Обличение из загробного мира

По греховной немощи людей втайне творятся ими не столько добрые дела, сколько злые, преступные, ибо вся­кий делающий злое, не идет к свету, чтобы не обличи-лись дела его. Но все, сделанное втайне, хотя бы и самой глубокой, сокровенной, непременно должно открыться, если не в сей временной жизни, то в будущей, вечной. О чем уверяет нас слово Самого Господа Иисуса Христа: несть бо тайно, еже не явится (Мк. 4, 22).

 Предлагаемый рассказ об истинном происшествии, по­полняет собою множество примеров, свидетельствующих о том, что слова Божий не прейдут (Мф. 24, 35).

В городе Баку, в составе морских команд, находился рядовой Петр Федорович Лебедев, поступивший на служ­бу из мещан города Красного Яра, Астраханской губер­нии. Он был женат, жену его звали Олимпиада Петровна. Детей у них было много, но все они умирали в младенче­стве; в живых был один только пятилетний сын Павел, когда в 1858 году у них родился еще сын, названный Гав­риилом. Новорожденный был так слаб, что родители его опасались, как бы он не умер некрещеным и потому ре­шили немедленно его крестить. Вскоре нашлись и воспри­емники: писарь флотского экипажа П. И. Иванов и жена рядового их сослуживца, по фамилии тоже Иванова, На­стасья Петровна. Приготовив, что было нужно, восприем­ники, а с ними и бабка с младенцем, семидесятилетняя старуха, отправились крестить его.

Опасения родителей младенца действительно оправда­лись: вскоре после того, как кум с кумой и бабкой возвра­тились, стали замечать, что младенец делается все слабее и слабее и, спустя не более двух часов, скончался.

Крестины сменились приготовлениями к похоронам. Жалко было родителям умершего своего сына, но они имели утешение в том, что Бог дал вовремя совершить над ним святое Таинство Крещения, «привести в христи­анскую веру». Так как родная мать, не оправившись от родов, лежала в постели, то приготовлением к похоронам занялась крестная мать: шила, что нужно было, одевала и убирала своего умершего крестника. Бывшие при этом знакомые Лебедевых заметили, что крестная мать усоп­шего была все время в веселом расположении и часто улыбалась «некстати». При другой обстановке веселое на­строение кумы, конечно, не могло бы обратить на себя внимания; но в данное время оно вовсе не соответствова­ло печальному событию и явно выражать его действитель­но было «некстати» и неприлично. Неуместную веселость кумы приписывали тогда ничему иному, как влиянию лишней рюмки, выпитой при поздравлениях «с новорож­денным сыном». Но из последующего видно будет, что причина тому была другая.

Младенца похоронили, помянули, и затем обыденная жизнь вошла в свою обычную колею.

Прошло восемь лет... В 1866 г. жена Лебедева — Олимпиада Петровна сильно заболела лихорадкой и была отправлена для лечения в местный военный лазарет. Од­нажды вечером заметили, что больной сделалось хуже и что она умирает. Послали за мужем, а он за Ириной Пе­тровной Б-вой, женою их сослуживца, с которою больная была в более дружеских отношениях, нежели с другими, и часто называла ее сестрой.

Пришли. Видя, что Олимпиада Петровна лежит непо­движно с закрытыми глазами, думали, не скончалась ли она; но доктор сказал им, что она жива, так как есть при­знаки жизни. Долго они находились при больной, но она не приходила в сознание; в таком состоянии и остави­ли ее.

На другой день вечером Ирина Петровна опять при шла в лазарет навестить больную, которая была в пре­жнем положении, без сознания. Муж ее был уже там. Че­рез некоторое время больная вдруг вздрогнула и, не от­крывая глаз, сказала:

— Скорее, скорее, одевайте меня, кладите...

— Куда тебя класть?

— В гроб.

— Что ты, Господь с тобой! Разве живых людей кладут в гроб?

— Я живая?

— Конечно живая.

Больная закрыла лицо руками и как будто с сожалени­ем произнесла:

— Ах, лучше бы умереть! Зачем я не умерла, оста­лась...

Муж больной и Ирина Петровна подняли ее и посади­ли на кровать, прислонив к стене. Немного погодя она, обратившись к мужу, сказала:

— Петя, прошу тебя, ради Бога, оставь ругаться. Если бы ты знал, что там за это будет... Оставь, прошу тебя.

Просьбу эту больная повторила несколько раз.

Нужно сказать, что муж -больной, действительно, имел греховную привычку почти постоянно ругаться и сквер­нословить.

— Зачем ты желала умереть? — спросила больную Ирина Петровна.

— Ах, Петровна! Я, грешная, удостоилась видеть, как святые Ангелы взяли и понесли душу какой-то убогой женщины, умершей в городе (Лазарет и казармы находились в полутора верстах от города ). Видя это, и я желала тогда же умереть, чтобы и моя душа сподобилась такой же че­сти... А вот сегодня были здесь похороны какого-то офи­цера; с почестями хоронили его; но как душу-то его про­вожали? Я тоже видела, как она была окружена, — но не Ангелами, а страшными бесами; их было очень много, и все кричали: «Это наша...». А какой нестерпимый был смрад... Господи, избави от такой смерти!..

Сначала слова больной приняли было за бред болез­ненного воображения, но потом на них обратили внима­ние, потому что в тот день действительно были похороны умершего флотского офицера, лейтенанта К. Но не могли понять, как больная их видела, когда она весь день, да и предшествующую ночь находилась в безсознательном со­стоянии? Между тем больная продолжала:

— Еще я видела всех наших умерших детей. Они, уви­дев меня, кинулись ко мне со словами: «Мама, мама!» —одни с боков, другие — на плечи ко мне,и все с радостью окружили меня...

— А Паню видела? — спросил муж. Сын Павел умер семи лет от роду, через два года после Га­вриила, в 1860 году.

— И Паню видела: он бросился мне прямо на грудь... Детей там очень много — целые полки и все рядами: од­ни ниже, другие — выше, а там за ними еще выше... Смотрю, — все наши дети собрались вокруг меня: только одного Гани (Гавриила) нет. Я спросила: где же Ганя? Тут какой-то муж сказал мне: «Вот он», — и приподнял край одеяла, которое держал на руках. Я взглянула туда и уви­дала Ганю, но без движения и черного, как головешка. Я спросила, отчего он такой черный?

— От того, что некрещен, — отвечал муж.

— Мы крестили его, — сказала я.

—Нет, он умер некрещеным, — повторил муж.

Этот рассказ больной, возбудивший было особенное внимание мужа ее и Ирины Петровны, наконец, опять на­вел их на сомнение: не в бреду ли больная? Она говорит, что Ганя не был крещен, тогда как они очень хорошо по­мнили, что он был крещен-в самый день рождения, в ко­торый потом и скончался.

Больная, как бы замечая их сомнение в своих словах, сказала: «Да, бедный Ганя не был крещен; мне так было сказано там,.. — и прибавила, — еще мне там сказано было несколько слов, но я не могу передать их ни вам и никому, — не велено».

Чтобы убедиться в истине рассказанного женою отно­сительно Гани, Лебедев, по совету Ирины Петровны, тот­час же отправился к куму, жившему в казарме, вблизи лазарета, — испытать, что он скажет. Немного времени прошло, как Петр Федорович возвратился от кумы и взволнованным голосом сказал:

— Ирина Петровна! Ведь Ганя и в самом деле не был крещен.

Затем из рассказа его выяснилось следующее: Придя к куму, Лебедев подробно рассказал ему видение жены и потом спросил, правда ли, что Ганя не был кре­щен? Очевидно было, что такое неожиданное и необычай­ное обличение поразило кума, смутило его, и он тут же сказал, что Ганя, действительно, не был крещен. «В этом грех наш», — добавил он, и тут же объяснил причину противозаконного проступка. Он, т.е. П. И. Иванов, имел незаконную связь с женою своего сослуживца, с тою именно, которая вместе с ним приглашена была Лебеде­вым в восприемники при крещении его сына Гавриила. Отказаться от приглашения без видимой к тому причины они не решились из ложного опасения, чтобы через отказ не догадались о противозаконной между ними связи и, со­знавая свой грех, который не допускал им быть восприем­никами при совершении святого Таинства Крещения, они условились между собою, да и бабку к тому же подгово­рили, чтобы младенца не крестить, а только сделать вид, что он крещен, но не в церкви, а на квартире у бабки. Так они и сделали. Собрались и ушли как бы в церковь крес­тить младенца, а пробыли несколько времени у бабки и потом возвратились. Последовавшая в тот же день смерть младенца, как видно, доставила облегчение совести его мнимым восприемникам, оправдав их надежды «развязала их грех», и потому крестная мать не могла даже скрыть своего душевного настроения, когда она приготовляла к погребению младенца. Отпевал его священник, дававший новорожденному молитву и нарекший ему имя, которого крестный отец постарался предупредить, что младенец «не дожил до крещения в церкви и что крестила его баб­ка». Похоронив крестника, мнимые восприемники его со­всем успокоились при мысли, что поступок их оконча­тельно скрыт, погребен вместе с младенцем, и никто о нем не узнал и не узнает.

Но вот — через восемь лет, когда стали забывать о со­деянном грехе, лишившем невинного младенца благодат­ных даров св. крещения — неожиданно является обличе­ние в том грехе и обличение необыкновенное — из за­гробного мира! Совесть не допустила Иванова утаить со­вершенный им тяжкий грех — и он в нем сознался (П. И. Иванов, которого я лично знал, уже не подлежит суду земному: он скончался года три или четыре тому назад. Другой участницы —кумы Н. П. Ивановой не было в Баку в то время, когда случилось это открытие: через два года после смерти младенца Гавриила, муж её вышел в отстав­ку, и она с ним тогда же уехала на родину ближайшие участницы его: Н. П. Иванова — жива или нет и где находит­ся — неизвестно; а бабка тоже окончила земное бытие и предста­ла на суд Царя Небесного. — Авт... ) -

Болезнь Лебедевой не только не уменьшилась, но бо­лее усилилась, осложнилась: по всему телу открылись ра­ны, причинявшие ей ужасную боль. Часто она говорила посещавшей ее подруге Ирине Петровне Б-вой, чтобы она нисколько не опасалась ее болезни, которая для других не заразительна, а ей дана за ее грехи: нужно терпеть. И она терпела, переносила ужасные страдания с необыкно­венною твердостйю вплоть до самой кончины, последовав­шей через полтора месяца после описанного выше виде­ния ее. Через полгода После ее смерти муж ее вышел в отставку и уехал.

По рассказам Ирины Петровны, Лебедева обладала ис­тинно христианскими качествами души: кроткая, тихая, незлобивая, она ни с кем никогда не ссорилась, не брани­лась, да и мужа своего постоянно удерживала от брани и укоряла в сквернословии; посты строго соблюдала и посе­щала все церковные Богослужения; разве только иногда болезнь или особенное какое семейное дело могли ее удержать от посещения храма Божия.

Да сподобит ее Господь Бог небесных благ, уготован­ных любящим Его! (П. Русков, 1893)

Сила молитвы

«В нашем приходе особым уважением издавна пользу­ется один крестьянин пожилых лет, человек грамотный, трезвый, честный и умный, занимающий с пользою одну из общественных должностей. Но не всегда он был таким. Жена его, скромная, простая женщина, однажды, разгово­рившись о своем житье-бытье, между прочим упомянула, что смолоду она видела много горя и слез пролила не мало, потому что муж ее вел очень безнравственную и не­трезвую жизнь. Собеседница ее так удивлена была ее сло­вами, что сначала подумала, что рассказчица, вероятно, была так несчастлива в первом браке что речь идет не о настоящем ее муже, этом уважаемом человеке.

— Нет, родимая, — отвечала она, — я девушкой, си­ротой, выдана была за него, вдовца, и с той поры живу с ним.

— Да что же это такое было с ним? И отчего он мог не только исправиться, но и заслужить всеобщее уваже­ние? — спросила ее собеседница.

— Ах, это Матушка Царица Небесная заступилась. А как это все было-то, сейчас тебе расскажу, родимая ты моя!

Было это дело осенью, холода большие наступили, и трое моих деток лежали в оспе почти при смерти. Это ли не великая скорбь для материнского сердца? Но скорбь эта не одна была у меня в то время: муженек мой имел в соседней деревне синильное заведение и там большей ча­стью проживал, там же, в местном трактире, часто и про­пивал свой заработок. И вот, как сейчас помню, наступил праздник в честь Казанской иконы- Божией Матери; рано поутру приходит к нам в дом соседка наша и рассказыва­ет, что муж мой опять запил напропалую, пропил с себя даже всю одежду и остался в одной рубашке. Не в пер­вый раз уже случалось мне слышать и видеть его безоб­разное пьянство, но в этот-то раз, при смертной болезни моих детушек, уж очень это поразило меня, я упала на лавку и зарыдала с отчаянием в сердце. Соседка испуга­лась даже за меня; принялась было меня уговаривать, но, видя, что не в силах успокоить меня, вспомнила, что нын­че праздник-то большой и уговорила меня идти с нею в Церковь помолиться Богу: «Авось тебе полегчает, отлег-нет хоть маленько от сердца-то, — говорила она, — а за ребятами свекровь покуда походит». Не зная, куда мне Деться от своего лютого горя, я встала, рыдая, и пошла в Церковь. В церкви, когда мы пришли туда, пели очень умилительно: «Заступница усердная!..» Слезы полились у меня рекою, я упала на колени и плакала, и молилась, а сердце мое точно разрывалось на части от горя. Никого не видела я вокруг себя, слышу только шепот сзади:

— Что это она так плачет-то? Или у нее отец с мате­рью умерли?

— Нет, — говорят другие, — у нее давно нет ни отца, ни матери, житье у нее очень плохое, муж-то ее...

Я еще горше заплакала, еще горячее молилась: «Ма­тушка! Заступница Ты моя! Как же мне жить-то?!.. Не уй­ду от Тебя, заступись! Вступись за меня, сироту горь­кую!..». И вступилась же Царица Небесная! Услышала мою слезную, горькую молитву. Ах! И сейчас не забуду: пришла это я домой-то, гляжу и глазам не верю: муж-то мой дома и не пьяный. У меня вдруг как-то сорвалось: «Что же это, Господи!.. Аль вытрезвляешься?» — «Да», — ответил тихонько, а сам смотрит так боязливо. И рассказал он, родимая ты моя, что как встал он утром, так и отправился прямехонько в трактир опохмеляться: подошел к самой двери, взялся уже за скобу, только вдруг точно кто крикнул на него: «Воротись! Ступай до­мой!». Он, не оглядываясь, бросился бежать, в испуге, не раздумывая, кто бы мог так отогнать его, и так пришел домой* не понимая, что с ним делается. Когда же я, с го­ря и радости вместе, плача, стала рассказывать, как была я в церкви и как молила Царицу Небесную, Заступницу, то и поняли мы с ним со страхом и великою радостию, что это Она, Матушка, Заступница наша, попечалилась о нас пред Богом и воротила мужа от погибели-то этой. И с этого дня, родимая ты моя, хотя бы он каплю какую взял в рот по сие время, а уж этому больше двадцати пя­ти лет теперь будет. Так вот, ведаешь, мы каждый год 22 октября, в Казанскую-то, и служим молебен с этих пор, как обещались. И Казанскую икону Божией Матери мы в ту же пору задумали написать в память нашей радо­сти и благодарности Заступнице. Сам муж-то и в Москву тогда за ней ездил. А еще как ждали-то мы его с иконою, вот удивительное тоже дело было! Сижу я всю ночь, и огонь у меня горел, все жду его, только вдруг девчурка моя глядит на меня и спрашивает:

— Матушка, приехал тятя-то?

— Нет, — говорю, — не приезжал еще.

— Да как же не приезжал, я его сейчас вот тут виде­ла в белой-пребелой рубашке! А икона-то новая и на ла­вочке стояла, где же она?

Мне жутко даже стало, я принялась уверять девочку свою, что ей это приснилось.

— Нет, матушка, я не спала, я все глядела и на тебя и на батюшку, и на икону.

Вскоре и в самом деле приехал муж мой с иконою. И возрадовались же мы все, что привел Господь нам полу­чить такую радость в своем доме.

— Так-то, родимая, — закончила свою повесть рас­сказчица, — и по гроб буду помнить, какую милость ве­ликую сотворила нам Заступница наша, Царица Небес­ная» («Калужские епархиальные ведомости»).

Вразумление Божие

(РАССКАЗ СВЯЩЕННИКА ИОАННА СМИРНОВА)

На третьей неделе Великого поста, в 1868 году, прихо­жанин мой из села Воскресенского, крестьянин С. И. по­шел в свой скирд за соломою. Ветер в ту пору был не­обыкновенно сильный. Взяв соломы, сколько нужно, он пошел в обратный путь, но так как ветер мешал ему ид­ти, то он, по своей гнусной привычке, начал ругаться. Не­разумный, он не размыслил, Кто повелевает быть ветру и Кто управляет им. Он не подумал, что Бог изводит ветер из- хранилищ Своих (Иер. 10, 13), гонит море ветром (Исх. 14, 21), и что Он же запрещает ветру (Мф. 8, 26). Не думая и не размышляя об этом, Савва, так звали мое­го прихожанина, шел и ругался — и за это дерзкое и бе­зумное оскорбление Самого Господа был строго наказан: не дойдя еще до своего дома, он внезапно сделался нем...

 Тут уразумел несчастный, что эта внезапная немота — кара Божия за сквернословие, — и с сокрушенным серд­цем и слезами обратился к Господу Богу с искренним рас­каянием в своих грехах (при исповеди я довольствовался движением головы его и руки), дал Богу обет вперед так не грешить, и премилосердый Господь через двадцать один день отверз его уста и он начал опять говорить.

Великий Бог правосуден, но и многомилостив! Он не хочет смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему («Странник», 1868).

Обмиравшая

(РАССКАЗ СВЯЩЕННИКА)

Как много иногда таится дивной, небесной любви в сердце крестьянина! Но кто подумает предполагать здесь урок для христианского назидания?

Я расскажу об одной труженице Пелагии, жившей лет шестьдесят тому назад в деревне Шипиловке, Костром­ского уезда. Эта крестьянка жила в одном доме, с двумя невестками, мужья которых большую часть года были в отлучке для заработков. Домик у них был маленький и небогатый: кроме одной тесной избы, в которой они поме­щались, на дворе был еще хлев для домашнего скота. Пе­лагия сначала жила с детьми в одной комнате; но потом, для тайных ночных подвигов молитвы и богомыслия, ста­ла уходить в сени, где и проводила целые ночи, и ложи­лась спать только пред рассветом. Наконец, чтобы скрыть свои подвиги от людских взоров, она решила навсегда ос­таться в той душной избе, и только изредка ночевала с нею одна любимая ее невестка. Она не хотела, чтобы кто-нибудь, кроме этой невестки, видел ее молитву. И между тем, как последняя сидела в той избе и занималась рукоделием, Пелагия уходила в сени и молилась. Пища ее была самая грубая; она даже придумала для себя особен­ную пищу: густо разбалтывала ржаную муку, и это сырое тесто употребляла вместо хлеба, да и то очень мало, дру­гую же пищу принимала редко. Днем она, по обыкновению, пряла лен, и заработанные деньги разделяла на две части, одну часть отдавала в церковь, а другую — бедным, притом так, что подходила ночью к дому бед­ного и тихо клала свое подаяние на окно, немного от­крыв его, или бросала деньгами в нищего.

В одну ночь труженица, по своему обыкновению, мо­лилась в сенях, а сноха спала в избе. Перед утром сно­ха пробудилась и увидела, что свекровь ее стоит на ко­ленях в молитвенном положении. Постояв несколько минут в страхе и смущении, она сказала ей: «Матушка, а матушка!» — но ответа не было: матушка уже была холодна. Тут пришла и другая сноха для домашней ра­боты. Видя, что свекрову их умерла, они одели усоп­шую и положили ее на стол; а на третий день положи­ли в гроб и собирались уже везти ее в церковь, как вдруг лицо ее ожило, она открыла глаза, откинула руку и перекрестилась. Семейство испугалось и бросилось в печной угол. Спустя несколько времени, ожившая ска­зала тихим голосом: «Дети!.. Не бойтесь, я жива», — а потом поднялась, села и при помощи семейства встала из гроба. «Успокойтесь, дети, — снова сказала она. — Вы испугались, почитая меня мертвою? Нет, мне назна­чено еще немного пожить. Бог, по благости Своей, же­лает спасения всякому и, таинственными судьбами ру­ководя нас к блаженству, так всё устрояет, чтобы и са­мая смерть и возвращение к жизни служили многим на пользу!».

Что было с нею, когда считали ее умершею, об этом она почти ничего не говорила: только со слезами уве­щевала своих детей жить благочестиво и удаляться от всякого греха, утверждая, что великое блаженство ожидает праведных на небе и страшные мучения — не­честивых в аду! После того она продолжала еще труже­ническую жизнь свою шесть недель, умиленно устрем­ляя мысленный взор свой в страну небесного отечества и, наконец, переселилась в небесные кровы (Новго­родск. Влад., «Райские цветы с русской земли», 1891).

 

Дай Бог всякому так умереть!

(РАССКАЗ СВЯЩЕННИКА ГРИГОРИЯ ВОРОНЦОВА)

«Христианский кончины живота нашего, безболезнен­ны, непостыдны, мирны и доброго ответа на Страшном су­дищи Христове у Господа просим». Важны и другие про­шения в этой ектений, но, кажется, упомянутое проше­ние особенно должно занимать наши мысли во время мо­литвы в храме Божием. Ни один из нас, какими бы креп­кими силами ни обладал, как бы ни хвалился добрым здо­ровьем, — не может с полной уверенностью сказать: я проживу столько-то лет; мне умирать еще рано. Смерть приходит чаще всего без ведома нашего, — врасплох. И блажен тот, который усердно просит Господа послать се­бе непостыдную и мирную кончину. К общему утешению наших православных соотечественников, есть и в настоя­щем веке такие счастливцы, которым Господь Бог посыла­ет не одно только утешение умереть непостыдно — по-христиански, но и удостаивает такой милости, что по­сылает на землю Ангела смерти — сказать человеку: го­товься, Я пришел взять душу твою.

Вот живой пример такой истинно христианской кон­чины.

Верстах в двадцати от моей родины, в небольшом селе­нии Царевского уезда, жил один почтенный старичок — заштатный диакон. Будучи наделен от природы здравым толком и крепким здоровьем, он, как служитель алтаря, исполнял свою диаконскую обязанность с горячим усер­дием и благоговением, остальное же время все свои силы и заботы отдавал работе в саду. Невдалеке от родной ха­ты, на живописном склоне горы, окаймленной внизу ма­ленькою речкою и прекрасными пойменными лугами, сто­ял тот сад, в котором давно-давно, с ранней весны и до глубокой осени, старик трудился. Быть в саду, дышать свежим воздухом, окапывать плодовые деревья, подрезать на них старые сухие сучья, лечить разного рода снадобь­ями захиревшие растения, рассаживать новые деревья, теплее укутывать их на зиму и благодарить Бога по со­брании плодов — составляло для него все на свете.

Не знаю, за его ли добросовестную службу церковную, за честный ли труд в своем саду или, быть может, за ка­кие-нибудь особенные добрые дела, которые видел один Бог, — конец его жизни ознаменован вот каким редким случае.

В декабре 1860 года, за два дня перед рождественским сочельником, отец диакон отправился со своим работни­ком неподалеку, в город К., для разного рода покупок к празднику. Закончив все дела, он уже возвращался домой и находился, как сам после рассказывал своим семейным, в шести верстах от своего селения; вдруг, видит какого-то юношу среднего роста, с прямым открытым лицом, осе­ненным роскошными белокурыми волосами, одетого в ка­кую-то странную белую одежду. Видит, что незнакомец сидит на санях рядом с ним и пристально смотрит ему в лицо. Старик побледнел от страха, но, собравшись немно­го с силами, спросил своего соседа:

— Кто ты такой, добрый человек?

— Торопись скорее домой, ты нынче умрешь, — был ему ответ.

Слова эти, само собою, показались старику странными, и потому после некоторого молчания он спросил:

— Что ты за человек, что предрекаешь мне смерть? Я чувствую себя совершенно здоровым и не понимаю, как могу я так скоро умереть?

— Скажи своему работнику, чтобы он скорее погонял лошадь. Я — Ангел смерти, послан Богом взять душу твою.

Тут только открылись умные очи у старца, и он узнал в незнакомце Ангела смерти. Как оглянулся кругом на Божий мир, как вспомнил свою родную семью и любимый сад, — зарыдал старик, как малый ребенок, и решился просить Ангела, чтоб он, по крайней мере, дал время до­ехать благополучно до дому и успеть приготовиться к смерти. На все его просьбы и слезы был один ответ:

-  Торопись, торопись скорее!

— С кем это ты там калякаешь, отец диакон? — спро­сил работник, обернувшись к своему хозяину.

— Разве ты не видишь, с кем? — начал было старик и обратился в ту сторону, где сидел Ангел, но его уже ни на санях, ни около не было!

Приехав домой, и еще не успев переступить через род­ной порог, — старик потребовал у своих домашних теп­лой воды и чистого белья; одного сына послал за священ­ником, другого — за свечами и ладаном. Домашние нача­ли спрашивать, для чего все эти приготовления; старик в коротких словах рассказал им все случившееся с ним на дороге и старался, по возможности, успокоить семейство. Вскоре не замедлил прийти священник с причетником.

— Что это ты, Илья Поликарпович, вздумал? Недале­ко и праздник Божий, хоть бы еще немножко!

— Нужно исполнить святую волю Божию, отец Тро­фим; нет уж, больше не жилец я на белом свете! Живите вы, а моим костям пора на место!

Нужно было взглянуть в то время на лицо почтенного старца, с каким невозмутимым спокойствием смотрел он на все приготовления к отшествию от здешнего мира. На все вздохи и горькие слезы домашних и ближних знако­мых он с решительною твердостию отвечал:

— А вы плакать-то бросьте, лучше благодарите Бога за Его великую милость ко мне, грешному.

После исповеди и принятия Св. Тайн, старик начал за­метно слабеть.

— Ну, теперь положите меня в постель, а вы, батюш­ка, потрудитесь скорее пособоровать меня маслом!

Положили старика в постель, и елеосвящение нача­лось. «Господи, прими душу мою с миром!» — произнес лежащий. Все обратились к нему и к удивлению замети­ли, что он левою рукою потирал лицо, а правою будто бы что-то прогонял от себя. Так он не переставал делать до чтения третьего Евангелия — именно до того места, где один из учеников фарисейских, изъявляя готовность следовать за Спасителем, сказал Ему: Господи, повели ми прежде ити, и погребсти отца моего. Иисус же рече ему: гряди по Мне, и остави мертвых погребсти своя мертвецы (Мф. 8, 21-22). При последнем слове старца уже более не было в здешнем мире («Странник», 1875).

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: