ГЛАВА II ЕСТЕСТВЕННО-НАУЧНЫЙ ПЕРИОД

Решающее влияние на развитие новой философии естествознание приобрело только тогда, когда оно добилось самостоятельности и, опираясь на нее, сумело овладеть по форме и по содержанию всеобщим движением мышления. Поэтому развитие естественно-научного метода от Кеплера и Галилея до Ньютона, хотя и не есть процесс возникновения новой философии, но все-таки представляет ряд событий, которые обусловливают его.

Вообще положительные зачатки новейшей философии следует искать поэтому не столько в новых по содержанию учениях, сколько в методической последовательности, из которой со временем выработались, конечно, и новые по существу точки зрения для разработки теоретических и практических проблем. Но первоначально опорными пунктами новейшего мышления были те воззрения, которые, возникнув из гуманистической оппозиции против схоластики и из экзальтированных метафизических фантазий переходного времени, привели к плодотворной постановке задачи и разработке обусловленного ею метода новой науки.

В этом состоит существенное отличие новой философии от древней: первая начинает столь же обдуманно, сколь последняя наивно, и это вполне понятно, так как новая философия развивалась из тех традиционных воззрений, которые создала древняя философия. Таким образом, для преобладающего большинства систем новой философии характерно то, что она ищет путь к материальным проблемам, опираясь на методологические и гносеологические соображения. XVII столетие, в особенности по отношению к его философии, можно прямо назвать эпохой борьбы методов.

Но тогда как движение гуманистического периода разыгралось главным образом в Италии и Германии, теперь для обоих культурных народов наступил период более холодной рассудительности. Италия замолкла вследствие контрреформации. Германия ослабела вследствие губительной религиозной борьбы. Для Англии же и Франции XVIII столетие является расцветом их интеллектуальной культуры. Лежащие между ними Нидерланды тоже сделались оживленным средоточием искусства и науки.

В развитии естественно-научного метода эмпиризм и математическая теория вели в одном и том же направлении; но в философских обобщениях они представляются менее зависимыми друг от друга. Программа эмпирической философии, установленная Бэконом, не получила плодотворного развития, на которое он рассчитывал. Гораздо многостороннее выразил научное движение своего времени в возобновлении рационализма Декарт, наполнив схоластическую систему понятий богатым содержанием исследований Галилея. Отсюда возникли обширные метафизические проблемы, вызвавшие во второй половине XVII века чрезвычайно живое движение философского мышления, движение, в котором новые принципы вступили в многочисленные противоречивые сочетания с принципами средневековой философии. Картезианская школа (школа Декарта) явилась источником окказионализма, главными представителями которого были Гейлинкс и Мальбранш; но завершением этого развития явились великие философские системы, созданные Спинозой и Лейбницем.

Воздействие, оказанное могучим развитием теоретической философии на разработку практических проблем, обнаруживается главным образом в области философии права. Господствующее значение в этой сфере принадлежит вождю этического натурализма Гоббсу, который был одновременно учеником Бэкона и Декарта и в качестве такового представляет существенную стадию и в методическо-метафизическом развитии; тот же натурализм в измененной форме встречается у его противников, вроде Герберта Черберийского и Кумберлэнда: в этой сфере подготовляются проблемы философии Просвещения.

Ряд великих естествоиспытателей, затронувших непосредственно и философские вопросы, открывает Иоганн Кеплер (1571-1630) из Вейля в Вюр-темберге, закончивший свою полную нужды и забот жизнь в Регенсбурге. Из его произведений следует упомянуть о Mysterium cosmographicum, Har-monice mundi, Astronomia nova seu physica coelestis tradita commentaris de motibus stellae Martis. Непосредственно примыкает к нему Галилео Галилей (родился в 1564 г. в Пизе, умер в 1642 г. в Арчетри). В собрании сочинений из 15 томов тт. 11-14 содержат Fisico-mathematica; в том числе II saggiatore (1623) и диалог о системах Птолемея и Коперника (1632).

Исаак Ньютон (1642-1727) имеет для нас значение главным образом в своей Philosophiae naturalis principia mathematica (1687; 2 изд. Cotes'a, 1713) и своей " Оптике" (1704). Из его современников следует упомянуть о химике Роберте Бойле (1626-1691; Chemista scepticus; Origo formarum et qualitatum; De ipsa natura) и о нидерландце Христиане Гюйгенсе (1629-1695; De causa gravitatis, De lumine).

Френсис Бэкон (Francis Bacon) баронет Веруламский, виконт Сен-Альбан, родился в 1561 г., учился в Кембридже, сделал в царствование Елизаветы и Якова I блестящую карьеру, но, наконец, против него был возбужден политический процесс, носивший тенденциозный характер, и, уличенный в подкупности, он был свергнут с должности государственного канцлера. Бэкон умер в 1626 г. Главными

произведениями, кроме Essays (Sermones fidè les), являются De dignitate et aug-mentis scientiarum (1623, первоначально On the proficience and advancement of learning divine and human, 1605) и Novum Organon scientiarum (1620, первоначально Cogitata et visa, 1612)¹

Рене Декарт (René Descartes, Cartesius), родился в 1596 г в Турени, получил воспитание в иезуитской школе во флеше, первоначально предназначался для военной службы и участвовал, состоя на службе у различных государей, в походах 1618— 1621 гг, но затем он предался, сначала в Париже, а потом в различных местах Нидерландов научному уединению, которое он заботливо и тщательно охранял Когда споры, возбужденные его учениями в нидерландских университетах, нарушили его покой, он удалился в 1649 г, следуя приглашению королевы Христины, в Стокгольм, где он, однако, через год умер Его сочинения на латинском языке можно найти в амстердамских изданиях (1650) и др. Его главные произведения Le monde ou traité de la lumiè re (напечатано впервые после смерти в 1654 г), Essays, 1637, в том числе Discours de la mé thode и Диоптрика, Meditationes de prima philosophie, 1641, с приложением возражений различных ученых и ответов Декарта, Pnncipia philo-sophiae, 1644, Passions de l'â me, 1650

Нейтральное положение между этими двумя вождями новой философии занимает Томас Гоббс (Thomas Hobbes), родился в 1588 г, получил образование в Оксфорде Он рано ознакомился с Францией, привлеченный научными занятиями, и часто возвращался туда, был лично знаком с Бэконом, Гассенди, Кампанеллой и картезианским кружком, умер в 1679 г Его первое сочинение, Elements of law natural and political (1639), было издано его друзьями в двух частях Human nature и De corpore politico, 1650, перед этим он опубликовал Elemente philosophiae de cive 1642 и 1647, далее Leviathan or the matter form and authority of government 1651 Резюме дают Elemente philosophiae, I De corpore, II De homme, 1668 (оба сочинения раньше вышли на английском, 1655 и 1658)

Из представителей картезианской школы следует упомянуть об янсенистах Пор-Рояля, воззрения которых нашли себе выражение в изданной Антуаном Арно (1612-1694) и Пьером Николем (1625-1695), Logique ou l'art de penser (1662), далее к числу их принадлежат мистики Блез Паскаль (1623-1662, Pensé es sur la religion) и Пьер Пуаре (1646-1719, De erudrtione triplici, solida superficiaria et falsa)

Развитие окказионализма постепенно прогрессирует в сочинениях Луи де ла Форжа (Traité de l'esprit humain, 1666), Клобера (Clauberg, 1622-1665, De co-niunctione corpons et animae in homme), Кордемуа (Le discernement du corps et de l'â me, 1666), но полного завершения оно достигает независимо от них у Арнольда Гейлинкса (Geulincx, 1625-1669, профессор в Левене и Лейдене) Его главное произведение - " Этика" (1665, 2 изд с примечаниями, 1675), " Логика", 1662, Methodus, 1663

Из основанного кардиналом Беруллем, другом Декарта, ораториума, к которому принадлежал Жибье (De libertate dei et creaturae, Pans, 1630), вышел Никола Мальбранш (1638-1715) Его главное произведение De la recherche de la venté вышло в 1675 г, Entretiens sur la mé taphysique et sur la religion, 1688

¹ Как известно, в новейшее время много шуму наделало открытие, что лорд Бэкон в часы досуга написал и сочинения Шекспира Объединение двух вапиких литературных личностей в одну, может быть, не лишено заманчивости Но во всяком случае непонятно, почему автором в обоих случаях должен быть именно Бэкон Гораздо вероятнее, что и бэконовские произведения написаны Шекспиром

Барух (Бенедикт) Спиноза, родился в 1632 г в Амстердаме, по рождению он принадлежал к общине португальских евреев, но впоследствии за свои воззрения был отвергнут ею, он жил в импозантной простоте и уединении в различных местах Голландии и умер в Гааге в 1677 г Он опубликовал изложение картезианской философии с самостоятельным метафизическим прибавлением (1663) и Tractatus theologico-politicus (анонимно, 1670) После его смерти в Opera posthuma (1677) явилось его главное произведение Ethica more geometrico demonstrate, Tractatus pohticus и отрывок De intellects emendatione Сверх того имеет значение его переписка и вновь открытое юношеское произведение Tractatus (brevis) de deo et homme eiusque felicitate

Из философских писателей, примкнувших в Германии к научному движению обоих западных народов, могут быть названы Иоахим Юнг (1587-1657, Logica Hamburgiensis, 1638), йенский математик Эрхард Вейгель, учитель Лейбница и Пу-фендорфа, Вальтер фон Чирнхаус (1651-1708, Medicina mentis sive artis inveniendi praecepta generalia Amsterdam, 1687) и Самюэль Пуфендорф (1632-1694, псевдоним Severinus a Mozambano, De statu rei publicae germanicae, 1667, De jure naturae et gentium, London, 1672)

Лейбниц принадлежит этому периоду не только по времени, но и по возникновению и мотивам своей метафизики, хотя в других отношениях, при своей невероятной разносторонности, приближается к эпохе Просвещения ср об этом часть пятую Поэтому из его произведений здесь приняты во внимание главным образом методологические и метафизические De principio individui, 1663, De arte combinatoria, 1666, Nova methodus pro maximis et mmimis, 1684, De scienta universal seu cal-culo philosophico, 1684, De pnmae philosophiae emendatione, 1694, Systè me nouveau de la nature, 1695, с тремя относящимися сюда é claircirsements, 1696, кроме того " Монадология", 1714, Pnncipes de la nature et de la grâ ce, 1714, и значительная часть обширной переписки

Основателями философии права являются Никколо Макиавелли (1469-1527, II Pnncipe, Discorsi sulla prima decade di Tito Livio), Томас Mop (Moore, 1480-1535, De optimo rei publicae statu sive de nova insula Utopia, 1516), Жан Боден (Bodin, 1530-1597, Six livres de la ré publique, 1577), Альберик Гентилис (1551-1611, De jure belli, 1588), Иоанн Альтус (1557-1638, Politica, Groningen 1610 ), Хугоде Гроот (de Groot, 1583-1645, De ure belli et pacis, 1645)

Из протестантских философов права рядом с Меланхтоном могут быть названы И Ольдендорф (Elementaris introductio, 1539), Ник Гемминг (De lege naturae, 1562), Б Винклер (Principia juris, 1615), из числа католических, рядом с Суаресом, РБеллармино (1542-1621, De protestate pontificis in temporahbus) и Мариана (1537-1624, De rege et regis institutione)

Главными представителями учения о естественной религии и естественной морали среди англичан являются Герберт Черберийский (1581-1648, Tractatus de vertä te, 1624, De religione gentihum errorumque apud eos causis, 1663) и Ричард Кумберлэнд (De logibus naturae dispositio philosophica, 1672) Из английских нею-платоников этой эпохи выделяется Ральф Кэдворт (1617-1688, The intellectuel system of the universe, London, 1678, на латинском, Йена, 1733) и Генри Мор (1614— 1687, Encheyridion metaphysicum)

Проблема метода

Начальной стадии новой философии свойственна инстинктивная оппозиция против " схоластики" и наивное непонимание общей зависимости, в которой и сами они находятся от какой-либо ее традиции. Этот оппозиционный характер имеет своим результатом, что во всех тех случаях, когда старым учениям противопоставляются не только потребности чувства и не фантастические воззрения, на первом плане стоит обсуждение новых методов познания. Из сознания бесплодности " силлогизма", который может путем доказательства или опровержения обнаружить только известное или применить его к частному, возникает потребность в Ars inveniendi, В методе исследования, верном способе к разысканию нового.

1. Так как с риторикой в этом случае ничего нельзя было поделать, то исследование вещей всего естественнее было начать в обратном порядке с частного, с фактов. Это рекомендовали Вивес и Санчес, Телезио и Кампанелла. Но они все еще не прониклись полным доверием к опыту, да и не умели еще пользоваться фактами. Бэкон стремился проложить в обоих направлениях новые пути, и в этом смысле он противопоставил свой " Новый Органон" аристотелевскому.

Повседневное наблюдение, - сознается он, принимая известный скептический аргумент, - не дает, конечно, твердой почвы для истинного познания природы; чтобы сделаться научно-ценным опытом, оно должно быть очищено от ошибочных прибавлений, с которыми оно срослось при бессознательном усвоении. Эти лживые придатки чистого опыта Бэкон называет " идолами", и учение об ошибочных представлениях он ставит в параллель к учению о лжесиллогизмах древней диалектики. Ложными представлениями являются прежде всего " обманчивые представления рода" (idola tribus), обусловленные человеческой природой вообще, и побуждающие нас искать всегда в вещах цель и порядок, делать себя мерой внешнего мира, слепо отдаваться возникшим вследствие случайных впечатлений представлениям и т.п.; затем - " обманчивые представления берлоги" (idola specus), благодаря которым каждый индивидуум по своей организации и своему жизненному положению как бы заключен в особую берлогу; далее - " обманчивые представления рынка" (idola fori), которые возникают вследствие общения людей, в особенности вследствие влияния языка, вследствие пристрастия к словам, которыми мы заменяем понятия; наконец, - " обманчивые представления сцены" (idola theatri), иллюзии, которые мы воспринимаем из человеческой истории и которые мы без всякой критики повторяем. Бэкон пользуется случаем, чтобы вступить в резкую полемику против риторической мудрости схоластики,

¹ Язык Бэкона вообще риторически приподнят и изобилует образами. Этим термином Бэкон намекает на известное сравнение Платона (Rep. 514); но он неудачен уже потому, что Платон говорит в данном случае об ограниченности чувственного познания вообще.

против господства авторитета, против антропоморфизма прежней философии; он требует самоличного наблюдения вещей, непредвзятого изучения действительности. Однако дело ограничивается одним пожеланием, ибо его разъяснения о том, каким образом может быть получен чистый опыт, тега experientia, и как он может быть извлечен из-под оболочки идолов, крайне скудны, и если Бэкон учит, что не следует ограничиваться случайными восприятиями, а необходимо производить методические наблюдения и дополнять их обдуманным и самостоятельным опытом, то и это - лишь общая характеристика задачи, причем теоретическое понимание сущности эксперимента еще отсутствует.

Точно так же дело обстоит и с методом индукции, который Бэкон объявил единственно верным способом обработки фактов. С их помощью следует установлять общие познания (аксиомы), чтобы, опираясь на них, объяснить, в свою очередь, другие явления. При этом человеческий дух, к числу основных недостатков которого принадлежит наклонность к слишком поспешному обобщению, должен быть, насколько возможно, сдерживаем; он должен лишь постепенно восходить от частного к общему. Эти советы здравы и ценны. Но тем более поразительно то, что их подробной формулировкой Бэкон обнаруживает полную зависимость от схоластических воззрений и понятий.

Все познание природы имеет целью понимать причины вещей. Причины же - по старой аристотелевской схеме - могут быть формальными, материальными, действующими или конечными. Из всех них имеют значение лишь " формальные" причины, ибо все явления коренятся в " формах", в " натурах" вещей. Если поэтому индукция Бэкона ищет " формы" явлений, например формы теплоты, то при этом под формой, совершенно в смысле скотизма, разумеется имманентная сущность явлений, форма данных восприятия составляется из более простых " форм" и их " особенностей", " дифференциаций"; их-то и следует распознать. Для этой цели возможно большее количество случаев, в которых встречается данное явление в качестве положительных инстанций, сопоставляются в tabula praesentiae; случаи, в которых оно отсутствует, образуют tabula absentiae. К этому присоединяется tabula graduum, в которой степень интенсивности, обнаруживаемая явлением, сравнивается с интенсивностью других явлений. Задача решается затем, соответственно этому, при помощи последовательного исключения (exclusio). Например, " формой" теплоты будет то, что встречается везде, где присутствует теплота, чего нет, в случае ее отсутствия, что заметно в большей степени при более интенсивной теплоте, в меньшей - при меньшем количестве теплоты. То, что Бэкон предлагает под видом индукции, не есть во всяком случае простое перечисление, а сложный процесс абстракции, опирающийся на метафизические посылки схоластического формализма; предчувствие новой эпохи еще скрывается у него под старыми формами мышления.

2. После сказанного становится понятным, что Бэкон не был в состоянии оказать самому естествознанию ни методологической, ни материальной услуги, но это нисколько не уменьшает его философского значения, которое состоит именно в том, что он требовал всеобщего применения принципа, которому он не сумел еще придать по отношению к его ближайшему объекту, познанию природы, полезной или плодотворной формы. Он понимал, что новая наука от бесконечного обсуждения понятий должна обратиться к самим вещам, что она может основываться лишь на наблюдении и что только постепенно она может перейти от наблюдений к абстракциям. Не менее ясно он сознавал и то, что при такой индукции речь может идти лишь об отыскании простых элементов действительного; из " природы" в ее законосообразной связи и соотношении должно быть объяснено все воспринимаемое. Индукция, полагал он, найдет " формы", которые послужат " интерпретации" природы. В космологии он ушел не далеко от традиционного атомизма и остался чужд великим открытиям Коперника. Но в то же время он потребовал приложения эмпиристического принципа к познанию человека. Не только телесное существование в своих нормальных и аномальных жизненных процессах, но и движение представлений и волевых актов, в особенности социальная и политическая организация - все это должно быть изучено по естественно-научному методу, во всем должны быть уяснены и беспристрастно указаны движущие силы. Антропологический и социальный натурализм, который Бэкон возвещает в энциклопедических замечаниях своего сочинения De augmentis scien-tiarum, содержит программы многих отраслей знаний и везде стремится понять человека и всю его жизненную деятельность, как продукт тех же элементов действительности, которые лежат в основе внешней природы.

В этой антропологической постановке вопроса обнаруживается еще другой момент. Понимание человека, как и познание природы, не есть для Бэкона конечная цель. Все его мышление имеет, наоборот, практическую цель, и цель очень широкую. Вся человеческая наука имеет в конце концов своей целью лишь доставлять человеку путем познания господство над миром. Знание -сила и притом единственно надежная сила. Если магия стремилась овладеть действующими силами фантастическими средствами, то это темное стремление превращается в сознание, что власть над вещами человеку может доставить лишь трезвое исследование их сущности. Поэтому интерпретация природы (interpretatio naturae) представляется ему только средством подчинить природу человеческому духу \.\ на его великом произведении " Восстановление наук" -Instauratio magna, 'Temporis partus maximus", стоит также заглавие De regno hominis, " 0 царстве человека".

Бэкон этим высказал то, что чувствовали в это время, под впечатлением великих событий, тысячи. Заокеанские открытия, благодаря кото-

¹ Поэтому, если считать все намеченное Бэконом осуществленным им, то у него можно найти все современное естествознание.

рым человек впервые овладел своей планетой, изобретение компаса, пороха и книгопечатания в короткое время произвели могучий переворот как в общественной, так и в индивидуальной жизни человека. Открывалась новая эпоха культуры, и фантазией овладело страстное возбуждение. Все казалось возможным. Телескоп открыл тайны неба, земные силы начинали повиноваться исследователю. Наука стремилась сделаться руководительницей человека в его победах над природой; она верила, что своими открытиями ей удастся вполне преобразовать человеческую жизнь. Какие перспективы рисовала в это время фантазия, можно судить по утопическому отрывку " Новая Атлантида" (Nova Atlantis) и по " Городу Солнца" Кампанеллы. Но английский канцлер думал, что конечная задача познания природы заключается в том, чтобы превратить изобретательную деятельность, зависевшую до сих пор от случая, в сознательное искусство. Правда, этой мысли он дал выражение лишь в фантастической картине соломоновского дома, которую он рисует в своей утопии, но значение, которое он приписывал при этом " искусству изобретения", делало его противником чисто теоретического исследования и " созерцательного" знания. С этой именно точки зрения он возражал Аристотелю и говорил о бесплодности монастырской науки. В его руках философия столкнулась с опасностью из-под власти религиозной цели попасть в зависимость от технических интересов.

Но результаты этих стремлений являются доказательством, что драгоценные плоды науки созревают только там, где их не ищут. В поисках непосредственной полезности Бэкон прошел мимо своей цели; основой нашей внешней культуры естествознание сделалось благодаря усилиям других людей, которые безо всяких обратных намерений и без стремлений к перестройке мира добивались познания естественного порядка, возбуждавшего их изумление.

3. Увлечение практическими целями помешало Бэкону понять теоретическую ценность математики. Значение ее проникло в сознание первоначально опять-таки в фантастических формах (ср. выше § 29, п.5) неоплатонического увлечения гармонией чисел. Изумление перед красотой и стройностью вселенной руководило и великими естествоиспытателями; новое же в их учении состоит в том, что этот математический смысл мироустройства они ищут не в символических соотношениях чисел, а стремятся понять и доказать его из фактов. Современное естествознание родилось в форме эмпирического пифагореизма. Эту задачу естествознания понял уже Леонардо да Винчи; честь же разрешения ее принадлежит Кеплеру. Психологическим мотивом его изысканий было философское убеждение в существовании математического строя вселенной, и он подтвердил это убеждение, открыв при помощи величественной индукции законы движения планет.

При этом, с одной стороны, обнаружилось, что истинная задача естественно-научной индукции состоит в том, чтобы найти то математическое

отношение, которое существует в целом ряде определенных измерением явлений и что, с другой стороны, объектом, по отношению к которому исследование может разрешить эту задачу, является движение. Божественная арифметика и геометрия, которой искал во вселенной Кеплер, была найдена в законах явлений. Исходя из этого принципа, Галилей, уже с более ясным методическим сознанием, создал механику, как математическую теорию движения. Чрезвычайно поучительно сравнить идеи, которые Галилей высказывает в Saggiatore, с бэконовскои интерпретацией природы. Оба стремятся разложить данные восприятием явления на их составные элементы. Но тогда как индукция Бэкона доискивается " форм", разлагающий (resolutiv) метод Галилея следит за простейшими, допускающими математическое определение, процессами движения; у первого интерпретация состоит в указании взаимодействия натур в их эмпирическом продукте, Галилей же при помощи синтетического метода указывает, что математическая теория, опираясь на простые элементы движения, приводит к тем же результатам, какие обнаруживает и опыт. С этой точки зрения совершенно иное значение приобретает и эксперимент; это не только мудрый вопрос, обращенный к природе, а в то же время сознательное вмешательство, при помощи которого изолируются простые формы явлений в целях их измерения. Таким образом, благодаря математическому принципу и благодаря приложению его к движению, все то, что предчувствовал Бэкон, у Галилея получает определенное, применимое в естествознании значение. Следуя этим принципам механики, Ньютон сумел, при помощи гипотезы о притяжении небесных тел, создать математическую теорию для разъяснения кеплеровских законов.

Этим в совершенно новой форме была закреплена победа демокритовско-платоновского принципа, что объект истинного познания природы составляет исключительно количественно определимое, но на этот раз речь шла не о бытии, а о явлениях природы. Научное познание охватывает область математической теории движения. В теоретической философии точку зрения галилеевской физики принял Гоббс. Геометрия есть единственная достоверная наука, и на нее опирается все познание природы. Мы в состоянии познавать лишь те предметы, которые мы можем построить, благодаря чему все дальнейшие выводы мы можем обосновать на нашей собственной операции. Поэтому познание всех вещей, поскольку оно нам доступно, состоит в сведении воспринятого к движению тел в пространстве. Наука должна искать в явлениях их причины и из этих причин выводить их действие; но явления по своей сущности суть движения причины - элементы движения, и результаты их суть опять-таки движения. Так возникает кажущееся материалистическим положение: философия есть учение о движении тел! Это последний вывод ее, начатого английскими миноритами, обособления от теологии.

В философском отношении эти методические первые ростки естествознания дали двоякий результат: эмпиризм был исправлен математикой,

и бесформенный пифагореизм гуманистической традиции, благодаря эмпиризму, превратился в математическую теорию. Узловым пунктом этого сочетания является учение Галилея.

4. В математической теории, таким образом, был найден тот рациональный момент, которого требовал для практической разработки чувственного восприятия Джордано Бруно, обсуждая учение Коперника: рациональная наука есть математика. Из этого убеждения исходил, предпринимая свою реформу философии, Декарт. Воспитанный в духе иезуитской схоластики, он пришел к личному убеждению, что серьезная потребность в истине не может быть удовлетворена ни метафизическими теориями, ни учеными познаниями эмпирических дисциплин, а исключительно математикой, и по ее образцу Декарт, как известно, бывший и сам гениальным математиком, думал преобразовать все остальное знание людей: его философия стремится сделаться универсальной математикой. При этом обобщении галилеевского принципа некоторые моменты, имевшие значение по отношению к специальным задачам естествознания, отпали, так что в истории физики учение Декарта не считается шагом вперед; но тем могущественнее оказалось его воздействие на философское развитие, которое в течение XVII века и даже дольше оставалось под его влиянием.

К методическим идеям, которые общи Бэкону и Галилею, Декарт присоединил постулат, имеющий обширнейшее значение: он полагал, что индуктивный или резолютивный метод должен привести к единому принципу наивысшей и абсолютной достоверности, из которого по композитивному (синтетическому) методу должна быть объяснена вся совокупность опыта. Это требование было вполне оригинально и имело своим источником потребность в систематическом объединении всего человеческого познания; оно коренилось в пресыщении традиционным усвоением исторически накопившегося знания и в назревшей потребности в новой цельной и законченной философской системе. Соответственно этому, при помощи индуктивного перечисления и критической оценки всех представлений Декарт стремится достигнуть единственно достоверного пункта, чтобы затем вывести из него все дальнейшие истины. Первая задача философии имеет аналитический характер, вторая - синтетический.

Классическое развитие этой мысли мы находим в " Размышлениях" Декарта. В драматическом монологе философ изображает свою внутреннюю борьбу в стремлении к истине. В силу принципа De omnibus dubitan-dum он подвергает всесторонней оценке весь круг представлений, причем приводится в действие весь аппарат скептических аргументов. Нам слишком часто приходится считаться с изменением мнений и обманами чувств, говорит Декарт, чтобы мы могли доверяться им. Вследствие различия впечатлений, производимых при различных обстоятельствах одним и тем же предметом, невозможно решить, содержит ли какое-нибудь из них и какое именно истинную сущность вещи, а известная всем

жизненность и яркость сновидений возбуждает сомнение, которое мы не можем вполне устранить никакими доводами, не сновидения ли и те наши восприятия, которые Мы получаем, находясь, по-видимому, в бодрствующем состоянии. Между тем в основе всех комбинаций, которые может создать воображение, лежат простые элементы представлений, и в них мы наталкиваемся на истины, о которых мы можем безусловно сказать, что мы не в состоянии не признавать их, например, простые аксиомы арифметики, вроде того, что дважды два -четыре. Но что, если мы созданы так, что по своей природе неизбежно должны ошибаться? Что, если нас создал какой-либо демон, которому вздумалось дать нам разум, который, воображая, что он учит истине, неизбежно впадает в ошибку? Против такого ослепления мы беззащитны, и эта мысль способна внушить нам сомнение даже в наиболее очевидных истинах разума.

Но когда это принципиальное сомнение достигает своего апогея, оказывается, что оно само уничтожает себя, что оно само представляет факт несомненной достоверности: для того, чтобы сомневаться, для того, чтобы видеть сны, для того, чтобы подвергаться иллюзиям, я должен существовать. Само сомнение доказывает, что я существую, как мыслящее сознательное существо (res cogitans). Положение cogito sum истинно всякий раз, когда оно у меня в мыслях или когда я его высказываю. И при том достоверность бытия содержится не в какой-либо другой моей деятельности, а именно в сознании. Что я иду гулять, я могу вообразить и во сне, но что у меня есть сознание, не может быть иллюзией, ибо сама иллюзия есть вид сознания¹. Достоверность существования сознания есть единая и фундаментальная истина, которую Декарт находит при помощи аналитического метода.

Противоядием сомнения является, следовательно, августиновский аргумент о реальности сознательного существа. Но Декарт делает из этого аргумента иное применение, чем последний находит себе у самого Августина и у всех находившихся под влиянием его учения, сказавшемся особенно сильно в переходное время. Самодостоверность души представлялась им несомненнейшим из всех наблюдений, основным фактом внутреннего развития; благодаря ей последнее получило гносеологическое превосходство над внешним восприятием. Такое приложение дал ав-густиновскому принципу - не говоря о морализирующем толковании Шаррона - в особенности Кампанелла, преобразивший, в духе великого отца церкви, момент этого самонаблюдения в метафизические примали-теты всех вещей (ср. выше §29, п.З), основные категории действитель-

¹ Обычное выражение для cogitare: мыслить может повести к недоразумениям, ибо мышление по-немецки (и по-русски) представляет род теоретического сознания. Сам Декарт поясняет значение cogitare замечанием, что он понимает под этим: сомневаться, утверждать, отрицать, понимать, хотеть, чувствовать отвращение, воображать, чувствовать. Для совокупности всех этих функций у нас нет другого термина, кроме " сознания". То же самое следует сказать и о cogito Спинозы.

ности. Подобным же образом позднее, - не говоря о Локке, - якобы следуя Декарту, признал самопознание главнейшим опытом experientia evidentissima Чирнхаус; самосознание представлялось ему апостериорным началом философии (ср. ниже п.7), так что из него могли быть построены априори все дальнейшие познания, ибо в нем заключена тройная истина, а именно: что одно нам приятно, а другое - неприятно, что одно мы понимаем, а другое - нет, что к внешнему миру мы относимся в наших представлениях пассивно. И эти три истины являются точками опоры для трех рациональных наук -этики, логики и физики.

5. У Декарта, наоборот, положение cogito sum имеет не столько значение наблюдения, сколько значение первой, основной, рациональной истины. Очевидность его не есть очевидность умозаключения, а -очевидность непосредственной интуитивной достоверности. Аналитический метод, как у Галилея, ищет простых, само собой разумеющихся, элементов, из которых должно быть объяснено все остальное; но тогда как Галилей открывает наглядную основную форму движения, которая должна объяснить все материальные явления, метафизика разыскивает элементарные истины сознания. В этом состоит рационализм Декарта.

Этот рационализм высказывается в том, что преимуществом самосознания признается полная ясность и отчетливость и что Декарт принципом синтетического метода выставляет положение, что истинно все то, что столь же ясно и определенно, сколь и самосознание, т.е. все то, что представляется духовному взору столь же ясным и столь же непосредственным, как и его собственное существование. Ясное Декарт определяет как интуитивно очевидное для духа, отчетливое - как вполне ясное в самом себе и точно установленное. А те представления или - как он говорит на языке позднейшей схоластики, - идеи, которые ясны и определены в этом смысле, очевидность которых не может быть выведена ни из каких других, а существует исключительно сама по себе, он называет врожденными идеями. С этим выражением у него хотя иногда и соединяется психогенетическое представление, что эти идеи вложены в человеческую душу Богом, но по большей части оно имеет лишь гносеологическое значение непосредственно-рациональной очевидности.

Оба значения своеобразно смешиваются в декартовских доказательствах бытия Бога, образующих составную часть его теории познавания, поскольку эта " идея" есть первая, которой приписывается в синтетическом развитии его метода та же ясность и определенность " естественного светоча", как и самосознанию. Новое (так называемое картезианское) доказательство, которое он вводит, опирается на целый ряд схоластических посылок. Он констатирует, что индивидуальное самосознание сознает себя конечным, а потому и несовершенным (это старое отождествление оценки с онтологическими градациями), но что это значение может возникнуть лишь из понятия абсолютно совершенного существа (ens per-

fectissimum). Это понятие, которое мы открываем в нас самих, должно иметь причину, которая, однако, не может быть найдена ни в нас самих, ни в каких-либо иных конечных вещах. Ибо принцип причинности требует, чтобы в причине содержалось по меньшей мере столько же реальности, как и в действии. Эта, в схоластическом смысле реалистическая, теорема применяется, по примеру Ансельма, к отношению представления (esse in intellectu или esse objective) к реальному (esse in re или esse formaliter), и отсюда делается вывод, что у нас не могло бы быть идеи совершеннейшего существа, если бы она не вызывалась в нас самим совершеннейшим существом. Это антропологическо-метафизическое доказательство имеет затем у Декарта тот смысл, что при его содействии рассеивается скептическо-гипотетический призрак обманывающего демона: так как совершенство Бога включает в себе его истинность и так как Он не мог нас создать так, чтобы мы неизбежно заблуждались, этим восстановляется и окончательно обосновывается доверие к lumen naturale, естественному светочу, т.е. вера в непосредственную очевидность разумного познания. Так вводит Декарт при помощи схоластических приемов современный рационализм; ибо это доказательство дает ему уверенность, что все ясно и определенно познаваемые разумом истины обладают полной достоверностью. Сюда принадлежат прежде всего все истины математики, но сюда же принадлежит и онтологическое доказательство бытия Божия. Ибо с той же самой логической необходимостью - так формулирует Декарт аргумент Ансельма, - с которой из определения треугольника вытекают все геометрические теоремы о нем, из простого определения всереальнейшего существа вытекает, что оно обладает признаком существования. Возможность мыслить Бога достаточна для того, чтобы доказать его существование.

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться: