Часть XXX. Детей своих она бросает в окна

 

 

#np Scylar Gray – Coming home

 

 

Пишу я сон, о чём прошу припомнить.

Вон, даже рифмой: чтоб совсем чудно.

Знакомый приходил ко мне сегодня.

Во сне прийти вот так немудрено.

Сюжет весьма был любопытен. Остров смыться

готов. Ключи от корабля – мои. Больница.

 

Толпа, раззявив рты, объята паникой,

глядит в меня, как в рыжего мессию.

Война войной, а катаклизм по расписанию.

 

Бегу средь катакомб, теряю силы

(пока народ тела в ковчег сгружает):

ищу того, кто свет уничтожает.

 

Отказываюсь плыть, оставив здесь.

– Сам смерти жаждет, ты напрасно бьёшься! –

Отказываюсь сразу наотрез.

И в подземелиях встречаюсь с ним нос к носу.

Смотрели вы когда-нибудь на кладбище

в почивших фото, ночью, без поддержки вне?

 

Я расскажу, и взглянете. Меняются

там лица. Состояний череда.

Не масок, а всего, что представлял собой

подземный человек, во все года.

Отдельно прописать их гнев, их ужас,

их нежность, их весёлость... не решусь я.

 

Короче, искажения душевные

и превращение в любой оттенок чувств

перетекали схожим образом на том, кто мне

был нужен. Ночь я, ночи не боюсь

(теперь, когда её в себе признала).

Во всех осколках просто зеркало мелькало.

 

От Минотавра до Тесея с Ариадной.

Я рассказать ему хотела обо всём,

что сама знаю. Он не слушал, странный.

Считал, что мир – болото, в нём наш дом.

– Твой выбор, посылать ли, жрать ли. Нить

моя со мной. Исход предвосхитить. –

 

Потом проснулась. Так что неказистым

финал остался: «Будут те, кто спасся,

но неизвестно, выживем ли мы с ним».

Быть может, к чёрту Ноя, взять, остаться.

И пусть волна закружит саркофаги,

что ранее собою называли.

 

С Аидом мы чаёвничаем часто.

Прошу его: «Вруби уже ступеньки,

мне надоело кубарем спускаться».

Смеётся, мрачный: «С горки веселее».

Но я хожу обратно, вот в чём разница.

В материи, в подземке, брат мой мается.

 

Романтикой не пахнет, хоть обнюхайся.

Артур и Лора вовсе как-то мимо

прошли иллюзию (ей человек до рвоты сыт).

Яснейшую из грёз этого мира.

Через дорог размытие попали

в приморский город, где с часами спали.

 

Над морем – парень в джинсах и футболке,

высокий и изящный, как кинжал арабский.

С ним, – но не за руку, – порывисто девчонка

идёт, одета так же, парой лет постарше.

Между двух бездн: могильной и, где горизонт,

шагали двое, что, себя вниз кинув, упразднили зонт.

 

Забор кладбищенский. Ограда у обрыва.

По набережной я сама гуляю.

И в облаках, и на глубинах ходят рыбы.

Завал в любую из сторон низводит рай до

полянки выхолощенной. Не омерзенье ль?

Ад нужен (и приятен): для сравнения.

 

Собою управлял Артур снаружи,

а Лора с управленцем сочинилась.

Есть люди, что и раньше встречи дружат.

Знакомы триста лет, и... «Здравствуй, милый».

Опять в реинкарнации не лезу я,

иначе не закончу этот текст, жуя.

 

До клуба добрались с названьем "Куб".

Охранника на входе чуть ни дёрнуло

при виде Кобры. Трикстер всем был люб,

и страх успели подзабыть, её не видя тут.

– Вернулась, наконец, царица. – Здравствуй.

– Добро пожаловать домой. – Кто здесь у власти?

 

– Меняется, но как бы неизменна.

С тех пор, как Паука не стало, мы

не различаем лиц, пред кем колено

склоняем. Флаг свободы у тюрьмы.

