ЛОНДОН: АДЕПТ ЖЕЛЕЗНОЙ ГВАРДИИ ПОД КОЛПАКОМ АНГЛИЙСКОГО МИДА

⇐ ПредыдущаяСтр 23 из 35Следующая ⇒

В Лондоне Мирча Элиаде еще не обладал дипломатическим статусом. По его собственному свидетельству, министр пропаганды последнего правительства короля Кароля II — человек, которому он был очень обязан, поскольку тот дал ему возможность выехать за рубеж после освобождения из лагеря Меркуря-Чук, — предупредил его перед отъездом: его пост еще не аккредитован, ему придется довольствоваться обычным гражданским паспортом. Достоверно то, что британское правительство упрямо отказывалось предоставить историку дипломатический статус. Доступные для обозрения документы Государственного архива Великобритании не содержат непосредственных объяснений этого отказа. Однако из них со всей очевидностью следует, что англичанам казались подозрительными и открытое выражение Элиаде симпатий к основной фашистской партии его страны, и обусловленное с ним недавнее пребывание в заключении. Поэтому представляется возможным предположить, что возникшие подозрения как-то влияли на факт отказа Элиаде в дипломатических привилегиях.

Данная гипотеза представляется тем более вероятной, что подозрения в отношении Элиаде вновь всплывут на поверхность через некоторое время, после 16 сентября 1940 г., дня, когда в Румынии было объявлено о создании национал-легионерского государства. В Великобритании стало известно, что среди бесчисленных репрессий, осуществленных Железной гвардией в последующие недели, имел место арест легионерской полицией 6 британских граждан, которые затем были подвергнуты пытке. Это произошло в конце сентября 1940 г.[610]. Чтобы развязать себе руки, Железная гвардия учредила собственную полицию в дополнение к имевшейся государственной. В Лондоне все это вызывало недовольство властей, которые с этого момента стали активно интересоваться Элиаде и сразу после описанного инцидента рассматривали даже вопрос о его включении в список тех румынских граждан, которых следовало арестовать в качестве ответной меры. Однако 7 октября посольство Его Величества в Бухаресте сочло, что подобная мера вряд ли будет достаточно эффективной. Сотрудник британского МИДа П. Л. Роуз имел иное мнение. Поверх текста поступившей из Бухареста телеграммы он написал: «Я по-прежнему считаю, что нам следовало бы арестовать одного-двух человек, работающих при румынской миссии (hangers-on the legation — по-английски в тексте. — Перев. ), например Мирчу Элиаде, известного своими пролегионерскими настроениями»[611]. Элиаде не арестуют, но многочисленные ходатайства о предоставлении ему дипломатического статуса со стороны румынского поверенного в делах Раду Флореску натолкнутся на исключительно твердый отказ британских властей.

В чем фактически заключались его должностные обязанности? В архивах британского МИДа Элиаде проходил как сотрудник службы печати и пропаганды румынской дипломатической миссии. Эта должность была «совершенной синекурой», как утверждал он в «Мемуаре II». Надо было участвовать в заседаниях ПЕН-клуба, находить издателей для множества «полезных» сочинений, организовывать различные турне и лекции. В его задачи входило также составление еженедельных меморандумов о настроениях британской интеллигенции, который он должен был направлять в румынское министерство пропаганды. Соответствующие бюллетени отсылались в Бухарест каждую неделю. По его словам, вся эта деятельность оставляла ему некоторое свободное время. Он проводил его в Британском музее, собирая там, в частности, материалы для будущей книги о шаманстве[612].

Элиаде в черном списке. «Наибольший приверженец нацизма в румынском посольстве»

Но это еще не все. С приходом к власти в Румынии легионеров и со вступлением Антонеску на высший в государстве пост кондукатора (аналог итальянского «дуче» и немецкого «фюрер»), румынское посольство в Великобритании переживало период неопределенности с сентября 1940 г. Дипломатические отношения между двумя странами были разорваны только в начале 1941 г. Элиаде начал искать новое назначение и с этой целью обратился за разрешением на выезд из Великобритании. Однако это оказалось труднее, чем он думал. Британцы колебались, выдать ли ему такое разрешение, учитывая его связи с Железной гвардией. Кроме того, они подозревали его в шпионаже в пользу Германии. В конце октября из военной разведки в МИД Британии поступил следующий меморандум: «Ситуация следующая. Элиаде входит в число шести румын, чьи фамилии внесены в черный список [a black list ], который мы были вынуждены составить с началом румынского кризиса. Он — член Железной гвардии, и нам неоднократно доносили, что он, вполне возможно, является немецким шпионом... До нас также доходили слухи, что он угрожал тем из его коллег, кто не хотел признавать новый (легионерский) режим или занял по отношению к нему выжидательную позицию. Мы немедленно составили черный список из этих шести лиц, так что даже те из них, кто получил разрешение на выезд, фактически не имели бы возможности покинуть страну»[613]. Автор этого документа уточняет: «Однако выезд Элиаде будет трудно задержать (не применяя административные меры), если посольство направит нам официальное уведомление о его назначении на пост атташе по печати в Лиссабоне. А оно не преминет это сделать»[614].

Уведомление действительно вскоре было направлено. Еще в одном рапорте, подписанном майором секретной британской службы Е. Крогэном, отмечаются нацистские симпатии Элиаде, продемонстрированные им в период пребывания в Великобритании. «Самый пронацистски настроенный из сотрудников посольства, сторонник Железной гвардии, г-н Элиаде, разоблачил себя, отправив в Бухарест телеграмму, в которой просил назначить его главой службы печати и пропаганды посольства вместо г-на Диманческу. В той же телеграмме Элиаде разоблачал Диманческу как англофила и противника Железной гвардии. Это послание Элиаде подписал призывом, аналогичным немецкому «Хайль Гитлер! ». Он жаждет получить перевод в Лиссабон, поскольку там он получит дипломатические привилегии, в частности право покидать страну, не испрашивая предварительно соответствующего разрешения», — заключает майор Крогэн[615].

Эти уточнения очень важны. В самом деле, до настоящего времени не имеется никаких формальных доказательств существования телеграммы-доноса, о которой упоминает английский офицер. Однако «послужной список» чиновника Мирчи Элиаде, хранящийся в архиве румынского МИДа, свидетельствует, что телеграммой от 23 декабря 1940 г. на историка было возложено новое поручение — обеспечить «реорганизацию» и «руководство» Службы пропаганды румынского посольства в Лондоне. Таким образом, Элиаде добился того, чего хотел. Более того. В архиве Василе Стойки (коммунистического чиновника высокого ранга), переданном в 1999 г. Государственному архиву Румынии в Бухаресте, содержится ряд документов, из которых следует, что при легионерском правительстве Элиаде играл роль мозгового центра в посольстве Румынии в Великобритании и являлся в нем фактически главным лицом. После 14 сентября 1940 г. легионеры получили в правительстве ряд постов, в том числе — пост министра иностранных дел (Михай Стурдза). Представлялось вполне логичным, что они выдвинули историка, и прежде являвшегося их доверенным лицом в Лондоне. Специалисты, получившие доступ к названному архиву, отмечали, что в ряде документов от 10 января 1946 г. под общим названием «Меморандум о положении дел в румынской миссии в Лондоне», доказывается: осенью 1940 г. Мирча Элиаде собственноручно составлял доклады и телеграммы, направляемые в Румынию. Раду Флореску, занимавший должность поверенного в делах, только ставил внизу свою подпись, сопровождая ее припиской: «Да здравствуют Легион и Капитан! »[616]

В этой ситуации обилие рапортов и докладов, подтверждающих дурную репутацию Элиаде у английских властей, было совершенно не удивительно. В одном из таких документов, например, чиновник высокого ранга английского МИДа Филип Б. Б. Николс излагает содержание беседы, состоявшейся у него с рядом сотрудников румынского посольства по поводу Элиаде 28 сентября 1940 г. К Николсу обратился некий профессор Митрани (речь идет о Давиде Митрани, уроженце Румынии, преподавателе Оксфордского Бэллиолского колледжа), желавший рекомендовать румынского историка. Николе решил узнать, что собой представляет Элиаде на деле. Вот что он вынес из разговоров с коллегами Элиаде, в частности с г-ном Стырчей, известным своей прозападной ориентацией и отрицательным отношением к Железной гвардии. «Стырча заявил, что Элиаде был интеллектуалом, склонявшимся на сторону легионеров. Он написал книгу об индийских йогах. Он (Стырча. — Авт. ) полагает, что если бы Элиаде отправился в Румынию, то принял бы активное участие в деятельности Железной гвардии»[617]. В том же документе британцы делают вывод, что для них, вероятно, оказалось бы полезно, если бы Элиаде уехал в Румынию, а им удалось бы его перевербовать.

Элиаде рассматривал возможность возвращения в Бухарест, где его друзья-легионеры захватили власть. Так, в записи его португальского дневника от 9 февраля 1943 г. (двухлетняя годовщина его отъезда из Великобритании) читаем: «Я тогда был полон всяческих надежд и опасений. Моим самым большим желанием было уехать из Англии, где все (особенно пресса и общественное мнение) меня удручало, и вернуться в Румынию, чтобы посмотреть, что там делается. Никогда не мог бы себе представить, что придется провести два года в Португалии». Эта информация подтверждается сотрудником румынского посольства в Великобритании Д. К. Даниелополом; его «Лондонский дневник» той эпохи был опубликован в 1995 г. в Яссах. Даниелопол рассказывает, что жена Элиаде Нина, яростная сторонница легионеров, оповестила все свое окружение, будто ее муж вот-вот будет отозван в Бухарест, где ему предложат высокий государственный пост[618]. Не исключено, что подобные предложения действительно поступили Элиаде от Хори Симы, в то время возглавлявшего Железную гвардию и являвшегося вице-председателем Совета. Элиаде их, по всей вероятности, не принял. Что касается легионерских пристрастий его жены, заметим в скобках, что Элиаде и сам их продемонстрировал через несколько месяцев в «Записках о бывшем короле Кароле в Португалии», датированных 1 мая 1941 г. (это приложение к рукописи его португальского дневника). Отрекшийся от престола в пользу своего сына Михая Кароль II и его любовница Елена Лупеску, отправившись в эмиграцию, ненадолго останавливаются в Португалии. Во время одной из аудиенций свергнутый монарх вспоминает об Элиаде. Его высказывания тотчас доводятся до слуха последнего румынским поверенным в делах Камарасеску. Элиаде польщен, узнав, что король высоко оценил его роман «Маитреи» и книгу о йоге. Рассказ об этом есть в его воспоминаниях[619]. Однако там не найти продолжения истории, которое нравилось Элиаде гораздо меньше: его крайнее раздражение вызвало замечание короля относительно влияния на него его жены Нины (напомним, племянницы близкого к королю генерала Кондееску). В записях, сделанных Элиаде в тот момент, есть такие слова: «Он (Кароль) повторяет, что я нахожусь под влиянием Нины» (что, впрочем, считают и многие другие. — Авт. ) — но «это не соответствует истине... Нине присуще стремление со страстью вмешиваться во все споры, особенно в последние годы; в них она выступает на стороне легионерского движения, демонстрируя свою принципиальность и боевитость»[620].

Вернемся к плохим отношениям супругов с британскими властями в начале 1941 г. Правительство Его Величества, по всей вероятности решив от них избавиться, наконец разрешает им выехать из Великобритании в Португалию и уведомляет об этом начальника Элиаде в посольстве; для четы Элиаде зарезервированы два билета на авиарейс в Лиссабон, отправляющийся 10 февраля. «Таким образом, можно вообразить себе мою радость, когда я получил телеграмму о назначении секретарем по делам культуры в Португалию», — пишет Элиаде в своих воспоминаниях[621]. Здесь следует внести два исправления. Выражение «таким образом» в воспоминаниях, вышедших в свет в 1988 г., относится к ощущению «бесполезности» Элиаде для его родины. На самом же деле более вероятным кажется предположение, что Элиаде чувствует облегчение — как человек, который испытывал беспокойство в связи с возникшими вокруг него подозрениями и обусловленным ими риском ареста. Второе исправление: как следует из архивных материалов, Элиаде отправляется в Португалию, чтобы занять должность атташе по печати и пропаганде, а вовсе не секретаря по культуре[622]. При этом он сам указывает в своих воспоминаниях, что в течение некоторого времени он замещал атташе по печати Арона Котруса, откомандированного в Мадрид[623].

Даже в аэропорту пограничники, видимо, получившие в отношении Элиаде соответствующие инструкции, продолжали проявлять по отношению к ученому крайнюю бдительность. Элиаде рассказывает в воспоминаниях, что специальные агенты предприняли самый тщательный досмотр его багажа, отрывая подошвы от башмаков, прощупывая подкладку одежды и даже тщательно протыкая иголкой туалетные принадлежности. Их с женой даже подвергли личному обыску. В этом рассказе чувствуется пережитое глубочайшее унижение. Элиаде в ярости: «Оставшись совершенно нагим, я чувствую глухое возмущение, но мне удается сдержаться; думаю, агенты ничего не заметили»[624]. Еще один плевок в лицо бывшему магу Молодого поколения: у него конфискуют дипломатическую почту. Сев наконец в самолет, Элиаде задается вопросом (или делает вид, что задается, — для французских читателей его воспоминаний) о причинах, вызвавших подобное отношение к нему британских властей. Уж не пришли ли они к выводу — конечно, совершенно нелепому, — что «моя деятельность в пользу союзников (sic! — Авт. ) на самом деле служила обыкновенным прикрытием? »[625]. Однако даже в самолете Элиаде не до конца успокоился. Историку показалось странным, почему именно этот самолет практически пуст. Однако чета Элиаде благополучно добралась до цели — вскоре они уже восхищались показавшимися огнями Лиссабона.

ЛИССАБОН: СЛУЖБА ПРОПАГАНДЫ И ПРИСЯГА НА ВЕРНОСТЬ МАРШАЛУ АНТОНЕСКУ (1941— 1944)

Вот таким образом Элиаде на четыре с половиной года, с середины февраля 1941-го до августа 1945 г., оказался заброшен в салазаровскую Португалию. Там 21 апреля 1941 г. новый атташе по печати и пропаганде вновь приступил к написанию дневника, начатого еще в Румынии (румынская часть, видимо, окончательно утеряна). Это помогало ему на данном этапе адаптации и с учетом «воздействия политического фактора» обрести себя и собраться с духом. Элиаде наконец обрел дипломатический статус; как же пережил молодой дипломат этот первый год в Португалии, год, отмеченный вступлением его родины в войну на стороне Гитлера? В воспоминаниях Элиаде сообщает, что утренние часы он проводит в посольстве, что он начал методически изучать португальский язык. Из дневника следует также, что его автор посвящает некоторую часть своего времени перечитыванию отдельных своих опубликованных произведений. Он восторгается собственной гениальностью. Лейтмотивом дневника являются его комментарии о собственном величии, которые нельзя читать без чувства неловкости. Так, 13 июня 1941 г., перечитав «Свадьбу в раю» и «Хулиганов», которых он скромно сравнивает с «Бесами» Достоевского, Элиаде пишет: «Никогда прежде не ощущал я с такой ясностью, что я — большой писатель». И даже: «Я настолько полно убежден в своей литературной гениальности, что задаю себе вопрос, не признак ли это старения». Мирче Элиаде только 34 года.

Однако все эти эмоции отходят на задний план при объявлении о вступлении Румынии в войну против СССР. Новый кондукатор Антонеску, очевидно, намеревается вернуть территории, отошедшие Советскому Союзу годом раньше (Бессарабию и Буковину). Элиаде отмечает, что он этого не ожидал. И вот настает 22 июня 1941 г. «Не могу еще раз не сказать, насколько этика англичан представляется мне смешной! — пишет человек, который потом в воспоминаниях будет говорить о своих «просоюзнических» чувствах. — Они молчат, когда Советы захватили Бессарабию, страны Балтии, половину Польши и часть Финляндии; но они выли по поводу Данцигского коридора, а теперь помогают Сталину во имя демократии, свободы и христианских ценностей! » К счастью, через несколько дней он услышит хорошие новости: «Вчера, — записывает он 30 июня, — первое немецкое сообщение с русского фронта меня немного успокоило». И признается: «Меня захлестывают пламенная любовь к родине, пылкий национализм. Ничем не могу заниматься после того, как Румыния вступила в войну. Не могу даже писать».

Гробовое молчание по поводу ясского погрома

Служебное положение Элиаде обеспечивает ему прямой доступ к сообщениям с фронта и даже к действующему коду, который открывает ему пути и к более закрытой информации. В доказательство приведем запись от 18 декабря 1941 г., где, как он утверждает, им отправлены две шифрованные телеграммы в Бухарест. Но совершенно поразительно, что в его дневниках того времени не найти ни строчки по поводу ужасающего погрома в Яссах, достигшего высшей точки 29—30 июня. В ходе него всего за несколько дней были зверски убиты более 10 000 евреев; погромщики действовали на основании заранее составленных списков[626]. Главный город Молдавии, родной город капитана Кодряну и одна из традиционных колыбелей румынского антисемитизма, Яссы оказался прифронтовым городом. Из 100 000 его жителей 50 000 принадлежали к еврейской общине. Они оказались идеальной мишенью для пропаганды первых военных дней, повторявшей на все лады, что ясские евреи — «платные агенты на службе большевиков». Утром в субботу 28 июня по всему городу были расклеены плакаты, призывавшие гражданское население оказать помощь расквартированным в городе солдатам. Они гласили: «Румыны! Убивая каждого еврея, знайте: тем самым вы ликвидируете коммуниста. Час расплаты настал». В убийствах приняли участие солдаты и офицеры, румыны и немцы, а также жандармы, полицейские и местное население, действовавшие с неописуемой жестокостью. Это избиение, одно из самых крупных в начальный период войны, впервые вводит новый способ массового уничтожения людей, который затем получит широкое применение. Речь, идет о поездах смерти. 30 июня люди, избежавшие гибели на улицах города, втиснуты в вагоны для перевозки скота двух товарных поездов и заперты на засов. В одном поезде уместилось более 2500 евреев, в другом — 1800—1900. Их везли много дней на бешеной скорости неизвестно куда. Большинство погибло от жажды и задохнулось[627].

Курцио Малапарте посвятил этим событиям незабываемые страницы своей книги «Капут»; глава «Ясские крысы» принадлежит к числу самых замечательных явлений литературы XX века[628]. Итальянский писатель был тогда военным корреспондентом крупной итальянской газеты «Коррьере делла Сера». Его репортаж о погроме от 4 июля 1941 г. (с пометкой «с Молдавского фронта»), занявший целую полосу в выпуске от 5 июля, был опубликован под названием: «Яссы: расправа с еврейскими предателями». Фактически, как установил недавно Пьер Паше, текст, опубликованный в «Капут» (первое издание — Неаполь, 1944 г.), представляет собой исправленную версию того первого репортажа с места событий, в котором рассказывается о восстании самых «опасных» слоев «еврейского пролетариата»[629]. В «Капут» Малапарте описывает, как по улице бегут евреи — мужчины, женщины, дети, — а за ними гонятся солдаты и жандармы со взведенными ружьями и обезумевшая толпа, вооруженная ножами и железными брусьями; он говорит о шуме немецкой и румынской речи; о подавленных стонах и мольбах жертв о пощаде. А потом — об улице, устланной человеческими телами, застывшими в странных позах, о тротуарах, где высятся груды мертвецов.

На основании исследований Раду Иоанида сегодня можно утверждать, что имеются документальные доказательства: погром частично был организован одним из отделов румынской Секретной службы информации (SSI ) совместно с соответствующими германскими службами[630]. Маршал Антонеску, во всяком случае, не вмешивался. Глава правительства вообще полностью отдавал себе отчет в том, что там происходило; ведь это он на Совете министров 5 апреля 1941 г. заявил относительно евреев: «Я предоставляю полную свободу действий толпе, чтобы она их уничтожила. Я удаляюсь в свою крепость, а когда ликвидация будет завершена, я выйду оттуда и наведу порядок»[631]. Продолжая утверждать, что евреи — «язва человечества», Антонеску в середине июля выразил неодобрение действиям своих солдат, которые якобы приняли участие в бойне без всякого приказа. Между тем он лично приказал бросить уцелевших в поезда смерти. Отметим наконец, что в «Дневнике» Себастьяна о погроме упоминается. Слух о нем за несколько дней облетает всю страну. Вот что писал Себастьян по этому поводу 12 июля: «Простой пересказ того, что рассказывают о евреях, убитых в Яссах, о тех, кого возили в поездах между Яссами и Караласами, — превосходит всякое чувство, всякие слова, всякое воображение. Черный, беспросветный, безумный кошмар»[632]. Было абсолютно невозможно, чтобы Элиаде, находясь в Лиссабоне, ничего не знал об этих ужасных событиях, тем более что они происходили в течение нескольких дней. Более того, ясский погром вызвал бурную реакцию во всем мире, в частности, в дипломатических кругах. Посол Франции в Румынии Жак Трюэль, а также послы других стран, в частности Бразилии и Уругвая, направили своему руководству исполненные ужаса отчеты. Американский поверенный в делах, со своей стороны, предупредил Антонеску, что он, совместно с представителем Ватикана, министрами иностранных дел Швейцарии, Бразилии — и Португалии! — рассматривают возможность прибегнуть к международному протесту[633]. Совершенно невозможно представить, чтобы вмешательство португальского правительства в события, происходящие в Румынии, прошло незамеченным в дипломатическом представительстве этой страны в Лиссабоне. Однако обо всем этом в португальском дневнике Элиаде нет ни слова. Может быть, событие казалось ему слишком незначительным, чтобы упоминать о нем в его тетрадях — всего-то несколькими десятками «жидо-большевиков» меньше, они ведь были пособниками десантников, как гласило официальное коммюнике румынского правительства.

Записи в дневнике за 1941 г. также представляют любопытнейшие сведения об отношении Элиаде к маршалу Антонеску. Следует, правда, подчеркнуть, что его позиция была не совсем удобной. Как и большинство бывших членов и попутчиков Железной гвардии, Элиаде испытывал двойственное чувство к кондукатору, который как-никак кроваво подавил легионерский мятеж конца января 1941 г. Но, по мнению Элиаде, Румыния переживала в то время один из самых ответственных периодов своей истории, и вождь вел страну верной дорогой — дорогой к победе в союзе с Германией. Время требовало хотя бы ненадолго забыть о прошлых распрях. Поэтому он писал 20 июля: «Я примирился с новой Румынией генерала [впоследствии маршала] Антонеску, поскольку мы вступили в тяжелейшую войну» и потому что «само наше существование поставлено на карту». Выдвинутые историком инициативы находят положительный отклик у его руководства. Об этом свидетельствует, в частности, доклад поверенного в делах от 7 октября 1942 г., где выказывается радость по поводу «настоящего успеха» серии статей, опубликованных в португальской прессе М. Элиаде, которому тем самым удалось «возбудить живой интерес» к румынской культуре[634].

Доклады Элиаде отправляются на родину за его собственной подписью, в том числе и те, которые он адресует непосредственно министерству национальной пропаганды. Некоторые совершенно бесцветны, как, например, отчет от 16 марта 1944 г., информирующий об открытии курсов румынского языка в Лиссабоне[635]. Другие представляют больший интерес. Так, 14 апреля 1942 г. секретарь по вопросам печати Элиаде направляет в Бухарест записку на трех страницах о «политической напряженности в Португалии». Речь там идет о «заговоре» против Салазара, организованном Испанией и раскрытом «немецкими информационными службами», где у историка имеется «информатор». По сообщениям последнего, «заговорщики пользовались непосредственной поддержкой Великобритании». Элиаде, кроме того, привлекает внимание министра к «англо-коммунистической пропаганде, которую распространяют католические организации» — явлению, которое ему представляется особенно интересным. Эта пропаганда осуществляется под лозунгом «нацизм столь же опасен, сколь и коммунизм». Историк религий приводит в пример недавно прошедшую религиозную процессию, организованную 12—13 апреля. Он уточняет — совершенно необычайная вещь! — что она была интерпретирована как «попытка духовного сопротивления португальской нации «нацистскому тоталитаризму! » — здесь стоит обратить внимание на использование кавычек и восклицательного знака. Элиаде упоминает, наконец, о слухах относительно возможной высадки британского экспедиционного корпуса в Португалии[636].

Наконец в португальской столице Элиаде заводит друзей. Он старается общаться с людьми, пользующимися хорошей репутацией, что и объясняет, по всей вероятности, наличие у него осведомителя в немецких службах, упоминавшихся выше. Среди его друзей — сын Джованни Джентиле, философа-фашиста, второе лицо в итальянском посольстве. С конца 1942 г. Элиаде устанавливает тесные дружеские отношения с неким доктором Марио, «очень интересным человеком» (как он отмечает в дневнике 17 февраля 1943 г.). Этот человек, австриец по происхождению, занимает должность атташе по печати в посольстве гитлеровской Германии. В течение десяти лет он работал в Париже корреспондентом немецкой газеты «K& #246; lnische Zeitung» и одновременно — издававшейся Нае Ионеску «Чувинтул». Ионеску он считал «одним из самых умных людей Европы». Понятно, что этот таинственный доктор Марио обладал множеством достоинств, способных привлечь доктора Элиаде, тем более что, как выяснилось, оба они преклонялись перед Рене Геноном. У Элиаде в Лиссабоне были и другие встречи, например с Ортегой-и-Гассетом и с Эухенио д’Орсом — оба они произвели на румынского историка сильнейшее впечатление.

Элиадевский гений: «Какой я необыкновенный человек! »

Однако осенью 1941 г. настроение у Элиаде довольно неважное. Он жалуется на серьезные приступы неврастении — еще один постоянный мотив в его дневнике — и признается, что его зачастую обескураживает его повседневная работа, требующая больших усилий и очень утомительная: выпуск пресс-релизов, организация различных официальных презентаций и т. п. Его не оставляет жгучее чувство, что он тратит впустую драгоценное время, которое мог бы посвятить творчеству. Он с горечью констатирует, что после освобождения из лагеря Меркуря-Чук осенью 1939 г. не написал ничего существенного — лишь несколько этюдов и новелл, театральную пьесу «Ифигения» да еще «Миф реинтеграции» (эта работа выйдет в 1942 г. в Бухаресте, в издательстве «Vremea »; впоследствии крупные отрывки из нее будут вставлены в «Мефистофеля и андрогина» — Париж, 1962). «Три моих зрелых года! » — восклицал он с досадой 4 ноября 1941 г. Элиаде сетует по поводу несправедливости ударов, нанесенных ему судьбой. Это отличительная черта его психологии. Никогда, ни в тот момент, ни впоследствии, ему не приходило в голову, что политический выбор человека определяет его позицию и образ действий, а это, в свою очередь, несет определенные последствия, вполне возможно, что и неприятные. Их не следует относить исключительно на счет слепой несправедливости судьбы.

Кроме того, Мирча Элиаде страдает от изоляции, что еще усиливает его стремление пожалеть себя и обостряет безумную жажду признания. «Если бы только я жил за границей! В том положении, которое я занимал последние 5—6 лет, я бы уже стал писателем европейского масштаба. Даже мои эссе и работы по философии религии обрели бы известность за рубежом», — жалуется он в дневнике (запись от 15 сентября 1941 г.). Однако он ни разу не размышляет о правильности выбора, сделанного в 1930-е годы, — остаться в Румынии и проповедовать воинствующий национализм. Весьма показательно также отношение к авторам, открытым им в те годы. Например, он буквально проглатывает «Историю развития теории эстетики в Испании» Менендеса-и-Пелайо. Первая мысль — провести сравнение с самим собой. «Я на него очень похож, — пишет Элиаде 10 ноября. — Как и он, я обожаю делать научные выводы на основе широкого философского подхода. Я отличаюсь такими же энциклопедическими познаниями в области филологии и библиографии. Но я отличаюсь от него в лучшую сторону тем, что обладаю писательским талантом и нестандартным мышлением в области философии. Кроме того, мне кажется, что я более любознателен». Элиаде постоянно и патетически восторгается сам собой. Так, когда известный историк искусства Рейнальду ду Сантуш обращается к нему за уточнениями относительно некоторых школ, которые недостаточно ему известны, например Варбургской школы, румынский ученый бесконечно этим польщен. «Возвратившись домой, — пишет он 15 сентября, — я сказал себе: «Какой же я необыкновенный человек! » В этих словах нет ни тени юмора.

Месяц спустя его мания величия и самодовольство приобретают совсем уже болезненный характер, что, по всей вероятности, следует объяснить длительной депрессией, в которой он пребывает с момента приезда в Португалию. В записи от 11 декабря 1941 г. Элиаде сравнивает себя с Гете — и это сравнение затем неоднократно встречается в его дневнике. «Моя способность понимать и чувствовать все относящееся к области культуры — безгранична», — замечает он. А вот еще о себе: «Не думаю, чтобы когда-либо прежде существовал столь всеобъемлющий гений; что бы там ни было, мой интеллектуальный горизонт шире, чем у Гете». Гете снова упоминается 15 июля 1943 г.: «Я Гете, еще не создавший своего «Вертера», — замечает Элиаде с той «бесконечной скромностью», которую считает присущей себе чертой и о которой совершенно серьезно упоминает неоднократно, в частности 22 ноября 1942 г. Однако не будем преувеличивать! Его возможности самоуничижения имеют свои границы, и в тот день, 15 июля 1943 г., он, скорее, доволен собой — во всяком случае, достаточно, чтобы утверждать, что вполне уверен и в своем «гении», и в нетленности своих произведений (это мы уже заметили). Однако к этому моменту он совершает важное открытие: «Я отдаю себе отчет, что со времен Эминеску румынская раса не рождала фигуры более сложной, более мощной и талантливой, чем я...» Этому фантастическому тщеславию равны по силе лишь мучающие его чувство неполноценности, фрустрация и ощущение отсутствия самореализации. Единственное достоинство, которое следует за ним признать, — искренность. Она заставляет его даже испытывать некоторое сострадание к его окружению, по отношению к которому он крайне предупредителен. Он признается 8 января 1943 г.: «В обществе я предпринимаю отчаянные усилия, чтобы выглядеть ординарным человеком. Меня смущают мои собственные «масштабы», моя особость, потому что я всегда боюсь, что другие от этого страдают...»

Диктатура Салазара как модель политического устройства

Хотя состояние психики Элиаде внушает определенное беспокойство, ему все же удается работать. С осени 1941 г. он начинает составлять библиографию для будущей книги о Салазаре. Речь не идет о заказной работе. Проект его очень интересует, он изучает колоссальный объем литературы и работает над ней с большим пылом и прилежанием. Между салазаровской Португалией и антонесковской Румынией напрашиваются определенные параллели. Конечно, первая из них католическая, вторая — православная. Однако в обоих случаях речь идет о странах латинской культуры, отличающихся высокой степенью традиционализма, недостаточным развитием демократии и стремлением интегрировать в свою авторитарную систему изобретенный за рубежом фашизм. Таково было мнение посла Деметру Юраску, который в интервью издающейся в Порту газете «Jornal de Not& #237; cias» от 28 октября 1941 г. заявил: «Так же, как и Португалия, нация короля Михая и Антонеску чужда земным амбициям и сражается за торжество послания Христова»[637]. К тому же Элиаде непосредственно увязывал подготавливаемую работу с международной обстановкой. «Я счел бы неприличным опубликовать в военное время книгу, никак не связанную с политической ситуацией, в которой находится моя страна», — пояснял он 31 марта 1942 г. По его мнению, история португальских революции и контрреволюции была значима и для Румынии. Автор ни секунды не сомневался относительно приема, который окажет книге кондукатор, — это свидетельствует, что чувство вины по отношению к репрессированным друзьям-легионерам окончательно перестало терзать Элиаде. «Я полагаю, в частности, что на основании этой книги генерал Антонеску создаст новую программу», — записывал он в этот день. «Салазар» должен был улучшить имидж Румынии в португальской прессе. Вообще, добавлял автор, выбор темы определялся желанием «быть как можно более полезным своей стране и хотя бы предполагать, что в годы войны я тоже выполнял свой долг». Эта позиция в послевоенные годы нашла отражение в красивой формулировке «сопротивление через культуру», вызывавшей восторг у западных исследователей творчества Элиаде.

Книга, посвященная Салазару, вышла в свет в 1942 г. в Бухаресте. Это был том, насчитывавший 240 страниц, хорошо структурированный, разбитый на 15 глав. Ориентируясь на уровень знаний своей румынской аудитории, Элиаде описал там основные этапы истории Португалии. Но главная часть произведения посвящена установлению военной диктатуры в 1926 г., созданию корпоративистских институтов и переходу всей полноты власти в начале 1930-х годов к Антониу ди Оливейра Салазару, вызывающему у автора преклонение. После десятилетий политической анархии конец 1920-х годов явился началом «нового цикла», поскольку «моральная и политическая революция Салазара была проведена успешно», — радостно сообщал историк. Этот успех должен был послужить примером для других стран[638]. Уже в первых строках предисловия к книге Элиаде описывает ее цели и задачи в таких выражениях, которые совершенно четко определяют преемственность «Салазара» по отношению к его позиции и творчеству 1930-х годов. Книга была написана, «чтобы ответить на вопрос, который автор неизменно задает себе на протяжении десятилетия: возможна ли духовная революция? Может ли быть исторически реализуемой революция, совершенная людьми, которыми движет вера в приоритет духовного? Сегодняшняя Португалия, Португалия Салазара, — это, быть может, единственная страна в мире, где была сделана попытка ответить на эти вопросы»[639]. Он буквально околдован салазаровской моделью, которая производит аналогичное действие на французских крайне правых, а впоследствии очарует и часть вишистских элит, начиная с самого маршала Петена. Следует отметить, что в этом плане португальско-французские отношения носили двусторонний характер: «Интегрализмо лузитано», крайне правая португальская партия, взяла за образец соответствующее французское движение, «Аксьон франсез»[640].

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