Динамика классификационной структуры традиций и новаций

Структура традиций и новаций в каждой культуре не является статичной. Явления культуры как бы перетекают из одного класса или вида в другой. Устойчивые традиции становятся со временем неустойчивыми. Неустойчивые традиции порождают «слабые» и «сильные» новации. «Сильные» новации становятся устойчивыми или неустойчивыми традициями (см. схему № 3). Утилитарные традиции могут терять свою утилитарность и выполнять чисто знаковые функции. Неадаптивные традиции и новации могут в изменившихся условиях давать адаптивные эффекты. Скорость такой динамики будет непостоянной от поколения к поколению.

Динамика культуры будет изменять объем каждого класса и вида традиций и новаций. Чем больше в культуре неустойчивых традиций и сильных новаций, чем больше в ней традиций с большим диапазоном колебаний, тем она динамичней и тем быстрей она развивается. Чем больше в культуре устойчивых традиций по сравнению с неустойчивыми, тем она консервативней. Если среди «слабых» новаций большинство укрепляют традиции, то культура более консервативна. Если большинство «слабых» новаций расшатывает традиции, то культура более динамична. Чем больше количество диахронных новаций по отношению с синхронным, тем выше уровень и потенциал развития культуры. Чем больше из культуры исходит синхронных традиций, тем выше уровень ее развития, так как ей есть чем поделиться с другими культурами.

Стоит заметить, что, оценивая количество типичных явлений культуры, не всегда возможно адекватно оценить индивидуальное качественное влияние каждого из них. В такой ситуации необходимо исходить из альтернативных гипотез, одна из которых может оказаться адекватной действительному прошлому.

Объединять все традиции и новации в одну структуру и рассматривать их общую динамику, можно только исходя из того, что они подчиняются одним общим для них закономерностям. С целью выявления этих закономерностей следующая 2-ая часть исследования обращается к более обширным (более глубоким) системным уровням культуры.

Инновационная культура - это знания, умения и опыт целенаправленной

подготовки, комплексного внедрения и всестороннего освоения новшеств в

различных областях человеческой жизнедеятельности при сохранении в

инновационной системе динамического единства старого, современного и нового;

иными словами, это свободное творение нового с соблюдением принципа

преемственности.

Человек как субъект подлинной культуры преобразует (обновляет) окружающие

его природный, вещный, духовный миры и самого себя таким образом, что эти миры

и сам человек все более полно пронизываются собственно человеческим смыслом,

гуманизируются, культивируются, т.е. все более полно обретают черты

универсального триединства Истины, Добра и Красоты. Конечно, такая

мировоззренческая установка в понимании культуры (в том числе, инновационной

культуры) является отнюдь не единственной. В культурологии существуют, например,

крайне релятивистские концепции, в которых отвергается сама правомерность

дихотомии «примитивное – цивилизованное» как европоцентристского предрассудка.

Однако, как представляется, излагаемое здесь понимание сущности, функций,

предпосылок развития инновационной культуры позволяет раскрыть этот феномен

наиболее целостно и логически последовательно.

Инноватика сегодня - это наука о том, какими должны быть технологии создания

новых вещей (в широком смысле слова) и каковы те социальные, технические,

экономические, психологические и иные предпосылки, которые обеспечивают

повышение эффективности таких инновационных технологий.

1. Динамика инноваций в социокультурном пространстве

Инновативность и традиционность являются взаимосвязанными сторонами в

развитии производства, науки, техники, экономики, искусства, общества в целом.

В широком культурологическом контексте традиции можно (и нужно! ) рассматривать

как необходимое условие всякого развития. Общество, утратившее традиции, свою

историческую память перестает развиваться, деградирует, поскольку прерывается

связь между поколениями, происходит маргинализация больших социальных групп,

постепенно развертываются и иные деструктивные процессы. С другой стороны,

общество не может существовать, не изменяясь.

Таким образом, единство инновативности и традиционности, которое фиксируется

в общекультурном принципе преемственности, является важнейшей предпосылкой

социального прогресса. Связующим звеном в таком динамически изменяющемся

единстве являются те элементы культуры, которые мы привычно относим к

современному - современная наука, современная техника, современная экономика и

т.п. Именно в этом смысле можно говорить об основной задаче инновационной

культуры как о задаче по достижению своеобразной инновационной «экодинамики», т.

е. поиска оптимального (в конкретно-историческом плане) равновесия между старым

(прошлым, «классикой»), современным (настоящим, «модерном») и новым (будущим,

«футурумом»). А поскольку порог инновационной восприимчивости у старого,

современного и нового неодинаков, постольку инновативное “сечение” этого

многомерного пространства в заданных конкретных параметрах (социальных,

экономических, политических, технических, религиозных, информационных и т.д.)

приводит к неравномерному изменению энергетического потенциала каждого из

взаимозависимых элементов этой триады. Иными словами, всякая инновация как

разновидность нормативной (культурной) девиации провоцирует отторжение старого,

мобилизацию современного и экспансию нового. При этом, однако, сохранение

идентичности социокультурной системы в целом оказывается возможным именно как

такой триединой интердепендеции, т.е. целостной взаимообусловленности нового,

современного и старого. А вот архаика или “fantasy” лишь корреспондируют, т.е.

сосуществуют на периферии этой ойкумены.

Вместе с тем, очевидно, что в каждом конкретном случае инновация, связанная

с необходимым отрицанием прежних норм и правил, начинается с проявления

творчества, оригинальности, отхода от существующих общепринятых традиций.

Естественно, что такими способностями обладают избранные члены общества, так

называемое «творческое меньшинство». Однако, с помощью различных средств

подавления, жесткого социального контроля, цензуры, всяческих запретов,

законодательной обструкции и т.д. консервативная (а подчас и агрессивная) часть

общества может не допустить осознания или начального принятия инноваций более

широким социальным сообществом. Здесь одним из основных вопросов является

вопрос о принятых в данной культуре критериях отбора или селекторах, которые

одним новациям не дают распространяться, а другим позволяют прорываться.

Правомерно предположить, что важнейшим критерием отбора, действующим на больших

временных интервалах, являются объективно выраженные интересы большинства

членов общества. Вместе с тем, известно, что субъективно и большинство часто

может заблуждаться, и даже весьма охотно. На исторически коротком отрезке

времени, прежде чем конечный результат инновации утвердит себя, селекция

происходит либо благодаря искаженным интересам большинства («ложное сознание»,

идеология), либо благодаря навязанным интересам тех, кто обладает властью и

способен подавить любые притязания со стороны приверженцев альтернативных

(инновационных) норм и ценностей. Хрестоматийным примером из истории науки в

этом плане являются гонения на сторонников развития генетики и кибернетики в

нашей стране в середине прошлого века. Например, академика Николая Петровича

Дубинина (1907-1998), открывшего делимость гена, в конце 40-х годов обвиняли в

том, что он «на народные деньги занимается какой-то мухой вместо того, чтобы

работать над проблемой повышения поголовья крупного рогатого скота» (имелись в

виду его эксперименты по изучению механизмов наследственности у мухи-дрозофилы).

Генетику на страницах газет аттестовали в то время как «продажную девку

империализма», а кибернетику иначе как «буржуазной лженаукой» не называли.

По словам известного американского социолога Р. Мертона, определенная

степень отклонения от действующих норм является функциональной для базовых

целей всех социальных групп.

Новаторство, достигшее некоторого критического уровня, может вылиться в

формирование новых институциональных моделей поведения, которые окажутся более

адаптивными, чем старые. Если инновации прорываются сквозь все фильтрующие

механизмы и получают широкое общественное признание, начинается фаза их

распространения. Здесь можно наблюдать несколько вариантов дальнейшего развития

или, наоборот, регресса инновации:

а) может произойти так называемая «компенсация», когда начальные

инновационные изменения вызывают отрицательные обратные связи, которые

стремятся уменьшить значение инноваций, а то и вовсе уничтожить их средствами

контрреформы;

б) может произойти и «чрезмерная компенсация», когда сопротивление

внедряемой инновации столь велико, что компенсаторный механизм реагирует

слишком сильно и как бы «переполняется», т.е. не только сохраняет существующее

положение вещей (status quo), но и окончательно изменяет данную структуру в

направлении, противоположном тому, что предполагалось инноваторами. Этот

ответный удар именуется «эффектом бумеранга»;

в) изменения, вызванные внедрением инновации, могут ограничиться заданной

локальной областью (производства, науки, техники и т.д.) без каких-либо

последствий для других сфер общественной жизнедеятельности;

г) встречаются ситуации, когда начальные инновации в какой-то области ведут

к случайным трансформациям ограниченного количества компонентов в смежных

социальных подсистемах; это придает существующему социальному пространству

хаотический характер; происходят некоторые модификации в различных его

фрагментах, но, в конечном счете, оно сохраняется в прежнем виде;

д) наконец, наиболее важный вариант развития инновации заключается в

системном усилении изменений благодаря действию положительных обратных связей,

или «второй кибернетики» («снежного кома»? ); здесь начальные инновационные

изменения влекут за собой цепь последовательных сдвигов в других компонентах

уже мегасистемы и без непосредственного участия инициаторов нововведения вплоть

до полной ее трансформации. Это часто случается в сфере технологии: например, с

изобретением автомобиля, аэроплана, конвейерного производства, компьютера

радикально изменяется сам образ жизни миллионов людей.

Австрийский писатель Роберт Музиль (1880-1942), автор сатирического романа

“Человек без свойств” был убеждён, что гусиным пером писали по-немецки лучше,

чем стальным, а стальным пером лучше, чем авторучкой. Когда же будет

“усовершенствован диктофон”, полагал он, то по-немецки прекратят писать вообще.

Полное инновативное смещение, видимо, также трёхстадийно: “стальное перо” и

“авторучка” ещё остаются адекватными средствами письма по-немецки, но

“диктофон” оказывается уже абсолютно инородным в органике немецкого письма, как,

впрочем, и немецкого “чтения”: эпоха “диктофона” не может аутентично прочитать

то, что написано “гусиным пером”, не говоря уж об эпохе компьютера. Имеется

ввиду именно “эпоха” как собирательное обозначение некоего четырехмерного

социокультурного пространства-времени, а не отдельных ее представителей или

даже социальных групп, например, интеллигенции.

Динамический импульс инновационного культургештальта

(«классика-модерн-футурум») реконструирует как институциональные, т.е.

формализованные, так и внеинституциональные, т.е. ненормативные, сегменты

социального пространства. Радикализм такой реконструкции определяется уровнями

институциональной и внеинституциональной толерантности общества к инновативным

отклонениям, а также степенью сопряжённости этих уровней. Очевидно, реставрация

(как и сверхкомпенсация или “эффект бумеранга”) обнаруживается, в том числе, и

как следствие резкого диссонанса различных социальных фрагментов. Нормальная же

инновация предполагает наличие именно необходимых и достаточных сходств и

различий между институциональными и внеинституциональными структурами. В этом

случае социокультурная окраина (например, арго, сленги, андеграунд и т.д.) на

крутых виражах исторической спирали либо погружается в архаику, либо

прорывается в современный культурный фон некой экзотикой (новейший образец

подобной «культурной инновации»: блатное “Все путем! ” на майках молодых людей,

митингующих в поддержку президента).

Сегодня является общепризнанным, что культурные девиации, пусть даже и

совершаемые умышленно как асоциальные, составляют необходимое функционально

значимое звено в цепи инновационных изменений. Более того, может наступить

момент, когда большинство начинает открыто принимать культурные девиации

(особенно если “нарушители” преуспевают), и когда, по замечанию известного

американского социолога Роберта Кинга Мертона (1910-2003), “эти удачливые

жулики становятся образцом для подражания”. Но если апология постмодернистского

пастиша оказывается всепроникающей, а социальная структура и социальные

институты становятся фрагментированными до россыпи несоединимых пазлов, тогда

плотина модерна опрокидывается, классика как некогда Атлантида погружается в

бездну (на внеинституциональное “интеллектуальное дно”), а весь инновационный

культургештальт с его новизной как самостью превращается в

инфантильно-нудистский (варварский, плебейский) “праздник непослушания” с

воздушными шарами, видеоклипами, “пальцами веером”, “гешефтами”, “мыльными

операми”…

“Синдром новизны” (новизны во что бы то ни стало) и его бесчисленные

квазисюрпризы (фальшпродукты) - это один из наиболее распространенных видов

инновационной патологии, а его носитель – своего рода мутант постмодернистской

аккультурации, трагифарс которого пронизан его невозможностью “восшествия в

традицию”, чего он втайне от других и от самого себя вожделеет. Здесь мы

наблюдаем и своеобразное фарсово-стыдливое проявление изначально фарсового же

“комплекса Герострата”, который по преданию поджег в 356 г. до н. э. в ночь

рождения у царя Македонии Филиппа II младенца Александра храм Артемиды в Эфесе).

Эффективность инновационной деятельности социальных субъектов (индивидов,

групп, сообществ) во многом определяется состоянием инновационного климата

общества, который, в свою очередь, зависит от характера отношения к

нововведениям со стороны основных социальных (профессиональных, экономических,

конфессиональных) групп, со стороны различных поколений, а также самой

культурой взаимоотношений между социальными группами и поколениями. Поэтому

саму инновационную культуру (как и культуру в целом) того или иного общества

можно оценивать по той роли, которую в ней играют соответственно старшие или

младшие поколения, «отцы» или «дети», «деды» или «внуки». Так, известная

американская исследовательница-антрополог, этнограф и социолог Маргарет Мид

(1901-1978) выделила три типа культуры межпоколенных отношений: 1)

постфигуративный тип культуры, где дети учатся, прежде всего у своих

предшественников, и полученных первичных знаний и опыта вполне достаточно для

всей последующей жизни (постфигуративная культура главным образом характеризует

примитивные общества и небольшие религиозные или идеологические анклавы); 2)

кофигуративный тип культуры, где дети и взрослые учатся по преимуществу у

сверстников (современников) и которая выступает как своего рода исторически

промежуточный тип культуры; 3) префигуративный тип культуры, где взрослые

учатся также и у детей, и которая характеризует наш современный мир.

Как правило, всякая инновация практически в любом обществе ведет к

возрастанию конфликтности между социальными группами, что, в свою очередь,

тормозит внедрение нововведений. Это явление обозначается как инновационная

инерция (недееспособность) общества, которая может иметь большую или меньшую

степень выраженности. Например, в низком уровне материального и морального

признания самого творчества (научного, художественного, реже – технического);

или в повсеместном ожидании «быстрого эффекта» от этого творчества и в

последующем агрессивном разочаровании при его отсутствии и многом другом.

При этом отмечается следующая тенденция, которая проявляется в отношении

общества к так называемым «эпохальным» инновациям: чем более короткой по

времени является такая инновация, тем большее сопротивление она встречает.

Инновационная культура здесь должна состоять в том, чтобы подобные изменения

осуществлялись эволюционно. Однако эволюционность эволюционности рознь. С одной

стороны, нельзя уподобляться тому фольклорному «гуманисту», который из жалости

к собаке отрубал ей хвост постепенно («эволюционно», частями), а не весь и

сразу. С другой стороны (имея в виду уже науку, а не фольклор), общепризнанным

результатом системных исследований является положение, согласно которому

пошаговые постепенные изменения тех или иных элементов системы могут оказаться

непродуктивными, поскольку незначительные последствия таких изменений будут

нивелированы (поглощены) традиционной (консервативной) инерционностью самой

системы как устойчивой целостности.

Мир нововведений не сводится только к технологии. Совершенствование

управления, например, тоже осуществляется через введение новшеств. Все эти

изменения объединяет то, что они представляют собой деятельность по обновлению,

т.е. преобразованию результатов чьей-то деятельности.

Основным конституирующим противоречием мира нововведений является

противоречие между «старым» и «новым», а отношение к этому противоречию, по

справедливому замечанию русского религиозного мыслителя-утописта Николая

Федоровича Фёдорова (1828-1903), высказанному более ста лет назад, «по существу

есть отношение к самому прогрессу» со всеми вытекающими отсюда философскими,

политическими, моральными, экономическими и иными последствиями.

Хотя сами по себе, объективно, категории «старого» и «нового» не являются

аксиологически нагруженными, в конкретном социокультурном контексте они

воспринимаются именно со стороны своей ценности, формируя у людей саму

потребность либо по преимуществу в новом, либо в старом. Действительно, мы не

можем однозначно утверждать, что всякое новое по определению является более

ценным, чем нечто старое. Хорошо об этом сказал великий английский драматург и

поэт Уильям Шекспир (1564-1616) устами своего героя Гамлета:

«Мириться лучше со знакомым злом,

Чем бегством к незнакомому стремиться».

Признавая, что в общеисторическом плане противоречие между старым и новым

фиксируется по преимуществу в Новое время, следует, вместе с тем, отметить

уходящую в глубь веков традицию его (этого противоречия) философской рефлексии.

При этом отметим, что «новое» и «старое» рассматриваются исключительно как

динамические (исторические) категории. В социальном (историческом) контексте

противоречие между старым и новым раскрывается через соотношение прошлого,

настоящего и будущего.

Сама же потребность в новом как социокультурный феномен является

сравнительно молодым образованием, которое характерно для новоевропейского

рационалистического (сциентистского) сознания в его отличии от религиозного и

мифологического сознания.

По проблеме соотношения нового и старого, их основных социальных функций

существуют, по меньшей мере, две точки зрения.

Согласно одной из них, потребность в новом социально деструктивна и

представляет собой случайную флуктуацию, тогда как основной закономерностью

общественного развития является традиционалистская преемственность. И наоборот,

оппоненты этой точки зрения полагают, что потребность в новом является

источником самодвижения социальных систем. С этим взглядом согласуются выводы

системных исследований: системы, стратегически ориентированные на стабильность,

обречены на стагнацию.

В конкретно-научных исследованиях проблем инновационной культуры формируются

различные концепции и интерпретации. Так, например, в теории культуры

существует точка зрения, согласно которой инновация в искусстве представляет

собой так называемую «вторичную обработку», т.е. обмен между сферой ценного и

неценного. Примером может служить авангардное искусство как вторичная обработка

архаичного и примитивного искусства, которое в эпоху Возрождения и Просвещения

находилось в сфере неценного. Иными словами, инновация выступает как отказ от

традиционных ответов и поиск нового ответа в неценном (см. в списке литературы

4; Б. Гройс).

С такой трактовкой перекликается понимание инновативности, которое

предлагает известный итальянский философ А. Менегетти. Он полагает, что

подлинным («свободным») инноватором может быть лишь индивид, полностью

«устранивший систему из самого себя» и тем самым получающий возможность

использовать любую «систему» в качестве средства, как если бы она представляла

собой простую пишущую машинку, т.е. такой индивид представлял бы собой человека

так называемого «мефистофелевского» типа. И этот «инноватор» уже не просто

новыми средствами, а новым применением старых средств может добиться совершенно

новой социальной, экономической, политической или технической цели (см. в

списке литературы 7; А. Менегетти).

2. Системные аспекты инновационной культуры

В инноватике в качестве системного объекта рассматривается именно

инновационная система, включающая в себя: 1) материальные и интеллектуальные

ресурсы инновации – “вход”; 2) создаваемое новшество – цель (“выход”); 3) рынок,

являющийся внешней средой для инновативной системы и определяющий саму

потребность и параметры создаваемого новшества (“обратная связь”).

Следует отметить, что при теоретическом анализе инновационных систем и

рационализации их функционирования необходимо избегать следующей логической

подмены: использование системного подхода в изучении инновационной деятельности

не означает, что эта деятельность являет собой во всех случаях собственно

систему. Системообразующей категорией, интегрирующей некоторое множество

элементов в целостную инновационную систему, является понятие “новое”,

понимаемое как отношение (вещь, свойство), которое знаменует переход меры,

определявшей качественную специфику прежней (пра)системы. Поэтому, кстати,

взаимосвязанными элементами инновационной системы в строгом смысле могут быть

лишь те, которые несут в себе данную характеристику (обеспечение перехода меры)

в качестве сущностной. Поэтому никакие иные элементы (вещи, свойства,

отношения) не могут быть включены в структуру инновационной системы как

основные. Они могут лишь сосуществовать в ней наряду с собственно базовыми

элементами, обеспечивающими ее системное качество (новизну).

Согласно фундаментальному системному принципу, в инновационную систему

входят лишь те элементы, связи между которыми внутри данной системы являются

существенно необходимыми, а также более устойчивыми и более взаимозависимыми,

чем связи между этими элементами и какими-то внесистемными образованиями

(вещами, свойствами, отношениями). Проще говоря, это должны быть такие элементы,

которые обеспечивают необходимую целостность данной системы. Как уже

говорилось, применительно к инновационной культуре речь идет об обеспечении

гармонической целостности старого, современного и нового.

Известно, однако, что новое часто претерпевает различные метаморфозы. Так,

оно может мимикрировать под старое или использовать иные формы «конспирации»,

определяемые теми функциями, которые несёт в себе новое. В новейшей истории

России, например, безымянная ваучерная приватизация (очевидный элемент «шоковой

терапии») мимикрировала под социальную программу, призванную обеспечить рост

благосостояния большинства населения страны.

Всякую инновационную систему следует определить как открытую (получающую

ресурсы извне, на “входе”) и дискретную (части которой связаны между собой и

как бы нуждаются друг в друге). Классическим примером здесь, приводимым Л.Н.

Гумилёвым в его книге «География этноса в исторический период» (см. 5), может

быть семья. Она основана на том, что муж и жена любят друг друга (или это может

быть односторонняя любовь). А дети, тёща, свекровь, другие родственники - все

они, хотя и являются элементами этой системы, но и без них можно обойтись.

Важна только связующая нить – любовь. Но как только кончается эта невидимая

связь, система разваливается, а её элементы входят в какие-то другие системные

целостности. По поводу самого примера можно, конечно, и поспорить. Но все-таки

классическим (т.е. верным на все времена) его делает именно подчеркивание

единственно необходимого, сущностного признака семьи – любви.

Повышению инновационной культуры при проектировании, внедрении и

использовании различного типа новшеств призвано способствовать строгое

соблюдение принципов системности. Некоторые из основных принципов системного

подхода применительно к инновационной деятельности модифицируются следующим

образом:

а) важнейший принцип – первичность целого по отношению к его частям. Для

инновационной системы как целостности (сущностная характеристика которой -

новизна) такими её частями являются старое, современное и новое. Именно

единство старого, современного и нового является первичным по отношению к

каждому из этих элементов (в т.ч. новому! ) и обеспечивает оптимальное

функционирование инновационного комплекса в целом;

б) принцип неаддитивности (несводимости свойств системы к сумме свойств

составляющих её элементов) применительно к инноватике проявляется в

нетождественности характеристик старого, современного и нового(! ), как частей

инновационного объекта, его доминантным характеристикам как целостности. Так,

либерализацию экономики нельзя сводить к свободной купле-продаже

государственной собственности (новое), поскольку подлинная свобода – это та,

которая способствует благу всех, что отнюдь не является следствием

приватизации;

в) принцип синергичности (однонаправленность действий элементов системы

усиливает эффективность функционирования всей системы) обусловливает

необходимость поиска баланса целей старого, современного и нового в едином

инновационном комплексе с сохранением сущностного отличия (новизны);

г) принцип эмерджентности (неполного совпадения целей системы с целями её

компонентов) при осуществлении инновационного проекта требует построения именно

дерева целей (иерархии параметров) для системы в целом и каждой её составной

части;

д) при проектировании и реализации инновационных систем следует учитывать

принцип мультипликативности, означающий, что эффекты функционирования

компонентов в системе обладают свойством умножения, а не сложения (например,

вероятность безотказной работы компьютерной сети равна произведению

вероятностей безотказной работы её компонентов);

е) принцип структурности предполагает, что оптимальная структура инновации

должна иметь минимальное количество компонентов; вместе с тем эти компоненты в

полной мере должны выполнять заданные функции и сохранять доминантные свойства

инновационной системы, т.е. те, которые обеспечивают ее новизну;

ж) при этом структура системной инновации должна быть мобильной, т.е. легко

адаптируемой к изменяющимся требованиям и целям, что вытекает из принципа

адаптивности;

з) эффективное инновационное проектирование предполагает в качестве

обязательного условия реализацию принципа альтернативности, согласно которому

необходима разработка нескольких взаимозаменяемых инновационных версий.

Например, чем выше неопределённость ситуации на предполагаемом рынке сбыта, тем

больше должно быть вариантов альтернативного развития (количества версий, форм

внедрения, тиражирования и т.п.) проектируемой инновации;

и) наконец, принцип преемственности применительно к культурной инновационной

деятельности требует обеспечения возможностей для продуктивного существования

старого в соответствующем инновационном пространстве и, наоборот, эффективного

функционирования нового в условиях сохраняющегося старого (при обязательном

опосредующем влиянии современного).

3. Психологические аспекты инновационной культуры

Центральной проблемой психологии инновативности является проблема

теоретического и экспериментального обоснования механизмов, форм и способов

психологического раскрепощения творческого потенциала личности и обеспечения

психологического комфорта для продуктивной инновационной деятельности.

Инновационная деятельность оказывается тем более успешной, чем выше

потребность в новом у данного человека. По поводу сущности этой потребности

имеются различные точки зрения, в том числе противоположные. Французский

писатель и философ-просветитель Вольтер (1694-1788) полагал, что если бы у

человека не было потребности в новом, то мы до сих пор “лазили бы по деревьям и

питались бы желудями”. Основоположник немецкой классической идеалистической

философии Георг Вильгельм Фридрих Гегель (1770-1831) считал, что потребность в

новом есть сущностная характеристика “социального человека”. Однако известна и

та точка зрения, согласно которой основным смыслом жизнедеятельности человека

является самосохранение, поддержание своего существования именно через

культивирование самоограничения, незаметности, кротости (“блаженны кроткие”).

Вместе с тем, как уже отмечалось, в современной науке признается за очевидность

то, что любая система, для которой преобладающей является ориентированность на

стабильность, в конечном счёте, приходит к стагнации и разрушается.

Внесистемная детерминация и будирование инновативного импульса,

редуцируемого системным меньшинством предполагает наличие своеобразных

протоинституций (нормативных ниш), обеспечивающих жизненное внутрисистемное

пространство для этого инновативного меньшинства, а именно для тех, кого

именуют девиантами, т.е. субъектами как нонконформистского поведения

(принципиального, манифестируемого отклонения), так и аберрантного поведения

(целесообразного, но маскируемого отклонения).

На внесистемный (контркультурный) характер направленности на “новое”

обращали внимание ещё древние римляне, заметившие, что интерес к новому

проявляли, как правило, не свободные граждане, а “чернь”. А известный русский

ученый, основатель биогеохимии, академик Владимир Иванович Вернадский

(1863-1945) отметил как-то, что “носителями нового на протяжении всей истории

человечества были изгои общества”. Кроме того, известна точка зрения, согласно

которой ориентация на новое является причиной психических стрессов, т.е.

признается, что инновативность как психологическая интенция может быть и

пагубной, разрушительной.

Инновационное сознание, являясь сферой нестандартного, (или даже

ненормального, отклоняющегося, девиантного) может быть определено как сознание,

включающее в себя цели, мотивы, ориентации, установки, направленные на

осуществление структурной, функциональной, институциональной, нормативной

трансформации какого-либо объекта с целью его модернизации или полной замены.

Инновационное сознание характеризуется следующими параметрами: а)

преобладанием направленности сознания (психологической установки) на

инновационную, а не стандартную деятельность; б) наличием внутренней,

субъективной шкалы инновативности, которая в большей или меньшей степени

отражала бы реально существующие и прогнозируемые соотношения старого и нового;

в) фиксируемыми инновационными потребностями; г) наличием устойчивой (но не

чрезмерной) мотивации; д) широкими инновационными замыслами. Инновационное

сознание выступает регулятором инновационного поведения. При этом между типами

инновационного поведения (активного, нейтрального, отвергающего), как

конкретных людей, так и социальных групп, и типами соответствующего

инновационного сознания прямая корреляция может отсутствовать. Конфликтное

“столкновение” инновационных замыслов и несовпадающего с ними

контринновационного поведения происходит, в частности, из-за противоречий

интересов инноватора и интересов той или иной социальной группы, которую он

считал для себя референтной группой, или которая была для него реальной

ингруппой.

В психологии инновативности отмечается следующая зависимость: у более

опытных работников ориентация на новое ниже, чем у менее опытных (проблема

“предпочтительности” дилетанта). Известный немецкий философ, историк, социолог

Макс Вебер (1864-1920) отмечал, что идея дилетанта с научной точки зрения может

иметь такое же значение, как и открытие специалиста. Согласно «алгоритму

креативности» механизм зарождения гениальной и самой банальной идеи один и тот

же – это механизм «проб и ошибок». Видимо, мастерство инноватора должно

включать в себя и способность к так называемому синектическому “остранению”

(взгляд на вещь как “странность”), т.е. умение увидеть в привычном, обыденном

нечто нестандартное, “странное”. Или, наоборот, умение “превратить” самую

неожиданную фантазию (бредовую идею) в нечто очевидное, само собой разумеющееся,

а в иных ситуациях и умение “прикинуться невеждой” перед другими и, что

особенно интересно, перед самим собой.

Однако не следует забывать, что творческое озарение и кропотливый

многодневный, а иногда и многолетний труд, как правило, идут рядом друг с

другом, рука об руку. Вместе с тем, известно, что всякая подлинно творческая

работа настоящего созидателя довольно часто сопровождается определенными

сомнениями и даже, можно сказать, риском: придет вдохновение (которое, по

словам Поэта, «не продается») или не придет? А «низкая» реальность такова, что

можно всю жизнь быть хорошим ученым, актером или инженером и не сделать ни

одного значимого открытия, не сыграть ни одной выдающейся роли, не создать

интересного технического изобретения, но при этом испытывать не менее реальное

искреннее морально-психологическое удовлетворение от своей деятельности.

Инновационная готовность сознания во многом зависит от того, какие

Предыдущая 6 7 8 9 10 11 121314 15 16 17 18 19 20 21 Следующая