Часть XXVII. Герой нулевого времени (начало)

 

 

#np Evanescence – Lacrimosa

 

 

А я ещё жива, назло всему.

Смешу и веселюсь, с собой едина.

И с а) разбитой, сплошь излазав тьму.

И с б) прекрасной. Лампа Алладина,

босяк, её нашедший, и сам джин я.

Недаром из напитков люблю джин я.

 

Момент, где персонаж и автор слиться

готовы, называют люди смертью.

И (верь во что угодно) слава жизни!

Её мы красим (хоть в баранку верь ты,

хоть ни во что) в оттенки своих глаз.

"Модели" отработаны... сейчас.

 

Модель жены, когда не любишь мужа;

любовницы, той ставшей с безысходности,

лишь бы постылое покинуть ей супружество;

любовницы, влечением наполненной

(с женою в отношениях хороших);

свободной, с другом делящей и ложе,

 

и голову, его ж – деля с подругой;

свободной, с другом не вступающей в сношения

(хотя могла бы) с тем, что обоюдно

меж "ей и им" звенящее влечение;

подруги гея, чисто платонической;

подруги гея, от Платона отступив чуть-чуть;

 

прекрасной незнакомки, к коей жажда

не воплотилась в жизнь (хвала Аллаху);

прекрасной незнакомки, что сбежала,

едва зажечь успев (и бегством трахнув);

сдыхающей без божества (сквозь плоть) чертовки...

Модель проверить – как сменить кроссовки.

 

На конференциях и в университетах

сидела, видя: «Этим есть кому заняться», – и

в себе так радовалась уж от факта света

наук, искусств, пока что не погасшего!

Всё мельче люди, да, но вместе с тем и шире.

На парадоксах мир стоит, и мы контрастны в мире.

 

Работ сменила минимум с полдюжины;

болела, выздоравливала; каялась,

грешила; алкала не мужа, но жены,

а, получив, не добралась до рая с ней;

Гомункулом в стекло лупила, дико жить стремясь,

с Мефисто под руку физиономией макалась в грязь;

 

орала Фаусту: «Не будет остановки!

Заслужишь счастья, горе целью лишь избрав!»

Перебрала "какие только не" уловки,

вплоть до ночей, где ведьмы и Банцхаф;

как пилигримы, шла пешком в священный город,

чтобы понять: «Он – в том уж есть, кто сердцем молод».

 

Впадают в детство люди под конец.

Смеются и играют, первозданны.

Ум "где-то под" остался, но венец

терновый, продырявив в коже раны,

становится короной золотой,

когда, погибнув, время, сор, видишь – рекой.

 

Везде была моя принцесса Время.

Людей смотрела, будто в людопарке

(когда глаза твои – с нуля снаружи, всем им

ты, внутренним, пугающа, как Парки).

Экстерном проходя мильоны судеб,

своей, одной, сама лишённой будешь.

 

Трёхчастная: и в небе, где светло,

и на морских глубинах, полных мрака,

и на земле, приняв за данность плоть,

летела и плыла, да и бежала,

как элемент мозаик этих трёх.

Зная: рассвет окончит Регнарёк.

 

Ужасный кризис экзистенции: представить

конечность Бога, даже в него веря.

Художнику грозят эти рыданья

(или тому, кто все собрал модели).

Живая девушка ответила на это:

«Хоть и творец, всего лишь человек ты».

 

Такой вот тоненький нюанс. Антропоморфны

в сознаньи нашем чудища и боги.

Даёт безумье, как у Ницше, оборот тот.

Безмерно уважаю я его, что

пошёл так далеко, как не решился

никто. Ценой своей телесной жизни.

 

Но я живу поздней. И дальше еду.

Сама: в религии размах такой не втиснуть.

Пускай погибну, если всё же рухнет небо.

Меж крайностями сколько лет уж висну.

Башкой я относительной пыталась

взять абсолют и, ясно, разбивалась.

 

Теперь представим: мозг активен постоянно.

От градусных напитков – чуть слабеет.

Но "наименьший вред" и так он в состояньи

избрать, развивши тему всех последствий.

Даже, не помня, что чудила, по рассказу

другого, понимала: включен разум

 

при выключенной памяти (про юность

свою рассказываю... девочка-старуха).

Как Бродский, улыбнусь, да и отплюнусь.

Я вот про что: проблемы с расслабухой.

Но, когда шар в груди, и глаз на глаз, я как-то

не думать вовсе, чудо из чудес, смогла там.

 

Оно, ребята, стоило всего.

Чтоб выйти из ума, нужно войти сначала.

Сама любовь расправила его,

как бы банально это ни звучало.

Такие вещи трудно волку признавать.

Феномен нужен, даже чтобы отрицать.

 

Ко многим в дом хоть раз вломилась вечность,

будь она год иль две секунды кряду.

И многодумная особа вдруг беспечность

собой явила уровня детсада.

Вот где, про зеркала, слова подходят.

Мы с Уэльбеком одно сказали, вроде.

 

Кричала Лора: дайте оправдание.

Пожалуйста, бери, не подавись.

Сверхчеловеческое, честно, состояние.

И бог, и зверь. Какой-то чёртов сфинкс.

Сколько приветов я кидаю на тот свет, но

есть современники среди моих бессмертных.

 

Артур тем временем проснулся, плохо помня,

где он, кто рядом, кто он, собственно, такой.

И закурил. Таким простым путём он

ещё держал, в затяжке, связь с землёй.

Да, пустота, но облик есть, и с ним

общаются, считая "вот таким".

 

Он глянул на часы. Время к обеду.

Разобранная кукла рядом мирно спит.

Артур сходил на кухню, чтобы тело

в порядок с помощью водички привести.

Оделся и собрался (незаметно так)

сходить на лекцию, где физикою ведали.

 

Проснулась девушка. – Куда ты? Нет, останься!

– Дела. Всё было круто, но пора.

– Меня ты поцелуешь на прощанье?

В щёку? И только? – Это всё игра.

Ты знала, кто я, и связалась всё же.

– Мне кажется, с тобою мы похожи.

 

– Да, во вчерашнем вечере. До встречи. –

Ушёл он в день, не думая про ночь.

И молод, и прохладен, и беспечен.

Способный всё на свете превозмочь

не стоицизмом, но принятием всего, что есть. Тем, что

болячку, пустоту, с ногой сживляет: пустотой.

 

Формат дискуссии на лекции царил.

В библиотеке, за столом, сидели все.

Студенты, не жалея для науки сил,

учёные по разным направлениям –

загадки поднимали в рассмотрение,

которые подносит нам вселенная.

 

Артур вникал, отбросив похмелье.

Ему всё это было интересно.

Про поведение квантовых систем

и пожирающие свет и время бездны

он слушал. Развивать не буду темы:

есть люди, ими занятые. С тем мы

 

детали сбросим. Выступление одно

пришлось по разуму. Случилось узнавание

с теорией, что мир вещей – кино.

«В двухмерной, кажущейся трёх, все голограмме мы», –

вопрос серьёзный был разобран с юмором,

профессор разбирал его, что жить и сам умел.

 

Бывает, люди разных возрастов

и социальных уровней – похожи.

Что думают они среди всего,

и в круг какой заключены их... рожи

(для рифмы), ареал каких избрали тем.

К таким подходим мы, неважно, были с кем.

 

Нас тянет к ним. В глаза их заглянуть.

Смотрящие иначе, но на то же.

Пусть даже разговору пять минут.

Обмен мы делаем всегда проблеме позже.

Такой контакт возник мальчишки и мужчины.

И уж где-где, тут для Артурова распутства нет причины.

 

Он после лекции сказал ему "спасибо".

Рассказ был увлекательный продолжен.

Энтузиасты сутками вещать могли бы

про волны, что на деле их тревожат.

Профессор рассмотрел сквозь серость сталь.

И был бы рад знакомство развивать.

 

Был приглашён не-ученик на ужин.

И принял приглашение с достоинством.

Неважно, сколь известен этот муж был,

лишь одного нашёл в аудитории,

которому – не в пустоту бросать известное.

А это уже дело интересное.

 

Квартира многокомнатная, с горничной.

Когда-то жили в ней аристократы.

Светило сам имел характер ровный, но

харизмой обладал невероятной.

Наука заменила нам дворянство.

Средь роскоши был аскетичен сам он.

 

Мужчина чуть за сорок, элегантный,

с улыбкой в ямочку на правой стороне.

Такие, видно, водятся и в нашем

самим собою забываемом мирке.

Брюнет и сухощав, голубоглазый.

Питаю к космосу в глазах давно приязнь я.

 

Был стол накрыт на три персоны. Оба

биологических самца воссели в стулья.

Фарфор и серебро были в столовой.

Такой оазис средь земного улья.

– Кого ещё вы ожидаете, профессор? –

спросил Артур, занявший своё место.

 

– О, моя спутница немного задержалась.

Жена... но с ней не сходно это слово.

– И тоже физик? – Нет, скорей те чары,

что мы исследуем. – Вселенная? Оковы

не сдержат женщину. – Познание ж её возможно.

– Тем меньше властвуешь, чем больше к власти рвёшься.

 

– Непознаваем мир вполне, но от попыток

рождаются великие свершения.

– Да вы агностик. – Нам устав не писан.

Тот преуспел, кто в невозможное поверил. Так

Эйнштейн сказал, и создал, чего не было.

– Я называю это: быть от пустоты любым.

 

– Буддисты в чём-то правы, всё – энергия.

Но Гаутама вырос в индуизме.

«Иллюзия – Желанье – Недовольство», им

преодолённая триада, была мыслью

не новой. «Благость – Страсть – Невежество»

звались "гуны природы смертной". Вот

 

так себе смену породили сами арии.

И в управлении раскол образовался

затем, что много стало комментариев

на Веды: тексты их веками сохранялись,

из уст в уста. Взять даже Махабхарату...

– Какая память же нужна на всеохват была!

 

– В том-то и дело. Стали мы записывать

(не забываем, мы – не мы: индусами там были),

что не вмещали уж. И появилась письменность.

– Прогресс напоминает чем-то костыли мне.

Утрачивать помалу широту в себе

и создавать в вещах то, чего можешь – без.

 

– Да нет, не так уж это и плачевно.

Идеи выносились в мир, и здесь

великие и страшные свершения

творились. У всего изнанка есть.

– Мы многого достигли, но и вниз

скатились. – Вширь, как космос, раздались.

 

И вместе с расширением вселенной

пустоты между нами стали шире.

Я не считаю это обедненьем:

с большого взрыва – постоянно в мире

количество материи. Мы видим

лишь крошечную часть всего, что ни есть.

 

– Проблема в связях. Как нейроны в мозге:

один способен всю систему охватить.

Иллюзия "меня", лица серьёзность

мешает макрокосмос отразить.

Убрав её, вселенной станет каждый.

– Которая не факт ещё, что наша. –

 

Мир оползает, превращаясь в текст.

Окно открыто. Дым двух сигарет.

И будто не один знакомы век

в пространстве, где и времени-то нет.

Окурок в пепельнице. След губной помады.

Цвет – красный. Кто бы ни была, она – дым.

 

Дверь пропускает девушку с воздушными шарами.

Не старше двадцати на вид, коса ниже колен.

Столько на голове растёт, сколько ввек не сбирали

цветов в лугах пастушки (как волос в плену колец).

Цвет красный у помады. Рот в улыбке искривился.

– Ну что, знакомься, Лора, – так супруг к ней обратился.

 

Представил ей Артура. Тот привстал, не ожидая.

Пожатие руки её неженски было крепким.

На выставке была она, оттуда и охапка

воздушная и синяя, мол, "ум вместо сердец – вип".

Он думал, что профессорша – степенная, ну... леди.

А оказался персонаж комедий и трагедий.

 

– Искусство современное хоть катится к помойке

вместе со всем подряд теперь, есть те, кто в объектив

поймать враз и утопию и анти-ту способен.

А выход из себя во всё, как ни крути, красив. –

Она сказала, отзывом, и ужин их начался.

«Хоть внешне не красавица, ещё те разум – чары», –

 

такого впечатления Артур не ожидал.

Сюрпризы для утратившего навык удивляться.

Общались о явлениях, про масок карнавал,

про звук на смену слова и, кто чем привык казаться.

Глазами золотистыми, в ресницах, Лора тихо

смотрела на мальчишку, что вмиг память оживил в ней.

 

Про то, как "окна" техники влияют на хозяина

(похожее на личность продолжение руки:

часть тела будто, самая из них функциональная);

что перегрев и гаджетов холерику грозит,

а тормозящий медленностью бесится в экране...

тем временем, как память – внутрь, наружу – вслух сплетала.

 

Про путь правой руки, порядка (полушарье левое),

путь левой, "трансформации" (от правого окружия);

возможность, наблюдая за физическим воздействием

(среды на оболочку) с плоти считывать о будущем

по знакам, говорила Лора, слог ломав, шутя.

Не думая: «Если в сложеньи сдуть – по молодости Ян».

 

Расстались, обществом друг друга дополнённые.

Профессор собирался в лес, к заливу,

студентов по желанию в поход вести.

И слушателя также пригласил он.

Всю Лора ночь, в библиотеку зверем сев,

шагами, думая, ища подсказок, мерила.

 

– Смешно, конечно, – репликами за окно,

где звёзды рассыпались прямо в крыши, –

такое искажение... Как сном

опутанный, живой, а точно призрак!

Я принимаю всё, что есть, включая казни, пытки,

пошлость и стёб... но не любовь. Она – ошибка.

 

Межполовая грёза – сбой в системе мира.

Я даже ложь признала, даже тупость!

Представь: несовершенства сверху («Vira!»)

мне совершенством представали сколько раз уж.

Но то, что было к Яну – дело Инь.

Нет, не моё! – она бросала в синь. –

 

Всего лишь человек, причём не лучший

из тех, что могут быть: в нём явно гниль...

что и во мне. Согласна, будь и муж мой

рогат. Но не стеклом по горлу – пыль!

Друзья мы с с тем, чьё я кольцо надела.

Бессмысленно душить порывы тела,

 

вопрос так не решится. Хоть сто лет

жми в кандалах то, что уже возникло.

Всегда ведь говорю: себя пойми. Ан нет,

тут понимать мне вовсе нечего. Я сникла

под безразличием: буддист и пустота.

Но от меня зависит... время... Лора. Та... –

 

Внезапно, отделив себя от своего же

именования, застыла, растопырив глаз. У

небес глаза, вместе с её, сияли тоже.

 

За одну ночь преодолеть сумела фазу

немого отрицания того,

что сердце съело не у одного.

 

– Спасибо, – прошептала, – да, спасибо.

В ком ни встречай я главного "сейчас",

частица остаётся за пунктиром

часов. За гранью, в бесконечных нас.

Я ведь, как ты, ну... плюс облатка физики.

Давай вдвоём и выпьем, за сюжетный кий! –

 

Таких с богами фамильярностей хватало.

За облака свой тост проговорила.

И понимала ведь, как минимум, немало.

 

Саму божественность, сквозь всех, за всех, любила.

 

Певец, что взять стремится ноту выше,

в себе её, – приём, – октавой ниже слышит.

 

Порой нужны нам призраки былого.

Чтоб отпустить их либо вновь впустить.

Раз кто-то для тебя – смесь чёрта с богом,

признай, что человек он, как и ты.

Тогда, на равных, можно дальше думать...

Вчера был новый год. Топила ум бравурно.

 

И отпустила прошлое. Задумывалось это.

И пустота в башке с утра – блаженна.

Короче, тут, в приморском городе, всё лето.

Свобода, словно идол, жаждет жертвы.

Боишься – сделай, и не бойся. Вот и всё.

Утихли пляски городов и сёл.

 

 

⇐ Предыдущая24252627282930313233Следующая ⇒

Поделиться: