Глава девятая. Понятие, или концепция и понимание

Место понятия в умственной жизни

Как при рассмотрении суждения мы выяснили, что заключается в выводе, так при рассмотрении понятия мы только возвратимся к центральной функции рефлексии. Так как, если одна вещь значит, обозначает, говорит, указывает, предвещает другую, то, как мы видели вначале, это является основным признаком мышления (см. гл. I). Найти, что означают факты, такие, какими они даны, составляет объект всякого открытия; найти, какие факты выводят, подтверждают, обосновывают данное понятие, составляет объект проверки. Если вывод приводит к удовлетворительному заключению, мы достигаем цели понятия. Акт суждения заключает в себе как развитие, так и приложение понятий. Короче, в этой главе мы не вводим нового предмета, мы только ближе подходим к тому, что до сих пор постоянно предполагалось. В первом отрывке мы рассмотрим равноценность понятия и два типа понимания: прямой и косвенный.

I. Значение и понимание

Если какое-нибудь лицо войдет в вашу комнату и воскликнет " paper" (бумага), возможны разные альтернативы. Если вы не понимаете по-английски, то получится просто шум, который может подействовать или не подействовать, как физическое возбуждение или раздражение. Но шум не интеллектуальный объект, он не представляет интеллектуального значения (см. выше гл. II). Сказать, что вы его не понимаете, и что он не вызывает понятия, равнозначаще. Если этот возглас обычно сопровождает подачу утренней газеты, то звук будет иметь значение, интеллектуальное содержание, — вы его поймете. Или, если вы с нетерпением ждете получения какого-нибудь важного документа, то вы можете предположить, что этот возглас обозначает его прибытие. Если (в третьем случае) вы понимаете по-английски, но у вас нет никакой связи с вашими привычками и ожиданиями, то возникнет понятие слова, но не самого события. Тогда вы смущены и побуждаемы выдумывать или искать какого-нибудь объяснения по-видимому незначительного события. Если вы находите что-либо подходящее для этого, то оно получает значение, — вы его понимаете. Как существа разумные, мы предполагаем существование значения, и отсутствие его является аномалией. Поэтому, если бы оказалось, что лицо просто имело в виду сообщить вам, что на тротуаре лежит обрывок бумаги или что бумага существовала где-нибудь во Вселенной, вы сочли бы его сумасшедшим или себя жертвой глупой шутки. Составить представление, понять, установить тожество предмета с таким положением, при котором он имеет значение, — все это равнозначащие термины, они выражают нервы нашей интеллектуальной жизни. Без них является: (а) отсутствие интеллектуального содержания или (b) интеллектуальная неясность и сомнение, или (с) интеллектуальное извращение — бессмыслица, болезнь.

Всякое познание, всякая наука стремится, таким образом, составить понятие об объекте или явлениях, и этот процесс всегда состоит в выведении их из их видимой, грубой изолированности, как явлений, и определение их как частей более обширного целого, вызываемого ими, которое в свою очередь объясняет, выясняет, истолковывает их, т.е. делает их значащими (см. выше гл. VI). Предположим, что найден камень с особенными знаками. Что значат эти царапины? Поскольку объект вынуждает к постановке этого вопроса, он еще непонят, между тем, поскольку цвет и форма, которые мы видим, обозначают для нас камень, объект понят. Именно такие особые комбинации понятого и непонятого вызывают в нас мысль. Если в конце исследования будет решено, что знаки обозначают ледяные царапины, то темные и сомнительные черты переводятся в значения, уже понятые, именно — (значения) движущей и растирающей силы больших глыб льда и вызванного таким образом трения одной скалы о другую. Нечто, уже понятое при одном положении, переносится и прилагается к тому, что является странным и сомнительным в другом, и, таким образом, последнее становится ясным и простым, т.е. понятным. Этот общий пример указывает, что наша способность мышления зависит действительно от обладания основным запасом понятий, которые по желанию могут применяться. (Сравни, что было сказано о дедукции, гл. VII).

II. Прямое и косвенное понимание

В вышеприведенных примерах указываются два типа образования понятий. Если английский язык знаком, то человек сразу получает понятие " бумаги" (paper). Но он может не видеть однако никакого понятия или смысла в поступке, как целом. Подобным образом человек отождествляет видимый предмет с камнем; в этом нет секрета, тайны, сомнения. Но он не понимает знаков на нем. Они имеют значение, но какое? В одном случае, благодаря привычным знаниям, предмет и понятие о нем до известной степени являются одним и тем же. В другом — вещь и понятие, по крайней мере временно, разделены, и понятие должно быть отыскано, чтобы понять предмет. В одном случае понятие прямо, быстро, непосредственно, в другом — оно идет окольным путем и задерживается.

Большинство языков имеют два ряда слов для обозначения этих двух способов понимания: одно для прямого образования или схватывания понятия, другое — для окольного понимания: noscere и scire по-латыни; кеппеп и wissen по: немецки; connaitre и savoir по-французски, между тем как по-английски acquainted with и to know of or about считались тождественными*. Наша интеллектуальная жизнь состоит из странного взаимодействия между этими двумя типами понимания. Всякое суждение, всякий рефлексивный вывод предполагает недостаток понимания, частичное отсутствие понятия. Мы размышляем, чтобы получить понятие о полном и действительном значении происходящего. Но все же нечто должно уже быть понято, ум должен обладать каким-нибудь понятием, которого он достиг или иначе мышление невозможно. Мы мыслим, чтобы составить понятие, но тем не менее всякое расширение познания открывает нам темные неясные места там, где при меньшем знании все казалось очевидным и естественным. Ученый, попавший в новую область, найдет много непонятного там, где дикарь или мужик совершенно забудет о других понятиях кроме непосредственно данных. Индеец, приведенный в большой город, остался равнодушным при виде чудес механики в мостах, автомобилях и телефонах и остановился очарованный видом рабочих, влезающих на столбы для починки проволоки. Увеличение запаса понятий приводит нас к сознанию новых проблем, между тем как только благодаря переводу новых затруднений в то, что уже знакомо и ясно, мы понимаем и разрешаем эти проблемы. Таково постоянное спиральное движение познания.

Наш прогресс в действительном познании состоит всегда отчасти в открытии чего-то непонятного в том, что прежде считалось установленным как ясный и очевидный факт, а отчасти в пользовании понятиями, полученными прямо без расследования, как средствами овладеть темными, сомнительными и неясными понятиями. Никакой объект не бывает настолько привычным, очевидным и обычным, чтобы не явиться в новом положении проблемой и, таким образом, вызвать размышление, чтобы быть понятым. Ни один объект или принцип не является настолько чуждым, страшным или отдаленным, чтобы на нем нельзя было остановиться до тех пор, пока понятие его не станет привычным — появляющимся по первому взгляду без рассуждения. Мы можем прийти к тому, чтобы видеть, воспринимать, узнавать, схватывать, овладевать принципами, законами, абстрактными истинами, т.е. понимать их значение самым непосредственным образом. Наше интеллектуальное развитие, как было сказано, состоит из ритмической смены прямого понимания, которое технически называется схватыванием (apprehension), и косвенного, посредственного понимания, которое технически называется пониманием (comprehension).

Процесс приобретения знаний

Первая проблема, возникающая по отношению к прямому пониманию, каким же образом создается запас непосредственно постижимых понятий. Каким образом мы научаемся рассматривать вещи с первого взгляда, как значащие члены известного положения или как имеющие, вне всякого сомнения, определенные значения? Для нас главное затруднение при ответе на этот вопрос заключается в той основательности, с которой был выучен урок, данный привычными вещами. Мысли легче проникнуть в неизведанную область, чем разрушить то, что сделано настолько основательно, что превратилось в бессознательную привычку. Мы постигаем стулья, столы, книги, деревья, лошадей, облака, звезды, дождь настолько и непосредственно, что трудно себе представить, что некогда эти понятия должны были приобретаться, — настолько теперь понятия являются частями самих вещей.

Джемс говорит в часто цитируемой фразе: " Ребенок, подвергающийся сразу нападению через глаза, уши, нос, кожу и внутренности, чувствует все это как одно сильное блестящее и шумящее смятение" [СНОСКА: Principles of Psychology, vol. I, p. 488]. Джемс говорит о мире ребенка, взятом в целом; однако это описание одинаково приложимо к тому, как всякая новая вещь поражает взрослого, поскольку вещь действительно нова и чужда. Для традиционной " кошки на чужом чердаке" все темно и неясно, отсутствуют привычные признаки, отмечающие предметы, чтобы отделить их друг от друга. Иностранные языки, которых мы не понимаем, всегда кажутся бормотаньем, журчаньем, в котором невозможно установить определенную, ясно выраженную, отдельную группу звуков. Крестьянин на людной городской улице, речной матрос на море, невежда в спорте при состязании знатоков в сложной игре являются следующими инстанциями. Поместите неопытного человека в купеческую контору, и сначала работа покажется ему пустой путаницей. Все иноземцы другой расы, по пословице, кажутся одинаковыми приезжему иностранцу. Только большая разница в размере и цвете замечается посторонним в стаде баранов, из которых каждый является для пастуха совершенно особенным. Расплывчатое очертание и без различия быстрое исчезновение характеризует то, чего мы не понимаем. Проблема приобретения понятий о предметах, (иначе выражаясь) образование привычек, простого схватывания (apprehension), является, таким образом, проблемой введения (I) определенности и разделенности и (II) постоянства или устойчивости значений в то, что иначе представляется смутным и колеблющимся.

Приобретение определенности и последовательности (или устойчивости) значений вытекает первоначально из практической деятельности. Катая предмет, ребенок оценивает его круглую форму; заставляя его прыгать, он выделяет его эластичность; кидая его, он делает вес очевидным, отдельным фактором. Не путем чувств, но благодаря реакции, ответной проверке, выделяется впечатление и приобретает характер особый от других свойств, вызывающих другие реакции. Дети, например, обыкновенно очень медленно воспринимают различия цветов. Различия настолько яркие с точки зрения взрослого, что невозможно не отметить их, устанавливаются и воспроизводятся с большим трудом. Несомненно, что они не все чувствуют одинаково, но нет умственного узнавания того, что составляет различие. Красное, зеленое или синее в предмете не вызывает реакции достаточно специальной, чтобы выдвинуть и выделить цветовой признак. Однако постепенно известные характерные привычные реакции ассоциируются с определенными вещами: белое становится признаком, скажем, молока и сахара, на которые ребенок реагирует сочувственно; синее делается признаком платья, которое ребенок любит носить, и т.д., и отличительные реакции приводят к выделению цветовых качеств в других вещах, в которых они тонули.

Возьмем другой пример. Для нас представляется мало затруднения при различении друг от друга граблей, кирки, плуга и бороны, лопаты и заступа. С каждым ассоциируется его собственное характерное употребление или функция. Но для нас может однако представить большое затруднение припомнить различие между зазубренным и зубчатым, яйцевидным и обратно яйцевидным в форме и краях листьев или между кислотами на к на ous. Какая-то разница есть, но какая именно? Или мы знаем в чем разница, но в чем причины? Различия в форме, величине, цвете и расположении частей имеют гораздо меньшее значение, а употребление, цели и функции предметов — гораздо большее значение для выяснения характера или понятия, чем мы склонны думать. Нас смущает тот факт, что признаки формы, объема, цвета и т.д. теперь настолько определенны, что мы не видим, что проблема именно и состоит в выяснении пути, которым они первоначально приобрели эту определенность и рельефность. Пока мы пассивно сидим перед предметами, они не выделяются из неопределенного пятна, которое поглощает их все. Различие звуков по тону и силе оставляет разное ощущение, но пока мы не установим отношения к ним или не сделаем чего-нибудь по отношению к ним, смутное различие не может быть интеллектуально схвачено и удержано.

Детское рисование служит дальнейшим примером того же принципа. Перспектива не существует, так как интерес привлекается не нарисованным изображением, а изображаемыми вещами, и если перспектива является существенной для первого, то она не составляет характерного признака употребления и значения самих вещей. Дом рисуется с прозрачными стенами, потому что комнаты, стулья, кровати, люди внутри являются важными признаками понятия дома; дым всегда подымается из трубы, иначе зачем же вообще нужнЪ труба? На рождественских картинках чулки рисуются почти такой же величины, как дом или даже такой величины, что должны помещаться вне его, — во всех случаях степень достоинства при пользовании обуславливает степень их качеств, так как картина является диаграммой воспоминаний об этих достоинствах, а не беспристрастным отчетом об их физических и чувственных качествах. Одним из главных затруднений, испытываемых большинством лиц, изучающих искусство живописи, является то, что обычное употребление и результат употребления настолько тесно связаны с характером предмета, что практически невозможно по желанию их исключить.

Приобретение звуками значения, благодаря которому они становятся примером (какой только можно найти) того, каким образом чисто чувственные раздражения приобретают определенность и постоянство понятия и таким образом сами становятся определенными и взаимно связанными для целей узнавания. Язык является особенно хорошим примером, так как есть сотни или даже тысячи слов, в которых значение тесно слилось с физическими признаками, что возникает непосредственно, между тем, по отношению к словам легче признать, что эта связь приобреталась постепенно и с трудом, чем допустить это по отношению к физическим предметам, как стульям, столам, почкам, деревьям, камням, холмам, цветам и т.д., когда кажется, что связь интеллектуального характера и значения с физическим фактом была исконной и приобретена нами пассивно, а не активными исследованиями. А на примере значения слов мы ясно видим, что благодаря тому, что мы издаем звук и отмечаем вытекающие отсюда результаты, слушаем звуки других и наблюдаем сопровождающую их деятельность, данный звук становится постоянным носителем значения или смысла.

Близкое знакомство со значениями означает, следовательно, что мы приобрели по отношению к предметам определенные способы реакции, которые позволяют нам без рассуждения предвидеть известные возможные последствия. Определенность ожидания определяет значение или извлекает его из неопределенности и общей массы, его обычный, повторяющийся характер сообщает понятию постоянство, устойчивость, основательность или лишает его колебания или изменчивости.

Понятия и значение

Слово значение (meaning) есть обычный повседневный термин, слова концепция, понятие (notion) термины и популярные и специальные. Строго говоря, они не заключают ничего нового, всякое значение, достаточно обособленное, чтобы быть непосредственно схвачено и немедленно использовано и закрепленное словом, есть концепция или понятие. Лингвистически всякое имя нарицательное является носителем понятия, между тем как имена собственные и имена нарицательные, предшествуемые словами этот или тот, относятся к вещам, являющимся частными случаями значений. Что мышление использует значения и концепции и распространяет их означает, что в выводе и суждении мы пользуемся значениями и что это пользование также исправляет и расширяет их.

Различные люди говорят о физически отсутствующем предмете, и все же все получают один и тот же достоверный материал. Одно и то же лицо в различные моменты часто прибегает к одному и тому же объекту или роду объектов. Чувственный опыт, физические условия, условия физиологические изменяются, но одно и тоже значение, или понятие, сохраняется. Если бы гири по произволу меняли свой вес, а фут устанавливал свою длину в то время как мы ими пользуемся, мы очевидно не могли бы ни взвешивать, ни измерять. Таким же было бы и наше умственное состояние, если бы понятия не могли сохраняться с известным постоянством и устойчивостью при разнообразии физических и личных изменений.

Настаивать на основном значении концепций значило бы, следовательно, только повторять то, что уже было сказано. Мы только подведем итог, сказав, что концепции, или общие понятия, являются средствами 1) отождествления, 2) дополнения и 3) приведения в систему. Предположим, что на небе открыта небольшая светящаяся точка, невидимая до тех пор. Пока не будет запаса понятий значений, на которые можно опереться, как средства исследования и рассуждения, эта светящаяся точка останется тем, чем она является для чувств — просто светящейся точкой. Прежде всего, она приводит к тому, что это может быть простым раздражением зрительного нерва. В виду запаса понятий, приобретенных прежним опытом, светящуюся точку умственно атакуют путем соответствующих концепций. Означает ли она астероид или комету, или новообразующееся солнце, или туманность, происходящую от какого-либо космического столкновения или распадения? Каждая из этих концепций обладает собственными особыми дифференцированными чертами, которые и отыскиваются путем тщательного и настойчивого исследования. В результате точка отождествляется, положим, с кометой. Благодаря основному значению она приобретает подлинность и устойчивость признаков. Тогда происходит дополнение. Все известные свойства комет предполагаются налицо в данном частном случае, хотя они еще и не наблюдались. Все, что прежние астрономы получили относительно путей и строения комет, является пригодным капиталом, при помощи которого можно истолковать светящуюся точку. Наконец, понятие кометы не является обособленным, это связная часть всей системы астрономического знания. Солнца, планеты, спутники туманности, кометы, метеоры, Млечный Путь, — все эти концепции обладают определенным взаимным отношением и взаимодействием и, когда светящаяся точка отождествляется с понятием кометы, она сразу принимается как полноправный член в это обширное царство понятий.

Дарвин рассказывает в автобиографическом очерке, как юношей он сказал геологу Сиджвику, что нашел тропическую раковину в одной песочной яме. На это Сид-жвик сказал, что она, вероятно, была туда кем-нибудь брошена, прибавив: " Но если бы она действительно была там зарыта, это было бы величайшим несчастьем для геологии, так как перевернуло бы все, что мы знаем о верхних наслоениях внутренних графств с тех пор, как они были под ледниками". И Дарвин прибавляет: " Я был тогда крайне удивлен Сиджвиком, который не был в восторге от такого удивительного факта, как тропическая раковина, найденная близко от поверхности в средней Англии. Ничто другое до сих пор не заставило меня основательно признать, что наука состоит в такой группировке фактов, чтобы из них могли быть выведены общие законы или такие же заключения". Этот случай (который, конечно, может быть повторен в каждой отрасли знания) показывает, как научные понятия объясняют склонность к систематизированию, заключающуюся во всяком применении понятий.

⇐ Предыдущая 10 11 12 13 141516 17 18 19 Следующая ⇒