Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Случай Гарольда: начало работы



 

А вот еще более яркий пример долгосрочной психо­терапии, которую Эриксон проводил С молодым чело­веком с гомосексуальными склонностями, работавшим сезонным рабочим. Через несколько лет он превратил­ся в выпускника колледжа, предпочитающего в поло­вом отношении женщин. Этот случай мы изложим бо­лее подробно, поскольку он иллюстрирует многие аспекты эриксоновских терапевтических процедур, ко­торые в предыдущих случаях были лишь кратко упо­мянуты. Эриксон рассказывает:

Позвонив мне, Гарольд, в сущности, не просил о встрече, а слабым и прерывающимся голосом пытался выяснить, смогу ли Я потратить на него несколько минут моего драгоценного времени. В кабинет он явил­ся в совершенно ужасном виде. Он был немыт и не­брит. Волосы, которые он несомненно стриг себе сам, были слишком длинными, нечесаными и свалявши­мися. Одежда была грязной, ботинки рваными, а ото­рванная подошва была привязана бечевкой. Он стоял передо мной ступнями внутрь и заламывал руки. Лицо его искажала гримаса. Внезапно он резко сунул руку в карман и вытащил оттуда ком смятых долларовых бумажек. Он высыпал их мне на стол и сказал: «Ми­стер, это все, что у меня есть. Вчера вечером я не все отдал сестре, как она этого хотела. Я заплачу вам еще больше, как только получу еще денег». Я молча смот-

164­


рел на него, и он сказал: «Мистер, я не очень-то ловок и хорош. Я даже не ожидаю, что я буду лучше, но я и не совсем плохой. Я всего лишь проклятый глупый кретин, но я никогда не делал ничего плохого. Я усердно работаю. Посмотрите на мои руки, и вы увидите, что я говорю правду. Я работаю потому, что, если я перестану это делать и сяду, то начну плакать, чувствовать себя несчастным и собираться себя убить, а это неправильно. Поэтому я ни на минуту не прекращаю работать, но я не могу спать и есть, и знаете, мистер, я больше не могу этого выносить». И он заплакал.

Когда он сделал паузу, чтобы вздохнуть, я спросил: «И чего же вы от меня хотите? » Сквозь рыдания он отвечал: «Мистер, я просто кретин, глупый кретин. Я умею работать. Я ничего не хочу, я хочу только быть счастливым, вместо того чтобы быть испуганным до смерти, рыдающим и желающим убить себя. Такой доктор, как вы, был у нас в армии, и если парням случалось чокнуться, он их вылечивал. Мистер, помогите мне, пожалуйста. Я буду работать еще больше, чтобы вам заплатить. Мистер, помогите мне! »

Он повернулся и пошел к двери кабинета, опустив плечи и волоча ноги. Подождав, пока он возьмется за ручку, я сказал: «Послушай, послушай меня. Ты всего лишь глупый кретин. Ты умеешь работать, и ты хочешь помощи. Ты ничего не знаешь о том, как лечить. Это знаю я. Садись в кресло и дай мне возможность работать.

Я тщательно сформулировал эту инструкцию в со­ответствии с его настроением и типом речи, чтобы остановить и зафиксировать его внимание. Когда он, озадаченный, сел, то уже, в сущности, находился в легком трансе. Я продолжал: «И вот, когда ты си­дишь здесь, в этом кресле, я хочу, чтобы ты меня слушал. Я буду задавать вопросы. Ты будешь отвечать и, черт побери, делать это не более и не менее подробно, чем мне это нужно. Это все, что ты должен будешь делать, и ничего больше».


Отвечая на вопросы, Гарольд смог рассказать мне свою историю. Ему было двадцать три года, он был восьмым ребенком в семье, где было еще двенадцать детей: семь сестер и пять братьев. Его родители были неграмотными иммигрантами, и жили они в крайней бедности. Поскольку одежды на всех не хватало, Га­рольд часто пропускал школу. Он ушел из средней школы, чтобы помогать младшим братьям и сестрам, прозанимавшись два года и имея неудовлетворительные оценки. В семнадцать лет он пошел в армию, где про­вел два года. После службы он стал жить со своей двадцатилетней сестрой и ее мужем в Аризоне. Все они стали алкоголиками. Он работал разнорабочим и почти все свои деньги отдавал сестре. Контактов с другими членами семьи он не поддерживал. Он попы­тался записаться в вечернюю школу, но у него ничего не получилось. В жизни он был обеспечен самыми минимальными удобствами: он снимал паршивую од­нокомнатную лачугу и ел тушеные овощи с дешевым мясом, Приготовленные на плитке, тайным образом включаемой в розетку соседней лачуги. Мылся он в ирригационных каналах и не очень часто. В холодную погоду он спал в одежде, поскольку укрыться было нечем. Он рассказал также о своем отвращении к женщинам, и, кроме того, он считал, что никакая жен­щина не будет иметь дело с таким дураком, как он. Он был пьяницей и считал, что никакие усилия не смогут отвратить его от алкоголя. В сексуальные отношения с «неопытными юнцами» он вступал достаточно редко.

Подход Эриксона к этому пациенту очень типичен для него. На этом материале мы сможем проанализи­ровать различные аспекты эриксоновской терапии, но надо помнить о том, что любое краткое изложение (осо­бенно краткое изложение такого невероятно сложного подхода к лечению, где каждое терапевтическое дей­ствие нерасторжимо связано с последующим действи­-


 

eм и выбор определенных аспектов неизбежно упро­щaют все дело.

Когда Гарольд вошел в кабинет, Эриксон почти сра­зу решил, что он будет его пациентом: «Я почувствовал, что этот человек обладает таким богатством лично­стных сил, которые, несомненно, оправдают любые терапевтические усилия. Его неряшливый вид, отчая­ние, неясность речи и мыслей, покрытые жуткими мо­золями руки создавали у меня впечатление огромных терапевтических возможностей». Тем не менее, после того как Гарольд высказал свою отчаянную просьбу о помощи, Эриксон не бросился к нему немедленно на­встречу. Он подождал, пока Гарольд опустится на са­мое дно, позволяя ему уйти с чувством, что его отверг­ли. И только тогда, когда Гарольд взялся за дверную ручку - упал на самое дно, - Эриксон отозвался. Вот как он сам об этом рассказывает:

Когда этот пациент повернулся, чтобы уйти, он находился в самой крайней точке эмоционального упадка. Он пришел, чтобы просить о помощи, и вот он уходил, этой помощи не получив. Психологически он был пуст. И в этот момент я вбросил серию внуше­ний, причем таких, на которые он не мог не отозвать­ся положительно. Из глубины отчаяния его вдруг выбросило на высоту реальной надежды, И это был ужасный контраст.

Гарольд определил себя как кретина, глупого крети­на, и Эриксон принял это определение, как он обычно всегда принимал точку зрения пациента. Сам он говорил об этом так: «Тот факт, что между нами с самого начала существовало разногласие относительно того, кретин он или нет, никоим образом не определяло текущую ситуацию. Всеми фибрами души он тогда чувствовал, что он - глупый кретин, ничем не интересующийся. И никакого другого мнения он бы не потерпел». И это

 


«соглашение» между Эриксоном и Гарольдом относитeльно того, что последний является глупым кретином, было устранено только тогда, когда Гарольд поступил в колледж. Вот как далеко распространялась способность Эриксона принимать мнение пациента.

В первом указании Эриксона содержалось сообще­ние о том, что язык пациента вполне приемлем, а также содержались установление и определение позиций участников терапевтической ситуации. Это обеспечило пациенту ощущение безопасности. Гарольд должен был говорить «He больше и не меньше, черт побери, чем надо было знать» Эриксону, и добавление: «Это все, что вы должны делать, и не больше снова создало у Гарольда ощущение определенности и безопасности. Как говорил об этом сам Эриксон: «Какой бы иллюзорной ни была эта безопасность, она ему нужна». Он добавляет: «Отвечая на вопросы при таких условиях, пациент освобождается от потребности оценивать свои сужде­ния. Только я могу делать это, но даже тогда это будет оценкой количества информации, а не эмоционального качества или ценности».

Несколько позже на этом же сеансе, который про­должался более часа, Эриксон сказал пациенту, что существуют еще две-три вещи, о которых он не упомя­нул, но которые важны в процессе психотерапии. По­скольку психотерапия предполагала разделение ответ­ственности, Гарольд должен был добавить еще кое-что, что он считал неважным и незначительным. Это было сформулировано примерно так: «Кое-что, о чем еще не было рассказано; но это - всего лишь кое-что». Отве­чая на это, Гарольд объявил, что поскольку ответствен­ность он разделяет, он должен проинформировать Эрик­сона, что он пьяница, терпеть не может женщин и предпочитает феллацию с мужчинами. Он ни в коем случае не хочет, чтобы его сделали гетеросексуальным, и просит Эриксона пообещать, что он в этом плане ни­чего не будет делать. Эриксон отреагировал типичным


для него образом: он предложил компромисс, который позволял ему преследовать собственные цели, пообе­щав, что каждое действие, которое он предпримет, будет направлено на то, чтобы удовлетворить потребности Гарольда «в той мере, в которой он будет понимать их все глубже и глубже».

Ни Эриксон, ни пациент не стремились преждевре­менно определить цель психотерапии, которая до сих пор не была еще определена, и, согласно условиям, ни один из них не имел права приказывать другому. Каж­дый должен был делать свою собственную работу, пи­тая безусловное уважение к усилиям, предпринимае­мым другой стороной.

Эриксон В большей степени, чем другие психотера­певты, стремился к постановке как можно более конк­ретных целей на первых сеансах. Он, как правило, спрашивает пациента об этом уже на первом сеансе. Здесь при попытке открыть цель психотерапии Гарольд объяснил, что он человек слабоумный, кретин, у которо­го нет ни мозгов, ни образования, и он может делать только физическую работу. В голове у него все пере­мешалось и переплелось, и он хочет, чтобы это выпра­вили, чтобы он мог счастливо жить, как живут другие слабоумные кретины. Когда он спросил Эриксона, не слишком ли многого он желает для себя, тот энергично заверил его, что «при любых обстоятельствах он не получит больше, чем причитающуюся ему долю счас­тья». И он должен будет принять «Bce это счастье, ко­торое будет принадлежать исключительна ему, и не­важно, большая это будет порция или маленькая». Таким образом, Эриксон склонил пациента к принятию того, что он заслуживает, но вместе с тем определил ситуацию так, что Гарольд был вправе принять или отвергнуть полученное по своему желанию. Как сам Эриксон говорит об этом: «Здесь не возникает ничего чуждого личности; человек оказывается готовым как к положительным, так и к отрицательным реакциям, и


при этом у него имеется внутреннее чувство должен­ствования, которое представляет собой огромную на­правляющую силу».

Впоследствии, когда Эриксон определил задачу те­рапии, как «высказывать мысли и выпрямлять их не­зависимо от того, каковы они, чтобы никто никак не смог бы снова перемешать все у него в голове, даже если это будет кому-то приятно», Гарольд выразил надежду, что слишком многого от него ожидать не будут. Эриксон заверил его, что он должен будет делать лишь столько, сколько он захочет - в сущности, ему, черт побери, лучше не делать больше, чем он может, потому что это будет тогда просто пустой тратой времени».

В конце опроса Эриксон определил ситуацию сле­дующим образом: «Bы позволили мне взяться за лече­ние - это мое дело. Вы же беретесь за то, чтобы вам стало лучше, но только в пределах того, что вы може­те - это ваше дело». Эриксон комментирует это так: «Эта негативная формулировка, наиболее приемлемая и эффективная для Гарольда, скрывала за собой пози­тивную цель - реальное улучшение. Таким образом, и позитивное и негативное стремления объединялись здесь для достижения общей цели - благополучия, то есть цели, которая, как он чувствовал, была ограничен­ной, но которая таковой не являлась».

Резюмируя содержание первой встречи Эриксона с этим пациентом, можно сказать, что предпринятые шаги предполагают, что пациент одновременно двигается в двух противоположных направлениях. Пациент опре­деляет отношения с психотерапевтом таким образом, что он сам отчаянно добивается его помощи и вместе с тем сопротивляется любым изменениям. Эриксон от­вечает пациенту также на двух уровнях, удовлетворяя обе потребности пациента. Он принимает просьбу о помощи, определяя себя как человека, который берет на себя ответственность за ситуацию и производит ле­чение, а пациент при этом должен следовать указани-

­ям. Внутри этой рамки он, вместе с тем, определяет их отношения таким образом, который подходит человеку, который сопротивляется изменениям и не готов вы­полнять прямые указания. Это достигается:

 

А - мотивированием пациента к изменениям посред­ством задержки предложения помощи, когда па­циент находится в состоянии отчаяния;

Б - использованием языка пациента и согласием с определением пациента самого себя как кретина;

В - определением приемлемых пределов того, что па­циент должен делать и чего не должен;

Г - облегчением дальнейшего самораскрытия;

Д - определением того, что ожидают от пациента, в терминах целей с большой неопределенностью, заверением пациента в том, что он не должен делать больше, чем может, и он не получит боль­шего, чем ему нужно;

Е - определением ситуации как такой, в которой ни один ее участник, ни другой не могут приказы­вать друг другу.

Самым трудным здесь является противоречие и рас­плывчатое определение ситуации, но любая психотера­певтическая ситуация является таковой. По определению, обращающийся к психиатру пациент просит помощи, но, также по определению, в обычном смысле слова у него все в порядке, а его проблема состоит в том, что он не умеет взаимодействовать с другими людь­ми, особенно с теми, кто предлагает помощь. Поэтому общая ситуация должна быть определена как помощь, Но внутри этой рамки следует избегать прямых требо­ваний и ожидать более «нормального» поведения, то есть поведения, характерного для обычной ситуации, когда один предлагает, а другой принимает помощь.

 


Другими словами, общее определение ситуации долж­но предполагать, что ситуация предназначена для того, чтобы создавать изменения, но внутри этой ситуации прямых требований изменения быть не должно, а дол­жно быть принятие человека таким, каков он есть.

В случае Гарольда, если Эриксон требовал измене­ний, то они определялись как незначительные количе­ственные возрастания того, что есть. Вот почему Эрик­сон определяет психотерапию (с чем пациент охотно соглашается) как такую процедуру, при которой ни он, ни пациент не будут пытаться что-либо реально ме­нять - просто слабоумному кретину помогут продол­жать быть таким, каков он есть, но стать при этом несколько счастливее и работать несколько лучше.

 


Поделиться:



Популярное:

  1. BIM как частный случай PLM. Жизненный цикл продукта, жизненный цикл строительного проекта.
  2. XVII. Личное и общественное начало в наследственном праве
  3. Активность и Ньютоновы тела: дорзолатеральный случай
  4. Биография Г.И. Успенского. Начало творческого пути.
  5. В 1930 началось, в 1956 продолжилось, и в 1991 закончилось..
  6. В настоящее время на территории нашей Проновской сельской администрации проживает 156 представителей рода Бусыгиных, т.е. основа нашего рода, его начало принадлежит Ветлужской земле.
  7. Вариация имеет разные знаки и представляет собой случайные колебания хода на величину 0.5с; максимальная вариация не должна превышать 2.3с.
  8. Введение случайных повторений
  9. Все началось пять с лишним лет назад
  10. ВСЁ НАЧАЛОСЬ С ИДЕИ ПЕРМАНЕНТНОЙ РЕВОЛЮЦИИ.
  11. Вторая кодификация: конец 1950-х – начало 1980-х гг.
  12. Вторая научно-техническая революция и развитие мировых производительных сил (конец XIX - начало XX вв.)


Последнее изменение этой страницы: 2017-03-09; Просмотров: 622; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.024 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь