Краткая характеристика отдельных видов юридических антикультур

Вклад отечественных и зарубежных ученых в разработку некоторых ее разновидностей довольно значителен. Не всегда, однако, соответствующие работы выдержаны в строго научном плане. Существует немало погрешностей методологического характера, которые не способствуют выработке оптимальных направлений, способов и средств предупреждения, минимизации и устранения разнообразных юридических аномалий. Кратко покажем это на исследовании отдельных феноменов.

Как известно, важным критерием деления юридической антикультуры служит тот или иной элемент правовой системы (право, юридическая практика, правосознание).

Позитивное право в этом контексте рассматривается, например, в качестве «неправа». Данная категория использовалась еще Гегелем^[304]. Он выделял три основных вида неправа. К первому он относил непреднамеренное неправо, которое присуще субъектам с наивным и низким уровнем правосознания, не видящим разницы между правом и его противоположностью. Субъекты при этом понимают под правом все то, к чему стремится их воля и что «хорошо» для удовлетворения их частных интересов. Вторым видом неправа Гегель считалсознательный обман, позволяющий одним субъектам создавать видимость права для других. Третий вид неправа, по мнению Гегеля, – это преступления, субъекты которых сами желают неправа, даже не пытаясь прибегать к видимости права. Для всех видов неправа внешним проявлением, по его мнению, является насилие и другие формы принуждения, которые изначально неправомерны, т.е. речь идет о различных видах и условиях правонарушений^[305].

Академик РАЕН В. В. Ершов к не-праву относит «прецедент индивидуального судебного регулирования», который «является обязательным в силу прежде всего международных договоров и национальных конституций, является родовым понятием» (выделено нами. – В. К.). Автор рассматривает следующие его разновидности: «прецеденты судебного толкования права, прецеденты судебного преодоления коллизий в праве, прецеденты судебного применения относительно определенных норм права, прецеденты судебного применения факультативных и альтернативных норм права, прецеденты судебного применения диспозитивных норм права, прецеденты судебного преодоления пробелов в праве»^[306] (без комментариев. – В.К.).

В.В. Ершов полагает также, что принципы национального права относятся к его формам. Позиция автора, конечно, интересная, но требует обстоятельного обсуждения научным сообществом. Нам всегда казалось, что принципы права (неприкосновенность личности, невиновности и др.) – это элементы его юридического содержания, а формами их выражения и закрепления являются конституции, законы и даже некоторые подзаконные нормативные акты^[307].

Не-право, на наш взгляд, – любые погрешности в юридическом содержании и формах права, которые «выпадают» из сферы культурного пространства и не входят в комплекс правовых ценностей и проявляются в соответствующих дисфункциях. В отличие от права «не-право» имеет следующие существенные черты. Прежде всего это:

а) декларативность нормативно-правовых предписаний, которая выражается в необеспеченности их соответствующими ресурсами (информационными, финансовыми, организационными, юридическими и т. д.), в том числе и мерами государственного и иного принуждения (даже, например, конституционные права и свободы человека на современном этапе развития общества относятся к благим пожеланиям);

б) существенная «коррупционная составляющая» в законах и других формах права;

в) хаотичность издаваемых нормативных правовых актов и договоров, противоречивость в их содержании и формах, структурах, системах и подсистемах;

г) неадекватность отражения в нормативно-правовых предписаниях экономических и социальных, частных и публичных, личных и коллективных, государственных и иных интересов;

д) «верховенство» (реальное, а не формальное) «ведомственного права», выхолащивающего сущность, собственную и инструментальную ценность конституционных и обычных законов;

е) наличие огромного массива устаревших, но до сих пор не отмененных нормативных правовых актов (Союза ССР, РСФСР), которые противоречат Конституции РФ;

ж) противоречивость в правовом регулировании однотипных общественных отношений на федеральном, региональном и муниципальном уровнях («хаотичная коллизионность»);

з) существование (в прошлом и настоящем времени) нормативно-правовых предписаний и актов, нарушающих идеи и состояния свободы и ответственности, справедливости и равенства, гуманизма и законности, личной и общественной безопасности.

Творцами «не-права» являются, как правило, носители юридической антикультуры.

К «не-праву», естественно, относятся и пробелы в юридическом содержании и разнообразных его формах, которые возникают в результате объективных и субъективных причин и условий^[308].

Некоторые авторы весьма обстоятельно исследуют «теневое право» или «негативное право». По мнению В. М. Баранова, это «своеобразный свод директивных установлений, обязательных к исполнению предписаний, регламентирующих все этапы противоправной деятельности …»^[309].То есть «теневое право» следует отождествлять с «правонарушением».

Второй существенный компонент правовой системы общества, отражающий соответствующие конструктивные и деструктивные параметры, – это юридическая практика (правотворческая, интерпретационная, правореализующая, правосистематизирующая, судебная, следственная, нотариальная, адвокатская, их отдельные виды и подвиды), осуществляемая в рамках определенных юридических связей и правовых отношений. Антикультура проявляется как в деструктивных аспектах деятельности, так и в негативном юридическом опыте.

Следует обратить внимание, что антикультура находит выражение во всех институциональных элементах юридической деятельности, а именно: в ее носителях (низкий уровень правосознания и правовой культуры субъектов и участников), отсутствие у них умений, навыков и мастерства, в их деформированных действиях и операциях, неграмотном или ошибочном использовании соответствующих средств (техники), приемов и способов (тактики), неумении планировать и прогнозировать свое поведение (стратегии), в ущербныхрезультатах, безграмотных процессуальных и документальных формах.

Негативный юридический опыт накапливается, например, в процессе правонарушительной, ошибочной и конфликтной деятельности. Он представляет собой комплекс «образцов» неграмотных, нецелесообразных, бесполезных и вредных антиправовых решений. Его ядро составляет криминальный опыт, формируемый преступным сообществом.

Одним из центральных компонентов правовой системы общества является правосознание. В юридическую антикультуру могут быть включены как сознательные, так и подсознательные (антиобщественные инстинкты, интуиции и автоматизмы) элементы психики. Антикультура затрагивает юридическую психологию и идеологию, индивидуальное и общее, обыденное и научное, профессиональное и непрофессиональное, ретроспективное и иные типы правосознания.

Можно выделить следующие деформации в правосознании, а именно: погрешности в ощущениях, восприятиях и представлениях; дефекты мотивации, ложно понятые интересы и неверные установки; заблуждения в определении целей и задач; изъяны в волеизъявлениях и эмоциональные огрехи; дефекты в знаниях, умениях и навыках; неправильные оценки и иррациональные решения; ложные суждения и умозаключения, понятия и идеи, теории и концепции.

Указанные деформации только тогда входят в структуру антикультуры, когда они внешне выражены в содержании и формах права, юридических практиках, связях и отношениях.

Правонарушение является одним из главных компонентов антикультуры. Ему присущи все основные признаки, характерные для большинства негативных юридических явлений, вносящих дезорганизацию во все сферы общественной жизни.

Деятельностный подход, который уже в течение нескольких десятилетий мы внедряем при изучении многих юридических явлений, с неизбежностью требует рассматривать любое правонарушение как особую разновидность человеческой деятельности – противоправной или правонарушительной деятельности, что позволяет по-новому, шире и глубже взглянуть на их природу в целом, отдельные признаки, элементы разнообразных структур, внешнюю и внутреннюю стороны, функции и дисфункции.

В отечественной и зарубежной науке вопрос о внутренней (субъективной) стороне правонарушения до сих пор является предметом острой дискуссии. Большинство отечественных авторов считают, что содержание его внутренней стороны исчерпывается признаком вины, т.е. указанные понятия отождествляются. Под виной же в юридической науке принято понимать психическое отношение субъекта правонарушения к совершаемому деянию и его последствиям.

На наш взгляд, предпочтителен более широкий подход к субъективной стороне правонарушения. Поскольку его мы рассматриваем в качестве разновидности противоправной деятельности, ее психологический механизм на индивидуальном уровне включает следующие блоки: а) сбора и обработки фактической и правовой информации (дистантные ощущения, восприятия, представления, память и т. п.); б) мотивационный (интересы, мотивы, установки и т. п.); в) программно-целевой (цели, программы, планы, прогнозы и т. п.);г) энергетический (особенности внимания, воли, эмоций и т. п.); д) блок личного опыта (способности, знания, навыки, умения, мастерство); е) оценочный (мыслительные оценки, которые проявляются в понятиях, суждениях, умозаключениях и т. п.); ж) блок принятия рационального решения и его реализации (анализ информации и построение идеальных образов, формирование и сопоставление эталонных и текущих образов, их коррекция, выбор и построение гипотезы)^[310].

Умысел и неосторожность (вина) «вызревают» лишь на уровне оценочного блока, а также блока принятия волевого решения и его реализации, когда происходит достаточно осознанное отражение реальной действительности в форме понятий, суждений, умозаключений и все психические процессы начинают «проявляться» в практической деятельности («actusreus») правонарушителя. Поэтому субъективная сторона правонарушительной деятельности гораздо шире признака виновности и включает, как видим, разнообразные восприятия, представления, установки, навыки, умения, интуиции и другие (сознательные и порой даже бессознательные) компоненты, которые направлены на нарушение правопорядка, нанесения вреда социуму.

Здесь необходимо еще одно очень важное уточнение. Противоправную деятельность, как правило, следует рассматривать в качестве особой разновидности криминальной технологии. Такой подход позволяет рассматривать не только отдельные объекты и субъекты, их деяния (действия и бездействие), но и криминальную технику, тактику, стратегию, стадии, ресурсы, результаты, «качество и эффективность» этой деятельности^[311].

В отечественной и зарубежной юридической литературе ошибку чаще всего рассматривают как результат неправильных действий (погрешностей, дефектов, изъянов и т. п.) того или иного субъекта. Напрашивается каламбур: данный подход к юридическим ошибкам является ошибочным, поскольку (как показывает анализ многочисленных трудов по указанной проблеме) ведет в тупик, не позволяет достаточно полно, всесторонне, обстоятельно и на высоком научном уровне рассмотреть природу данного феномена, выяснить его структуры, внутренние и внешние, объективные и субъективные, юридические   и социальные, организационные и иные аспекты, причины и условия совершения разнообразных погрешностей, средства и способы их установления, предупреждения и устранения. Поэтому речь нужно вести об ошибочной юридической деятельности, целях и задачах, мотивах и интересах, установках и оценках, знаниях и эмоциях, действиях и операциях субъектов, используемых ими юридических техниках, тактиках, ресурсах, процессуальных формах, видах контроля, в том числе и об итогах, социальных и юридических последствиях указанной деятельности^[312].

Юридические конфликты мы также рассматриваем как особую разновидность совместной социальной деятельности (конфликтную юридическую деятельность) и в рамках технологического процесса со всеми вытекающими отсюда выводами и положениями методологического, теоретического, практически-прикладного и дидактического характера^[313].

Юридический нигилизм – следующая разновидность юридической антикультуры. Нигилизм в широком смысле – это отрицание общепринятых идеалов, целей, принципов, норм, законов, поведения и иных общесоциальных ценностей. Он проявляется во всех сферах жизнедеятельности любого общества. Поэтому обычно выделяют экономический и политический, нравственный и религиозный, юридический и иные его разновидности.

В отечественной и зарубежной литературе обстоятельно исследовали социальную природу, понятие, основные черты, формы проявления, этапы развития и эволюции, причины и условия возникновения и существования, негативные последствия, приоритетные направления предупреждения и нейтрализации юридического нигилизма, его исторические «корни» и другие аспекты проблемы.

В связи с этим мы лишь кратко остановимся на отдельных методологически существенных вопросах, которые неоднозначно трактуются в юридической науке.

Для выяснения предмета изучения приведем несколько определений указанного понятия. По мнению Н. И. Матузова, «правовой нигилизм – это психологически отрицательное (негативное) отношение к праву со стороны граждан, должностных лиц, государственных и общественных структур, а также фактические правонарушающие действия указанных субъектов; данный феномен выступает как элемент сознания (индивидуального и общественного), так и способ, линия поведения индивида либо коллектива»^[314].

К. Г. Федоренко под правовым нигилизмом понимает неотъемлемую часть субъектного мироощущения правовой действительности (правопознания), включающую осознание (внутреннее, личностно-мотивированное) либо признание (интуитивное или опытно подтвержденное), несостоятельности идеолого-объективной ценности права (его норм, институтов, отраслей) в практической (жизненно-событийной) регламентации общественных отношений^[315].

В. Р. Петров исходит из того, что «правовой нигилизм – это форма деформации правового сознания, которое выражается в наличии у носителей пренебрежительного, отрицательного или безразличного отношения к праву и правовой действительности при отсутствии умысла на совершение правонарушений»^[316].

Анализ указанных и иных определений, а также результатов соответствующих исследований по правовому нигилизму привел нас к выводу о необходимости уточнения отдельных теоретических положений, изложенных отечественными авторами.

Во-первых, в большинстве работ объектом негативной оценки почему-то выступает только право. В реальной же действительности отрицательное отношение проявляется к самым разнообразным компонентам правовой системы общества: правосознанию, юридической практике и правоотношениям. Более «мелкие» элементы (например, субъективные права, конкретные правомочия, действия, способы их осуществления, принятые решения, юридические идеи и понятия, научные и профессиональные знания, правовые оценки и т. п.) также вызывают нередко негативную оценку, пренебрежение и отторжение со стороны отдельных физических и должностных лиц и их объединений. Поэтому, чтобы точнее отразить объект (предмет) негативной оценки, на наш взгляд, следует употреблять термин «юридический нигилизм» вместо терминов «правовой нигилизм» и/или «нигилизм в праве». Речь здесь идет не об «игре в слова», а о самой сути исследования проблемы.

Во-вторых, многие ученые пишут о юридическом нигилизме как форме деформации правосознания^[317]. Если следовать логике авторов, то основные средства и способы предупреждения и преодоления юридического нигилизма должны выражаться в повышении уровня правосознания.

Мы согласны в данном случае с Н. И. Матузовым, который пишет, что юридический нигилизм представляет одну из «форм мироощущения и социального поведения»^[318].

В-третьих, весьма спорной и методологически уязвимой представляется позиция некоторых авторов (В. Г. Сафонова, К. Г. Федоренко и др.) о полезности юридического нигилизма. Так, В.Г. Сафонов доказывает данное положение следующим образом. «Правовой нигилизм, – пишет он, – показатель, отражение, своего рода лакмусовая бумажка реального качества нормотворческой, интерпретационной и правоприменительной деятельности». По его мнению, разнообразные проявления нигилизма свидетельствуют об уровне профессионализма субъектов. Это своего рода обратная связь, закономерный отклик человеческого сознания на один из ведущих внешних раздражителей, психологический способ защиты от вторжения права в жизнь человека. Поэтому юридический нигилизм отражает борьбу, конкуренцию регуляторов социальных отношений, среди которых находится и право. «Каждый из этих регуляторов, - считает он, - постоянно и ежедневно «должен» доказывать свою ценность, преимущества и эффективность, в противном случае ему грозит забвение»^[319].

К. Г. Федоренко также пишет, что «более глубокое теоретическое представление о правовом нигилизме должно включать не только его негативную характеристику, но и его позитивную составляющую …»^[320].

На наш взгляд, цитируемые авторы в некотором роде путают вопросы критической оценки существующих в правовой системе недостатков и погрешностей с негативным и отрицательным отношением к действительным юридическим ценностям, составляющим ядро правовой культуры любого общества.

Таким образом, юридический нигилизм – это разновидность юридической антикультуры, которая характеризуется пренебрежительным отношением ее носителей к любым юридическим ценностям и выражается как в правомерной, так и противоправной их деятельности^[321].

Юридический фетишизм (от.фр. fetiсhisme, fetiche – идол, талисман) – это слепое поклонение каким-либо явлениям, состояниям и процессам, включенным в правовую систему общества. Многие авторы именуют его «правовым идеализмом». Он представляет собой относительно самостоятельный вид юридической утопии и антикультуры.

В отечественной литературе существует три основных точки зрения на природу данного феномена. Одни авторы (Н. И. Матузов, И. М. Максимова и др.) полагают, что под юридическим фетишизмом следует понимать переоценку права, преувеличение его реальных возможностей в регулировании общественных отношений.Так, Н.И. Матузов пишет: «Абсолютизация права, наделение его чудодейственными свойствами сродни поклонению искусственно созданному идолу. Такое обожествление явления – это существование в мире иллюзий. Отсюда – лавинообразный поток законов и указов…, поиск спасения именно в них. … Власть бессильна заставить законы работать, поэтому она их просто издает»^[322].

Думается, что наделение сверхъестественными свойствами только права несколько сужает рамки исследования этой проблемы.

Другие ученые (например, В. М. Баранов, В. И. Гойман, В. Р. Петров) считают, что речь в данном случае должна идти о преувеличении роли не только права, но и иных юридических средств и институтов в решении общественных задач^[323].

Недостаток указанного подхода заключается в том, что он носит в некоторой степени абстрактный характер. Не совсем ясно, что имеют в виду авторы под «правовыми институтами» и «юридическими средствами». На наш взгляд, любой элемент правовой системы (например, нормативный правовой акт, действие судьи, вынесенное правовое решение) могут выступать в качестве своеобразного «волшебного» фетиша, с помощью которого можно достичь желаемой цели.

Учитывая деструктивный характер и более широкий подход к рассматриваемому феномену, его точнее именовать «юридический фетишизм», а не «правовой фетишизм».

Весьма оригинальную и трудно объяснимую позицию по поводу сущности юридического фетишизма сформулировала В.В. Никитяева. Она пишет, что «юридический фетишизм понимается как склонность подчиняться только насилию и самим действовать с позиции силы. Субъект предлагает насильственное изменение конституционного строя, нарушение основных прав и свобод личности, причинить вред жизни, здоровью, имуществу, угрожает порядку и безопасности граждан в противоречие Конституции Российской Федерации»^[324].

Причем, в отличие от других авторов, В. В. Никитяева относит юридический фетишизм к дефектам правосознания. На самом же деле она пишет о преступлениях и иных правонарушениях, которые составляют относительно самостоятельные компоненты антикультуры.

В литературе выделяются самые разнообразные признаки, характеризующие юридический фетишизм, анализ которых позволяет нам сформулировать его определение. Это разновидность юридической антикультуры, которая выражается в преувеличении, абсолютизации и идеализации ее носителями юридических ценностей и антиценностей в решении тех или иных задач в процессе правомерной и/или противоправной деятельности.

Юридический фетишизм находит проявление во всех правовых системах, разновидностях юридических практик, в массовой и элитарной, обыденной и профессиональной, криминальной и иных типах культур (антикультур). Им «заражены» граждане и должностные лица, политики и депутаты, государственные и общественные деятели. Самое же тревожное в этом плане заключается в том, что фетишизм «расцветает» в современной науке. Так, в большинстве защищаемых в настоящее время диссертаций соискатели, как правило, предлагают принять тот или иной нормативный правовой акт, чтобы разрешить исследуемые ими проблемы. Например, мне очень нравится предложение М.Д. Хайретдиновой, направленное на облегчение поиска легальных дефиниций. Она пишет, что «необходимо подготовить «Свод законодательных дефиниций». Он должен включать в себя весь понятийный аппарат, задействованный в современном отечественном законодательстве. В него следует поместить все подготовленные субъектами правотворчества законодательные дефиниции, снабдив их ссылкой на источники, в которых они размещены»^[325].

Или ещё один пример. «В соответствии с буквальным толкованием Конституции, - пишут профессора В.В. Ершов и Н.А. Петухов, - (прежде всего ч. 4 ст. 15, ч. 1 ст. 17, ч. 3 ст. 46), а также с позиции умеренного манизма (? – В.К.) с частичным приоритетом международного права над национальным правом, … необходимо разработать и принять Федеральный закон «О формах международного и национального права, применяемых в России», в котором, в частности, следует установить формы международного и национального права, а также соотношение принципов и норм права, содержащихся в различных формах международного и национального права»^[326] (только в страшном сне могла возникнуть подобная рекомендация – В.К.).

Юридическая демагогия – это преднамеренная спекуляция реальными юридическими фактами в скрытых личных или групповых целях с помощью фальсификации юридических источников, средств, приемов, способов и методов, внешне выражающаяся в правдоподобной, но искусственно и искусно подтасованной юридической аргументации и информации^[327].

Деятельностный подход к юридической демагогии дает возможность всесторонне изучить, во-первых, институциональные элементы ее содержания: объекты и субъекты, искаженные их действия и операции, средства (технику ) и способы (тактику) осуществления, стратегию и ресурсы, юридические и иные результаты (последствия), формы их выражения и манипуляции; во- вторых, обстоятельно исследовать социально-психологический механизм деятельности субъектов юридической демагогии, а именно: процесс сбора и закрепления необходимой юридической и иной информации; мотивационный блок; программно-целевой блок; энергетический блок; блок личного опыта; оценочный блок; блок принятия решения и его реализации^[328].

К формам проявления юридической демагогии необходимо относить: а) разнообразные манипуляции с правовыми актами (необоснованное требование принять объективно ненужный в настоящее время или отменить эффективно действующий правовой акт); б) выявление мнимых пробелов и противоречий в праве, правосознании и юридической практике; в) надуманные обвинения судей и сотрудников правоохранительных органов в излишнем гуманизме либо в суровости принимаемых ими к правонарушителям мер; г) попытки в любых юридических решениях увидеть ограничения прав и свобод человека, нарушения международных стандартов, общепризнанных принципов и норм; д) огульная критика либо полное отрицание позитивного правового наследия и/или преувеличение юридических ценностей так называемых «цивилизованных» стран; е) призывы к расправе с помощью неправовых мер над отдельными физически- ми и должностными лицами, преступниками и иными правонарушителями; ж) стремление представить себя в качестве жертв различного рода репрессий и /или борцов за справедливость. Особенно опасна в этом плане официальная юридическая демагогия.

Юридические лженауки и теории – особые разновидности юридической антикультуры. В этом ряду можно выделять

1.

и более мелкие их элементы (например, псевдонаучные идеи, понятия, категории, знания, доказательства, конструкции)^*.

А) Существуют «безобидные» проявления указанных феноменов, авторы которых без какой-либо аргументации предлагают новые названия юридических наук и направления исследования. Подобные попытки могут вызвать лишь улыбку у читателей либо иные чувства к соответствующим творцам и их сочинениям. Так, В. В. Глущенко считает более грамотным именовать «науку по теории государства и права (общую теорию государства и права) - государствологией и правологией»; науку о «финансах и финансовом менеджменте» – финансологией^[329].

Предлагаю автору и его соавторам в качестве самостоятельных выделить, например, следующие юридические науки: конституциологию, семейнологию, уголовнологию, трудологию, земельнологию, природоресурсологию, международнологию. Прошу учесть актуальность и, без всяких сомнений, существенную новизну данных предложений. В связи с этим следует изменить перечень специальностей, утвержденных Высшей аттестационной комиссией России.

С момента принятия Конституции РФ 1993 г. и до настоящего времени «открылись» новые темы, которые, по мнению соответствующих специалистов (диссертантов, авторов монографий, организаторов конференций и др.), представляются неотложными, актуальными и требующими немедленного внедрения результатов соответствующих исследований и рекомендаций в практику. Например, на этой «волне» появились такие конъюнктурные направления исследований, как «Российская милиция и правовое государство», «Суд – орган российского правового государства», «Развитие правоохранительных органов в условиях правового государства», «Правоохранительная деятельность в российском правовом государстве» и др.

Б) Одним из распространенных типов лженауки является плагиат (лат. plagium, т.е. похищение), который бывает разнообразным по объему, видам и подвидам, формам проявления и степени переделки чужих научных работ. Например, доцент К. представляет в научный сборник статью «Конституционные связи и правоотношения», которая полностью переписана с публикации Т. В. Мокиной «Конституционно-правовые отношения как особый вид публичных отношений» (Научно-практический журнал «Общество и право». 2010. № 5.С. 58–60). Изменены лишь названия темы; вместо слов «во-первых», «во-вторых» и т.д. указываются пункты 1, 2 и пр.; убраны из текста аннотация и ключевые слова (мошенничество налицо).

Бывают и более «солидные» заимствования – на уровне монографий, кандидатских и докторских диссертаций. Для современного научного юридического сообщества подобные факты не являются секретом, и подавляющее большинство его членов прекрасно осведомлены о таких «авторах» и их произведениях.

Весьма распространенным, особенно с распадом Советского Союза, стал так называемый «переводной плагиат». К примеру, в бывших республиках СССР, да и некоторых других странах, отдельные плагиаторы берут за основу книгу (статью и пр.) либо несколько научных работ, как правило российских ученых-юристов, переводят данные произведения на свой язык, иллюстрируют их материалами национальной юридической практики (правотворческой, правоприменительной, интерпретационной, правосистематизирующей, судебной, следственной и т. п.) и в итоге получают «добротный» на первый взгляд «научный труд», в который они не вложили ни капельки собственных суждений, идей, выводов, аргументов, предложений и рекомендаций (я уже не упоминаю здесь о поголовном переписывании в такой «манере» учебников, учебных пособий и других научно-методических трудов).

Встречаются обратные примеры, когда отечественные ученые без всяких ссылок заимствуют полностью или частично материал из зарубежных теоретических и эмпирических источников.

Иногда плагиат (указанную разновидность можно даже назвать «плагиатиком») носит в некоторой степени безобидный характер. Тот или иной автор то ли по небрежности, то ли в силу забывчивости и пр., чужое принимает за свое, упускает из виду, что нужно сделать сноску на первоисточник. Например, читая в журнале «Российское правосудие» (№ 4 за 2012 г.) одну из статей, чувствую «кожей» – мой текст без всякой правки вплоть до пунктуации. Порадовался за себя. Думаю, стал «классиком» или «народным ученым». Потому и сносок не делают.

Просматриваю кандидатские диссертации по юридическим принципам, докторские диссертации по правоотношениям и различным разновидностям юридической деятельности, а также по некоторым другим проблемам – ощущения те же – «классик». Иногда, правда, становится не очень приятно и даже противно читать свой текст в чужом произведении.

В) Есть еще одна разновидность юридической лженауки, которую трудно более или менее четко поименовать. Это результаты коллективной рабской деятельности по написанию диссертаций, монографий и других научных трудов. Данный феномен распространен настолько, что уже давно рекламируется в Интернете: подготовим кандидатскую и/или докторскую диссертации за такой-то срок, в том числе под «ключ».

Об этом знают многие люди (ученые, административно-технический и обслуживающий персонал в учебных заведениях и научно-исследовательских организациях), однако должностная или иная зависимость от «пишущей братии» (чаще всего от их руководителей), ложная солидарность или обычная индифферентность и др. причины не позволяют тем или иным лицам адекватно реагировать на указанную разновидность юридической антикультуры. Практически бездействуют в этом плане правоохранительные органы. Еще раз подтверждается старая истина – деньги решают все. Главное же заключается в том, что обесцениваются соответствующие научные степени и звания, роль юридической науки в обществе становится ничтожной, усиливаются кризисные и энтропийные процессы в научном познании реальной действительности, фундаментальные и иные научные дисциплины уже не могут прогнозировать развитие российской правовой системы в целом и отдельных ее сторон и элементов в условиях интеграции и глобализации разнообразных сфер жизнедеятельности.

К данному типу юридической антикультуры примыкает немыслимая «плодовитость» некоторых специалистов. Так, обычный юрист Н. из Магадана (не кандидат и не доктор юридических наук) публикует (статьи, естественно, в расчет не берем) по годам соответственно: в 2007 г. – 2 книги, объемом 400 и 544 страницы; в 2008 г. – 3; в 2009 г. – 4; в 2010 г. – 6; в 2011 г. – 5; в 2012 – 10; в 2013 г. – 2. Тематика самая разнообразная: «Экспертиза в судебном производстве»; «Жилищные споры»; «Моральный вред: доказывание и опровержение»; «Сотрудничество подозреваемого (обвиняемого) с прокурором и следователем»; «Защита чести, достоинства и деловой репутации»; «Оффшорные зоны: правовое регулирование»; «Правила нотариального делопроизводства», «Защита прав призывника и военнослужащего».

Особое внимание хотелось бы уделить следующим его книгам: Теория государства и права: учебник. – М., 2008. – 688 с.; Стратегия и тактика адвокатской деятельности. – М., 2008. – 272 с.; Теория юридической систематизации: монография. – М., 2010. – 208 с.; Правоведение: учебник для неюридических вузов. – М., 2009. – 528 с. В начале 2013 г. господин Н. «блестяще» защищает кандидатскую диссертацию.

Что можно сказать по данному поводу. Дюма-отец просто обзавидовался бы такой плодовитости и, естественно, аскетизму автора. Работа же, надо думать, шла круглосуточная.

Г) Некоторые руководители разного «калибра» государственных и негосударственных учреждений и организаций очень любят к тому или иному, как правило, интересному и солидному научному труду (монографии, докладу, статье и т. п.) известного либо не очень ученого-юриста «приставить» свою фамилию, т.е. выступить в качестве соавтора. Все это делается или для повышения престижа и имиджа, или, возможно, с целью увеличения количества публикаций. Ни о каком, естественно, вкладе в соответствующий научный труд «соавтора» речи быть не может. Идёт повальное избрание госчиновников в академики РАН, на что уже обратил внимание Президент РФ.

У некоторых ученых-юристов очень заметны такие дефекты, как «наивное» (по Гегелю) правосознание и не очень высокий уровень правовой культуры, пробелы в знаниях (частичные, непреднамеренные и пр.) отдельных компонентов правовой системы, погрешности в социально-правовой памяти (юридическом опыте), умениях, мастерстве и др.

К типичным дефектам следует отнести, например, слабые знания представителей отраслевых и других специально-юридических наук общетеоретических и фундаментальных проблем и наоборот.

Огромный объем накопившегося теоретического и эмпирического юридического материала приводит порой к тому, что некоторые авторы, определяя для себя новую тему, не хотят или не могут (а порой даже не пытаются) справиться с определенной информацией и формулируют весьма сомнительные положения, выводы и рекомендации, которые уже давно изложены другими учеными. Например, в своих статьях, опубликованных в журналах «Российская юстиция» (2009. № 8) и «Российское правосудие» (2012. №10), один из авторов сетует на то, что, во-первых, выделенная им (весьма сомнительная, на наш взгляд, «презумпция относительной беспробельности права» (текст цитируем по журналу «Российское правосудие») «остается незамеченной как в теории, так и на практике». Во-вторых, он отмечает, что «проведенное исследование позволяет заключить: право есть сложное, внутренне сбалансированное социальное явление, обладающее необходимыми ресурсами как для устранения полного пробела, так и частичного пробела в правовом регулировании. Поэтому отсутствие юридической нормы необязательно требует во всех случаях апелляции к правотворческим органам на предмет принятия новых норм» (без комментариев. – В. К.).

В-третьих, «право, – продолжает М., – как нормативная регуляция не сводится к нормам или их системе. Юридическая норма есть одно из ее проявлений, один из носителей важнейшего свойства права. Другим носителем данного свойства права выступают нормативные обобщения. Нормативные обобщения – это нормативно регулятивные средства, которые в сжатом, концентрированном виде выражают содержание права: право вые принципы, цели, задачи, дефиниции, презумпции и т. п.» (выделено нами. – В. К.).

Любопытно, что на этой же странице в предыдущем абзаце М. пишет о том, что «в естественно-позитивном праве первичным элементом содержания права являются не нормы, а права, свободы и обязанности».

В-четвертых, М. пытается доказать, что термин «аналогия права» использовать некорректно (Что же поделать с законодателями и судьями, если первые закрепляют, а последние применяют данную юридическую конструкцию в различных правовых актах?Видимо, нужно как-то научить или проучить и тех и других).

Поскольку М. не знает либо преднамеренно не использует теоретические источники, в которых обстоятельно разрабатываются проблемы пробелов в праве (правосознании, юридических практиках, правовых культурах), условия применения аналогии закона и аналогии права, природа разнообразных нестандартных нормативно-правовых предписаний (легальных дефиниций, принципов права, нормативных формул, рисунков и др.), то трудно с ним спорить либо вести диалог, подвергать многие выводы и положения серьезной критике. Занятие это, на мой взгляд, бесполезное и пустое, по крайней мере с точки зрения времяпрепровождения, а точнее – времяубивания.

В рядах юридического научного сообщества существует плеяда ученых, формулирующих оригинальные юридические идеи, теории, концепции, конструкции и положения. Например, В. В. Сорокин пишет, что «в современном правоведении так и не разработана методология, с помощью которой можно адекватно изучать феномен русского права. К такому выводу приводит научная добросовестность и анализ теоретической основы настоящего исследования»^[330].

«Большинство ученых-юристов даже не подозревают, – продолжает В. В. Сорокин, – что русское право есть нечто в высшей степени специфическое и, справедливости ради, только оно и может именоваться правом в исконном значении этого слова»^[331].

2

Продолжаем цитировать указанного автора*. «Правоведение утратило статус подлинной науки – служительницы истины и превратилось в наукообразную сферу практической политики и идеологии, которые зависят от изменчивых указаний конкретного момента. Отсюда – создание целой системы канонизированных мифов и идеологем, в рамках которых и проводится конвейер конференций, круглых столов и семинаров с бесплодными обсуждениями и дискуссиями…Видимость движения теоретической мысли создается полными изощренными схоластики трудами»^[332]. С последними утверждениями автора, видимо, в какой-то степени можно согласиться.

Ставя перед собой цель обосновать интегративное правопонимание, основанное на традициях русской национальной культуры и духовно-культурных ценностях Православия, он пишет: «Синтетическая теория права принципиально отличается от широкого и плюралистического подхода к правопониманию. В методологическом смысле синтетическая линия в правопонимании означает не включение результатов и выводов известных школ права в общее определение понятия права, но признание единого, целостного, хотя и многоуровнего, иерархического бытия права, пронизанного предельно общими, но едиными духовными идеями и принципами, а также единство форм постижения многообразного бытия права»^[333] (умно, но непонятно).

«Простое перечисление формальных признаков права мало что дает для его адекватного понимания. Право, – отмечает В.В. Сорокин, – есть Божественный закон человеческих взаимоотношений в рамках единого целого, как некое связующее начало, абсолютная взаимосвязь всего сущего в обществе на основе Любви (Истины), Добра и Красоты, двигательная сила истории, постоянная цель, синтезирующая в себе Божественные Абсолюты^[334].

И наконец, вот он, основной вывод. «Настала пора отказаться правовой науке от привычки определять Право как систему норм и конкретных правил поведения, – поучает В. В. Сорокин (простите нас, Господи и профессор В. В. Сорокин, – «не ведаем, что творим». – В. К.). Регулятивный потенциал Права гораздо шире одних только нормативов поведения. Право – не есть корпус правил, оно представляет собой проявление Святого Духа, в котором правила имеют смысл только в контексте Божественных заповедей и соответствующего им образа жизни. Право есть комплекс абсолютных, Божественных оснований и религиозно-нравственных принципов для принятия юридических решений (то есть решений по конфликтным ситуациям типичного характера). Предлагаемое в настоящей работе определение понятия Права вполне может считаться «рабочим», поскольку дает правоприменителю надежный и объективный критерий правомерности человеческого поведения – Божественные заповеди»^[335] (жили по понятиям, а надо было – по заповедям. – В. К.).

Я согласен с тем, что каждый автор волен высказывать свои самые смелые идеи. Но как-то следует увязывать их с нуждами практикующих юристов – законодателей, судей, следователей, нотариусов и, конечно, студентов. Меня также удивляют и поражают в цитируемой книге  многие «вещи»: снобизм и мессианство автора, безапелляционность суждений, православно-правовой экстремизм и т. д. Сущность права - это оказывается Любовь, а она, как известно, бывает разной. Только после прочтения цитируемой книги я начинаю понимать, почему настолько высоким был уровень римского права (римляне знали толк в Любви, ее объектах, средствах или способах удовлетворения).

Синтетическая теория права (правда, не с таким Космическим и Вселенским размахом глубоко и широко разрабатывалась российскими учёными-юристами еще в конце XIX – начале XX вв. (см., например, книгу А. Ященко «Опыт синтетической теории права».Юрьев, 1912.) и продолжает исследоваться современными учёными[336].

В числе цитируемых В. В. Сорокиным авторов ссылку на указанного и других представителей синтетической теории права я, к сожалению, не нашел (а может, плохо искал).

Таким образом, подводя итог краткой характеристике некоторых сторон юридических лженаук (теорий, концепций, идей, понятий, категорий, конструкций и пр.), можно отметить, что в ней проявляются многие аспекты юридической антикультуры: субъективизм и инфантилизм, релятивизм и индифферентность, нигилизм и романтизм, цинизм и догматизм, низкий профессиональный уровень исследователя, его эгоцентризм и другие.

В следующих двух параграфах мои аспиранты представляют своё видение антикультуры, применительно к тем юридическим феноменам, которыми они занимаются.

 

 

Карташов Владимир Николаевич – доктор юридических наук, профессор, Заслуженный деятель науки РФ, заведующий кафедрой теории и истории государства и права Ярославского государственного университета им. П.Г. Демидова

Симонова Снежана Владимировна,

аспирантка кафедры теории и истории государства и права Ярославского государственного университета им. П.Г. Демидова

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться: