Труд и производство в эпоху общества потребления и массовой культуры. От подделки к симуляции (по работе Ж. Бодрийяра «Символический обмен и смерть»).

Жан Бодрийяр является одним из самых выдающихся французских философов и публицистов второй половины XX века, по сути дела – один из основоположников философии постмодерна (несмотря на то, что сам Бодрийяр отрицал свою причастность к соответствующему философскому направлению, полагая его чрезмерно декадантским).

Одним из важнейших его трудов - наряду с «Америкой», «Симулякрами и симуляцией», «Обществом потребления», - является «Символический обмен и смерть», в котором Бодрийяр анализирует постепенную экспансию всё совершенствующихся симулякров на сферы человеческой жизни, превращение последней в бесконечную хаотичную гряду утративших референциальность (отношение между означающим и означаемым) знаков. Следует отметить, что в работе, хронологически недалеко отстоящей от парижских событий 1968 г., Бодрийяр много (возможно – чересчур много) внимания уделяет недавно произошедшим во Франции событиям; в том числе и периодически сотрясавшим тогда французское общество забастовкам. Кроме того, заметно сильное влияние идей Р. Барта, идеи которого о Знаке Бодрийяр и развивает, а также марксизма, что, очевидно, связано с «левой» молодостью самого исследователя, а также с большой популярностью идей Маркса и Энгельса, особенно в среде французских интеллектуалов.

Относительно производства в современную эпоху, Бодрийяр точно отмечает, что оно, собственно, исчезает, заменяясь воспроизводством. Выражается это в том, что теряется диалектическая противоположность производства и потребления – теперь это взаимосвязанные, взаимообратимые через симулякры процессы. Так, если в доиндустриальную эпоху человек производил особый, индивидуальный продукт для удовлетворения конкретной человеческой потребности, то сейчас такое противопоставление давно ушло в прошлое. Конкретная человеческая потребность уже не нужна – производство теперь ради самого производства, ради поддержания существующей социальной структуры, норма добавочной стоимости при производстве теперь уже не имеет ровным счётом никакого значения. Идея производства сменяется идеей экономического роста – последнего относительно референциального знака, когда всё стремление человечества - производить как можно больше, что отображается теперь через утратившие свою эквивалентность деньги, обращающиеся на ставшей совершенно спекулятивной бирже, а также вечное увеличение цифр ВВП во всевозможных графиках и отчётах. Впрочем, Бодрийяр замечает, что в последнее время утрачивается и этот знак – в рамках спекулятивной нестабильности даже цифры ВВП не могут служить тем однозначным знаком, к которому можно привязать важнейший (даже главенствующий в рамках политэкономии) институт производства. Устранившееся диалектического противостояние производства и потребления, которые ранее всё же были самостоятельными процессами, выражается, в частности, в том, что теперь для потребления человеком соответствующего товара, вовсе не обязательно, чтобы у него была потребность в нём, теперь при помощи агрессивного маркетинга потребности у человека создаются искусственно. Так, если ещё вчера потребителя, например, устраивала имеющаяся у него кофейная кружка, под воздействием рекламы и сверкающих витрин супермаркета, последний уже сегодня пойдёт покупать какую-нибудь новомодную кружку с более «удобной» ручкой для распития горячих напитков. Однако воспроизводство ненасытно – ему недостаточно фабрикации потребностей и удовлетворения их же у частных лиц, оно симулирует потребности в общественном (Бодрийяр здесь с возмущением указывает на различные государственные, по всей видимости, бессмысленные для него программы на вроде постройки «Конкорда» или французских космических проектов) и даже планетарном масштабе (желание воспроизводства зациклить свой собственный процесс – после произошедшей зелёной революции теперь оно не только производит новый товар, но и бесконечно утилизирует старый товар, отходы воспроизводства, которые, благо, при новой модели потребительского общества растут по экспоненте).

С трудом происходят явления того же порядка, что и с производством. Труд становится воспроизводительным. Если ранее существование труда пусть и несправедливого, основанного на угнетении человека человеком, создавало предпосылки для преодоления такой эксплуатации, т.к. труд создавал всё большее количество прибавочной стоимости, что увеличивало значительность пролетариата и его вес в социальных отношениях, то теперь труд стал одним из знаков. Если ранее труд мог обозначать собой реальность некоторого общественного производства, накопления богатств как общественной цели, то теперь такой общественной цели труда не видим. Как производство и потребление потеряли свою диалектическую естественную противоположность, так и труд лишился своего антитезиса в виде свободного времени. Действительно, появление работы на дому, особенно с момента создания Интернета, и вместе с тем «одомашнивание» рабочего места, привнесение туда элементов домашнего быта (фотокарточка жены на столе офисного клерка) свидетельствуют о слиянии рабочего времени и свободного времяпровождения. Бодрийяр подмечает, что Маркс в созданной им модели недооценил значение капитала, т.е. средств производства, быстрый рост значения которых и привёл к формированию отношений воспроизводства. Если ранее цель труда заключалась в создании результата труда, то сейчас труд выступает лишь как часть хаотично обращающихся симулякров всей системы воспроизводства, и имеет перед собой первоочерёдную задачу социализации граждан. И действительно, так как труд теперь встроен во всю человеческую жизнь, без приобщения к нему невозможно полное усвоение человеком всей царящей в обществе системы общественных отношений, всей системы воспроизводства. Соответственно, теперь важен не результат труда как таковой – общество не знает теперь, хочет оно производить что-нибудь или же нет, - а сам процесс труда. Особенно ярко эти явления отображаются в такой части трудовых функций человека, как сфера услуг. Теперь сам рабочий неотделим ни от средств производства, ни от результата труда, как то было ещё в индустриальную эпоху в период расцвета фабричного труда; теперь он лишь придаток к труду, производственный манекен. Сама сфера услуг не требует от человека получения однозначного результата, достаточным считается исполнение трудовой функции вне зависимости от полученного положительного результата. Всё это расхолаживает работника – теперь ему вовсе не обязательно работать хорошо, вырабатывая весь свой потенциал, так как для признания его работы удовлетворительной ему достаточно лишь присутствовать на своём рабочем месте. В итоге – особенно на новых, «постиндустриальных» специальностях (т.н. «белые воротнички»), - работники соревнуются в том, кто будет работать меньше всего, официально при этом находясь на рабочем месте и вообще формально выполняя все имеющиеся обязанности. При этом в этом театре абсурда работник, могущий работать спустя рукава, ещё и оказывается в привилегированном положении. Система воспроизводства, и, в частности, государство, заинтересованы в как можно большем проценте занятых, т.к. обратная картина, как указывали ранее, приведёт к выбытию значительной части общества из-под довлеющей пяты капитала и сформированных на основе его общественных отношений. А потому работник, который ещё и не работает как полагается, может требовать постоянного повышения собственной заработной платы – просто потому, что для всех общественных институтов это наиболее благоприятный вариант развития событий. В итоге и зарплата, и инфляция, и экономический рост – все эти симулякры, оторванные давно от всех реальных оснований, импульсивно растут. Требования пролетариата и иных наёмных рабочих всё повышаются – требуют 50-, 100-, 150-процентного увеличения оклада (примеры тому есть в США и в Японии), и сдерживают их только профсоюзы, которые ещё пытаются цепляться за реальные основания производства. Впрочем, и это последнее основание постепенно размывается – представители пролетариата потеряли своего представляемого, т.к. очевидно, что критерии пролетариата размываются, а сам он заходит в цепочку герменевтических и смысловых тупиков, теряя постепенно свою идентичность и превращаясь – как и все иные общественные категории – в простой знак в рамках системы воспроизводства.

Чтобы глубже понять первопричины тех событий, что произошли с трудом и производством в последнее время, должны обратиться к симулякрам, т.е. знакам, не имеющим объективного означаемого во внешнем мире; изображение, не имеющее реального оригинала.

Симулякры первого уровня – подделки – начинают появляться в эпоху Возрождения. До этого любой знак, тем или иным образом объединяющий двух и более людей, мог использоваться только в рамках жёсткой кастовой или сословной системы. Оперирование смыслами чужой социальной группы, заимствование не-своих знаков было чревато весьма серьёзными последствиями. Однако в период Возрождения начинают создавать материалы и вещи, которые принадлежали всему обществу, а следовательно – никому. Так, Бодрийяр приводит в качестве примера лепнину – центральный элемент культуры барокко – которая стала одним из первых общераспространённых явлений в рамках всего общества; в силу своей дешевизны элементы декора из лепнины использовались практически всеми слоями населения. При этом особенность такого рода симулякров в том, что они, выступая самостоятельным знаком, начинают подделывать, имитировать знаки, принадлежащие чётко очерченной социальной группе. Так, из лепнины начинают делать дешёвую копию мраморных колонн, которые были атрибутом только привилегированных слоёв населения. Это и не заимствование чужого знака, т.к. очевидна никем не скрываемая фальшивость такого заимствования, но и не самостоятельный, новый знак. При этом всё же ещё действует естественный закон стоимости, т.к. подделываются знаки, означаемое которых очевидно присутствует в окружающем нас мире.

Ситуация меняется с появлением массового промышленного производства, когда возникает симулякр второго уровня (симулякр производства). Движущей силой развития системы стала возможность создания совершенно эквивалентных, идентичных тысяч, миллионов одинаковых вещей. Если ранее труд был преимущественно индивидуальным, равно как и результат труда, получавшего обычно самостоятельное знаковое значение, то теперь стало возможно создание множества идентичных совершенно вещей, которые при этом не имеют аналогов в прошлом (какие аналоги у паровой машины? ), а потому получают самостоятельное и совершенно новое знаковое значение. В этом витке развития симулякров ещё царит эквивалентный закон стоимости – так как можем сравнивать одинаковые вещи, каждая их которых, однако, ещё имеет реальное представление в действительности. Соответственно, при оперировании знаками не можем отбросить материальные носители знака, мы вынуждены работать также и с ними.

Однако такая ситуация наблюдается в течение совсем непродолжительного периода времени, и сменяется с переходом от человеческого труда к труду машинному. Средства производства получают ключевую роль в производстве, а основой знака становится код, т.е. знак, который вообще не имеет отображения в реальном мире, условно говоря – «знак в себе». Ярким примером кода является ДНК, которая безусловно является носителем информации, но содержащая сама в себе информацию о собственном предназначении и цели. Реальное отображение знаков кануло в Лету, и наступает эпоха симулякров третьего уровня –эпоха симуляции, когда, собственно, и появляется симулякр в самом совершенном его виде. Знаки, потерявшие реальную привязку к чему бы то ни было, не нуждаются больше ни в вещи, ни даже в веществе – можем обнаружить их в процессах и явлениях. В частности, симулякрами такого уровня могут являться ответы, данные в ходе социологического опроса, т.к. они напрямую зависят от того, какие вопросы респондентам будут заданы; деньги, потерявшие всякую референциальность, и вращающиеся алеаторно (спонтанно, хаотично) на биржах под воздействием спекулятивных веяний; и даже войны, которые не происходят в реальности, но в существовании которых нас всех убеждают СМИ и иные проводники информации.

Как видим, воздействие симулякров носит всеобъемлющий характер – нет такой сферы, в которую бы не вмешалось воспроизводство. Любой конфликт, любой кризис в рамках самой системы, даже и направленный против неё, система обращает в свою пользу. Так, из пламенного борца с обществом потребления и революционера Че Гевары сами же консьюмеристы сделали объект поклонения, с удовольствием создавая в рамках того же воспроизводства соответствующую символику, и тут же её используя. Поэтому, по мнению Бодрийяра, единственным способом, которым можно эту почти совершенную систему победить, является предъявление ей такого вызова, на который системы бы ответить не смогла. Есть только один способ подобного рода – сознательный и немедленный отказ от жизни. Человек, готовый к смерти, не может быть куплен материальными благами или же симулякром какого угодно порядка; можно попытаться применить силовой аппарат и уничтожить нонкомформиста, но это также обернётся поражением системы, т.к. конечная цель такого оппозиционера – собственная смерть – и будет достигнута. Не ответить на вызов система не может – потому что любая система проявляет себя в рефлексии на внешние вызовы, и, отказываясь от реагирования, система обрекает себя на уничтожение. Единственным равноценным ответом на смерть может стать только смерть, но для системы воспроизводства это также будет равнозначно уничтожению. Именно потому при террористическом акте, несмотря на то, что последствия его незначительны, всё общество взбудоражено, а весь огромный государственный аппарат пребывает в полной растерянности. Следовательно, отсылка к смерти в названии работы – указание на инструмент, которым символический обмен сможет быть побеждён.

Билет № 24.

Проблема переоценки ценностей в европейской философии. Феномен обесценивания мира, жизни и человека. Отчуждение, аномия и депрессия в эпоху переоценки ценностей. (по работе М. Хайдеггера «Европейский нигилизм»).

Хайдеггер – один из наиболее выдающихся немецких философов, работавших в середине XX века. Именно Гуссерль указывал на Хайдеггера как одного из со-основоположников феноменологии. На всю работу Хайдеггера наложил отпечаток его сотрудничества с нацизмом – так, в 1933- 1945 гг. он был членом НСДАП.

В анализируемой нами работе, Хайдеггер, в свою очередь, анализирует идеи Ницше относительно нигилизма. Интересно, что при анализе Хайдеггер в первую очередь опирался на поздние труды Ницше, которые, как стало известно позднее, подверглись серьёзной переделке и компоновке со стороны его сестры, в результате чего достоверность их ставится под обоснованное сомнение.

Объектом исследования Хайдеггера является нигилизм в том понимании, в котором его мыслил Ницше. Стоит отметить, что впервые данный термин был введён в обращение Тургеневым (от лат. nihil – ничто), и первоначально он не имел значение отрицания присутствующих в обществе ценностей; нигилизм опирается только на чувственный опыт, на своё мышление, а духовно-идеациональные категории отбрасывает как выдумку.

Ницше такую концепцию нигилизма значительным образом расширяет и дополняет. Такое расширение концепции нигилизма вытекает из основополагающего тезиса ницшеанской философии – «Бог умер! ». Бог уже не способен влиять на сущее, изменять предназначение человека. Соответственно, вместе с Богом уходят в небытие и имеющиеся сейчас в обществе духовные идеалы. Но, по мнению Ницше, это положительный процесс, т.к. старая метафизика, отмирая, отражает естественный процесс, в ходе которого старая, ограничивающая человека мораль, должна уйти. Соответственно, в отличие, например, от Достоевского и Тургенева, герои которого, придерживающиеся нигилистических взглядов, обычно несчастны и страдают, у Ницше нигилист – это прогрессор, несущий благой огонь общественного развития людям.

Причинами наступления эры нигилизма являются, во-первых, осознание бесцельности существования, во-вторых, утрата чувства связи с целым, высшим, в-третьих, невозможность знать истину о бытии. Без категорий «цели», «единства», «бытия» моральные законы обесцениваются. И это для Ницше является безусловно положительным моментом, т.к. человек освобождается от духовных оков.

В основу нигилизма ставится существенно переработанный тезис Протагора, который указывал о то, что человек – суть мера всех вещей. Хайдеггер путём долгих выкладок с привлечением большого количества цитат на древнегреческом приходит к выводу, что «полноценным человеком», который только и может считаться отправной мерой, с которой начинается изучение любого явления, будет только человек, реализующий важнейшее своё стремление – волю к власти.

Развивает, по мнению Хайдеггера, идеи Протагора Декарт со своим знаменитым тезисом «ego cogito (ergo) sum». Несмотря на то, что Ницше в своих трудах достаточно жёстко критиковал Декарта, Хайдеггер указывает, что Декарт на самом деле был идеологическим предшественником Ницше, что проблема заключается в непонимании и в неправильной интерпретации заявленного им постулата. Из этого cogito должны вывести, что человек представляет, причём не только в рамках самоанализа и самоосознания, он представляет окружающие объекты и явления, т.е. производит активную деятельность. На самом же деле представленность Ницше и Декарта синонимична - оба полагают, что бытие означает «представленность», твердую установленность в мысли, что истина означает «достоверность».

При этом под непотаённым сущим Хайдеггер понимает бытие. В классической метафизике происходит смешение сущего и божественного сущего; последнее доступно человеку, а первое – нет. Изучение непотаённого сущего должно изучаться фундаментальной онтологией, в рамках которой предметом мысли становится не сущее и не истина сущего, а бытие и истина бытия. Под присутствующим же Хайдеггер призывает понимать сущее, живое существо, присущее самое от себя (например, такая птица, как орёл). Понятие присущего Хайдеггер изымает и перерабатывает из философии Протагора.

Итак, видим, что Ницше, в анализе его Хайдеггером, выстраивает модель, в которой человек убил Бога, в которой он теперь сам властелин своей судьбы, а потому должен отбросить старые предрассудки, вытекающие в первую очередь из религии и её догм о спасении души. Однако отказ от старых ценностей, по Хайдеггеру, вовсе не должен влечь с неизбежностью уничтожение ценности как таковой. Напротив, победив, нигилизм должен сформировать новую мораль, новые ценности. Это даёт неожиданный толчок нигилистской концепции.

Ценности должны быть коренным образом переоценены, и собраны вновь, чтобы быть даны новому обществу с господствующем в нём сверхчеловеком. Старые ценности, собранные в метафизическом, утратив с гибелью метафизики свои старые основания, должны как можно скорее уступить место новой морали. Одним из наиболее эффективных способов тяги к старым ценностям должно стать воспитание нечувствительности к ним, в частности, посредством переработки истории, которая сейчас даёт примеры необходимости следования старой морали. Однако для устроения новой морали человеку требуется какой-то новый принцип, на основании которого сможет быть построена новая нравственность.

Важнейшей задачей является обнаружение такого принципа. Исследуя существующую мораль, Хайдеггер справедливо указывает, что ценность – это определённый стандарт, модель поведения, следование которому позволяет достичь конкретной цели. Однако из моральных правил нигилизм изымает основание, т.е. базис, отвечающий, а зачем вообще следовать установленной модели поведения. Действительно, в религиозном обществе основание моральных правил лежит в религиозном, в высшей метафизике, которую, как видим ранее, нигилисты пытаются ниспровергнуть. Казалось бы, лишив ценности их обоснования, возродить их уже невозможно.

Однако Хайдеггер делает ловкий ход, указывая справедливо на то, что каждая ценность значима, весома. Весомо моральное правило, ценность потому, что при соблюдении их достигается какая-то важная цель. Следовательно, основание следования нравственным ценностям – её тесная соотнесённость с той целью, которая имплицитно заложена в ценность, и является неизбежным выводом из следования нравственному правилу.

Таким образом, довольно сильно упрощая, получается, что Хайдеггер стремится указать на то, что в рамках новой, нигилисткой философии нравственным будет считаться всё то, что обеспечивает достижение важных, объективных целей (при этом одной из важнейших целей будет реализация стремления к власти).

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться: