Новое русское крестьянство и его особенности

 

Как уже было обозначено ранее, автора данной работы интересует проблема становления так называемого «Нового русского крестьянства» как нового социокультурного типа человека в пространстве Российской империи. Известно, что формирование этого типа сознания является прямым следствием культурной и экономической модернизации страны, набор оборотов которой приходится на начало восьмидесятых годов XIX века. Не только возрастающая пролетаризация крестьянского сословия, связанная с оттоком населения в крупные промышленные центры в поисках заработка, не только бурно развивающаяся экономика, торговля и сеть железнодорожных путей сообщения, но и развивающаяся культурная инфраструктура: знакомство крестьян с городской цивилизацией и взаимоинтеграция с ней, развитие печати и появление локальной и массовой периодической продукции, разработка и постепенное введение школьного образования посредством частных и государственных инициатив – всё это способствовало повышению грамотности среди крестьян и расширяло их представления о мире.

 

Кто стоит за термином «Новое русское крестьянство»?

В основном это крестьяне самоучки, которые в детстве имели возможность изучить грамоту. Чаще всего подспорьем для получения начального уровня грамотности служила библейская литература, в других не менее распространенных случаях – художественная литература.

Следует отметить, что одно лишь увлечение литературой не было признаком начала видоизменения сознания, поисками которого мы занимаемся. Многие, как говорится, проглатывали одну книгу за другой, воспринимая чтение как одну из форм досуга. Представители Нового русского крестьянства отличались самостоятельностью мысли. Многие из них воспринимали книжность как дискуссионное пространство, в котором они могли найти письменное воплощение мыслям, артикуляция которых представляла определенные сложности в виду недостатка интеллектуального опыта. Это вообще свойственно людям, познающим мир через литературу в широком смысле этого слова.

Собственно, издательства народного просвещения по типу «Посредника» Л. Толстого и В. Черткова или «Читальни народной школы» рассчитывали на такую аудиторию как на целевую.

Занимательно, что основными жанрами, которые интересовали крестьян были:

а) зарождающаяся массовая богословская литература публицистического характера (брошюры Толстого, сказы Лескова),

б) социально ориентированная художественная литература и публицистика (локальная периодическая печать, Гаршин, Эртель, переложение произведений Диккенса, Горький и Короленко),

в) поэзия (Пушкин, Кольцов, иногда Шевченко, Никитин).

Это дает интересную иллюстрацию вкусам читающей крестьянской публики.

Хочу сделать особый акцент на периодической печати, как городской, так и сельской, потому что её содержание зачастую создавалось самими крестьянами, и рост крестьянской литературы на местах выглядит как цепная реакция: достаточно небольшая прослойка читающей аудитории местных газет и журналов, оценивая качество прочитанного, решает, что может написать не хуже. И это очень показательно, так как свидетельствует нам о зарождении в крестьянском сознании понимания авторства, одного из фундаментальных блоков субъектной модели мировосприятия.

Переходим к следующему тезису: Новый русский крестьянин приходит к пониманию своей индивидуальности через авторство, а уже потом только концептуально завершает это понимание фактом наличия частной собственности и осознанием её системообразующих свойств. Возможно, модернизация сознания русского крестьянина, которое оказалось более чутким метафизике, нежели чем к её противоположности, началась именно с осознания своей субъектности через образование и литературу, а точнее – авторство. Однако не стоит думать, что опыт России в этом плане уникален.

Мемуары Сергея Семёнова, воспоминания крестьянина Архангельской губернии Николая Заборского (1887-1953), крестьянина Костромской губернии Фёдора Бобкова (1832-1898), Савва Дерунов (1830-1909) из Пошехонского уезда Ярославской губернии и его автобиографическая повесть «Жизнь одного ярославца» (Родная речь, 1897, № 14-24) и буквально десятки и сотни других примеров литературного, документального, художественного, мемуаристского и поэтического толков доказывают, что в сознании крестьян произошла очень важная перемена: авторство, то есть субъектная вневременная деятельность, перестала восприниматься ими враждебно. Подобное отношение было свойственно носителям православной культуры вне зависимости от уровня грамотности, так как авторство трактовалось как греховный произвол во гордыне, что прекрасно подтверждается фактом сокрытия своих имён агиографами средневековой Руси. По их логике, если не рассматривать полемику о признании византийским и древнерусским богословием первородного греха, Адам поплатился за свой грех, причиной которого как раз и была авторская самодеятельность. Презрительное, а порой и открыто враждебное отношение крестьян к идущим вразрез с общинными нормами личными инициативами, вполне может основываться на описанном элементе православной культуры.

Когда же крестьянин преодолевает своё внутреннее отторжение феномена авторства, он переходит в качественно иную плоскость самовосприятия.

Для того, чтобы понимать о чём речь, нужно просто подумать о следующей ситуации: Крестьянин учится читать, становясь самоучкой. Со временем он начинает читать всё больше, границы его представлений о мире расширяются (в особенности если учесть ассортимент «ликбезовской» литературы издательств М.О. Вольфа, А.Ф. Маркса и И.Д. Сытина). Помимо «крупной» литературы, крестьянин потребляет массу литературной продукции, производимой жителями его уезда, его родной или соседних губерний. Эти зачастую неумелые творческие потуги, являющиеся совершенно нормальной стадией становления письменного языка в практически целиком бесписьменной культуре, провоцируют его на самостоятельное творчество. Таким образом, он вступает в художественный диалог о жизненном опыте с представителями той же социокультурной группы (это относится и к крестьянским рабочим в городах, которых нельзя определять как пролетариат в силу их сильной связи с деревней).

По сути, происходит информационная революция, которая за счёт печати сводит к минимуму фактор расстояния. Начинает формироваться тот самый «голос массы», который даёт возможность узнать, «о чём думает потревоженный русский человек в долгие ночи шестимесячной зимы»[198]. А потом этот крестьянин пишет мемуары. И новое качественное состояние, в которое он переходит в этот самый момент, заключается в том, что у человека появляется потребность в запечатлении себя в истории.

То есть у него складывается модель восприятия истории, в которой он не только действующее лицо, но и носитель уникального опыта, который должен быть запечатлен. Таким образом, в русском крестьянстве наметилась предполагаемая тенденция к становлению личности через осознание уникальности своего, а потом и чужого жизненного опыта, что впоследствии и предопределило изменение их отношения к частной собственности, труду, политике как фактору общественной жизни, самому понятию общественная жизнь и так далее.

Поскольку автор изучаемых мемуаров представляет собой яркий пример описываемого феномена, является его подтверждением, важно настроить оптику восприятия описываемого мира таким образом, чтобы она соответствовала мировоззрению представителей Нового русского крестьянства.

Представление о Новом крестьянстве в первую очередь основывается на самоидентификации тех, кто попадает в поле исследовательского зондажа. Первое – это четкое осознание своей принадлежности к первому пореформенному поколению 60-70-х годов. Та часть пореформенного крестьянства, к которой относится С.Т. Семёнов, имеет новую форму самоидентификации, первым опорным пунктом воспоминания которой оказывается 1861 год, выполняющий функцию водораздела между старым миром традиции и новым миром грядущего модерна. Последний становится не только сценой, на которой действуют новые крестьяне, он также является символическим выражением их новой идентичности и объектом консолидации.

«Несогласие с деревенскими обычаями, ненависть к суевериям, легкое отношение к некоторым уставам, например еда скоромной пищи в постные дни, создали мне недобрую славу какого-то безбожника… Я способен был примкнуть скорее к противникам общины, чем к защитникам ея. Я горячо был убежден, что подворное хозяйство – это самая лучшая форма жизни для нашего брата, представителя поколения, народившегося после реформ ( К.П.) »[199].

В этих словах С.Т. Семёнова можно найти отличительные черты той новой формы самоидентификации, которые, помимо образования и литературы, можно сделать основными определяющими критериями термина Новое русское крестьянство.

Новая самоидентификация появляется из жерла синтеза конфликта поколений и столкновения традиции и модернизации внутри Российской империи. Таким образом, мы имеем две плоскости: первая – локальная, вторая – глобальная плоскость.

 

Конфликт поколений, который умещал в себе противостояние традиционного уклада сельской жизни и набирающей обороты модернизации, во многом возникал из-за непонимания со стороны старших, с которым сталкивались молодые люди. Старшее поколение не видело смысла ни в печатной продукции, ни в каких-либо сельскохозяйственных новшествах, ни в возвращении отходников в деревню на постоянное проживание.

«Многие из стариков не способны понять тех душевных побуждений, которые руководили такими людьми при поселении в деревне. Им странным кажется предпочтение сытой и чистой, правда, подневольной городской жизни свободному, но плохо материально обставленному, деревенскому житью. Для них, если человек хорошо мог жить в Москве или Петербурге и зарабатывать хорошие деньги, только в городских условиях и кажется он на своём месте. В деревне же он – бельмо (К.П.) на глазу, и они никак не могут переварить этого и вскоре начинают выражать неудовольствие… А тут еще, оказывается, вернувшийся из города человек осуждает старую систему хозяйства, говорит, что в обществе много нехорошего, многое нужно изменить; непочтительно относится к почтенным деревенским лицам, называет их мироедами, критикует их, не прочь и в глаза правду сказать» [200].

Влияния города опасались, и это проявлялось не только в непринятии нового мышления, но и в осуждении костюмов на городской манер, которые стали востребованными после возвращения первого переоблачённого отходника. Внешнее перевоплощение есть начало перевоплощения внутреннего. К молодым грамотным крестьянам некоторые относились с таким же недопониманием:

 

«Ну, это пустое дело молодому да грамотному не под стать сохою землю ковырять, это кому другого дела не выдумать, ну, тому еще простительно, а то без толку» [201].

С.Т. Семёнов, характеризуя взаимодействие поколений, приводит очень меткое описание, в котором раскрывается вся суть и смысл того, почему старшее поколение с недоверием относится к происходящим изменениям, не понимают во многом и не принимают их, а молодое поколение, несмотря на все чинимые препятствия, продолжают настаивать на своём, не теряя в энтузиазме:

«Старые старики при этом углублялись памятью в прошлое, вспоминая, что было тогда, и сравнивали, что стало теперь ­­– глубоко вздыхали и качали головами, а молодые снисходительно поглядывали на них, как бы гордясь тем, до чего дошел человек (К.П.) в их время и насколько он превзошел времена старые, патриархальные, где ни об чем таком не помышляли, а жили серенькою, нетребовательною жизнью и удовлетворялись ею» [202].

Для С.Т. Семёнова этот конфликт выходит далеко за рамки внутриобщинного дискурса и общественного пространства: в его восприятии противостояние имеет естественное, природное происхождение, если угодно ­– почву. Это важный момент, поскольку он показывает глубинный разлом, произошедший внутри пост-крепостной крестьянской цивилизации: если для носителей мифологического сознания изменения представляют непосредственную угрозу их устоявшейся реальности, то для нового крестьянства перемены, обновление и совершенствование как раз являются необходимыми условиями для настоящей и будущей жизни.

«Как и все в природе борется, и в деревне шла борьба нарождающегося с отжившим, старого с новым. Сильно старое, но и новое крепло, набиралось силы и с каждым годом давало больше и больше о себе знать. Развитие нововведений в крестьянском хозяйстве в нашем уезде развилось, главным образом, при поддержке молодых хозяев, грамотных, поживших на стороне, поэтому способных попроворней шевелить мозгами. Старое же поколение только выдвигало этому различные препятствия» [203].

Благодаря опыту жизни в городах и достаточному уровню грамотности для критического и аналитического мышления, новое поколение крестьян стало проводником нововведений в общинной деревне: семена высшего сорта, технические новшества, лучшие породы скота и лошадей, сельскохозяйственные издания – всё это было приоритетом для пореформенной молодежи в силу большого желания к рациональному, интенсивному хозяйству, чему практически во всем препятствовали общинные порядки и правила землепользования[204].

Смелость в хозяйстве и предпринимательстве являлась характерной чертой новых крестьян. Она могла заключаться в отказе от не-работы по малым праздникам.

С.Т. Семёнов доводил свои принципиальные убеждения до конфликтных ситуаций с общиной[205] ради того, чтобы своевременно завершить все сельскохозяйственные манипуляции для достижения наилучшего результата. Автор данной работы не исключает, что С.Т. Семёнов редкость, но далеко не исключение.

 

Движение своеземцев – крестьян, имевших намерение рано или поздно выйти из общины на обработку собственного отдельного участка – было вполне осязаемым даже до событий неурожайного 1892 года. Сложно сказать, что среди крестьян данная коллективная интенция до начала ХХ века была оформлена в некое организованное движение. К этому были предпосылки в виде прото-партийных объединений, но главное не это. Главным было то, что идеи частного землевладения уже были актуальны и обсуждались не только в среде правящих элит и представителей интеллигенции, но и среди крестьян.

Автор вводит термин своеземец, дабы подчеркнуть свои сомнения в правомерности употребления слова «крестьянин» как универсального понятия, которое может подойти и для определения крестьянина-частника. Слово «крестьянин», возможно, несёт в себе прямую отсылку к крепостному праву, негативную коннотацию. Оно ассоциируется со словом «мужик» в смысле необразованного, неотесанного, зачастую нищего средневекового землепашца, низшего социального класса, работающего ровно столько, чтоб прокормить себя и свою семью.

Если новый крестьянин – это новый социокультурный тип сознания, прошедший становление в рамках пореформенной de-jure, а de facto в крепостной культуры, вынуждено с ней сосуществующий, то своеземец – частный земельный собственник, обособленный от неё. Автор не считает необходимым использовать термин «фермер», так как в данном случае иностранные заимствования могут лишь внести путаницу. Для более подробного ознакомления с дискуссией вокруг действующего субъекта аграрной истории см. статью «The peasant in England: A case of terminological confusion? »[206].

 

Аргументация, приводимая С.Т. Семёновым против общинного хозяйства, во многом служит объяснением того, зачем вообще были написаны эти мемуары. Напомню, что в годы написания воспоминаний, Семёнов трудился на фоне бурной дискуссии апологетов и противников общинного землепользования и жизненного уклада.

«…На отдельном участке… мои труды должны быть продуктивнее, так как мне не нужно будет переезжать с полосы на полосу во время пахоты бороньбы, не нужно бегать сломя голову во время покоса; я не оставлю без внимания землю, не дающую ничего, а постараюсь, чтобы она давала, что только могла; я могу сеять тогда отборными семенами, завести травосеяние, держать какой угодно скот. Я могу развести сад и огород, в подходящем месте посеять и расширить лес. Я тогда буду более обеспечен от эпидемии на скот и на людях, застрахован от разлагающего влияния улицы в деле воспитания детей» [207].

Далее оспаривается утверждение защитников общины, которое гласит, что община защищает от обезземеливания и облегчает жизнь несовершеннолетних, инвалидов, сельской бедноты и других «маломочных».

«Разве мало крестьян находится в постоянной кабале у своих соседей? Кулак, если захочет, что угодно слопает – община ему нисколько не помешает… Маломочные только тогда пользуются общественной выгодой (владеют мирской землей, участвуют в аренде, ссудах), когда они обладают достаточною платежеспособностью» [208].

Как уже говорилось раннее, важнейшим фактором в становлении нового поколения крестьян было образование, чаще всего, как и в биографии главного героя данного исследование, это самообразование. Многие обучались грамоте в детстве самостоятельно[209], кого-то, как младшего брата Тихона Ильича из повести Бунина «Деревня», могли подучивать старшие, которые сами знали грамоту и могли распознать в ребенке жажду к чтению. Сергей Семёнов выучился читать и писать в Андреевском еще до того, как покинул родные места для отхожего промысла в Москве и Петербурге. На служении у неназванного художника у него была возможность читать, благодаря чему он закрепил и умножил свои знания и навыки[210]. Книги были доступны и в сельской местности благодаря странствующим торговцам книгами. С.Т. Семёнов, рассказывая о своих соседях, входящих в круг его общения, упоминает о молодом человеке по имени Феклист, который умудрялся у крепко пьющего, но местами удачливого на торговые барыши отца «отшибать» денег для того, чтоб покупать книги. В итоге, уже после смерти отца, он оказался домовладельцем с самой большой библиотекой, которая, правда, в основном состояла из лубочной литературы[211], являвшейся в то время основным ассортиментом странствующих торговцев.

О книгах, вероятнее всего, узнавали не только через массовую периодическую печать, типа «Московского листка» Николая Ивановича Пастухова или «Русских Ведомостей» Н.С. Скворцова, но и через брошюры, которые выпускались и распространились сельскими причтами. Семёнов описывает невероятный сюжет, в котором пожилой столяр из соседнего села, пришедший к Семёнову, чтобы сделать оконные рамы, жалуется на то, что нигде не может найти «Происхождение видов» Дарвина и произведения Льва Толстого, мол, церковные власти обвиняют их в восстании против священного писания, «опровержение мне приходилось читать и против Дарвина и против графа толстого, попы давали, а самих-то этих сочинений не читал» [212].

Среди знакомых с Семёновым крестьян были такие, кто интересовался произведениями античных авторов: Марка Аврелия, Диогена и Эпиктета[213]. Читали переложения Джорджа Эллиота, новеллы одного из первых представителей итальянского Ренессанса Джованни Боккаччо[214], Константина Станюковича, Достоевского. Впоследствии известностью пользовались пьесы А.Н. Островского.

«Я не знаю, – пишет в своих воспоминаниях С.Т. Семёнов, – выходили ли прежде из крестьян в такой степени безо всякой систематической подготовки образованные люди. В наше время они явились. Из моих земляков многие могли быть названы интеллигентными в полном смысле этого слова. [215] »

Предлагая поближе рассмотреть живые портреты представителей Нового русского крестьянства, которые запечатлел в своем труде Сергей Терентьевич Семёнов. Общая характерная черта этих портретов заключается в том, что люди, о которых рассказывает автор, какое-то время жили и работали в Москве, а также тот факт, что ни у одного из них не было комплексного, завершенного образования. Это пример того, как тяга к знаниям и любовь к учению буквально меняли жизнь людей, чье положение было, казалось бы, безвыходным:

«Один из них жил в Москве конторщиком на одной фабрике. Он родился и вырос в деревне, был кое-как обучен грамоте и отдан в Москву в мальчики к бакалейному торговцу. У него развилась любовь к чтению. Он по половине ночи просиживал у себя в уголке с огарком свечи за книжкой. Тратил на книжки последние копейки и жадно глотал, что попадалось в них. Он много прочитал, и этим развил себя настолько, что стал очень сознательно относиться ко всему окружающему, стал многим интересоваться (К.П.) . Он очень мечтал сесть на землю…

Другой – более пожилой. Он жил в Москве и многих других городах, многое перечитал, многое передумал. Этот приобрел себе землю, перебрался на нее и несколько лет с увлечением ведет хозяйство.
Вот еще один мастеровой. Он учился только в сельской школе и не окончил ея, но его начитанность и сведения в разных областях довольно обширны, а между тем он рос и жил в самой обыденной обстановке, где господствовали «шпандырь», водка и картежная игра.

Вот парень сапожник, этот даже и в начальной школе не был, но любовь к книге сделала то, что он благоговеет перед всем светлым и разумным (К.П.) , увлекается героями Достоевского, особенно Алешей Карамазовым, читает философские книги… [216] »

«…Был еще молодой человек, скромный, развитой, очень любивший литературу и сам даже писавший стихи. С ним мы скоро подружились; у него собрание книг было довольно богатое, и я чтением их стал пополнять свои досуги. [217] »

Перед нами далеко не самый распространенный образ русского крестьянства. Более того, при детальном рассмотрении этого образа, складывается ощущение, что этот образ проявляется не в исключительных случаях, а приходится более или менее повсеместным отображением новой интеллектуальной действительности, которую творили сами крестьяне. Это подтверждается не только широким спектром читаемой литературы, но и общая растущая потребность и заинтересованность в чтении даже среди неграмотного населения. Энтузиазм просвещения воплощался в домашних чтениях вслух, на которые крестьяне собирались целенаправленно и шли к местному «грамотею», чтобы он им почитал. Скоро это трансформируется в массовые воскресные чтения с использованием «волшебного фонаря», то есть проектора, на котором будут показывать иллюстрации к читаемому материалу.

Чтобы вы представляли себе, насколько кардинально пореформенная деревня по своим возможностям и своей внутренней жизнью отличалась от дореформенной, привожу следующий пример, который также характеризует отклонение от радикально патриархального отношения к женщине в восприятии нового крестьянства:

«Есть интеллигентные фигуры из бабьей среды. Одну я очень хорошо знал. Она, поучившись в сельской школе, полюбила чтение. Любовь к чтению свела ее с такими людьми, которые доставили ей возможность прочитать много полезного. Прочитавши массу книг, она сама захотела учить других читать и стала готовиться на учительницу, выдержала экзамен и получила место. [218] »

 

Молодое поколение крестьян и его «оттепель» разбавляли и те, кто относился к поколению рожденных в середине сороковых – начале пятидесятых годов. Видимо, они оказались в какой-то степени надломленными, так как не успев полностью интегрироваться в крепостное сообщество и культуру, в рамках которых проходило их детство, они и не смогли встроиться в новую пореформенную жизнь, оставшись таким образом где-то на обочине:

«Из стариков в деревне есть очень почтенные люди, вызывающие к себе непоколебимое уважение, но их уже немного, и ряды их с каждым годом уменьшаются. Следующее за ними поколение какое-то бесцветное, безустойчивое. Несмотря на то, что они захватили немного крепостного права, отмена его произошла на их глазах, они совершенно равнодушны ко всему касающемуся крестьянской общественности. Пьяниц больше из этого поколения. Но из их детей то и дело встречаются такие, которые способны искупить все недостатки отцов. [219] »

Чтобы иметь возможность методологически определять новых русских крестьян, автор данной работы решил ввести два простых критерия: рождение в крестьянской семье и базовое самообразование, другими словами, реализовавшаяся тяга к учению. Ниже я приведу имена людей, которые в полной мере иллюстрируют введенный мною термин, а также краткие биографические справки к каждому из них.

 

Архипов (Пыриков) Абрам Ефимович: 1862-1930.

Родился в деревне Егорово, Касимовский уезд Рязанской губернии, в крестьянской семье. Учился живописи у проезжих иконописцев. Один из них был вольнослушателем в Московском училище живописи, ваяния и зодчества. Он помог А.Е. Архипову подготовиться ко вступительным экзаменам. В возрасте 15 лет А.Е. Архипов уехал в Москву. Основными темами его творчества были крестьяне, их быт, и деревенские пейзажи. Был членом Товарищества передвижных художественных выставок.

 

Богданов[220] Николай Петрович: 1868-1945.

Родился в деревне Шитинки Бельского уезда Смоленской губернии, был внебрачным сынов батрачки. Вместе с матерью жил дома у дяди на птичьих правах – их там принимали лишь из милости. Учился в сельской церковно-приходской школе. Позже, при содействии священника, мальчик отправился учиться в сельскую школу Рачинского Сергея Александровича. Вспомните практически автобиографическую картину 1897 года «На пороге школы». Жил он в общежитии для крестьянских детей при школе.

В 1882 году, по рекомендации Сергея Александровича, Н.П. Богданов-Бельский попадает на обучение и работу в иконописную мастерскую Троице-Сергиевой лавры, откуда в 1884 году он поступает в Московское училище живописи, ваяния и зодчества (далее – МУЖВЗ). Участник ТВПХ, основатель Общества имени Куинджи.

 

Воронин Иван Григорьевич: 1840-1883.

Родился в селе Дурное Рязанской губернии в семье государственных крестьян. Из-за череды сильных неурожаев родители с трехлетним Иваном переселились в Саратов. В Саратове служил в булочной, из которой устроил нечто на подобии литературного клуба. Писал стихи, многие из которых стали народными песнями, публиковал очерки и рецензии на других поэтов из народа. Интересовался Лермонтовым и Кольцовым.

 

Вольнов (Владимиров) Иван Егорович: 1885-1931.

Родился в селе Богородицкое Малоархангельского уезда Орловской губернии в нищей крестьянской семье. Учился в церковно-приходской школе. В 14 лет был помощником учителя. Был сельским школьным учителем. В 1903 году вступил в партию эсеров. Под видом нищего путешествовал по деревням и сёлам родной губернии и вёл революционную пропаганду, распространял нелегальную литературу. Организатор боевой дружины на Донбассе в 1908 году. Был в ссылке. В 1911 году знакомится с Максимом Горьким на острове Капри, который становится его наставником и покровителем. В своих книгах «Детство», «Отрочество» (1912), «Юность» (1913) и «Возвращение» (1928) в мрачных красках описывает жизнь крестьян рубежа веков.

 

Григорьев Степан Алексеевич: 1839-1874.

Родился в Перми. Скитался. С 16 лет бродяжничал в Москве, живя по разным ночлежкам. Подрабатывал, где только мог: в трактире и на ломовом извозе. В конце 60-х голов вернулся обратно в Пермь, где начал собственное дело. Писал стихи. Примкнул к Суриковскому кружку, публиковался, помимо пермских периодических изданий, у него же. В сборнике поэтов-самоучек суриковского кружка «Рассвет» пять стихотворений написаны С.А. Григорьевым. Потом печатался в петербуржской «Иллюстрированной газете»[221].

После того, как друг поэта увел у него жену, тот начал медленно сгорать от алкоголизма. Потеряв работу на Смоленско-Брестской железной дороге, он окончательно перестал писать. По возвращении в Москву С.А. Григорьев почти два месяца жил у Сурикова, страдая от чахотки. Умер в Мариинской больнице.

 

Ганин Алексей Алексеевич: 1893-1925.

Родился в деревне Коншино Вологодской губернии в семье крестьянина. В селе Устье-Кубенское получил образование в двуклассном земском училище, после чего учился в (! ) гимназии в Вологде. Три года учился на фельдшера, которым потом служил в армии в госпитале под Петербургом, где познакомился с Сергеем Есениным. А.А. Ганин был хорошо знаком с большинством представителей новокрестьянской поэзии. Был знаком с Блоком. Служил с 1918 в Красной Армии в должности фельдшера. Опубликовал 11 сборников, которые были изготовлены литографическим способом. Расстрелян во внесудебном порядке в 1925 году по делу «Ордена русских фашистов» вместе с другими 13 молодыми людьми.

 

Дрожжин Спиридон Дмитриевич: 1848-1930.

Родился в семье крепостных крестьян в деревне Низовка Тверской губернии. Отучился в сельской школе две неполных зимы. В 11 лет ушел на отхожий промысел в Санкт-Петербург, но оттуда он отправился скитаться по России. Читал Льва Толстого, Николая Некрасова, Алексея Кольцова, писал стихи, с 1867 года вёл дневник[222]. Печатался в «Русском богатстве» и других изданиях. В 1892 и 1897 годах лично встречался с Л.Н. Толстым, был знаком с И. Буниным. В 1903 году Академия наук назначила С.Д. Дрожжину пожизненную (! ) пенсию. Один из самых известных крестьянских поэтов конца XIX века. Его стихи на немецкий переводил Райнер Рильке, который приезжал к Дрожжину в гости в деревню в 1900 году.

 

Дерунов Савва Яковлевич: 1830-1909.

Родился в деревне Большие Ветхи Пошехонского уезда Ярославской губернии в семье крепостного крестьянина. С семи лет С.А. Дерунов вынужден был податься в батраки. Грамотой овладел самостоятельно. В девять лет он был прислугой в кабаке города Устюжна Новгородской губернии. Сбежал оттуда в 1844 году в Москву, где его взяли служить в пивную, которой владел муж его двоюродной сестры. Пишущего тяготеющие к традиционному русскому фольклору песни, любящего чтение мальчика завсегдатаи кабака называли «буфетчиком с книжкой». В двадцать пять лет С.А. Дерунов возвращается на родину в Пошехонье. В тридцать пять лет становится гласным от Ефимовской волости, а в 38 лет – членом Пошехонского земского собрания. Ратовал за образование среди крестьянских детей, мужчин и женщин. Он был сторонником увеличения срока обучения, строительства общежитий для крестьянских детей при сельских школах, введения естественнонаучных дисциплин. По его предложению земские школы Ярославской губернии (! ) стал применятся метод звукового обучения грамоте. Издавал дешевую литературу для народа. Печатался с 1862 года в местных издательствах, а также в «Ниве». Вёл активную переписку с Иваном Захаровичем Суриковым, участвовал во всех публикациях литературного кружка самоучек из крестьян. Также вёл переписку с С.Д. Дрожжиным. Занимался вопросами этнографии и устного народного творчества, краеведением. Писал пьесы, стихи, прозу и публицистику о крестьянской жизни.

 

Есенин Сергей Александрович: 1895-1925.

Родился в деревне Константиново Рязанского уезда Рязанской губернии в крестьянской семье. Учился пять лет в земском училище. Два года учился в церковно-приходской второклассной учительской школе в Спас-Клепиках, в 67 километрах от Рязани. Ушел на отхожий промысел в Москву, работал в мясной лавке, после чего поступил в типографию Ивана Дмитриевича Сытина. Был в хороших отношениях с поэтами-самоучками Суриковского кружка.

 

Козырев Матвей Алексеевич: 1852-1912.

Родился в селе Крюково Московского уезда Московской губернии в крестьянской семье.

В возрасте 10 лет был отдан в мальчики в торговлю, где и научился читать. Там же познакомился с И. Суриковым. Занимался народным бытописанием, писал стихи и прозу. С 1899 жил на хуторе вплоть до самой смерти.

 

Кондратьев Иван Казимирович: 1849-1904.

Родился в селе Коловичи Вилейского уезда Виленской губернии в бедной крестьянской семье. Поступил в школу военных кантонистов. Вскоре после её окончания учился в фельдшерской школе, которую, не закончив, бросил, пойдя на служение в канцелярию попечителя Виленского учебного округа. Играл в местном театре. Первое стихотворение написал в 19 лет в Вильно. Публиковался в московских периодических изданиях «Московское обозрение», «Спутник» и др. Был дружен с А.П. Чеховым, В.А. Гиляровским и И.И. Левитаном. Умер от побоев, нанесенных в пьяной драке.

 

Клюев Николай Алексеевич: 1884-1937.

Родился в деревне Коштуги Олонецкой губернии в крестьянской семье. Отец был урядником и сидельцем в винной лавке, мать – сказительница и плачея. Учился в Вытегре и Петрозаводске.

 

Клычков Сергей Антонович: 1889-1937.

 

Родился в деревне Дубровки Тверской губернии в старообрядческой семье. Отец – сапожник. Учился в сельской школе. В возрасте 10 лет С.А. Клычков с отцом переезжают в Москву, где молодой человек начинает своё обучение в училище И.И. Фидлера. Участвовал в русской «революции» 1905 года. В Италии, куда смог выехать с помощью брата Чайковского, познакомился с Максимом Горьким и будущим наркомом просвещения А.В. Луначарским. Первый поэтический сборник «Песни» опубликовал в 1911 году под покровительством М.И. Чайковского.

 

Конёнков Сергей Тимофеевич: 1874-1971.

Родился в селе Верхние Караковичи Ельнинского уезда Смоленской Губернии в крестьянской семье. В четыре года пережил смерть матери, переехал жить к дяде. Учился в сельской школе, потом – в гимназии города Рославль. В 1892 поступил в МУЖВЗ на скульптурное направление. Окончил училище Императорской академии художеств (! ). Еще до революции получил прозвище «Русский Роден». Был знаком с Альбертом Эйнштейном.

 

Кондратьев Николай Дмитриевич: 1892-1938.

Родился в деревне Галуевская Кинешемского уезда Костромской губернии в крестьянской семье. Учился в церковно-учительской семинарии в селе Хреново Костромской Губернии. Обучался на Чернявских общеобразовательных курсах в Санкт-Петербурге. Обучался в Санкт-Петербуржском научно-исследовательском психоневрологическом институте, экстерном получил аттестат зрелости в 1-йКостромской Гимназии. Окончил юридический факультет Петербургского университета. Работал Секретарём М.М. Ковалевского. Ученик М.И. Туган-Барановского. Друг П. Сорокина, один из основных идеологов НЭПа, автор теории Экономических циклов.

 

Максимов Василий Максимович: 1844-1911.

Родился в деревне Лопино в крестьянской семье, неподалеку от Старой Ладоги. С 11 до 18 лет учился в иконописных мастерских Петербурга. В 1863 году был зачислен вольнослушателем в Императорскую Академию художеств. В своём творчестве отображал жизнь русской пореформенной деревни. С 1874 участник Товарищества передвижных художественных выставок. По воспоминаниям И.Е. Репина, В.М. Максимов большую часть своего времени проводил в своей сельской мастерской, где работал практически безвылазно.

 

Подъячев Семён Павлович: 1866-1934.

Родился в селе Никольское-Обольяново Дмитровского уезда Московской губернии в бедной крестьянской семье. В 14 лет окончил сельскую школу, учился некоторое время в Череповце в Александровском техническом училище. Не окончив, бросил, и отправился скитаться по России. Служил наборщиком в типографии, дворником, фабричным рабочим, угольщиком, железнодорожным смотрителем. Первые рассказы опубликовал в журнале «Россия» в 1888-1890 гг. В конце 90-х С.П. Подъячев вернулся в родное село. Был батраком, занимался хозяйством. Имел переписку с Владимиром Галактионовичем Короленко с 1901 по 1917 годы. Печатался в журнале «Русское богатство». В 1911-1914 гг. был опубликован его (! ) шеститомник. После революции занимался организацией приюта для детей-сирот, библиотеки, школы и ветеринарной клиники.

 

Петров (Скиталец) Степан Гаврилович: 1869-1941.

⇐ Предыдущая12345678Следующая ⇒

Поделиться: