|
Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
|
|
Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
БОСПОР КИММЕРИЙСКИЙ И ТАНАИССтр 1 из 9Следующая ⇒
СОДЕРЖАНИЕ
CONTENTS D. A. Machinski. Cimmerian Bosphorus and Tanais in the history of the Scythian and Mediterranean region in the 8th–5th centuries В.С. ………………….………….7 M. B. S h с h u к i n. At the Eastern border of Sarmatia……..............................…..31
A. V. S i m о n e n к о. Imported weapon in Sarmatia………………………….….56
M. J u. Vakhtina. The Greek settlements and the nomads in the Northern Pontic area in 7th—6th centuries В. С. ………………………………………………..74
M. Ju. T r e i s t e r. Matrices from Pantikapaion……………………………….…..89
G. N. Kurochkin. The early stages of the Scythian art creation……………………102
S. A. J a t z e n к о. The Sarmatian and Scythian elements in the anthropomorphic depictions in Kuban region from the end of the 4th to the first half of the 3rd centuries В. С………………………………………………………………………120 A. D. Babaev. On the history of Middle Asia in hellenistic and post-hellenistic periods……………………………………………………………..………….127
N. F. Shevchenko. Sarmatian in the Eastern Azov-Sea region……………………140
A. I. M a r t у п о v. On the conception of the relations between Ancient World and Eurasian nomads………………………………………………………………148 СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
Мачинский Д. А. БОСПОР КИММЕРИЙСКИЙ И ТАНАИС В ИСТОРИИ СКИФИИ И СРЕДИЗЕМНОМОРЬЯ VIII–V вв. до н. э.
Прошло пятнадцать лет со времени публикации двух моих статей по этногеографии евразийских степей (1; 2); за это время накопился новый археологический материал и были предприняты новые попытки осмысления данных археологии с привлечением письменных источников. Поэтому я рад предоставившейся возможности в сжатой форме (отложив подробную аргументацию на будущее) и в свободной манере изложить накопившиеся за истекшее время соображения, как о конкретной этнополитической истории евразийских степей, так и о том месте, которое занимала эта часть ойкумены в социокультурных процессах, охвативших с рубежа IX–VIII вв. до н. э. многие области Старого Света от Атлантики до Тихого океана. Занятия древней историей и археологией Евразии уже давно убедили меня в том, что население евразийских лесостепей, степей и полупустынь (в дальнейшем – «зона степей»– Д. М.) в «скифское» время (VIII–IV вв. до н. э.) по степени своей включенности в мировые культурно-политические процессы, по ряду качественно-количественных показателей своей культуры, по образной насыщенности, напряженности и совершенству произведений религиозно-магического искусства резко превосходит население этой же зоны в предшествующее и, что особенно важно и удивительно, в последующее время. Нельзя было не отметить, что расцвет «скифской» культуры хронологически совпадает с «эллинским чудом» и с «эпохой пророков» в Палестине (VIII–V вв. до н. э.), с рядом глубочайших духовных откровений в Иране, Индии, Китае. Одновременно становилось ясно, что все синхронные явления, несмотря на наличие взаимосвязей между некоторыми из них, в основном независимы друг от друга и каждая этнокультурная традиция дает в это время свой самобытный «ответ» на вечные «вопросы» о сущности всего потока бытия, о месте в нем личности и социума. Эти «открытия» глубоко заинтересовали меня, но тут я узнал о книге К. Ясперса и о том, что эпоха великих духовных и социальных сдвигов 800–200 гг. до н. э. в «зоне городских цивилизаций» между Средиземным и Желтым морями уже давно выделена и именуется «осевым временем» (3). Однако со временем оказалось, что поскольку в своих умозаключениях я исходил не из истории «зоны городских цивилизаций», а из материала лежащей севернее «зоны кочевого хозяйства», постольку мои выводы не полностью совпадают с концепцией К. Ясперса и других авторов и отличаются от них в ряде существенных деталей. Во-первых, поворотная эпоха должна быть ограничена VIII—V вв. до н. э. Уже в этих хронологических рамках на всей очерченной территории завершились процессы убыстренной кристаллизации прежних и возникновения новых систем религиозно-философских воззрений. В западной части Евразии (Средиземноморье, Передняя Азия, отчасти Европейская Скифия) крупные сдвиги в сфере сакрально-культурной сопровождались столь же радикальными изменениями в сфере социально-политико-экономической, в то время как в восточной части (Индия, Китай; отчасти Азиатская Скифия) крупные обобщения и изменения в сфере духовно-сакральной опередили существенные изменения в экономике и политической системе. Представляется неправомерным расширять временные рамки «осевого времени» до 200г. до н. э., дабы оно охватило все кардинальные перемены во всех областях жизни Древнего мира, включая создание в III в. до и. э. больших централизованных государств в Индии и Китае. Во-вторых, грандиозные изменения сакрально-культурного и этносоциального характера охватывают не только зону цивилизаций, но и зону степей и даже южную часть лесной зоны Евразии. Именно в эту эпоху «сакральные пути» стабильно связывают лесостепное и лесное Приуралье и Сибирь с центрами античного мира. Именно в это время (VIII–VIIвв. до н. э.) в лесной зоне Восточной Европы складывается целый ряд новых этнокультурных общностей – «городищенских культур», – отличающихся от более древних возникновением многочисленных укрепленных пунктов, что говорит о качественно новом характере процессов этногенеза и социальной жизни. Такое расширение географии «осевой эпохи» имеет принципиальное значение. Оказывается, что «этно-сакрально-социальное напряжение» резко возрастает в это время не только в зоне древних городских цивилизаций, но и в более северных зонах, заселенных «первобытными» этносами. Становится ясным, что глубинные причины великих перемен лежат не в закономерностях развития цивилизаций и классовых обществ, а имеют более всеобщий характер. Однако нельзя считать, как это предлагает А. И. Зайцев, что «переход к железному веку и был важнейшей необходимой, хотя и не достаточной, предпосылкой социальных потрясений, породивших, в свою очередь, новые идейные течения середины I тысячелетия до н. э.» (4, с. 24 cл., 204). Несомненно, начало массового изготовления орудий уничтожения и орудий производства из железа (и в особенности из стали) было важнейшим этапом в освоении человеком окружающего мира, но даже в области социально-политической результаты этого новшества сказываются не сразу, да и не всегда ясно, откуда исходит первичный импульс к обновлению всей социально-экономической системы. Что касается сферы духовных откровений и сакральных институтов, то говорить об ее односторонней зависимости и опосредствованной «производности» от развития «средств производства» для рассматриваемой эпохи (как и для многих других) нет оснований. Известное в основном по письменным источникам (и не очень подтверждающееся археологически) производство железа у халибов на северо-востоке М. Азии, контролируемое в XVI–XIII вв. до н. э. Хеттской державой, пережило спад вместе с крахом этого государства; монополия на железо, как видим, не усилила и не спасла хеттов. В конце XIII – нач. XII вв. до н. э. небывалый натиск «народов моря», передвигающихся и на ладьях, и по суше, сокрушает Микенскую цивилизацию Греции и Хеттскую державу. По степени интенсивности этот натиск приморских племен с севера и запада напоминает позднейшую «эпоху викингов». Видимо, этот взрыв военно-миграционной актив-
ности, причины которого неизвестны, отразился впоследствии у Гесиода в образе «века божественных героев», отделяющего «медный взк» от ненавистного Гесиоду «железного», а также отчасти в «Илиаде» и других героических циклах, приобретших известный нам вид много позднее, в VIII–VII вв. до н. э. Почти одновременно с движением «народов моря» (втор. пол. XIII в.) древние евреи форсируют Иордан и завоевывают «обетованную землю», сталкиваясь здесь с одним из «народов моря» – филистимлянами, давшими имя Палестине. В дальнейшем, с XII в. до н. э., лидерство в производстве уже многочисленных изделий из железа переходит к Сирии, а к X в. вперед вырывается маленькая Палестина, опережающая и Сирию, и вышедшую на второе место Грецию1.Борьба за сиро-палестинское железо, возможно, является одним из стимулов создания первого в мире государства имперского типа — Новоассирийской державы, максимум кровавого могущества которой приходится на VIII в. и завершается крахом в конце VII в. до н. э. Уже к X в. до н. э. в Восточном Средиземноморье хорошо известно производство изделий из стали, спорадически встречавшихся и ранее. В последующее время (IX–VIII вв. до н. э.) производство железа и стали держится в Греции на достигнутом в X в. уровне, не вытесняя бронзу, а полная победа железа наблюдается лишь с VII в. до н. э., когда уже были заложены основы социально-политических и сакральных новаций, определивших лицо эллинской цивилизации. В Китае же первые данные о знакомстве с производством железа относятся к VII–VI вв. н. э., а сколько-нибудь существенное место в производстве орудий уничтожения и созидания оно занимает не ранее IV–III вв. до н. э., что, вероятно, является одной из предпосылок создания империи Цинь. Однако, как в Греции, так и в Китае, новые явления в духовной культуре, определившие лики двух цивилизаций на тысячелетия вперед (мистерии Деметры, орфизм, свободная философия, лирическая поэзия и т. д.– в
Греции; книга И цзин, даосизм и конфуцианство в Китае), возникают одновременно в пределах VII–VI вв. до н. э., т. е. в Греции лет на 250–300 позднее наступления железно-стального века (X в. до н. э.), а в Китае лет на 250–300 раньше, чем он наступил (IV–III вв. до н. э.). Аналогичная картина наблюдается и в «зоне степей». На западной окраине этой зоны в Северном Причерноморье железо уже ощутимо присутствует в материалах Белозерской культуры XII–X вв. до н. э. (и, вероятно, в материалах соседних культур). На восточной окраине зоны степей, в Южной Сибири, карасукские памятники того же времени не дают изделий из железа. В IX в. до н. э. на всей территории степей совершается переход больших масс населения к чисто кочевым и полукочевым формам хозяйства. Несомненно, что первичный толчок для «цепной реакции» перехода к кочеванию был дан в восточной и центральной частях евразийского пояса степей, не западнее междуречья Волги и Дона, хотя так же несомненно, что распространение кочевого хозяйства по всей зоне произошло очень быстро, возможно, в пределах жизни двух поколений. Наиболее древним ярким проявлением бурного расцвета новой социальности и новой сакральности в степях является курган Аржан в Туве, созданный в нач. VIII в. до н. э. и несущий все черты новой культуры кочевого мира, ориентированной на включение и жизни, и обновляющей жизнь смерти – в единый, объединяющий предков и потомков поток Большой Жизни. Итак, новый социально-сакральный уклад жизни и тип мировоззрения складывается в азиатской части степей, на базе культур эпохи бронзы, а не европейской, где уже важное место занимает железо. В дальнейшем, с переходом к кочеванию, в IX–VIII вв. до н. э. в Европейской Скифии по-прежнему сохраняется «бронзо-железная» культура, а окончательная победа железа наступает лишь с VII в. до н. э. На востоке, в Азиатской Скифии, железо становится ощутимым фактором на Алтае с VII–VI вв., а в прилегающих степях – с VI–V, а местами и с III в. до н. э. Итак, рассматривая железные орудия и оружие как важную характеристику новой эпохи, я не могу видеть в них «первопричину» всей цепочки радикальных изменений. Наиболее ощутимой синхронной «осью», пронизывающей все рассмотренные зоны и области в интересующее время, является неожиданное появление многочисленных пророков, ве- ликих учителей жизни, апогей чего приходится на VI в. до н. э. (при этом к «пророкам» зоны цивилизаций прибавим «пророков» варварского мира – Залмоксиса, Анахарсиса, Токсариса, Абариса и пророка пограничья двух миров – Заратуштру). Великое общечеловеческое дело «пророков», творимое уединенными могучими личностями перед лицом своего внезапно пробудившегося глубинного «я», всматривающегося в мировые бездны, протекает на фоне невероятно интенсифицирующего коллективного сознания (это в первую очередь относится к Греции, Палестине и Евразийской Скифии), Происходит кристаллизация этнического самосознания эллинов, противопоставляющих себя всему остальному человечеству («варварам») и воплощающих в себе идею «европейского», противостоящего «азиатскому», одновременно обостряется идея «богоизбранности» у древних евреев. Важно отметить, что кристаллизация этносамосознания протекает у греков в условиях отсутствия даже намека на единое государство, в процессе расселения их на огромные расстояния по всем берегам Средиземноморья; обострение же самосознания иудеев, завершающееся к концу V в. до н. э. сложением ядра ветхозаветного канона, протекает в условиях распада государства на две части, в эпоху завоевания Палестины Ассирией и вавилонского плена. Если важным связующим и формирующим моментом самосознания иудеев были пророки, то у греков такими моментами были создание общегреческого героического эпоса, проецирующее в прошлое и реализующее в эпическом прошлом настоятельную потребность в общеэллинском единстве, а также возникновение двух главных и независимых от государственного контроля общеэллинских святилищ. Одно из них (Дельфы) было сакральным центром, руководившим всем процессом греческой колонизации и регулировавшим отношения между полисами и с варварами, центром, как бы посылавшим радиальные импульсы во все участки расширяющейся панэллинской «вселенной». Другое (Олимпия) раз в четыре года собирало у себя цвет эллинства и приостанавливало на время молений и игр все распри, дабы тело и душа Эллады пережили контакт с божеством, посвятив себя ему и освятив себя его благосклонностью. Так было лишь в идеале, но именно эти «идеи» обоих святилищ делали их двуединым органом, регулировавшим и осознавшим основные пульсации этносак-рального «поля» эллинства. 12 Поразительный феномен человеческой активности, именуемый «великой греческой колонизацией», протекает на фоне всех очерченных явлений, одновременно являясь существенным фактором формирования и эллинского самосознания, и эллинского полиса. Можно утверждать, что вся уникальность, все единство, все особенности эллинского мира формируются в процессе «взрыва», в процессе взрывообразного расселения во всех направлениях, куда можно было проникнуть морем. Осмелюсь утверждать, что причины великой колонизации необъяснимы ни в рамках «аграрной», ни в рамках «торговой» теорий, ни в рамках концепции «поиска металлов», ни при помощи различных метисов этих теорий. Видимо, древнейшим признаком приближающегося «взрыва» может считаться резкий рост количества святилищ еще в конце IX в. до н. э., в числе которых возникают и три общеэллинских – Олимпия, Дельфы и Делос. Следующий важный этап –770-е–740-е гг., когда возникают Олимпийские игры (776 г. до н. э.), начинается расцвет и распространение ионийского эпоса, зарождается фигурная живопись и возрождается грамотность. Последнее совпадает по времени с появлением в Палестине первого пророка не из священников – пастуха Амоса, впервые записавшего свои проповеди. В кругу этих явлений (как видим, преимущественно духовного и культурного характера) стоит и начало великой колонизации (774 г., заселение Питекуссы) и начало демографического «взрыва» в Греции ок. 760 г. К этому же времени относится и грандиозный памятник сакрализо-ванной социальности кочевого мира Евразии – курган Ар-жан в Туве, вслед за созданием которого последовало мощное продвижение кочевников на запад. Формирование гре- ческого полиса и полная победа железа относятся лишь ко времени около 700 г. до н. э. Признаюсь, что в отличие от поклонников решающей роли железа и стали, я не могу назвать первопричину отмеченных явлений ни в Греции, ни во всей ойкумене. Несомненно, на особенности исторического пути греков, на этнопсихику существенный отпечаток наложили особые природные условия Греции и Эгеиды, но этот фактор был лишь вторичным корректором и преобразователем какого-то, куда более мощного и глубинного импульса, сказавшегося во всей Евразии. Представляется, что мы имеем дело с проявлением какой-то циклически повторяющейся и еще не уловленной закономерности или с однократным возмущением в неких сферах геокосмической системы. Несомненно, что воздействие неизвестных законов или импульсов проявилось в форме резкого возрастания индивидуальной и коллективной активности людей. Наиболее стабильно и синхронно эта активность проявлялась в области индивидуальной духовности и коллективной сакральности, в силу чего полагаю, что человеческая психика обладает способностью как к непосредственному, так и к опосредствованному восприятию действия неких неизвестных факторов или же к самостоятельному взрывному усилению своей деятельности по достижении некой «критической точки». Одновременно или почти одновременно с этим развивается и активность социальная, политическая и экономическая. Необходимо отметить, что «осевая эпоха» почти совпадает по времени с отмечаемым климатологами периодом похолодания и климатической неустойчивости, падающим на 900–300 гг. до н. э. Я не думаю, что именно похолодание стимулировало человеческую активность. Скорее, и природа, и человечество одновременно ощутили воздействие неких более всеобщих неизвестных факторов и отреагировали на это. Другое дело, что и похолодание, и возрастание человеческой активности взаимно влияли друг на друга, изменяя в чем-то и человека, и природу (ярче всего это отразилось, видимо, в сложении кочевого хозяйства евразийских степей). И вот в эту-то уникальную эпоху волна греческой колонизации достигает в середине VII в. до н. э. наших земель, северных берегов Понта и Меотиды. Греки осваивают замерзающие берега Днепро-Бугского лимана, Азовского моря и Керченского пролива в условиях сурового климата, в усло- виях, когда здесь незадолго перед этим обосновались новые воинственные пришельцы из восточных степей, в условиях переселения эллинов в иную и непривычную климатическую и хозяйственную зону. Традиционное объяснение особой привлекательности Северного Причерноморья для греков наличием у скифов-пахарей избыточного зерна недавно потерпело блистательный крах. Как доказал Щеглов А. Н., местные жители не продавали в VII–V вв. до н. э. своего хлеба грекам, а известная фраза Геродота о скифах-пахарях, что они «сеют хлеб... на продажу» должна переводиться «сеют хлеб... для сожжения» (5). В связи с этим вспоминается, что культура скифов-пахарей еще А. А. Спициным была названа «зольничной культурой» – т. е. культурой зольников — холмообразных скоплений культурного слоя, образовавшихся в результате интенсивного культа огня и обычая сохранения остатков сожжения в пределах жилого двора; вспоминается, что верховной богиней скифов была Табити – Гестия, богиня царского очага и мирового творческого огня, воплощенного в священном золоте, в частности – в золотом плуге. И вновь наиболее яркой чертой, на этот раз уже варварского этноса, оказывается не особенность экономики, а особенность сакрального сознания, накладывающего отпечаток и на традиционную экономику. Что касается колонизации эллинами замерзающих заливов и проливов Понта, то, несомненно, нужно было обладать особой «пассионарностью», избытком жизненных сил, невероятной жаждой нового, смелостью и любознательностью, чтобы не только отважиться на трудное переселение, сулившее весьма проблематичные экономические выгоды, но и закрепиться на новых местах, создав на века восточные форпосты распространения средиземноморско-европейской культуры вплоть до низовий Дона, Кубани и Риона. Заключая разросшийся вводный экскурс, предлагаю свои наименования эпохи VIII–V вв. до н. э. для всей Евразии: «эпоха великих духовных откровений и этно-социо-экономических новаций» или «эпоха великих пророков и общественных новаций».
* * * Необходимо ознакомить читателя с основанной на географической реальности и учитывающей концепции древнегреческой географии системой членения Евразии, которую я обосновал в других работах и в соответствии с которой строю свои дальнейшие рассуждения (6). Представляется продуктивным при широких историко-культурных исследованиях принимать следующее членение континента Евразии: I. Субкрнтинент Европа (в узком смысле) или Кельтика охватывает огромный Европейский полуостров, ограниченный на востоке линией, соединяющей Балтику и Черное море в месте их наибольшего сближения между устьями Вислы и Днестра, где проходит ряд климатических, ботанических и этнополитических рубежей. К Кельтике относятся также прилегающие острова и южная часть Скандинавского полуострова. II. Система субконтинентов Азия (в узком смысле) или Персо-Индия – южная часть Евразии, ограниченная на севере по 40°–41° сев. шир. Понтом, Кавказом, Каспием, пустынями, Памиром, Тибетом и Великой Китайской стеной. Эта область зарождения древнейших цивилизаций делится на ряд субконтинентов (Передний Восток, Индостан, Юго-Восточная Азия). III. К востоку от Кельтики и к северу от Персо-Индии лежит гигантский субконтинент Скифия, отличающийся монолитностью территории, суровым континентальным климатом, широтным расположением природных зон. В Скифии позднее, чем в других частях Евразии, возникли стабильные государства, но зато ее природная целостность нашла себе социально-политическое воплощение в XVII–XIX вв. в лице Российской империи, ядро которой зародилось в VIII–XI вв. в западной, европейской части Скифии. В историко-культурном плане наиболее важным представляется членение Скифии на: III а. Азиатскую Скифию к востоку от Боспора Киммерийского, Танаиса и III б. Европейскую Скифию западнее Танаиса, расположенную в бассейне сближающихся верховьями рек, текущих в контролируемые жителями Кельтики (европейцами) Черное и Балтийское моря, являющиеся соответственно восточными частями: IV. Эллинского Средиземноморья (система морей, островов и побережья Средиземноморья, включая Понт, обретшая историко-культурную целостность с эпохи Великой греческой колонизации VIII–VI вв. до н. э. и ставшая зародышем европейской культурной общности) и V. Скандинавского Средиземноморья (система Северного моря и Балтики, обретшая историческую целостность с эпохи викингов конца VIII–XI вв.). Под Боспорским регионом в контексте темы понимается не только Керченский и Таманский полуострова, составлявшие ядро Боспорского царства, но также Крым, Нижнее Прикубанье, Восточное Приазовье, Нижнее Подонье и Побережье Таганрогского залива, входившие в разные периоды в состав Боспорского царства. Боспорский регион географически находится на пограничье Европейской и Азиатской Скифии, переднеазиатской части Персо-Индии (Азии), Эллинского Средиземноморья и, учитывая господство на нем европейцев (греков, позднее римлян), также и Кельтики (Европы). Собственно Боспор Киммерийский был точкой пересечения и преломления разнообразных природных, сакрально-культурных и социально-экономических импульсов. Столица Боспора (Пантикапей – позднее Тьмутаракань) представляется как бы скрепляющим гвоздем, вбитым в точке перекрещения путей, идущих с СЗ на ЮВ и с ЮЗ на СВ. Особо важной была роль Боспора в передаче средиземноморско-европейских и переднеазиатских импульсов в глубь территории Скифии в период времени от эпохи великих духовных откровений и этно-социо-экономических новаций (VIII–V вв. до н. э.), охватившей всю Евразию, до окончательного сложения европейской христианской феодализирующейся культурно-политической общности (XI в.). В первый ряд своей истории (VII – нач. VI вв. до н. э.) Боспор служит дорогой мощных миграций киммерийцев и скифов по линии СЗ – ЮВ (и обратно), в итоге которых, под влиянием заимствований и впечатлений, полученных на Переднем Востоке, у скифов Северного Причерноморья складывается первое на территории субконтинента Скифия варварское протогосударство. Одновременно через Боспор проходят ведущие с ЮЗ на СВ (и обратно), из Эгеиды и Пропонтиды через Боспор Фракийский сакральные пути в приуральскую и заалтайскую части Азиатской Скифии (Арис- тей. Проконесский, посольства гипербореев на Делос) и торгово-промыслово-колонизационные пути в Северное Приазовье. В 1971 г. в своей статье по этнографии Скифии я пришел к выводу, что ядро того кочевого объединения, которое позднее именовалось «скифы царские», появляется в степях западнее Волги не позднее нач. VII в. до н. э., а вероятно, еще в конце VIII в. до н. э. (где-то между 720-ми и 670-ми гг.); при этом базовой территорией скифов первоначально является Предкавказье и Боспорский регион. За истекшее время мои взгляды не изменились. Считаю, что и археологические свидетельства присутствия «скифской триады» улавливаются в Причерноморье довольно рано. Во всяком случае, не вижу оснований датировать курган № 2 у с. Жаботин, где произведения скифского «звериного стиля» сочетаются с «предскифскими» удилами с двукольчатыми и стремявидными петлями, временем позднее рубежа VIII–VII вв. до н. э. К близкому времени относятся некоторые комплексы с элементами «скифской триады» в Нижнем Подонье и Предкавказье. Почти одновременно с появлением скифов на Боспоре Киммерийском и по соседству с ним сюда направляется и первый уловимый импульс от берегов Боспора Фракийского, из области эллинской цивилизации. Я имею в виду путешествие Аристея из Проконнеса, достоверность которого ныне не вызывает сомнений. Время его жизни и путешествия принято относить ко второй четв. VII в. до н. э., опираясь на косвенные соображения, в том числе и на устаревшие археологические данные (датировка грифономахии на келермесском зеркале нач. VI в. до н. э.). Я не вижу оснований отвергать свидетельство Геродота, исходя из коего путешествие Аристея датируется не позднее 670 г. до н. э. Первый этап своего пути на северо-восток Аристей проделал, несомненно, морем. Вся практика греческих передвижений архаической поры говорит за это, и невероятно, чтобы этот островитянин нарушил ее. Но вот в какую часть он прибыл морем, уже не столь ясно. Однако вся сумма косвенных данных говорит в пользу Боспорского региона. Во-первых, сохраненный Павсанием маршрут того же пути, но в обратном направлении (от гипербореев в Эгиду) проходит от скифов к Синопе, которая была связана морским путем именно с предкавказской Скифией. Под скифами, которые везут да- ры гиперборейцев в Синопу, следует, вероятно, понимать зависимых от скифов синдов, которых источники нередко причисляют к скифам (у Плиния упоминается даже «Синдская Скифия») и в земле которых была «Синдская гавань» — первоначально, видимо, морской порт Синдики. Уже Геродот знает прямой путь между «страной Синдов» и Фемискирой, находившейся неподалеку от Синопы, а позднее Страбон указывает на путь от Бат (рядом с Синдской Гаванью) на Синопу как на кратчайший путь через восточный Понт. Отдельные фрагменты легенды об аргонавтах также привязывают их путешествие к Боспорскому региону. Особенно важно хорошее знакомство с Боспорским регионом Гекатея Милетского, обобщившего данные, накопленные к концу VI в. до н. э., причем особо хорошо ему известно Нижнее Прикубанье. Поскольку Гекатей считал границей Азии реку Фасис, но при этом утверждал, что Фасис «не впадает в море», дандариев помещал в Европе, а Синдику в Азии, то весьма вероятно, что Фасисом и границей континентов он считал Кубань, основным руслом впадавшую не в море (Понт), а в Меотиду (обычно именовавшуюся «озером» или «болотом») и разграничивавшую Синдику и дандариев. Правда, судя по одному отрывку, Гекатей имел представление и о Танаисе (Нижнем Доне). Путь Аристея через низовья Дона также представляется возможным, так как по письменным и археологическим данным, выходцы из Эгеиды весьма рано освоили эти места. Я имею в виду те сведения, которые проникли в античную историко-географическую традицию, видимо, в III в. до н. э., в связи с основанием города Танаиса и сохранены Страбоном, Плинием и Птолемеем. Все эти три автора хорошо знают реку Танаис, город Танаис (Страбон и Плиний знают и обстоятельства его основания) и остров Алопекию, но кроме того сообщают о первичном освоении этих мест карийцами, клазоменцами и меонами. И напрасно исследователи ставят под сомнение свидетельство Птолемея на том основании, что указанный в некоторых списках его «Географии» пункт неподалеку от устья Танаиса имеет именование «кароиа», не могущее быть отражением этнонима «карийцы». Во-первых, мы не знаем достоверно ту языковую среду, в которой трансформировалось и сохранялось это название, и поэтому категорические суждения о невозможности его связи с этнонимом «карий- цы» преждевременны. Во-вторых, один хороший список «Географии» все же дает название «Кариа», явно связанное с карийцами. В-третьих, неверно, что, за вычетом не вполне достоверного Птолемея, свидетельство Плиния остается единственным, фиксирующим поселенческую активность ка-рийцев в Понте: в перипле Ариана, восходящем к сведениям конца IV – нач. III вв. до н. э., имеется сообщение о находившихся в Понте южнее Истра местечке «Кариа» и гавани карийцев. В-четвертых, как известно, Аристей был служителем культа Аполлона, а гипербореи через скифов отправляли свои дары на родину бога – Делос, где, по источникам, фиксируются карийцы. В-пятых, Плиний послэ карийцев называет не только клазоменцев (чье присутствие в Меотиде подтверждено и Страбоном), но и меонов, которые, как и карийцы, были малоазийским народом. Наконец, неподалеку от тех мест, где Птолемей помещает Карию, обнаружено под водой античное поселение у Таганрога, время основания которого датировано родосски-ми киликами второй пол. VII в. до н. э. Учитывая слабую изученность затопленного поселения и то, что тщательное изучение античных городов (Ольвия и Березанское поселение) обычно удревняет время их основания, следует относить основание Таганрогского эмпория, вероятно, к третьей четв. VII в. до н. э. Относящиеся ко второй пол. VII в. до н. э. греческие сосуды из погребений Темир-Горы, Криворожья и Циркана могли попасть к варварам и через Таганрогский эмпорий. О неких древних эмпориях неподалеку от Танаиса знает и Геродот, сообщающий, что оттуда выселились греки в находящийся где-то в среднем течении Танаиса город Гелон. Видимо, один из этих эмпориев, Кремны, он упоминает в связи с легендой о происхождении савроматов, отражающей реальность не позднее нач. VI в. до н. э. Кстати, эта легенда говорит о реальности прямого пути между юго-восточным берегом Понта и северным берегом Меотиды на рубеже VII–VI вв. до н. э. |
Последнее изменение этой страницы: 2017-05-06; Просмотров: 74; Нарушение авторского права страницы
1 Я пользуюсь данными о времени наступления железного века, суммированными и исследованными в докладе: Бочкарев В. С. К вопросу о ранней стадии использования железа в Северном Причерноморье. Конференция, посвященная 90-летию со дня рождения М. И. Артамонова. 12 декабря 1988 года. Ленинград. Приношу благодарность В. С. Бочкареву за разрешение пользоваться его данными и выводами.