– Меня искали? – Иногда бывало.

Нечасто. – Нет минут у карнавала.

 

– Царица? – так переспросил Артур,

когда они вошли. – Ну да, конечно.

Я говорила же тебе: творился сюр,

пока кончина представляла неизбежность.

– Вопрос старения найдёт решенье скоро.

– Тогда и молодость пройдёт, – сказала Лора. –

 

За стёклами творилась порнография.

И, вроде, танец, но лишь поступательный.

Мужчины; женщины; и те, и те; собаки и

игрушки; все хотели наказать себя

или другого, разбазаривая тело.

Из-за очков она на них глядела.

 

Спектакли садомазохические также

разыгрывались, вроде "одну юзать".

Когда вошли, был связан только мальчик

в костюме Белоснежки. Гномы прут в зад.

Кляп с формой яблока во рту. Ремнём по прессу.

Процессом руководствует принцесса.

 

– Нормально так. Ты чем тут занималась?

– Следила, чтоб держался клуб в порядке.

Здесь раньше не было засилия разврата.

Эстетика главенствовала. – Блядки

не хуже. – И не лучше. – Равнозначны.

– Решил Адам: падение – удача.

 

– Мифический? – К примеру. Как ни кличь,

считаю я, что здесь своей мы волей.

– Чтоб радости невежества постичь?

– Чтоб не взирать бесчувственно на море.

В страстях, сколь гадки б ни были они,

желанье слиться воедино. – Злоба в них.

 

– И это тоже. Время на контрастах.

– Бессмысленно, по сути, спорить вовсе. –

Так говорили меж собой они, пока с тех

вершин, где Инь плясала Яну, ни сошёл сон.

В обличье Ника. Рыжего, в веснушках.

Слегка хромающего. Он-то ей и нужен.

 

– Красотка Йормунганд! И снова не одна!

– Привет, Морской конёк. Я с меченосцем.

– Глубоководные, достали бы до дна,

не отбивай от головы поток вопросов.

Скажи мне, – зелены глаза, в щеках две ямочки, –

ты жить-то научилась? – Как венок плести. –

 

Присели на второй этаж. – Явилась

ты не по прихоти. Что за дела такие?

– Есть бункер у тебя под домом. Снилось

мне, что снесёт здесь всё. Мишенью в тире.

Я не ору, "идут ахейцы к Трое"...

– Кто ещё знает? – За столом мы, трое.

 

– Ты мне не говорила, – встрял Артур.

– Вот, говорю теперь. Потонет город.

– Причина? – Дно иных похуже урн.

Моря не терпят обращения такого.

– Мы знали, на что шли. – Ник закурил. –

Ян ещё Волком мне про это говорил.

 

«Сейсмической активностью охвачены,

настроили мы башен до небес».

– Ну так чего, попробуем удачи мы?

– Что б не рискнуть. Высоток вырос лес.

Когда придёт волна? – Сегодня ночью. – И,

присвистнув, парни на неё взглянули. С горечью. –

 

Бери всех наших. Иду. Мать мою.

– Она не в курсе? – Пляшет в кабаках.

– Ага, приплыли... отдохнуть на юг, –

Артур усмешку отпустил. – В твоих руках

после того, как островом мы станем, всё

среди воды спасённое останется. –

 

Смотрела Лора на него. Он удивился.

– В моих? – Конечно. – Снова смена верха, –

вихры поправив, ухмыльнулся Трикстер.

– А ты? – Мне наводненье не помеха.

Останусь посмотреть на буйство бури.

– Ты чокнулась? – Взметнулся вихрь в Артуре.

 

Снаружи оставался он спокоен.

– Самоубийством всё-таки кончаешь? –

Осведомился Ник, прищурясь тонко. – Зори

меня порадуют, коль выживу случайно.

Но не полезу укрываться от ненастья.

Мне в радость жить. Погибнуть – вовсе счастье. –

 

С косой чуть ни до пят, слегка небрежной,

двадцать четыре года землю мерила.

Была и яростной, и хлопотной, и нежной.

В различие с носимым телом верила.

Из клуба вышли вместе. Ник звонил

всем, кого некогда Паук объединил.

 

– Ты спустишься со всеми. – Ей Артур

сказал, когда в сторонку отошли.

– Мой милый, – по щеке рукой, – я всю

дорогу про свободу говорила. C'est la vie.

– Верная смерть... – Сам посуди. Моя свободна воля.

Последний танец – словно в шёлк, одетой в море.

 

– Зачем тогда меня толкаешь вниз?

– Ты нужен им. Ты среди них не спишь.

– Мне разве дело есть до этого? Очнись!

Хотят потрахаться они и денег лишь.

– А после краха выжить захотят.

Тебя ж прельщает пустоты парад.

 

Вопрос творца и человека, не находишь?

Знаешь, как лучше, но даёшь на выбор право.

– Могу и не давать. – Тогда не сможешь

назвать меня, насильно спасши, равной.

– Заговоришь любого. Девочка, но Локи.

– Да ладно. Чёрный ход впускает в доки. –

 

Итак, увидев их перед глазами,

я поняла свой собственный кошмар.

Раз в катакомбах заперся он сам, то

силком не поведу. (Хоть мать – Иштар.)

Однажды на спине тащила из подвала

охранника, с ним репетируя пожар так.

 

Тот, по идее, должен был "спасать" меня.

Да, в ресторане тогда офиком работала.

Вдруг стукнулся ногой мужчина. Нам –

теряться? Пострадавшего попёрла я.

Ребята, фоторужья с телефонов

нацелили на лестницу, и... ну, вот.

 

А этот, друг мой ситцевый, мне равен.

Поэтому его я отпустила бы.

Решать сама была и Лора вправе.

Сознал её причину, но поздней, Артур.

– Они тебя поднимут в пьедесталы. –

Обняв, без тени умысла сказала.

 

Бывает, знаешь что-то, там не быв.

Читаешь через время и пространство.

Смотрела вдаль та, кто, себя забыв,

поддерживала город в постоянстве.

И послебытность уровня звериного

увидела, не жмурясь, на груди его.

 

В устах у Лоры "материалист"

приравнено к ругательному слову.

Кто рядом: атеист, потом буддист.

Попробуй не прими, как факт, такого,

когда и друг он, и любовник замечательный,

но высший разум счёл игрушкой бессознательной.

 

Сестра моя, спец по одежде и косметике,

подкинула метафору нечаянно.

«Мне этой марки туши не подходят», – хоть

сама она любима чрезвычайно ей.

Бывает так, что дорог человек тебе сто лет,

а в неких темах (чёрт бы с ними) связи нет.

 

Кому адресовала, тот поймёт.

Тем временем, как в бункер собирались

бандиты с семьями и прочий наш оплот,

стояли двое и смотрели вдаль. Им

не нужно было в спальню напоследок

ломиться. Бушевала память в след их.

 

Лизало берег море. Не трясло

пока. Но затихает перед бурей.

Землетрясение, где я живу, спало б.

Отколет сушу в остров, где пишу я.

– Уехать было бы не легче? – А куда?

Всё сущее заполонит вода.

 

– Ты так уверена. И Ник тебе поверил.

– Он видел, что здесь было до тебя.

– Спасаешь избранных. А мор у каждой двери.

– И что? Я не спасаю и себя.

– Свобода, будь она неладна... Взять в охапку бы,

и запихнуть, где безопасность. – Для тюрьмы?

 

– Послушай, Ло. В последний раз послушай.

Ты снилась мне, как смерть танцующая, в ночь

до нашей встречи. – Стягивает тучи,

но не стянуть себя до плоти мне. Не прочь

была бы пробовать... нет, до конца пойду

в познанье. Смерть свою не подведу. –

 

Гремело небо. Виту Ник привёл.

Та, дочь увидев, даже не узнала.

Сплетенье пальцев сам Артур развёл

с ладонью Лоры. Та всем помахала.

И подмигнула рыжему и чёрному,

прежде чем выйти: поплясать с дождём.

 

Смеясь, кружилась. Капли ртом хватала.

Босая, в синих джинсах, майке белой.

Когда трясло вокруг и громыхало,

она с собой одной имела дело

в природы буйстве, громе, вое ветра.

С богами умирать ей. И планетам.

 

...Ничком в полу. Колодец круглый рядом.

По центру зала – девушка средь дома.

Лавину помнила. И воду в лёгких. Надо

сказать, удушие так не болит, как кома.

Круговорот рождения со смертью Лора,

как звёздный купол, лёжа, увидала скоро.

 

Она бросалась в новые колодцы

и удалялась от пути исходного.

Инессу оттеснив от Яна, солнце

в себе тушила и была, как мёртвая.

Однажды с крыши сиганула сразу, и,

опять же, угодила в недра разума.

 

Куда ни двинься, будешь лишь собой.

Тем или этим, но с одною сущностью.

Согласна с Лейбницем, что лучший мир – такой,

где максимально раскрывает саму суть свою

в него попавший элемент. Где интереснее,

там и прекрасней, если мысль – из вечности.

 

Всё, что доступно Лоре, не для слов.

У каждого изгибы жизни разные.

Пройдя возможность всех свобод и всех оков,

одна осталась в комнате, заразная.

Ужасно знание, когда в тебя глядит.

Очками тёмными смотрящих защитит.

 

Спустилась ниже, лестницей стеклянной.

Парик на голове. Глаза в стекле.

В кафе с видом на прошлое незванной

пришла за столик, сев к самой себе.

– Что, развлекаешься? – девчонка в середине

путей, пока не в курсе, что за ними.

 

Оставим-ка с загадочной брюнеткой

подростка тонкокостного. Они

честны друг перед другом. Крайне редко

таясь. Пожалуй, только лишь одним:

«Любить ты будешь эйдос человека.

Который примерещится сквозь веко».

 

Оптической иллюзией уже

спираль ей ДНК не показалась.

Спустилась Лора ниже этажей

и заглянула в ужасы подвала.

Лицом к лицу с собой стояла молча.

Как мой, кошмар был непонятно кончен.

 

...Откинув одеяло, поднимается.

Как первый, каждый раз по пробуждении.

И непонятно, то ли снова во сне сон,

то ли стряхнула ночи наваждение.

(Мне снилось в своё время, как убитою

из раза в раз была не-позабытым я.)

 

Инесса спит в обнимочку с подушкой.

Над головой её висит блестящий шар,

вокруг идут, похожи на жемчужины,

поменьше; от него – на лесках. В дар

подвеску дочке привезла из отпуска

Вита. А Лоре – дух святой горы, в кусках.

 

Добро пожаловать. Реальность на ладони есть.

Чем ни прогулка? Свежий ветер дует в лоб,

чужие лица, взгляды, смутные мелодии,

где-то вдали, как ни крути, маячит гроб...

Смеётся смерть; смеюсь с ней я. У нас

между собой ведётся собственный рассказ.

 

«Детей своих она бросает в окна», –

чтобы от букв кому-то стало лучше.

И, если всё вокруг ты видишь чёрным,

представь: была я там. Была, где круче.

Сама себя скатила до упора.

И с края в смерть глядела. Как и Лора.

 

В точке разлома времени с мечтой

она кричит. Морозит жилы крик тот.

Всё знает наперёд, и... По косой

зал освещён и освящён. Вот он: миг,

всю сущность жизни отражающий без слов.

На крыше дома. Дома без жильцов.

 

На крыше дома с именем "Земля"

стоит девчонка, всматриваясь в небо.

Шаги слышны. Ступеньки мерит Ян.

Идёт к сестре через неё. (Шаг в небыль:

от края – шаг вперёд.) Взглянув назад,

встречает Лора серые глаза.

 

( заметки на полях )

                                                                 

⇐ Предыдущая24252627282930313233

Поделиться: