САРМАТЫ В ВОСТОЧНОМ ПРИАЗОВЬЕ

(I в. до н. э. — II в. н. э.)

Обширность территории, занятой сарматскими племена­ми в степной полосе Предкавказья, обусловливает невозмож­ность рассмотрения их культуры без учета местного истори­ческого контекста, т. е. без учета конкретных историко-географических особенностей каждого региона.

Так, история сарматских племен, населявших степи Во­сточного Приазовья, была во многом определена близостью Боспорского царства, оказавшего большое влияние как на экономическое развитие, так и на ход политической исто­рии кочевников. Для выявления закономерностей изме­нения взаимоотношений двух политических сил Северо-Во­сточного Причерноморья была сделана попытка изучения серий массового керамического импорта боспорского произ­водства, отвечающего требованиям синхронности и однород­ности. Изучение цикличности поступления, выявление каче­ственных и количественных изменений позволило исполь­зовать этот материал как один из основных индикаторов из­менчивости боспоро-сарматских отношений.

Проведенный анализ дал возможность выделить четыре основных этапа отношений: I – конец IV – первая пол. II вв. до н. э.; 2 – вторая пол. II – первая пол. I вв. до н. э.; 3 – вторая пол. I в. до н. э.; 4 – I – первая пол. II вв. н. э. В данной работе рассматривается только последний этап, охватывающий период, который, пожалуй, наиболее часто упоминается в литературе, но, тем не менее, остается наибо­лее проблемным.

Его особенности определены нарушением с конца I в. до н. э. традиционно действующих почти в течение трех сто­летий связей сарматов с Боспорским царством и дестабили-

 

зацией политической обстановки в регионе, что выразилось в значительном уменьшении количества импорта в памят­никах Восточного Приазовья. Отмеченное явление выявляет­ся при сравнении с объемом импорта во втором этапе, когда отношения с сарматами формируются правителями Боспора как одно из направлений государственной политики. Наибо­лее полное выражение такая тактика получила в период цар­ствования Митридата VI Евпатора и Фарнака, делавших ставку в борьбе с Римом на вооруженные силы северочерно­морских кочевников (1, с. 305). Это обусловило стабильно высокий уровень значимости сарматов в делах государства. Расширение политических контактов сравнительно быстро отразилось на экономических связях — меняется качествен­ный и количественный состав привозных изделий. С конца II в. до н. э. объем поступающей к варварам массовой кера­мики боспорского производства возрастает настолько, что уже может быть квалифицирован как импорт, планомерно поставляемый в степь (2, с. 50). Одновременно возрастает приток таких вещей, как бронзовая и стеклянная посуда, металлические украшения и другие предметы роскоши, по­ступавших к кочевникам как в результате обмена, так и в виде даров, трофеев или в результате грабежа.

В годы правления Асандра сложившаяся ситуация по сути существенно не меняется, и, хотя усилия царя, направ­ленные на достижение политического равновесия, в какой-то мере определяют уменьшение влияния сарматов, к значи­тельному изменению их роли это не приводит, и к концу I в. до н. э. она остается достаточно высокой. В основе заинтересованности Асандра в варварах, вероятно, лежит попытка использовать их в качестве пассивного противовеса боспор­ским городам и Риму. События, приведшие к кардинальным изменениям в боспоро-сарматских отношениях, происходят только в последние два десятилетия I в. до н. э.

В Северном Прикубанье эти события проявляются снача­ла в резком сокращении, а позднее почти полном исчезнове­нии в сарматских погребениях античного керамического им­порта. Как нам представляется, основные причины, опреде­лившие характер перемен, неразрывно связаны с изменением ведущих акцентов внешнеполитического курса Боспорского царства (1, с. 317). По крайней мере, быстрое усиление ре­альной зависимости Боспора от Рима со времен царицы Ди-намии не вызывает сомнений (4, с. 202). Характер зависи­мости во многом был определен стратегической значимостью

Боспора, особенно проявившейся в свете римской политики на Востоке. Логическим следствием явилось оформление от­ношений между Римом и Боспорским царством путем за­ключения договора, который предусматривал союзнические отношения, хотя и обусловливающие определенную степень подчиненности Империи, но оставлявшие за боспорскими правителями достаточную свободу действий в местных де­лах (4, с. 207). Все это, надо думать, способствует дальней­шей государственной стабилизации и содействует значитель­ному подъему экономики Боспора. Вместе с тем вряд ли можно сомневаться, что занятие боспорскими династами твердой проримской позиции сказывается в изменении отно­шений с сарматами, так как автоматически уменьшается потребность в военных силах кочевников и, естественно, сни­жается их значимость в делах государства. Вероятно, такие тенденции начинают проявляться еще в конце правления Асандра, но четкую направленность они приобретают только со времен Аспурга. Судя по надписи 23 г. н. э., посвященной царю, можно говорить о переходе этого правителя к доволь­но решительной политике по отношению к варварам (5, с. 69). Сарматские племена в надписи не упомянуты, но для нас су­щественно то, что она, очевидно, отражает вполне сформи­ровавшиеся тенденции. И хотя к концу I в. до н. э. группи­ровки восточноприазовских кочевников во многом сохраня­ют свои позиции и продолжают функционировать какие-то торговые пути (6, с. 140), весь имеющийся материал свиде­тельствует о нарушении существовавших ранее стабильных экономических контактов, которые боспорская сторона пре­рывает в силу описанных выше причин.

Обострение отношений Боспора и сарматов в это время становится особенно очевидным, так как значительные во­енные силы кочевников, сконцентрированные у границ го­сударства и могущие легко привлекаться во время смут, становятся потенциальным источником военной опасности. Реальным проявлением такой опасности, а также поводом, ускорившим события, явилась война 49 г. н. э. Характер этого столкновения в нашей литературе чаще всего рассмат­ривается либо с позиций внутригосударственного конфлик­та и его последствий, либо конфликта между двумя сармат­скими племенами, в результате которого произошло падение одной, сиракской, и возвышение другой, аорской, группи­ровки.

Не менее перспективным может стать изучение данного столкновения в аспекте боспоро-сарматских отношений. Трудно допустить, что Котис и стоящий за ним Рим не созна-вали всех возможных последствий сложившейся ситуации, при которой Митридат II без особых усилий мог организо­вать обширное выступление сарматских племен (7, с. 229). В этом случае последовавшие действия союзников против Митридата II, наряду с борьбой против мятежного царя, приобретают окраску превентивной войны, направленной на подрыв мощи ближайшего к Боспору и союзного Митридату сарматского объединения сираков. Объяснимы мотивы унич­тожения сарматского города Успы, как акции устрашения, что, несомненно «...вселило страх во всех остальных, решив­ших, что больше не стало безопасных убежищ, раз неприя­теля не могут остановить ни оружие, ни крепости...» (8, с. 202 сл.). В связи со сказанным необходимо отметить, что раскопки, проводившиеся в последние годы на территории Восточного Приазовья, дают картину резкого сокращения населения в этом регионе в I в. н. э. (9, с. 49). Среди почти тысячи исследованных погребений комплексов первых веков нашей эры пока встречены единицы. Связывать такое сокра­щение населения с последствиями сирако-аорской войны вряд ли оправданно, так как активные военные действия, способные привести к падению одной из группировок, вооб­ще могут быть поставлены под сомнение: ни рассказ Таци­та, ни другие источники не дают оснований для подобных выводов. Тацит сообщает только о конкретном случае крат­ковременного использования военных формирований одного племенного союза кочевников против другого (8, с. 202–204). Примеры такого использования хорошо известны для Северного Причерноморья эпохи эллинизма (10, с. 60). Го­раздо правомернее связывать факт сокращения населения с деятельностью активно поддерживаемых Римом боспорских правителей, которые были в первую очередь заинтересованы в изменении расстановки сил в регионе. Согласно Тациту, поражение сираков в столкновении 49 г. н. э. могло привести к их значительному ослаблению, оттеснению от границ Боспора, но далеко не к полному разгрому (8, с. 204). Возмож­но, это было связано с сохранением крупного военного потен­циала сираков и сложностями ведения войны в условиях степи; возможно, какую-то роль сыграла инерция политиче­ского мышления по отношению к сарматам, бывшим долгое время в тесных контактах с Боспором. По крайней мере,

бесспорно, что к середине I в. н. э. в Восточно-Приазовской степи еще сохраняется сиракское население. Дальнейшее углубление конфликта происходит вследствие активизации самостоятельной внешней политики Боспора в последней трети I в. н. э. уже в период царствования Рескупорида II и Савромата I. О происшедших в то время успешных для Боспора столкновениях с варварами может свидетельство­вать появление с 80-х гг. I в. н. э. так называемой «военной чеканки» меди, повествующей о боевых подвигах правите­лей (11, с. 58). Чеканятся монеты с изображением доспехов, конной статуи царя над воротами города, царя, попирающе­го коленопреклоненного пленника. Победный характер этих монетных типов определенно связан с новым положением царя, как царя самостоятельно и успешно охраняющего гра­ницы государства от варваров (11, с. 58). Учитывая сложную военно-политическую обстановку, сложившуюся в I в. н. э. в Восточном Приазовье, вполне правомерно предположить, что военные действия охватили и этот регион. Для уточне­ния вопроса о времени и месте происшедших событий необ­ходимо полностью привести надпись на стеле, найденной в Танаисе: «...тысячи завоевав сираков и скифов и Таврику присоединив по договору, сделал море свободным для море­плавателей в Понте и Вифинии, при стратеге граждан... Зеноне, сыне Дада, сына Эвия и при Юлии Д... и Юлии Родоне, бывших наместниках царской резиденции, я, Зенон, сын Зенона сына Дада, посланный царем в эмпорий, посвятил Зев­су, Аресу и Афродите при Бораспе, сыне Баба, архонте Танаиса, Эллинархе Родоне, сыне Харитона. В 490 г. 1-го Дистра». Надпись датируется 193 г. н. э. и свидетельствует о большой победе, одержанной Боспором в тот год или незадол­го до этого (12, с. 728). В тексте говорится о конкретном завое­вании, связанном с племенами сираков. Судя по характеру упоминания сираков наряду со скифами, звучащему как-то обыденно, здесь имеются в виду племена, хорошо известные грекам и, скорее всего, обитавшие в Приазовской степи, в реальной близости к границам Боспора. Однако сарматские памятники конца II в. н. э. на указанной территории прак­тически неизвестны. Противоречие это может быть объясне­но только в том случае, если считать, что в надписи отра­жены более ранние события времен Савромата I или Реску­порида II. Сам тэкст этому не противоречит, так как позво­ляет сделать предположение о том, что плита воздвигнута сыном в ознаменование событий, происшедших при жизни

или с участием его отца, видимо, являвшегося архонтом Та-наиса. Следовательно, сама победа может быть отодвинута на 40–60 лет назад, а события, ей предшествовавшие, вооб­ще отнесены к концу I – нач. II вв. н. э. Предположение станет более вероятным, если принять во внимание популяр­ность имени Рескупорида у последующих царей боспорской династии (13, с. 61).

Правда, в некотором противоречии с высказанной гипо­тезой находится отсутствие в Северном Прикубанье сармат­ских погребений названного периода. Можно предположить, что резкое сокращение импорта обусловило исчезновение в археологическом материале именно тех предметов, которые широко применялись для датировок ранних этапов. Следо­вательно, поиск целесообразнее направить не на обнаруже­ние погребений этого времени, а на выделение их из массы имеющихся комплексов.

Таким образом, единственный источник, помещающий сираков в Приазовье в самом конце II в. н. э., не противоре­чит археологически подтвержденному выводу о том, что на­чало активного оттока населения из степных районов к се­веру от р. Кубань хронологически совпадает с событиями I – нач. II вв. н. э. Причем немаловажным доводом в пользу тезиса о целенаправленном вытеснении сарматов из пригра­ничных с Боспором территорий является то, что смены на­селения здесь не происходит и в позднесарматское время эта область степи остается не заселенной кочевниками.

Таким образом, с середины I в. н. э. Боспор переходит к наступательной военной политике по отношению к сармат­ским племенам Восточного Приазовья. И операции такого плана не только проводились, но и достигли значительного успеха, оградив тем самым северо-восточные границы госу­дарства от долговременной варварской угрозы. Происшед­шие события во многом обусловили перестановку сил в среде местных сарматских и меотских племен и привели к изме­нению этнополитической обстановки на всем Северо-Запад­ном Кавказе.

Весьма важным сейчас является выяснение основных тенденций в перемещении сарматских группировок, кото­рые, бесспорно, не носили характера однозначного и едино­временного движения. Небезынтересен в этом отношении факт усиления с рубежа нашей эры сарматского влияния, отмечавшийся, в меотских памятниках правобережья р. Ку-

бань. Возрастает процент погребений с типичной для сарма­тов Восточного Приазовья западной ориентировкой, изме­няются типы оружия и набор инвентаря. Увеличение сар­матских черт было настолько существенным, что дало воз­можность предполагать полное подчинение сиракам оседло­го меотского населения (14, с. 115; 15, с. 14 сл.). Необходи­мо отметить, что многие черты обряда и вещи из меотских могильников первых веков нашей эры, отождествляемые с материальной культурой сарматских племен, более близки среднесарматским памятникам Поволжья, а не Приазовья, у которых много специфических черт, не прослеженных в меотской культуре. Таким образом, не исключено, что ма­териалы меотских могильников отражают только послед­ствия событий, приведших к отмеченному перемещению. Что же касается вопроса о полном и безоговорочном подчи­нении сарматами меотских племен, то пока это представ­ляется значительным упрощением реальной обстановки.

Передвижение приазовских сарматов к северу – в Подонье, и далее в Поволжье, возможно, имело место не один раз и в связи с разными событиями и чаще всего носило ха­рактер перемещения небольших групп населения (16, с. 166). Что же касается движения конца I в. н. э., то оно отлича­лось гораздо большим масштабом и было более значитель­ным по своим последствиям, но выявление его направлений и основных особенностей является задачей отдельного ис­следования.

 

ЛИТЕРАТУРА

1. Гайдукевич В. Ф. Боспорское царство. М.–Л., 1949.

2. Шевченко Н. Ф. Античный керамический импорт в сарматских погребениях Восточного Приазовья.– Древности Кубани (материалы се­минара). Краснодар, 1987.

3. Сапрыкин С. Ю. Митридатовские традиции в политике Боспора на рубеже н. э. – Античность и варварский мир. Орджоникидзе, 1985.

4. Блаватская Т. В. Рескрипты царя Аспурга.– СА, 1965, № 2.

5. Б л а в а т с к и й В. Д. Строительное дело Пантикапея.– МИА, 1957, №56.

6. Ср., напр.: КБН, № 142.

7. Б л а в а т с к и й В. Д. О римских войсках на Таврическом полуострове в I в. н. э. В кн.: Античная археология и история. М., 1985.

8. Корнели й Т а ц и т. Соч., т. 1. Л., 1969.

9. Ж д а н о в с к и й А. М. Некоторые аспекты социально-политической истории племен Прикубанья в I–III вв н. э.– Археология и вопро­сы социальной истории Северного Кавказа. Грозный, 1984.

 

10. А баев В. И. Сармато-Боспорские отношения в отражении нар-
товских сказаний.– СА, 1958, XXVIII.

11. Фролова Н. А. Монетное дело Рискупорида II. В кн.: Нумиз­
матика и эпиграфика, вып. VII. М, 1968.

12. КБН, № 1237.

13. Б л а в а т с к и й В. Д. О Рискупориде I.– СА, 1976, № 4.

14. Виноградов В. Б. Сиракский союз племен на Северном Кавказе.– С А, 1965, № 1.

15. Д е с я т ч и к о в Ю. М. Процесс сарматизации Боспора. Автореф.
дисс. канд. ист. наук. М, 1974.

16. Капошина С. И. Сарматы на Нижнем Дону. В кн.: Античная
история и культура Средиземноморья и Причерноморья. Л., 1968.

 

 

А. И. Мартынов

⇐ Предыдущая123456789Следующая ⇒

Поделиться: