Рассказы о явлении умерших

Иннокентий, архиепископ Херсонский и Таврический, говорит: «Из древних сказаний видно, что вера в безсмер­тие души постоянно соединялась с верою в явления умер­ших. Сказания о сем безчисленны... Есть явления умер­ших или их действия, кои не подлежат сомнению, хотя они редки» («Сочинения», т. 7).

Никанор, архиепископ Херсонский и Одесский, говоря в одном из своих поучений о загробной жизни, утвержда­ет: «Таких фактов можно было бы насчитать не мало, ко­торые имеют полное значение достоверности для лиц, со­вершенно достопочтенных и заслуживающих веры... фак­ты достоверны, действительны, возможны, но нельзя ска­зать, что согласны с установленным волею Божиею обыч­ным порядком вещей» («Странник», 1887).

Многие из ученых и писателей, иностранных и наших отечественных, не только сами верят в явление умерших и рассказывают необыкновенные случаи из собственной жизни, но убеждают других не сомневаться в этом. Так, Августин Калмет, живший во второй половине семнадца­того столетия, известный в свое время как исторический писатель и как толкователь Священного Писания, пишет: «Отвергать возможность и действительность явлений и действий отшедших душ на том одном основании, что они необъяснимы по законам земного мира, также совершен­но незаконно, как незаконно было бы отвергать возмож­ность и действительность явлений физиологических на том основании, что они не объяснимы по одним законам чисто механических явлений» («О явлении духов», ч. 1, с. 115).

«У меня был товарищ по семинарии, с которым я дру­жил и в продолжении богословского курса вместе кварти­ровал, — записал в своем дневнике протоиерей Н. Соко­лов. — Это сын болховского священника Николай Семе­нович Веселое. По окончании курса семинарии он остал­ся учителем уездного училища, а я по окончании акаде­мии поступил священником в Херсон. Но в одно время приснился он мне так, что я понял, что его нет в живых. Написал к отцу его и получил ответ, что сын его умер, как раз в тот день и час, когда я видел его во сне. Мне снилось, будто я нахожусь на херсонском кладбище под­ле ветхого пирамидального памятника, в котором от выва­лившихся камней образовалось отверстие шириною около пяти вершков. Из любопытства я влез через отверстие внутрь памятника. Потом хотел вылезть назад, но не на­шел отверстия в темноте. Я стал ломать каменья, и блес­нул свет. Проломав отверстие больше, я вышел и очутил­ся в прекрасном саду. На одной из аллей вдруг навстречу идет Веселое.

— Николай Семенович, какими судьбами? — восклик­нул я.

— Я умер, и вот видишь... — отвечал он.

Лицо его сияло, глаза блестели, грудь и шея были об­нажены. Я бросился к нему, чтобы поцеловать его, но он отскочил назад и, отстраняя меня руками, сказал: «Я умер, не приближайся». Я как будто поверил, что он на том рвете, и испугался. Взглянул на него, заметил, что лицо его было весело, и страх мой пропал. Веселое про­шел мимо меня, я пошел с ним рядом, не дотрагиваясь до него.

— Я жив, хотя и умер, умер и жив все равно, — ска­зал он. Слова его показались мне так логичны, что я ни­чего не мог возразить на них. Когда мы приблизились к старому пирамидальному памятнику, Веселое сказал: «Прощай, ты пойдешь домой», — и указал мне на отвер­стие. Я полез и тут же проснулся» (Прибавление к «Хер­сонским епархиальным ведомостям», 1891, № 11).

 

В 1871 году состоявший в певческом хоре А. Я., про­жив не более двадцати четырех лет, — рассказывает ярославский архиепископ Нил, — умер от холеры. Через десять дней после смерти, именно утром 16 июля, явился он мне во сне.

На нем был знакомый мне сюртук, только удлиненный до пят. В момент явления я сидел у стола гостиной сво­ей, а он вошел из залы довольно скорым шагом, как это и всегда бывало, выказав знаки уважения ко мне, прибли­зился к столу и, не сказав ни слова, начал высыпать на стол из-под жилета медные деньги с малой примесью се­ребра.

С изумлением спросил я:

— Что это значит? — Он отвечал:

— На уплату долга. (Надобно заметить, что накануне приходили от фотографа Г., объявив, что по книгам зна­чится за Я. четыре рубля). Это меня очень поразило, и я неоднократно повторил:

— Нет, нет, не нужны твои деньги, сам заплачу твой долг.

При сих словах Я. с осторожностью сказал мне:

— Говорите потише, чтобы не слыхали другие.

На выраженную же мною готовность уплатить за него долг, он не возражал, а деньги не замедлил сгрести рукою со стола. Но куда положил он их, не удалось мне заме­тить, а, кажется, тут же они исчезли.

Затем, встав со стула, я обратился к Я. с вопросом:

— Где находишься ты, отшедши от нас?

— Как бы в заключенном замке.

— Имеете ли вы какое-либо сближение с Ангелами?

— Для Ангелов мы чужды.

—  А к Богу имеете ли какое отношение?

— Об этом после когда-нибудь скажу.

— Не в одном ли месте с тобою Миша? (Миша — то­же певчий, мальчик, живший в одной комнате с Я. И скончавшийся года за четыре перед тем).

— Не в одном.

— Кто же с тобою?

— Всякий сброд.

— Имеете ли вы какое развлечение?

— Никакого. У нас даже звуки не слышатся никогда, ибо духи не говорят между собою.

— А пища какая-либо есть у духов?

— Ни-ни... — Звуки эти произнесены были с явным неудовольствием и, конечно, по причине неуместности вопроса.

— Ты же как чувствуешь себя?

— Я тоскую.

— Чем же этому помочь?

— Молитесь за меня: вот доныне не совершаются обо мне заупокойные Литургии.

При сих словах душа моя возмутилась, и я стал перед покойником извиняться, что не заказал сорокоуста, но что непременно сделаю. Последние слова видимо успоко­или собеседника.

За сим он просил благословения, и я, благословив его, спросил:

— Нужно ли испрашивать у кого-либо дозволения на отлучку?

Ответ заключался только в одном слове: да. И слово это было произнесено протяжно, уныло и как бы по при­нуждению.

Тут он вторично попросил благословения, и я еще раз благословил его. Вышел он от меня дверью, обращенной к Туговой горе, на которой покоится прах его («Душепо­лезные размышления», 1881).

 

 

Из области таинственного

Я считаю особенным удовольствием сообщить сказа­ние из рукописей нашей монастырской библиотеки о хож­дениях одного из смиренных подвижников-молдаван по обителям небесным. Но кто этот подвижник, в какой оби­тели подвизался и как его имя — нам неизвестно. Виде­ние старца, продолжавшееся часа три, в течение почти целой утрени, похоже на благодатное видение блаженно­го Андрея, Христа ради юродивого, память которого 2 ок­тября. Это случилось на Святой Афонской горе в марте 1854 года. Замечательное видение это очень ясно харак­теризует неправомыслие всех многоразличных протестан­тов и сектантов, как, например, штуидистов, баптистов, пашковцев и других, отвергающих ходатайство о нас Бо­жией Матери и святых пред Престолом Триипостасного Божества. Чтобы обличить их, а православных утвердить и укрепить в своей святой православной вере, мы цели­ком приводим видение афонского старца.

«Однажды в четверг, в шесть часов ночи, т.е. по за­хождении солнца накануне, — говорил старец, — я встал к утрени и, войдя в церковь, поместился в форме* (Формою называются монашеские места в церкви, с открыва­ющимися скамьями для сидения во время чтения), когда братия начинала уже последование полунощницы; и размышляя о непостижимой глубине существа Божия, при мысли, что Он один есть Господь, Создатель и Творец все­ленной; и что для спасения людей принял наше естество и, сделавшись человеком, был распят и погребен, — я по­чувствовал такое умиление в своем сердце, и такая ра­дость объяла душу мою и успокоила разум, что от избыт­ка сладостных чувствований — слезы, как источник, тек­ли из очей моих; и неизмеримая любовь Божия наполня­ла все существо мое.

Тогда разверзлось сердце мое, из которого как бы одна дорога восходила к Престолу Божию, и, сливаясь в одно с разумом и чувствами, давало полную свободу пламен­ной молитве; и каждое слово молитвы выражалось глубо­ко от души. Тут я почувствовал любовь к ближним, и на­чал молиться за оскорбивших и порицающих меня; и от радости сердца душа моя была в восхищении. Но, нахо­дясь в этом трогательном состоянии, вместе с тем я и ощущал, что находился в церкви, и видел, что братия мо­лилась. Не имея же сил более стоять на ногах — открыл скамью формы и присел, не переставая мысленно молить­ся. Тогда я до того сосредоточен был в любви Божией, что не в состоянии был успокоиться на земле, и чем бо­лее питал к Господу любовь и дерзновение — рассеивал­ся страх мой к Нему и более ликовала душа моя от это­го, так что я не мог продолжать ни начатой, ни других мо­литв, а чувствовал только искреннее желание любви Бо­жией, что как пламень огненный горело в моем сердце: душа прилеплялась к Богу, только о Нем и воображала; слезы подобно ручью струились из очей, и я находился в полном восторге и смирении. Но неожиданно предавшись какому-то забвению, я не видал более ни церкви, ни бра­тии, и не слыхал того, что читалось, и вдруг очутился сре­ди обширного и богатого поля, которое было украшено роскошными деревьями и цветами, дышавшими чудным благоуханием. Красоты и благолепия этого поля не воз­можно ни описать, ни рассказать языком человеческим, потому что оно было исполнено такого света, как будто светило семь солнц, а издали виднелось неисчислимое множество людей, молодых собою и облеченных в блестя­щие одежды, которые были очень благообразны, и лица коих сияли более, нежели солнце — и ходили очень тихо.

При виде всего этого радовалась душа, и в удивлении я спрашивал самого себя: кому принадлежит этот верто­град; что это за люди и как очутились здесь? С этой мыслью я пошел далее, и, пройдя еще немного, увидел множество других, которые стояли вместе, были молоды, разных лет, сильные телом, и лица их выражали глубокое смирение, а красота их до того была ослепительна, что сияла более солнца. Они были в воинском одеянии.

При виде этих людей я остановился и душевно восхи­щался, любуясь их благообразием и украшением. Тогда услышал я из среды этих людей голос, называвший меня по имени: «Как известно всем нам, брат наш N имеет большое желание прийти к Царю: кто же из нас возьмет­ся быть ему вожатым?». И избрался один из них, молодой летами, который, превосходя красотою и могуществом всех прочих и сияя как луна между звездами, казался старшим над другими, и обратясь ко всему лику, сказал: «Я буду путеводителем, ибо как вы знаете, он, питая ко мне особенную любовь, денно и нощно просил меня об этом, и я не раз уже ходатайствовал за него пред Богом». Сказав это, он направился ко мне, а я, между тем, удив­ляясь, думал: мне ни разу не приходилось видеть этих лю­дей — где же они видели меня, откуда знают мое имя, и как они узнали, что я имею желание прийти к Царю? Ко­гда же славный воин подошел ко мне и с лицом веселым сказал: «Следуй за мной и пойдем к Царю», — я просил оставить меня, говоря: «Что я за особа, чтобы дерзал предстоять Царю?» — и спрашивал, чего желает от меня Тот Царь, к Которому он имеет привести меня, и что это за Царь и кто он сам такой? Тогда, несколько улыбнув­шись, воин весело продолжал: «Ты верно шутишь, что не Узнаешь этого Царя, к Которому я имею привести тебя? И разве ты не знаешь меня, в то время, когда любишь меня, и молишь меня день и ночь? И вот я пришел провести тебя к Царю, и теперь, если бы и захотел, — не могу те­бя оставить; итак, следуй за мной». Не имея что ответить на это, я последовал за ним, и мне хотелось узнать и еще раз спросить у него, кто он, что оказывает мне столько добра, потому что до сих пор я не узнавал его и вместе совестился спросить, думая, что может быть еще успею узнать после, тем более что в душе питал к нему какое-то и благоговение и безпокойство, видя его около себя.

Когда мы прошли много места от того роскошного вер­тограда, который уже окончился, никого более не было, исключая меня и моего путеводителя, подошли к одному узкому пути, который так далеко простирался, что не вид­но было его конца; будучи заключен между двумя высо­кими стенами, он едва давал возможность пройти одному человеку. Это вызвало у меня некоторую боязнь, потому что место было слишком опасно; но при виде своего во­жатого, я снова успокоился. Тогда путеводитель мой не­много приостановился и, ласково глядя на меня, начал го-ворить: «Брат, отчего смущается душа твоя, и овладело тобою уныние? Зачем ум твой находится в рассеянности, и не возносится молитвой к Богу? Не знаешь ты, сколько теряет человек, когда забывает молитву и занят одним со­бою; и сколько получает, если постоянно прибегает к спа­сительному имени Иисуса Христа? Такой человек, избав­ляясь от страданий и грехов, вмещает в себе Святую Тро­ицу и достигает любви Божией в том совершенстве, кото­рого и ты, отчасти, по милости Божией неожиданно удо­стоился. Но достигая этого блаженства, зачем ты нера­дишь о нем, и долго ли еще будешь находиться в глубо­ком сне лености и не одумаешься? Вспомни, брат, свое прежнее рвение, от которого ты ныне совершенно отка­зался, когда Господь не понуждал тебя, а ты сам добро­вольно полагал Приснодеву и Матерь Божию посредни­цею и ходатаицею твоего спасения, и не сделался ли ты уже недостойным, чтобы Милосердая напутствовала тебя за твою неверность? Видно ты предпочитаешь леность любви Божией; но знаешь ли, сколько неизреченного ми­лосердия излил на тебя Господь и, несмотря на твое не­радение, как велика любовь Его к тебе!». Когда мой путе­водитель говорил это, слова его трогали меня до глубины души и с сокрушенным сердцем я повторял: «Господи Иисусе Христе, помилуй меня!», И искренняя молитва эта, чуждая посторонних мыслей и сосредоточившая весь мой ум, до того была исполнена любви Божией, отрадны­ми чувствованиями и силою, что вмиг рассеяла происхо­дившую во мне боязнь. Тогда путеводитель мой, снова об­ратясь ко мне, сказал: «Теперь ты сам видишь, что лучше пребывать в молитве, и если всегда желаешь находиться в таком состоянии духа и приобрести спасение, убегай пагубной лености и, мысленно полагая всю свою надежду на имя Иисуса Христа и Госпожи нашей Богородицы, ста­райся вести жизнь так, как жил прежде, в непрестанном преуспеянии добрых дел, по заповедям Божиим. Помни и сохраняй также в точности и мое наставление, каждый раз, когда с тобою что-либо случится, исповедуйся чисто, и ни одной даже мысли не скрывай пред духовным отцом твоим». С этим мы начали идти по узкому ущелью и, взойдя выше, я увидел пред собою крест, который как бы указывал нам путь. Достигнув этого креста, путеводи­тель, а за Ним и я остановились и, оградив себя трижды крестным знамением, с молитвой: «Кресту Твоему покло­няемся, Христе, и святое воскресение Твое поем и сла­вим», — снова продолжали путь, и после долгого време­ни перешли на другую сторону. Оттуда виднелось такое место, что страх и трепет объял бы того, кто бы его уви­дел, потому что это был глубокий, как бездонная про­пасть, овраг, такой ужасный и мрачный, что трудно было определить, как он длинен, широк и как непроходимо глу­бок. По другую сторону очень далеко виднелась высокая гора, касающаяся небес.

Вместо моста через эту пропасть положено было круг­лое бревно в четверть толщины, один конец которого при­мыкал к нашему пути, а другой — к концу противоположной горы; и переход этот тем более был страшен, что бревно при дуновении ветра колебалось над бездной, как лист на дереве. Когда же мы подошли поближе к этой пропасти и переходу, страх и трепет объяли меня снова, ибо я увидел, что мы должны будем переходить по лежав­шему бревну, и сколько я ни смотрел во все стороны, ни­где за исключением того бревна, не заметил ни одного ме­ста, которое бы давало возможность перейти через мрач­ную пропасть на другую сторону. Тогда путеводитель мой обратился ко мне с некоторым укором: «Снова ты, — ска­зал он, — нерадишь о молитве и опять ты находишься в страхе! Дай мне свою руку». Я подал ему правую руку и, таким образом, мы начали идти по страшной переклади­не, которая после нескольких шагов так заколыхалась, как лист на дереве, и когда я поглядел по обе стороны пропасти, душа замерла от страха, — я не решался идти далее, и одно только присутствие путеводителя, держав­шего меня за руку, снова меня воодушевило, и так мы продолжали путь.

Остановившись через некоторое время, путеводитель велел мне с крестным знамением призвать на помощь имя Госпожи нашей Богородицы и Приснодевы Марии. И, о чудо! Когда я исполнил, что мне сказал путеводитель, и повторял: «Пресвятая Богородица, помоги мне!» — такая смелость явилась во мне, что я совершенно был спокоен, несмотря на то, что перекладина подобно паутине сгиба­лась под нами. Благополучно достигнув конца, скоро мы подошли к подошве горы, где вожатый оставил мою руку, присовокупив, что мне нечего больше бояться. Но из люб­ви, которую я питал к нему, мне не хотелось оставить его и я продолжал держать его за руку. Пройдя еще немного, мы начали взбираться на гору, вершины которой, сколько я ни смотрел, не было видно. Эта гора была очень обры­виста, однако когда мы остановились, я увидел, что все стороны горы покрыты масличными деревьями. Я изумил­ся и недоумевал, откуда явилось здесь такое множество маслин!

 Вскоре мы достигли, наконец, вершины и, продолжая путь, подошли к большим вратам, которые были отворе­ны, где путеводитель, а за ним и я осенили себя прежде три раза крестным знамением; а потом, минуя врата, вош­ли и внутрь. Перед нами снова открылось большое поле, обширное, как твердь небесная, и не видно было нигде пределов его, ни в ширину, ни в длину; а красоту и вели­колепие его невозможно даже и описать, потому что язык человеческий не в состоянии ни высказать, ни ум челове­ческий не может постигнуть того совершенства, которое было там; ибо поле это было усажено всевозможного ро­да отличными деревьями и украшено великолепными цве­тами, исполненными приятного благоухания. Солнце, ко­торое светило там, не было как обыкновенное солнце, — но как бы было семь солнц, и так отрадно было это мес­то, что умилилось сердце мое, и я желал там остаться. Но путеводитель сказал мне: «Отселе ты пройдешь еще дру­гие места, гораздо восхитительнее этого, и напоследок увидишь Самого Царя».

С этой радостной вестью мы пошли через прекрасный вертоград, и я увидел издалека множество людей, одетых в иноческие одежды, — не черного, а багрового цвета, си­яющего подобно солнцу: лица их сияли более солнца, а вид этих иноков и красота были непостижимы. Одни из них были молоды, а некоторые в летах; и когда мы подо­шли ближе, они радостно приняли нас и приветствовали моего путеводителя, говоря: «Радуйся, великомученик Ге­оргий — возлюбленный Христа!». Путеводитель, со своей стороны, тоже приветствовал их: «Радуйтесь и вы, воз­любленные Христа преподобные!». После этого все они, называя меня по имени, весело обратились ко мне со сло­вами: «Сын N. какая польза человеку, если он весь мир приобретет, а душу свою погубит! Все же сколько бы он ни жил, сколько ни исполнялись бы его желания и ни ис­пытывал бы всех мирских наслаждений, — ударит час смерти, и вся жизнь его пройдет, как сон. Тебе также по­кажется вся жизнь твоя одною тенью, если только воспрянешь ты от лености, и начнешь жить так благочести­во, как жил прежде и, угодивши Господу, удостоишься Небесного Царствия, и вечного с нами блаженства. Но если окончишь жизнь свою в нерадении, то знаешь ты, что ожидает ленивых и нераскаянных грешников. Сын! Не предпочитай мрачную бездну здешнему Царству; не прилепляйся к лености скорее, нежели к любви Иисуса Христа, Который все, что ты видел, устроил собственно для твоего спасения. Вспомни ты, из какой степени совер­шенства ты упал, сколько потерял и куда погрузился? Возвратись и припади к милосердию Божию; и мы не пре­станем молить Господа о твоем спасении». Сказав это, они снова обратились к моему путеводителю, говоря: «Ге­оргий, возлюбленный Христа, возымей все попечение над этою душою и представь ее Царю, тем более, что ты име­ешь к Нему большое дерзновение». После этого мы отде­лились от них и начали снова идти, но когда я услышал, что путеводитель мой был великомученик Георгий, тогда только я узнал его, и понял те слова, которые относились ко мне, когда в первый раз он изъявил готовность путево­дить мною, и на вопрос: «Кто из нас будет ему вожа­тым?» — отвечал он: «Я, потому что он питает ко мне особенную любовь; и часто полагал меня посредником пред Богом и я ходатайствовал за него». Ибо, действи­тельно, с самого детства я имел к великомученику Геор­гию особенное уважение пред другими святыми, и много раз просил ходатайства пред Богом в деле моего спасе­ния. Таким образом, узнав в лице своего путеводителя святого великомученика Георгия, сперва я несколько убо­ялся, а потом от избытка чувств и сердечного умиления, которые наполняли душу мою, — я обнял его, и лобызал долгое время. После того мы пошли далее: пройдя немно­го, увидел я издали небольшое число праведников, обла­ченных в иноческую одежду, такую же, какую я видел прежде на преподобных; они имели пред прочими значи­тельную славу, и лица их сияли более солнца. Тогда я спросил у своего путеводителя, что это за люди, что облечены такою славою? Это нынешние иноки, — отвечал св. Георгий, —которые без руководителей и советов дру­гих собственно доброю волею соревновали благочестию прежних иноков и, окончивши жизнь свою в добрых де­лах, угодили Господу». Затем я снова спросил, каким же образом обрелись на земле такие избранные люди, когда в настоящее время совершенно оскудели в мире добрые дела? «Действительно, — отвечал путеводитель, — тако­вых людей ныне на земле очень мало; но кто в эти дни, по силам своим, сделает хотя малое добро, — угодит Бо­гу и великим наречется в Царствии Небесном; ибо малое, без понуждений и наставлений других, примется Госпо­дом за большое. Брат, — продолжал путеводитель, — в настоящее время оскудели добрые дела: усилилась без­нравственность, вкоренилась неправда, забыта любовь, потеряна верность и в устах людей иссякло слово Божие. Всюду торжествует обман и нечестие; вместо любви на­стала вражда; вместо милосердия — жестокость; вместо правды — неправда; умы наполнились худыми помышле­ниями и подобные поступки до того умножились, что все прилепились ко злу, и почти нет никого, кто бы жил бла­гочестиво. Потому-то творящие ныне хотя мало добра угождают Богу».

Таким образом продолжая путь в разговорах, мы про­шли еще немного на восток чудным этим вертоградом, когда перед нами появился высокий, обширный и велико­лепный чертог, стены которого трудно было сравнить с чем-либо: они, казалось, сделаны из чистого золота: а си­яние, исходившее от них, освещало всю окрестность его. Слава и великолепие сего чертога непостижимы для чело­веческого ума. Тут я еще спросил путеводителя моего об этом превосходнейшем чертоге, на что он отвечал, что это чертог Царя, пред Которым мы предстать должны.

Вскоре подошли мы к высоким вратам сего чертога, ко­торые были отворены. Тогда, оградив себя трижды крест­ным знамением, мы вошли вратами на открытое место, откуда видна была вся горняя окрестность, коей пространство неизмеримо. Я приходил в крайнее изумление, смотря на такое благолепие, какого человеческое око ни­когда не видало. Здесь находилось безчисленное множе­ство Святых, осененных большою славою. Тут путеводи­тель взял меня за правую руку, и мы прошли еще вра­та, — на восток, которые искусно были устроены из дра­гоценных камней. На правой стороне врат был образ: изображение Спасителя, сидящего на Престоле; а на ле­вой — Божией Матери. Войдя во врата, я увидел опять множество людей, держащих в руках кресты и ветви и одетых в одинаковые иноческие ризы — багровые и бле­стящие, как молния; лица их были неописанной красоты. Наше появление они встретили с большою радостью, и сладко приветствовали меня, говоря: «Брат, долго ли мы будем дожидаться тебя, и почему ты сам не стараешься об этом?». Потом, обратясь к путеводителю моему, сказа­ли: «Георгий! Ты взял его на свои поруки, когда ж приве­дешь его к нам?» — «Когда будет на то воля Божия», — отвечал им Георгий. Они, взяв меня за руки, ласкали и утешали. Тут св. Георгий подошел к образу Пресвятой Богородицы и стал умилительно петь: «Достойно есть яко воистину блажити Тя Богородицу...» По окончании тропа­ря, мы трижды перекрестились, поклонившись иконе Бо­жией Матери. Тогда св. Георгий взял меня за руку и ска­зал: «Все, что ты видишь теперь, сделано для того, чтобы ты не сомневался в виденном и слышанном тобою, и не подумал бы, что это прелесть и наваждение врага».

Тогда все блаженные отошли от нас, а я с путеводите­лем моим остались у врат, которые вдруг сами собою от­ворились, и послышался голос: «Велика Твоя милость, Господи, к сынам человеческим!». Стоя у врат, я прихо­дил в восхищение от всего виденного и слышанного мною. Когда открылись врата, я увидел великую церковь, наполненную несказанным светом. Посреди церкви стоял высокий великолепный Престол, на котором восседал Царь славы, окруженный многочисленным ликом Святых: иеромонахи и монахи стояли в белых ризах, другие —как воинство вооруженное: Лик Царя был подобен лику Спасителя, изображенному на иконе у врат, через кото­рые проходили мы; видом молод и неописанной красоты; облаченный в архиерейские ризы, а на главе венец из дра­гоценных камней. Красоты, величия и славы Царя — не­возможно ни описать, ни высказать языком человече­ским. Светом, исходившим от лица Царя, освещался весь храм, и лик праведников как бы был слит одним сиянием с Царем. Если бы можно было собрать в одно место ты­сячу тысяч и миллион миллионов солнц, то и тогда не бы­ло бы такого сияния, каким сияло лицо Царя.

Между тем как я стоял у врат церковных и созерцал несозерцаемое, путеводитель мой вошел в церковь, чтоб поклониться Царю, а я оставался на месте. Св. Георгий, воротившись назад, сказал мне: «Что же стоишь? Пойдем вместе со мною и поклонимся Владыке», — и только что я вознамерился войти в церковь, вдруг слышу глас Царя: «Георгий, оставь его у дверей; ибо он недостоин войти во внутрь храма, не имея брачной одежды». Голос этот при­вел меня в некоторый страх; но потом я совершенно ус­покоился, потому что любовь, наполнившая мою душу, не давала места страху. Оставив меня у дверей, св. Георгий сам вступил в церковь, где лик святых с честью встретил его, как бы одного из вельмож Царя, и Сам Царь славы, когда Георгий подошел к Нему, встал со Своего Престо­ла и с радостию целовал его в лицо.

Тогда путеводитель мой трижды поклонился Царю и лобызал ноги Его и, наконец, со смирением сказал: «Гос­поди! Ради Крови, которую Ты пролил на кресте за греш­ников, прости его и наставь на путь спасения. Велико Твое милосердие, Владыко, и безмерны Твои благоде­яния!» — «Георгий, — отвечал ему Господь, — тебе из­вестно Мое благоволение, коим удостоил Я его сначала, показав ему тайники сокровенные любви Моей, несмотря на то, что другие подвизались более его, и не сподобились этого. Но так как он остался нерадив и предпочел пре­лесть мира, паче Меня, то и не достоин благости Моей». Тогда св. Георгий начал умолять Владыку: «Господи, умо­ляю Тебя, прости его, и яви на нем к прославлению име­ни Своего благость и милосердие Твое, если он и недосто­ин сего. Ты видишь его доброе намерение, и не оставь его!..», — и долго умолял он Господа о помиловании ме­ня. «Георгий, возлюбленный Мой! — отвечал ему Гос­подь, — вижу Я упадок мира: заповеди Мои не исполня­ются; вместо слова Моего настало нечестие; вместо люб­ви — ненависть, вражда; вместо правды — неправда. Ос­кудела верность, отвергнуто смирение, а распространи­лись ложь, обман, гордость. Вместо целомудрия — блуд, прелюбодеяние; и сие творят не только миряне, мужья и жены, но даже иереи и иноки. Осодомилась земля и лю­ди вторично распинают Меня, но Я все терплю с крото-стию — без гнева, ожидая их покаяния...»

Св. Георгий опять припал к стопам Владыки и умолял: «Господи! Вспомни о крови, которую я пролил из любви к Тебе, и умоляю Тебя, Владыко, даруй мне эту душу, прости ее и удостой чаши, которой он желает!» — «Геор­гий, — сказал ему Владыка, — да будет исполнено твое прошение». Вдруг в левой руке у Владыки появилась ча­ша золотая, наполненная питием наподобие вина, кото­рую Он благословил правой рукой и, подавая ее св. Геор­гию, сказал: «Эту чашу любви Моей подай испить ему». Приняв чашу от Владыки, св. Георгий поднес ее ко мне, и я, трижды перекрестясь, всю выпил. Питие это было так сладко, что ни с чем земным нельзя было сравнить его; тотчас душа и сердце' мое вспыхнуло как пламень огнен­ный любовью к Богу. Когда св. Георгий возвратил чашу Владыке и снова предстоял Царю славы, я не в силах уже был оставаться на своем месте, и с дерзновением вошел в храм, подошел к Царю славы и, упав к ногам Его, с уми­лением лобызал их, и душа моя так уязвилась любовию к Богу, что я не мог уже подняться на ноги. Тогда я услы­шал голос к моему путеводителю: «Георгий! Возьми его и идите; пусть он совершенно очистит себя, чтобы мог до­стигнуть любви Моей, которую он потерял, и пусть готовится принять чашу, которою посещу Я его». Вслед за сим путеводитель мой поднял меня за правую руку и вмеcте, кланяясь в ноги Царю славы, положив три поклона, мы вышли из храма, и врата сами собою затворились.

На обратном пути нас опять встретили святые, прежде виденные нами, и говорили мне: «Брат, постарайся, мы тебя будем ожидать». Я начал было просить у своего пу­теводителя, св. Георгия, остаться здесь и не возвращать­ся уже на землю. «По воле Божией, — отвечал он мне, — ты должен возвратиться на землю для того, чтобы добры­ми делами — исполнением заповедей Божиих — ты очи­стился, как золото в горниле». Оградив себя троекратным знамением, мы пошли назад из роскошного веселого вер­тограда, где опять нашли небольшое собрание монаше­ствующих, которые встретили нас с радостью. Шедши от­туда, мы взошли на высокую гору, где, немного остано­вившись, я любовался веселым местоположением горы, усаженной со всех сторон масличными деревьями. Когда мы сошли с этой горы, мне опять открылась эта страшная пропасть, через которую мы проходили уже. Сошедши с горы, путеводитель мой взял меня за руку, и мы снова без всякой уже боязни с моей стороны вступили на перекла­дину и пошли по ней. На самой середине св. Георгий ос­тановился, и, обратясь ко мне, сказал: «Любезнейший брат! Постарайся о Небесном Царствии и страшись поте­рять его. Ты видел милосердие Божие над тобою? Смотри же, не будь неблагодарным к. Спасителю своему, показав­шему тебе незримое. Старайся приобрести любовь Его, и приготовляйся испить чашу, посланную тебе по воле Вла­дыки нашего: тогда благодать Божия, и заступление Ца­рицы Небесной всегда будут с тобою, и я не оставлю те­бя». За сим, перекрестив меня три раза, произнес: «Пре­святая Богородица, помоги рабу Твоему», — и сделался невидим, а я остался над самой бездной ада преиспод­него.

'Вдруг послышались страшный гром и шум из пропа­сти, и дикий крик: «Теперь он остался один! Пойдем и свергнем его в пропасть! Пойдем же скорее, пока не при­шел Георгий!». А бревно, лежавшее перекладиною через пропасть, колыхалось как лист на дереве. Тогда, посмот­рев по обе стороны бездны, я подумал: «Господи! Кто в состоянии оказать здесь помощь человеку!». Вдруг я ус­лышал голос, подобно грому: «Одни добрые дела и ми­лость Пресвятой Богородицы!». Тут гром, и шум, и страш­ные голоса из пропасти, и скрежет зубов утихли, и я при­шел в себя».

Вот отрадное и утешительное повествование старца-молдаванина о своем вразумительном и вместе утеши­тельном видении.

Действительно, многие из христиан — монахов и ми­рян, принося свои молитвы ко Господу Богу, молятся и к Божией Матери и ко святым небожителям, избирая из них, по некоторым случаям или побуждениям сердца, одни — одних угодников Божиих, а другие — других. Также и в молитвах ко Господу Богу представляют в по­мощь пред Ним, во-первых, Божию Матерь, потом — без­плотные силы, своего Ангела-хранителя, святого, имя ко­его носят, и некоторых святых поименно, и всех вообще. Богомудрый отец наш, преподобный Феогност, говорит: «Хочешь ли, я покажу тебе и другой путь ко спасению, или лучше, к безстрастию. Докучай Создателю своему, сколько силы есть, молитвами, чтоб не уклониться от предлежащей цели твоей, ходатаями пред Ним всегда предлагая все небесные силы и всех святых, и со Пресвя­тою Богородицею».

Знаменательные явления

(РАССКАЗ СВЯЩЕННИКА И. ШИРОВА)

В одной из замоскворецких церквей в 1871 году умер отец диакон И. Ш., родной брат мой, от свирепствовав­шей тогда холеры, в несколько часов уложившей его в гроб, несмотря на молодые годы и крепкие силы. Насколь­ко я любил его, настолько горестна была для меня поте­ря его. От скорби вдался я в тоску, которая оставляла меня только во время сна и молитвы. А молился я за душу его от всей души, движимый к тому как любовию к покой­ному, так еще сознанием неполноты предсмертной его ис­поведи, которая была приносима им в состоянии мучи­тельных холерных корчей. Вскоре по смерти он явился мне во сне как живой. В полном сознании переселения его в другой мир, я начал разговор о мытарствах:

— Ты, вероятно, проходишь теперь мытарства, —спрашиваю его.

— Да, — ответил он.

— Скажи, как ты проходишь?

— Очень трудно, — сказал он, — и вот почему: у ди­аволов, оказывается, все записано, кто в чем согрешил, даже мысли, какие иногда невольно возбуждались в душе и пробегали с быстротой молнии, на которые мы не обра­щали внимания, забывая их и не каясь в них, и эти не­вольные и мимолетные грехи изобличаются на мытар­ствах и самими душами тогда вспоминаются и сознаются, как действительно бывшие.

При этом он вынул из-под полы рясы таблицу, как бы картонную, размером несколько больше четвертки почто­вой бумаги, которая с одной стороны вся была исписана грехами так мелко и часто, как будто насеяна черным ма­ком.

— И вот, — сказал он, — таких таблиц было за мною двадцать пять, из коих семь я загладил предсмертною исповедию, а восемнадцать осталось за мною.

Затем я спросил его, пускают ли умерших на землю для свидания?

— Да, пускают, — ответил он.

— Так приходи ко мне почаще, — сказал я ему, — но он мгновенно исчез. После сего видения я усилил молит­ву за него, но в течение десяти лет он ни разу не являл­ся мне.

Когда Господь сподобил меня благодати священства, то я, пользуясь ближайшим предстательством у Престола Божия, чем в саке диакона, еще усерднее стал молиться о упокоении души любимого брата, и вот на пятом году моего священства он является, но не мне, а одной моей прихожанке К. М., которая отличалась благочестивою жизнью и особенно усердными молитвами за усопших. Раз поутру, неожиданно, просит она меня, через нарочно­го, прийти к ней по важному делу.

Она спрашивает, был ли у меня брат, в духовном сане умерший? «Был диакон», — ответил я. И начала она опи­сывать его с такою ясностью, как будто она видела живо­го, и затем рассказала следующее: «В нынешнюю ночь он явился мне и говорит:

— Скажите моему брату, что пять таблиц еще загла­жено.

— Кто ваш брат?

— Здешний священник.

— О каких таблицах вы говорите?

— Он уж знает это, только скажите непременно.

— А что же вы не явились ему?

— Я явлюсь ему, когда все таблицы будут заглаже­ны, — ответил он и исчез.

Вот зачем я послала за вами, — сказала благочестивая прихожанка, — чтобы узнать тайну сновидения».

Я рассказал ей о явлении мне покойного брата на пер­вых порах после смерти его и о таблицах, и тут-то сознал, что то явление его мне было не простое, каким я считал его прежде, а знаменательное, и стал ждать исполнения обещанного им. На пятом году моего ожидания я получил известие о вторичном явлении его прихожанке моей, че­рез которую он просил меня особенно помолиться за не­го в Великий Четверток: «Так нужно по грехам моим», — сказал он, что, конечно, я и исполнил с возможным усер­дием, и каждый год в тот Великий День, когда установле­на Господом Безкровная Жертва о гресех, напоминает мне просьбу его, которую всегда считаю для себя святым заветом.

После сего на восьмом, следовательно, на тридцатом году (Замечательно, что число лет молитвы совпадает с числом таблиц неизглаженных от грехов) моего ожидания личного явления мне брата, наконец он является мне во сне, как обещал, чтобы известить меня о своей свободе от грехов. Это явление было очень коротко. Сижу я будто за письменным столом, вдруг вхо­дит из соседней комнаты покойный брат в рясе, как жи­вой, и, идя мимо меня позади стула, говорит явственно: «Теперь я свободен», — и становится невидим. Этот стро­го последовательный ряд явлений покойного не служит ли очевидным признаком существующей связи между за­гробным миром и земным? Самые явления очевидно зна­менательного характера не служат ли голосом с того све­та, который да послужит земным жителям убедительным доказательством, что души наши не прекращают бытия своего, но переходят в другой мир, духовный, где ожида­ют их мытарства с обличениями на них самых мельчай­ших грехов и нечистых мыслей, даже мимолетных, и что молитвы, возносимые за умерших, содействуют проще­нию грехов их и освобождению от страданий, особенно если молитвы приносятся при Безкровной Жертве («Ду­шеполезное чтение. 1898).

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: