ПРИШЕСТВИЕ ЯПОНИИ НА БЛИЖНИЙ ВОСТОК

⇐ ПредыдущаяСтр 28 из 53Следующая ⇒

Италия была не единственной индустриальной страной, занимающейся поисками собственного места за ближневосточным нефтяным столом. Япония была особенно чувствительной к нефти как по историческим причинам, так и из-за состояния практически полной зависимости от импорта в то время, когда она приступила к своему феноменальному экономическому расцвету. Суэцкий кризис еще сильнее обеспокоил Японию. Она тоже хотела добиться надежных поставок нефти, а несколько ключевых политических комитетов как общественных, так и частных, пришли к заключению, что, какими бы благими ни были намерения защитить угольную промышленность страны, импортируемая нефть станет главным топливом в Японии. Но поставки нефти в Японию в основном контролировались американскими и британскими монополиями через их дочерние филиалы в стране, совместные предприятия или посредством долгосрочных контрактов с независимыми японскими нефтепереработчиками, которым несколько лет назад позволили возобновить деятельность.

Весной 1957 года, как раз тогда, когда Суэцкий кризис близился к концу, а Маттеи устанавливал новые отношения с Ираном, пришло известие, что консорциум японских компаний добивается в Саудовской Аравии и Кувейте концессии на исследование района шельфа у Нейтральной зоны. Это был смелый маневр, ведь мощная группа – „Шелл“, „Бритиш петролеум“, „Галф“ и „Джерси“ интересовалась этим же самым районом.

Сама идея возникла во время одной поездки на поезде в Италии, когда служащий Японского банка развития случайно встретился с другим японским бизнесменом, упомянувшим, что он знаком с людьми, занимающимися ближневосточной нефтью. Дома в Японии банкир рассказал о разговоре своему отцу Таро Ямасита, предпринимателю, сделавшему состояние накануне Второй мировой войны на строительстве доходных домов в Маньчжурии для служащих Южно-маньчжурской железной дороги. После войны его интересы в японском бизнесе дополнились широкими политическими связями. Ямасутой завладела идея сына, он создал консорциум, который стал известен под именем „Арабская нефтяная компания“, организовал его финансирование и сумел получить благословение и поддержку японского правительства. В проекте было много места для импровизации, ни одна из принимающих участие компаний практически не имела опыта в нефтяной промышленности.

Но не их отсутствие опыта беспокоило обосновавшиеся на Ближнем Востоке компании и западные правительства. Наоборот, именно японцы в своем стремлении прорваться могут совершить главный грех, который британское министерство иностранных дел называло „настоящей брешью в принципе пятьдесят на пятьдесят“. Будьте уверены, сделка Маттеи сохраняла фиговый листок принципа пятьдесят на пятьдесят тем, что использовала такие высокие слова, как „партнерство“. Если принцип пятьдесят на пятьдесят нельзя оставить неприкосновенным хотя бы на бумаге, что останется тогда в основе стабильных отношений между компаниями и правительствами? А как же еще, если не поправ принцип, мог попасть на Ближний Восток такой новичок, как японцы, не имеющие финансовой силы опытных игроков9?

Вначале японцы начали переговоры с саудийцами, которые настаивали на различных больших первоначальных платежах. Но Япония была страной с дефицитом капитала, и у японской группы не было необходимых для этого средств. Тогда саудовцы предложили снизить предоплату, если японцы будут получать меньше 50 процентов от реализованной прибыли. После долгих колебаний японцы согласились получать только 44 процента, оставив саудий-цам 56. Вдобавок саудовцы имели право приобретать часть акций компании, если будет найдена нефть. Когда слух об этих условиях дошел до американских и британских компаний, прозвучал сигнал тревоги. Под угрозой находилась вся структура ближневосточных отношений. Но что можно было сделать? Следует ли Лондону и Вашингтону выразить протест Японии? „В британском министерстве иностранных дел царило ощущение, что прямыми атаками на японцев многого не добиться, – говорил один из чиновников. – Они скорее всего поймут это как намек на то, что поступают разумно, и в результате заключат сделку не пятьдесят на пятьдесят, прикрывая ее кучей дипломатических пустословий“.

Можно ли было убедить японское правительство не поддерживать проект? Напротив, японский кабинет министров подтвердил свое содействие. Что касается саудовцев, они также были довольны соглашением. „Между нами и компанией соглашение уже в принципе достигнуто“, – сообщал в телеграмме эмиру Кувейта король Сауд в начале октября 1957 года. „Мы оба, несомненно, стремимся защитить интересы наших стран, – отвечал эмир, – и я надеюсь, что с Божьей помощью мы преуспеем в попытках установить отношения с хорошей фирмой“. Вскоре после этого Кувейт также подписал соглашение с „Арабской нефтяной компанией“. Проявив осторожность и позволив саудовцам быть первыми, Кувейт немедленно получил дивиденды, – в то время как саудовцы добились 56 процентов прибыли, кувейтцы смогли получить на одно очко больше и добились 57. В свое время саудовцы исправят несоответствие.

„Арабская нефтяная компания“ начала шельфовое бурение в июле 1959 года и сделала свое первое открытие в январе 1960 года, вследствие чего саудовское и кувейтское правительства стали владельцами 10 процентов обыкновенных акций компании. Так как „Арабская нефтяная компания“ не имела собственных рынков сбыта, японское министерство внешней торговли, назвав свои действия „национальным проектом“, обязало японские нефтеперерабатывающие заводы принимать нефть на пропорциональной основе. „Арабская нефтяная компания“ некоторое время была нетипичной для Японии, которая все еще оставалась страной с большим дефицитом как капитала, так и специалистов в области ведения большого нефтяного бизнеса. По большей части она продолжала зависеть от системы, основанной на поставках через монополии, которая сложилась в послевоенные годы. „Но Арабская нефтяная компания“ все же дала Японии независимый источник нефти к середине шестидесятых годов, обеспечивала почти 15 процентов ее поставок в Японию.

ДАЖЕ АМЕРИКАНЦЫ…

Независимо от национальности, все, кто ввязывался в ближневосточную свалку, теперь должны были платить больше и основываться на новых прецедентах, – даже американские компании. „Стандард ойл оф Индиана“ долгое время сожалела, что в конце Великой Депрессии в 1932 году продала свое венесуэльское производство „Джерси“. Теперь, в конце пятидесятых годов, „Индиана“ решила, что ей тоже необходимо стать частью великого экспансионистского движения американских компаний и еще раз отправиться за моря в поисках, как было сказано держателям акций, „возможностей выгодных предприятий, где бы они ни нашлись“. Оставаться дома стало рискованно. С Ираном в 1958 году было быстро достигнуто принципиальное соглашение по принципу совместного предприятия Маттеи 75 на 25, кроме этого, „Индиане“ пришлось также выплатить очень большой предварительный взнос. Шах недавно развелся с женой, так как она не смогла обеспечить его „продолжателем рода“, как он выразился в беседе с одним посетителем, то есть наследником. Шах выглядел тогда „человеком на эмоциональном распутье… Это чувствительный, болезненный, одинокий человек, у которого едва ли есть хоть один близкий друг и мало родных, он полностью погружен в работу“. Это было удачное время для „Стандард оф Индиана“, потому что ее сделка стала еще одной вехой в стремлении шаха обрести престиж и в его борьбе против консорциума и нефтяных монополий. В конце концов „Индиана“ не была итальянским новичком; это была солидная, уважаемая американская компания, стоявшая в ряду выдающихся, известных и технически развитых преемников „Стандард ойл“ Рокфеллера. Чтобы подчеркнуть значение сделки, шах лично настоял на том, чтобы сам Фрэнк Прайор, председатель „Индианы“, прибыл в Тегеран на подписание.

Шах начал первую встречу с удивительного заявления, которое захватило врасплох Прайора. „Вы знаете, мы не арабы, – сказал шах. – Мы арийцы, принадлежим к той же расе, что и вы, и у нас славная история. У нас великая гордость“. -“О, да, – ответил председатель „Индианы“, – мы знаем, Ваше Величество“.

Гордость шаха успокоилась, дальнейшее обсуждение прошло гладко, и соглашение было немедленно подписано, вызвав дальнейшее негодование других нефтяных компаний. В отличие от ЭНИ „Индиана“ нашла много нефти, начав с большого шельфового месторождения южнее острова Харк в Персидском заливе. Чтобы польстить шаху, месторождение назвали в честь Дария, древнего персидского царя. Вскоре после этого шах опять женился, и его новая жена родила наследника. Преемственность казалась обеспеченной.

ЛИДЕРСТВО НАСЕРА

Шах был не одинок в своей кампании национальных притязаний на установившееся положение нефтяных монополий. На всем Ближнем Востоке происходил бурный рост национализма, и Насер был его движущей силой. Суэц был его великой победой, доказавшей, что ближневосточная страна может победить не только „империалистические“ корпорации, но и могучие западные правительства. Он загладил позор неудачи Мосаддыка. И теперь замечательное техническое изобретение – дешевые транзисторные приемники – доносили его вдохновляющий голос до бедных масс по всему арабскому миру, везде превращая его в героя.

В 1958 году Египет наконец сумел обвести недоверчивый и скептический Советский Союз, вынудив его финансировать строительство Асуанской плотины, и это прибавило Насеру лавров. В этом же году, в ответ на великий призыв Насера, Сирия присоединилась к Египту, образовав Объединенную Арабскую Республику, это был первый шаг по осуществлению его мечты панарабизма. Это очевидное слияние угрожающе соединило две страны, которые, благодаря Суэцкому каналу в Египте, а также саудовским и иракским трубопроводам в Сирии, господствовали над путями транзита ближневосточной нефти. Насер был, по крайней мере теоретически, способен единолично нарушить эти поставки или даже задушить их. Для того, чтобы противостоять тому, что британский посол в Ираке назвал „мертвой хваткой“, были проведены переговоры о быстром строительстве иракских трубопроводов к Персидскому заливу, а также экспортного терминала Фао на его побережье. Но ситуация в регионе и самом Ираке изменилась от плохой к почти катастрофической.

В течение трех лет Насер вел злобную пропагандистскую войну против Ирака и хашимитов – королевской семьи, поддерживаемой англичанами, которая была возведена на воссозданный после Первой мировой войны трон в Багдаде. В июле 1958 года офицеры, подготовившие переворот, сообщили своим солдатам, что им приказано идти в Израиль и сложить оружие. Этого было достаточно, чтобы солдаты поддержали восстание. Последовавший переворот привел к взрыву жестокости и варварства. Толпы заполнили улицы, над ними были подняты огромные фотографии Насера и корчащиеся живые собаки, которые изображали иракскую королевскую семью. Сам король Фейсал II был обезглавлен ворвавшимися во дворец войсками. Наследный принц был застрелен, а его ладони и ступни были отрублены и пронесены на пиках через весь город. Его изувеченное тело, вместе с телами других царедворцев, протащили по улицам, а затем повесили на балконе министерства обороны. Прозападного премьер-министра Нури ас-Сайда узнали, когда он пытался выбраться из города переодетым в женщину, и толпа линчевала его на месте. Его тело также протащили на буксире по улицам, а затем на автомобиле ездили по нему взад-вперед до тех пор, пока практически не расплющили.

Новое правительство в Багдаде немедленно потребовало коренного пересмотра обширной концессии „Иракской нефтяной компании“. Ужасный переворот в Багдаде потряс почти все правительства в регионе. Насеризм, казалось, побеждал на Ближнем Востоке.

Нефть была центром поднимающегося арабского национализма. С начала пятидесятых годов на Ближнем Востоке произошел ряд встреч и совещаний, как их неофициально называли, „арабских нефтяных экспертов“. Первоначально главной темой была экономическая война против Израиля: установление нефтяной блокады против нового государства и оказание для этого давления на международные компании путем угрозы включения их в черный список, придирок и экспроприации. Однако со временем повестка дня расширялась. Хотя Египет не был экспортером нефти, Насер использовал эти встречи для прямого вмешательства в нефтяную политику. Он хотел пробудить и сформировать общественное мнение, делая упор на вопросы суверенитета и борьбы против „колониализма“, и утвердить свое влияние над нефтью и странами Персидского залива. Это был как раз тот случай, когда „неимущий“ искал способ улучшить свое положение с помощью денег „имущих“. На тайном совещании арабских нефтяных экспертов в Египте весной 1957 года делегаты предложили построить свое нефтеперерабатывающее производство, заложить арабский танкерный флот и проложить арабский трубопровод к Средиземному морю. Они также обсуждали возможность создания арабской международной организации или межарабского консорциума, который будет управлять производством нефти на Ближнем Востоке, увеличивать государственные доходы и противостоять мощи нефтяных компаний. Группа подчеркнула необходимость приобретения арабами специальных знаний и технических навыков, чтобы бросить вызов мастерству. Мишени для крепкого духа национализма и конфронтации на этой встрече не ограничивались нефтяными монополиями, и включали западные страны. Нефть, заявил Абдулла Тарики из Саудовской Аравии, „является самым сильным оружием, которым владеют арабы“. И для того, чтобы как-то отметить растущее осознание собственной силы, они нашли время посмотреть и отпраздновать проход первого танкера через Суэцкий канал после начала его работы под неоспоримым египетским контролем. Корабль вез нефть из Нейтральной зоны для Джея Пола Гетти.

Однако разговор среди делегатов о консорциуме или организации стран, экспортирующих нефть, только начинался, принимались во внимание только интересы арабского мира. Реальный подход к делу требовал участия в диалоге других важных производителей, особенно Венесуэлы и Ирана. А катализатором процесса станет Хуан Пабло Перес Альфонсо.

ХУАН ПАБЛО ПЕРЕС АЛЬФОНСО

В 1948 году, вскоре после того, как принцип пятьдесят на пятьдесят был приведен в систему, новое демократическое правительство Венесуэлы было свергнуто в результате военного переворота, и власть перешла к жестокой, продажной диктатуре полковника Маркоса Переса Хименеса. Во время его правления нефтяное производство росло очень быстрыми темпами, удвоившись к 1957 году. Однако Перес Хименес утратил поддержку, и его режим потерпел крах в январе 1958 года, уступив дорогу возвращению демократии в Венесуэлу. Многие лидеры нового правительства были видными фигурами в демократическом правительстве сороковых годов, а позже провели много лет в ссылке и тюрьмах Переса Хименеса. Новым президентом стал Ромуло Бетанкур, который возглавлял революционную хунту 1945 года. В годы ссылки он был не только красноречивым оппонентом Переса Хименеса, но и страстным критиком международных нефтяных компаний, чья „непосредственная поддержка диктатуры“, говорил он, превратила Венесуэлу в „нефтяной завод“, как в мрачные дни диктатуры Гомеса.

Однако Бетанкур и его коллеги сделали выводы из переворота 1948 года: следует создать коалицию, обеспечить единство всех демократических сил и не отвергать другие партии и интересы. В первые годы новому правительству приходилось бороться как против правых, так и левых, включая коммунистических партизан. В стране были сильны антиамериканские настроения, потому что администрация Эйзенхауэра дружески относилась к Пересу Хименесу. Во время визита в страну в 1958 году вице-президент Ричард Никсон мог быть ранен или убит, когда разъяренная толпа напала на его автомобильный кортеж на пути из аэропорта в Каракас. В 1960 году сам Бетанкур получил сильные ожоги при покушении на его жизнь, когда в автомобиль бросили бомбу. Слишком хорошо помня переворот 1948 года, Бетанкур действовал осторожно. Как ни осуждай нефтяные компании, они были ему нужны. По его словам, он и его коллеги „не были непрактичными романтиками“. Когда возникла необходимость заняться нефтью, Бетанкур обратился к Хуану Пабло Пересу Альфонсо. Хотя Перес Альфонсо был реалистом и действительно осторожным и прагматичным аналитиком, он, кроме того, был строгим и самоуверенным моралистом с характером не только политика, но и интеллектуала. „Он был человеком железной воли, – го ворил один венесуэлец, работавший с ним, – однако говорил мягко, и был похож на монаха“.

Перес Альфонсо родился в состоятельной семье в Каракасе. Он изучал медицину в Университете Джонса Гопкинса в Балтиморе, а затем вернулся в Каракас, где изучал право. Но затем семья разорилась, и на плечи Переса Альфонсо легли большие заботы, потому что, как старший сын, он чувствовал ответственность за своих десятерых братьев. Этот опыт глубоко потряс его, и с той поры бережливость и расчетливость стали частью его характера. Когда в 1932 году он женился, он уже был человеком строгих моральных правил и отказался регистрировать брак у одного судьи в Каракасе, считая его некомпетентным и продажным. Вместо этого Перес Альфонсо и его жена поехали в деревню и обратились к местному судье, который зарегистрировал их брак. После того, как с режимом Гомеса было покончено, Перес Альфонсо, работавший вместе с Бетанкуром, стал в палате депутатов экспертом оппозиции по нефтяной промышленности. Начиная с 1945 года, вначале в революционной хунте, а затем в демократическом правительстве, он был министром развития. В этом качестве он начал исправлять не соответствующие требованиям положения закона 1943 года для обеспечения получения Венесуэлой действительных 50 процентов прибылей, а также большего контроля над промышленностью.

В ноябре 1948 года Пересу Альфонсо позвонил посол Соединенных Штатов в Каракасе. Переворот в разгаре, сказал посол; он хотел предложить Пересу Альфонсо воспользоваться гостеприимством в посольстве. Перес Альфонсо подумал, сказал „нет“, он будет действовать сам, и пошел домой обедать и ждать. Его арестовали и, считая важной фигурой демократического правительства, бросили в тюрьму. Потом он будет шутить в семье, что слишком много работал как министр, и тюрьма была для него отпуском, возможностью отдохнуть. Но на самом деле там не шутили, с ним обращались грубо, и некоторое время он провел в одиночном заключении.

Наконец ему разрешили отправиться в изгнание, и он покинул страну, чувствуя отвращение к занятиям политикой и обещая семье, что никогда не вернется к активной общественной жизни. Вначале он нашел убежище в районе Вашингтона Уэсли Хайте, где он и семья перебивались на деньги, которые они получали от сдачи в наем их дома в Каракасе. Он писал статьи для эмигрантских газет и стал заниматься работой по дереву, но больше всего он посвятил себя изучению нефтяной промышленности. Он постоянно посещал библиотеку конгресса США, внимательно читал статьи в тех многих американских журналах, которые он выписывал, начиная от „Форбз“ и „Форчун“ и кончая „Нейшн“ и „Ойл энд газ джор-нал“. Он посвятил довольно много времени изучению организации, которая просто восхищала, – Техасского железнодорожного комитета, агентства, которое стало регулировать нефтяное производство сначала в Техасе и затем во всей стране еще в начале тридцатых годов, в те тяжелые времена, когда цена на нефть была 10 центов за баррель. После нескольких лет жизни в Вашингтоне, Перес Альфонсо оказался практически без денег, и поэтому переехал с семьей в Мехико. Другой причиной переезда была его тревога, что дети слишком американизируются, и им будет трудно возвращаться в Венесуэлу, если этот день вообще придет.

Этот день пришел в 1958 году, когда диктатура пала. Жена умоляла Переса Альфонсо не возвращаться в правительство. Но Бетанкур настаивал, чтобы онприбыл в Каракас и занял пост министра топливной промышленности. Именно это Перес Альфонсо и сделал. Его поразило богатство Каракаса 1958 года, поддерживаемое доходами от нефти, по сравнению с Каракасом, покинутым им десять лет назад. Он не очень одобрил эту перемену. Нефтяное богатство, считал он, было даром природы и политики, а не напряженного труда, и вскоре он увидел совершенный символ того, что он считал пагубным следствием такого богатства. Еще в ссылке в Мексике семье удалось собрать деньги и купить „Сингер“, британский автомобиль 1950 года выпуска, похожий на MG. Перес Альфонсо очень ценил автомобиль; он был одной из его немногих слабостей. Когда он вернулся в Венесуэлу, он договорился, что автомобиль будет отправлен к нему. Автомобиль был доставлен в порт, где ржавея, простоял два месяца, ибо никто не побеспокоился сообщить Пересу Альфонсо, что он находится там. Наконец, узнав о его прибытии, Перес Альфонсо послал в гавань механика, чтобы тот перегнал его в Каракас. По пути автомобиль сломался. Механик забыл проверить масло, и оказалось, что в двигателе его не было. На автомобиле совсем нельзя было ехать: сгорел двигатель. Пришлось прислать грузовик. Наконец его привезли на виллу в пригороде. Но ржавчина разъела весь автомобиль. Перес Альфонсо отнесся к этому как к небесному знамению; он поставил автомобиль в саду рядом с теннисным столом как ржавую заросшую святыню и символ тех опасностей, которые, как он понимал, нефтяное богатство несет народу: лени, беспечности, потребительства, расточительности.

Перес Альфонсо дал себе клятву никогда не соблазняться внешними атрибутами власти, и когда вернулся на службу, вел простую, строгую и экономную жизнь. Он приносил на работу домашние бутерброды с сардинами на обед. Он также принес в свой новый кабинет четкое понимание структуры нефтяной промышленности и свои ясно очерченные цели. Он хотел не только увеличить правительственную долю в ренте, но, также отняв у нефтяных монополий, передать правительству власть и управление производством и сбытом. Продавать нефть задешево, убеждал он, слишком плохо для потребителей, в результате произойдет преждевременное истощение невосполнимых ресурсов, и никто не захочет вкладывать деньги в дальнейшее развитие отрасли. Для стран-производителей нефть является национальным богатством, блага которого принадлежат будущим поколениям так же, как и настоящему. Нельзя расточать ни ресурсы, ни богатство, которое они дают. Наоборот, прибыль следует более широко использовать для развития страны. Суверенные правительства, а не иностранные корпорации, должны принимать ключевые решения о производстве и распределении их нефти. Человеческой натуре нельзя позволить проматывать потенциал этих бесценных ресурсов.

Однако Перес Альфонсо руководствовался также трезвым коммерческим расчетом. Он знал, что пока Венесуэла имеет сходство с нефтепроизводящи-ми странами Ближнего Востока, эти страны остаются опасными конкурентами. Венесуэла была сравнительно дорогим производителем, затрачивающим 80 центов для производства одного барреля, в отличие от 20 центов у производителей Персидского залива. Поэтому Венесуэла будет в невыгодном положении в гонке увеличения добычи. Она будет терять рыночную долю. У Венесуэлы, таким образом, были основательные причины попытаться убедить производителей на Ближнем Востоке поднять налоги, взимаемые с компаний, и таким образом цены на их нефть. Маневр, предпринятый Пересом Альфонсо, в действительности был основан на деятельности Техасского железнодорожного комитета, изучению которого он посвятил так много времени в ссылке. Он зашел так далеко, что связался с комитетом и пригласил одного из его консультантов, чтобы объяснить тайны и методы пропорционального распределения, и как его применить в Венесуэле. Он также осознал, что продвинуться дальше разговоров с ближневосточными производителями можно только путем основания мирового союза, моделью для которого будет Техасский железнодорожный комитет. Венесуэла сможет защитить свою рыночную долю не только помогая поднять цены на Ближнем Востоке, но также убедив дешевых производителей согласиться на систему международного пропорционального распределения и аллокации на основе принципов, доведенных в Техасе до степени искусства. Установление такого единого фронта защитит Венесуэлу от затопления ее нефтяной промышленности, ее главного источника государственных доходов, миллионами и миллионами баррелей дешевой ближневосточной нефти.

Администрация Эйзенхауэра была вынуждена в начале 1959 года принять решение об установлении квот на иностранную нефть, чтобы защитить производителей в собственной стране. Это решение нанесло удар по Венесуэле в большей степени, чем по любой другой стране, потому что 40 процентов ее экспорта приходилось на Соединенные Штаты. Затем Соединенные Штаты предприняли дополнительный шаг. Чтобы успокоить своих непосредственных соседей и принимая во внимание интересы национальной безопасности, они сделали исключение из квот для нефти, поставляемой по суше, т.е. из Канады и Мексики. Имея в виду „битву на Атлантике“ во время Второй мировой войны, администрация Эйзенхауэра говорила, что нефть, поставляемая по суше, более безопасна, потому что ее не могут взорвать вражеские подводные лодки. Венесуэльцы расценили это просто как удобный вымысел для уменьшения трений с Канадой и Мексикой и пришли в ярость. „Американцы бросают нам кости“, – ядовито сказал одному из своих помощников Перес Альфонсо. Венесуэла энергично протестовала. Ведь она была главным, надежным поставщиком во время Второй мировой войны и также останется стратегическим резервом в будущем. Мексика, а не Венесуэла, национализировала американские нефтяные компании. Почему же наказывают Венесуэлу?

Горько жалуясь, Перес Альфонсо полетел в Вашингтон. Теперь он уже не был политическим ссыльным, пытающимся устроить жизнь с помощью случайных доходов. Он был министром топливной промышленности одной из мировых нефтяных держав. Он приехал с предложением создать в Западном полушарии нефтяную систему, которой будут управлять правительства, а не нефтяные компании. В этой системе Венесуэле как стране будет предоставлена квота – гарантированная доля на рынке США. Теперь не компании будут решать, из какой страны-производителя доставлять нефть. То, о чем просил Перес Альфонсо, совсем не было чем-то необычным, в конце концов, можно было указать, что абсолютно таким же образом работала американская система сахарных квот – каждая страна имела свою долю. Однако нефть не была сахаром.

“КРАСНЫЙ ШЕЙХ“

Абдулла Тарики из Саудовской Аравии был сыном владельца верблюдов, водившего караваны между городами Саудовской Аравии и Кувейта. Его отец хотел, чтобы он следовал теми же путями. Но способности Тарики были рано замечены, и его отправили в школу в Кувейте. Потом он двенадцать лет учился в Каире, где впитал националистические убеждения из тех же источников, что вскормили насеризм. Он получил стипендию, и это дало ему возможность учиться в Техасском университете, где он изучал и химию, и геологию. Затем он работал геологом-практикантом в „Тексако“. Его взгляды на Америку сформировались в Техасе, где, говорят, его не раз выставляли из баров и других заведений, потому что принимали за мексиканца. В 1948 году он вернулся в Саудовскую Аравию, фактически став первым саудовским технократом, получившим образование в Америке, первым саудовцем, получившим одновременно и геологическое, и химическое образование. У него была и жена-американка. В 1955 году в возрасте тридцать пять лет Тарики был назначен руководителем вновь созданного Директората нефтяных и горных дел. И с самого начала он намеревался делать больше, чем просто получать статистические данные о нефти от „Арамко“ и передавать их королевской семье. Он создал команду экспертов, включающую как американских юристов, так и молодого саудовского технократа Хишама Назира, и приготовился бросить вызов не только основам концессии „Арамко“, но и самим западным нефтяным компаниям.

В Тарики сочетались необычные вещи – не только страстный приверженец Насера, но и ярый арабский националист, он критически относился к семье, создавшей современную Саудовскую Аравию, и одновременно служил этой самой семье, пожалуй, на самом важном экономическом посту в королевстве. Причиной того, что Тарики, известный некоторым как „красный шейх“, занимал этот пост, несмотря на его взгляды, была борьба за власть внутри королевской семьи между королем Саудом и его младшим братом Фейсалом. Так же, как и в последние годы правления старого короля Ибн Сауда, слабохарактерный король Сауд, его старший сын, вел страну к осложнениям во внешней политике, был слабым и нерешительным и, что было все более очевидно, был мотом. Фей-сал, напротив, был сыном проницательным, расчетливым, и отец доверял ему самые важные дипломатические и политические дела, начиная с официального визита Фейсала в Англию в возрасте четырнадцать лет. Фейсал настаивал на прекращении расточительных трат. В отличие от Сауда, который предпочитал заигрывать с Насером, Фейсал стремился укреплять отношения с более традиционными режимами, а также с Соединенными Штатами и Западом. Борьба за власть требовала много внимания и энергии, и, пользуясь отсутствием единого руководителя, Тарики мог вполне независимо формировать политику в самой важной сфере, той, что обеспечивала все благосостояние королевства.

Вначале Тарики задумал установить контроль над переработкой нефти и торговыми активами в качестве средства увеличения государственных доходов Саудовской Аравии от нефти. Он хотел создать саудовскую нефтяную компанию, интегрированную „вплоть до станции технического обслуживания“ в странах-потребителях. Чтобы припугнуть американские монополии, он даже высказывал идею о прямой национализации „Арамко“. Но к началу 1959 года вся его стратегия резко изменилась. Он внезапно решил, что контроль над ценами и производством важнее, чем национализация и интеграция. Причиной изменения позиции явилось падение цен на нефть.

ДАВЛЕНИЕ КОНКУРЕНЦИИ

В то время как в пятидесятые годы потребность в нефти росла, возможности нефтедобычи росли еще быстрее. Страны-экспортеры, постоянно искавшие пути преумножения государственного дохода, обычно стремились добиться этого увеличением объема продаваемой нефти, а не повышением цен. Нефти, которая искала рынки, было больше, чем рынков нефти. В результате компании вынуждены были предлагать все более крупные скидки с цены, по которой они продавали ближневосточную нефть.

Скидки вели к значительному расхождению в мировой нефтяной промышленности между „объявленной“, или официальной ценой, которая оставалась постоянной, и реальной рыночной, которая падала. Выручка страны-производителя – налоги и арендная плата за разработку недр – рассчитывалась, исходя из объявленной цены. Предполагалось, что объявленная цена примерно соответствует рыночной, и изначально так оно и было. Но с распространением скидок появился разрыв между двумя ценами, и он увеличивался. Объявленную цену было нелегко снизить в связи с ее важностью для государственного дохода стран-производителей. Это означало, что они продолжали взимать 50 процентов прибыли, основываясь на объявленной цене. Но к концу пятидесятых годов эта цена стала фиктивной, существующей только как основа для расчета государственного дохода. В действительности страны-производители получали более высокую долю, вероятно, 60 или 70 процентов прибыли от реальной цены. Иными словами, правительства Ближнего Востока получали свое, тогда как компании принимали на себя все удары падения цен. Проблема скидок обострилась, начиная с 1958 года. Установление импортных квот в Соединенных Штатах в значительной степени сузило для быстро растущего производства вне этой страны самый большой нефтяной рынок в мире. В результате дополнительно извлеченной нефти приходилось бороться за выход на сократившийся рынок.

Но была еще одна, даже более важная причина для активного распространения скидок: выход на мировой рынок (скорее даже возвращение) главного нового игрока – Советского Союза. Прошел всего лишь какой-то десяток лет с той поры, когда Сталин горько размышлял о слабости и несостоятельности советской нефтяной промышленности. Но гигантские вложения и усилия принесли результат, который вывел промышленность России далеко за пределы прежнего уровня производства. Новый регион Урала и Поволжья оказался „золотым дном“. С 1955 по 1960 год производство нефти в Советском Союзе практически удвоилось, и к концу пятидесятых годов Советский Союз по производству нефти вышел на второе место в мире после Соединенных Штатов, обогнав Венесуэлу. Реально советская нефтедобыча равнялась трем четвертям всего производства на Ближнем Востоке.

Вначале большая часть советской нефти потреблялось внутри советского блока. Но к 1955 году Россия возобновила коммерческий нефтяной экспорт на Запад. Начиная с 1958 года, экспорт возрастал и стал главным фактором на мировомрынке – „силой, с которой следует считаться в международной нефтяной отрасли“, – сообщало Центральное разведывательное управление США. Советский Союз был готов снова взять на себя роль крупного поставщика нефти на Запад, которую Россия играла в девятнадцатом веке. Он искал любых покупателей и снижал цены, чтобы привлечь их. В Вашингтоне это называли „советским экономическим наступлением“. На совещании кабинета министров в 1958 году Аллен Даллес, директор ЦРУ, предупреждал: „Свободный мир находится перед лицом достаточно опасной способности Советов внести хаос в установившиеся рынки“.

Для нефтяных компаний единственным способом принять вызов и не подпускать русских, помимо ограничений, вводимых западными правительствами на импорт советской нефти, был конкурентный ответ – снижение цен. Но компании стояли перед дилеммой. Осмелятся ли они снизить и объявленные цены, чтобы нашу конкуренцию с русскими разделили также страны-производители?

Это произошло в начале 1959 года. „Бритиш петролеум“ осуществила первое снижение – на 18 центов за баррель, что означало снижение цены почти на 10 процентов. Это действие мгновенно вызвало бурю негодования со стороны экспортеров нефти. Хуан Пабло Перес Альфонсо был вне себя от гнева. Абдулла Тарики был разъярен. Росчерком пера нефтяная монополия в одностороннем порядке нанесла удар по государственным доходам нефтяных производителей. Экспортеры были вынуждены действовать.

АРАБСКИЙ НЕФТЯНОЙ КОНГРЕСС

В апреле 1959 года было запланировано открыть Арабский нефтяной конгресс в Каире. Выбор места встречи символизировало господство Насера над арабским миром. Хуан Пабло Перес Альфонсо, недовольный снижением цен „Бритиш петролеум“ и ограничениями на венесуэльскую нефть по новым американским квотам и расстроенный тем, что его недавние предложения отвергли в Вашингтоне, прибыл в качестве наблюдателя. Его сопровождала венесуэльская делегация, которая привезла тексты налогового законодательства страны и другие законы, касающиеся нефти, переведенные на арабский язык. Несмотря на влияние идеологии Насера в арабском мире, новые правители Багдада не собирались отдать себя в распоряжение Насера, и вскоре после кровавого переворота Ирак почти полностью рассорился с Египтом. В результате Ирак официально бойкотировал Арабский нефтяной конгресс, потому что он проводился в Каире и это могло дать Насеру решающее слово в нефтяных вопросах.

⇐ Предыдущая 23 24 25 26 272829 30 31 32 Следующая ⇒