереться на что — то подобное «Капиталу» или революционной практике марксистов, существовавшей на протяжении целого века. Их практика по большей части — дело будущего, ее еще предстоит разработать или даже обосновать, т. е. поставить на теоретически верную основу, для того чтобы она соответствовала реальному, а не предполагаемому или идеологическому объекту и была действительно теоретической, а не технической практикой. Именно для достижения этой цели она нуждается в Теории, т. е. в материалистической диалектике как в единственном методе, который, обрисовав формальные условия их теоретической практики, способен ее предвосхитить. В этом случае использование Теории не сводится к применению ее формул (т. е. формул материализма, диалектики) к заранее данному содержанию. Сам Ленин упрекал Энгельса и Плеханова в том, что они внешним образом применяли диалектику к естественнонаучным примерам[79]. Внешнее применение того или иного понятия отнюдь не тождественно теоретической практике. Такое применение никак не изменяет полученную извне истину, оно лишь дает ей другое имя, но такое крещение неспособно произвести никакого реального преобразования истин, которые получают новые наименования. Так, например, применение «законов» диалектики к тому или иному результату, полученному в физике, ни малейшим образом не изменяет структуру и развитие теоретической практики физики; хуже того, оно может превратиться в идеологическое препятствие.

Тем не менее (и этот тезис имеет для марксизма существенное значение) недостаточно просто отвергнуть догматизм применения форм диалектики и довериться спонтанности существующих теоретических практик, поскольку мы знаем, что нет чистой теоретической практики, совершенно обнаженной науки, которая в своей истории неизвестно чьей милостью была бы всегда защищена от опасностей и происков идеализма, т. е. от идеологий, которые берут ее в осаду: мы знаем, что «чистая» наука может существовать только при условии ее постоянного «очищения», что свободная наука может существовать только при условии ее постоянного освобождения от оккупирующей ее, преследующей ее и ставящей ей ловушки идеологии. Такое очищение, такое освобождение могут быть достигнуты лишь ценой постоянной борьбы против идеализма, борьбы, основания и цели которой может прояснить Теория (диалектический материализм), способная вести эту борьбу как никакой другой существующий метод. Что же тогда следует сказать о спонтанности тех находящихся на переднем крае и триумфирующих дисциплин, которые посвящают себя точно определенным прагматическим интересам; которые не являются науками в строгом смысле слова, но создают впечатление научности, применяя «научные» методы (которые, кстати, определены независимо от специфики их предполагаемого объекта); которые полагают, что они, как и все истинные науки, имеют объект, в то время как в действительности они имеют дело лишь с некой данной реальностью, за обладание которой ведут спор и которую вырывают друг у друга множество конкурирующих «наук»: с некой областью феноменов, которые не конституированы как научные факты и потому не объединены в целостность; дисциплины, неспособные в их настоящей форме конституировать подлинные теоретические практики, поскольку чаще всего они обладают всего лишь единством технических практик (примеры: психосоциология, некоторые области социологии и психологии)[80]. Единственной теорией, способной поднять и даже просто поставить предварительный вопрос об обоснованности этих дисциплин, способной подвергнуть критике идеологию во всех ее обличьях, включая и обличья технических практик в науках, является Теория теоретической практики (в ее отличии от практики идеологической): материалистическая диалектика или диалектический материализм, концепция марксистской диалектики в ее специфичности.

Ибо, как все мы знаем, если речь идет о том, чтобы защитить реально существующую науку от идеологии, которая держит ее в осаде; отличить то, что действительно относится к науке, от того, что относится к идеологии, не принимая, как это порой происходит, действительно научный элемент за элемент идеологический или, как это часто происходит, элемент идеологический за элемент научный…; если речь идет также о том (и в политическом отношении это чрезвычайно важный момент), чтобы подвергнуть критике претензии господствующих технических практик и обосновать подлинные теоретические практики, в которых нуждаются и будут все больше нуждаться наша эпоха, социализм и коммунизм; если речь идет об этих задачах, каждая из которых требует вмешательства марксистской диалектики, тогда совершенно очевидно, что мы не можем ограничиться формулировкой такой Теории, т. е. материалистической диалектики, которая была бы неудовлетворительной, поскольку она была бы неточной и даже — подобно гегелевской теории диалектики — весьма далекой от точности. Я вполне понимаю, что и здесь эта приблизительность еще может соответствовать определенной степени реальности и поэтому может обладать определенным практическим значением, играя роль указания или справки не только в обучении, но и в борьбе («То же самое и у Энгельса, — говорит Ленин. — Но это для „популярности" »). Но для того, чтобы какая — то практика могла пользоваться приблизительно верными формулировками, необходимо, по крайней мере, чтобы сама эта практика была «верной», чтобы она время от времени могла обходиться без точного выражения Теории и узнавать себя как целое в Теории приблизительно верной. Но когда какая — то практика еще на деле не существует, когда необходимо ее конституировать, приблизительность становится настоящим препятствием. Исследователи — марксисты, которые ведут разведку в таких находящихся на переднем крае науки областях, как теория идеологии (право, мораль, религия, искусство, философия), теория истории наук и их собственной идеологической предыстории, эпистемология (теория теоретических практик математики и наук о природе) и т. д., в этих опасных, но захватывающих областях; те, кто берется за решение трудных проблем в области теоретической практики самого марксизма (в области истории), не говоря уже о других революционных «исследователях», которые сталкиваются с политическими трудностями, принимающими радикально новые формы (Африка, Латинская Америка, переход к коммунизму и т. д.) — все эти исследователи, если в их распоряжении под именем материалистической диалектики окажется только диалектика гегелевская, пусть даже освобожденная от идеологической системы Гегеля, пусть даже объявленная «перевернутой» и «поставлен — ной на ноги» (если это переворачивание заключается в применении гегелевской диалектики к реальному, а не к Идее), все они, несомненно, не слишком далеко продвинутся в своем предприятии! И поэтому все они, идет ли речь о том, чтобы найти решение новых проблем в области реальной практики, или же о том, чтобы обосновать реальную практику, нуждаются в самой материалистической диалектике.

⇐ Предыдущая 123 4 5 6 7 Следующая ⇒