Восстание против Запада и экспансия международного общества

 

Влияние восстания против Запада на современное общество государств стало центральной темой работ Булла и Вотсона в 1980-х годах. Основным вопросом было: имеют ли различные цивилизации, сведенные воедино европейской экспансией, общее желание принадлежать международному обществу как противопоставлению международной системе? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вспомнить мир в конце восемнадцатого столетия. В ту эпоху существовало четыре господствующих региональных международных порядка (китайский, европейский, индийский и исламский). Большинство

 

[100]

 

«правительств в каждой группе ощущали себя как часть общей цивилизации», которая превосходила все остальные (Bull and Watson 1984: 87). Европейские государства были приверженцами принципа суверенного равенства на их континенте, но они не допускали что неевропейцы имеют такие же права. Конкретно как именно Европе следует вести себя по отношению к своим колониям – всегда было предметом дискуссии. Некоторые заявляли о праве порабощать или истреблять завоеванные народы, в то время как другие защищали их равное членство в человеческом обществе и их право на гуманное отношение. В двадцатом веке господствующими теориями империи (как это выражено в системе мандатов Лиги Наций и системе опеки ООН) провозглашается, что колониальные державы обязаны подготовить неевропейские народы к их постепенному вхождению в общество государств на равных условиях с западными членами – учредителями (Bain 2003).

Европейцы считали, что такой переход продлится десятилетия, если не века, частично потому что другие цивилизации должны были избавиться от концепции гегемонии международного общества, в которой европейцы позиционировали себя в центре мира. Традиционный Китай, например, определял себя «Серединным Королевством», которое заслуживает дани от других обществ, которые, как считалось, находились на более низкой стадии развития. Традиционные исламские взгляды на международные отношения проводили грань между Домом Ислама (Dar al Islam) и Домом Войны (Dar al Harb) – между верующими и неверными, – хотя признавалась и возможность временного перемирия (Dar al Suhl) с неисламскими державами. Будучи не менее приверженными принципам гегемонии международного порядка, европейские державы полагали, что общества, которым ещё предстоит достигнуть их «стандарта цивилизации» должны быть отстранены от международного общества (Gong 1984).

Это означало, что в восемнадцатом столетии к международной системе принадлежали разные цивилизации. В ходе экспансии Европы другие народы были вынуждены подчиниться её концепции мировой политики. Постепенно большинство тех обществ пришли к принятию европейских принципов международного общества. Но воспользоваться равными правами членства в таком обществе они смогли только после долгой битвы за ослабление уверенности Европы в её моральном и политическом превосходстве и вере в то, что она имеет право определять судьбы других.

Булл (Bull and Watson 1984: 220–4) назвали эту борьбу «восстание против Запада» и разделили её на пять основных этапов. Первый этап – «борьба за равный суверенитет», которую вели такие общества, как Китай и Япония, которые «сохранили свою формальную независимость» в эпоху империализма, но западные державы относились к ним как к «нижестоящим». Такие общества управлялись неравноправными договорами, «заключёнными по принуждению». На основании принципа «экстерриториальности» им

 

[101]

 

было отказано в праве урегулировать споры, в которых участвуют иностранцы, по внутренним законам. Вскоре после законного восстания против Запада, в 1900 году Япония присоединилась к обществу государств, Турция – в 1923 году, Египет – в 1936 году и Китай – в 1943 году. Политическое восстание против Запада было второй фазой данного процесса, в котором колонии потребовали освобождения от властвования империи. Расовое восстание, которое включает борьбу за отмену рабства и работорговли, а также против всех форм белого шовинизма, было третьей частью похода за свободой и достоинством. Четвёртым было экономическое восстание против форм неравенства и эксплуатации, которые характерны для западно-доминирующей глобальной торговой и финансовой системы. Пятое восстание – культурное – это был протест против Западного культурного империализма, в том числе, восприятия Западом себя как имеющего право решать, как следует жить другим народам, в особенности унифицируя либерально-индивидуалистическую концепцию прав человека.

Булл утверждал, что первые четыре направления восстания Третьего Мира пытались убедить колониальные державы более серьёзно воспринимать свои собственные моральные принципы в отношениях с неевропейскими частями мира. Вместе они показали желание конкурировать с западным путём развития. Но, как было замечено ранее, культурное восстание было другим, потому что часто это было «восстание против западных ценностей, как таковых» (Bull and Watson 1984: 223). Спрашивается: могла ли экспансия международного общества, которая произошла в связи с восстанием против Запада, привести к новым формам конфликта и дисгармонии? Важность данного вопроса подчёркивается религиозным восстанием, и, в частности, определённой исламской реакцией против Запада, воплощённой в Аль-Каиде, которая решительно протестует против американской поддержки Израиля, американской политике поддержки прозападных элит Ближнего Востока (считаемых коррумпированными), а также распространения западных светских ценностей. Примечательно, что террористические атаки 11 сентября 2001 года на Соединенные Штаты не сопровождались дипломатическими требованиями, которые неизменно достигаются как компромисс во время обычной политики «давай и бери». Кажется, это была новая форма восстания против Запада, когда применение силы не совпало с известным афоризмом Клаузевица о том, что война – это продолжение политики только другими средствами, хотя террористические атаки имеют чёткую цель заставить США и других убраться из исламского мира.

Куда приведёт это восстание против Запада, и что оно будет значить для будущего международного общества, останется ключевым вопросом на многие годы вперёд. Для одних нет более четкого напоминания о ценности контроверсийного тезиса Сэмюэля Хантингтона о том, что вокруг древнего разделения между цивилизациями появляются новые рубежи, в противовес вере Френсиса Фукуямы в триумф либеральной демократии, которая вызвала много дебатов после коллапса Советского Союза

 

[102]

 

(Fukuyama 1992; Huntington 1993). Те, кто считает представление Хантингтона о цивилизации слишком упрощённым, подчеркивают необходимость понимать, что большее культурное восстание означает для международного общества. Крис Браун (1988) утверждал, что многие незападные общества и группы оспаривали «современное требование», а именно утверждение, получившее развитие во время испанского завоевания Америки, о том, что Запад имеет право принуждать другие общества приспосабливаться к его ценностям. В этой связи возникает интересный вопрос: является ли договорённость о плюралистических принципах мировой политической организации всем тем, что очень разные общества смогут выполнить, и, возможно, всем тем, к чему они должны стремиться.

Позиция, которую в 1980-х годах заняли Булл и Вотсон, состояла в том, что культурные конфликты и возникновение космополитической культуры современности развивались в тандеме. Это позволяет предположить, что в наступающей фазе мировой политики поддержка обоих, «плюралистического» и «солидаристского», образов международного общества должна бы усилиться (но в разных регионах). Возможно, поддержка универсальной культуры прав человека и международное уголовное право и выросли за последние годы, так как имеются осознанная и заявленная готовность к национальной суверенности в страхе перед «новым империализмом». Булл и Вотсон верили, что к 1980-м годам порядок, отражающий интересы незападных государств, в значительной мере должен был быть построен. Они были твёрдо убеждены, что международное общество не будет пользоваться поддержкой многих н-западных народов, если только не произойдут ещё более радикальные изменения (Bull and Watson 1984: 429). Принципиальным было радикальное перераспределение власти и богатства с Севера на Юг (Bull 1977: 31–17). Хотя Булл (1984а: 18) продолжал настаивать, что «справедливость лучше всего реализуется в контексте порядка», в своих последних работах он всё более склонялся к убеждению, что бó льшая справедливость была императивом, чтобы защитить международный порядок и общество.

Булл не дожил до того, чтобы увидеть дальнейшую экспансию международного общества через фрагменты Советского блока и распад нескольких обществ Третьего Мира. Национал-сепаратистские движения, которые утверждали, что иногда справедливость может быть реализована только «ценой порядка» (Keal 1983: 210) поставили новые вызовы перед международным обществом. С появлением «павших государств» (Helman and Ratner 1992–93) возникли новые проблемы: в связи с грубым нарушением прав человека в ходе гражданских конфликтов; в связи с тем, что режимы находятся в состоянии войны с частями своего собственного населения; в связи с тем, что правительства могли предоставлять убежище террористическим организациям, таким как Аль-Каида; а также в связи с опасениями о том, что возможное разделение ядерных держав (в этом контексте часто упоминается Пакистан) может привести к тому, что оружие массового поражения попадёт в руки террористических группировок, которые без угрызений совести причинят гражданскому населению максимальный уровень страданий. Но, как мы сможем убедиться, такое развитие привело к усилению заявления Булла и Вотсона

 

[103]

 

о том, что современное международное общество сильно разделено между плюралистическими и солидаристскими принципами международной политической организации (Hurrell 2002).

Квази-государства Роберта Джексона (1990) предложили новый подход к экспансии международного общества путём привлечения внимания к тому, что стало основным вопросом мировой политики, а именно проблеме «павших государств». Отправным пунктом Джексона стал тот факт, что страны Третьего Мира были допущены в общество государств как суверенно равные, без каких-либо гарантий того, что они смогут вести эффективное самоуправление. Действительно, в 1960 году Генеральная Ассамблея ООН отступила от устоявшегося принципа о том, что, прежде чем предоставлять самоуправление народу, он должен продемонстрировать способность хорошего управления. Многие новые государства приобрели «негативный суверенитет» – право на свободу от внешнего вмешательства, но утратили «положительный суверенитет» – способность удовлетворять базовые потребности собственного населения. Единым следствием было то, что руководящие элиты оказались юридически свободны делать то, что им хочется, на их соответствующих территориях. Нарушители прав человека могут ссылаться на статью 2 (параграф 7) Устава ООН, в которой провозглашается, что международное сообщество не имеет права вмешиваться в дела, по существу входящие во внутреннюю компетенцию любого государства.

Джексон (1990) спрашивал, смогла ли бы более эффективная система всемирной опеки подготовить колонии к политической независимости, а некоторые утверждали, что международное сообщество должно взять на себя ответственность за управление государствами, которые более не жизнеспособны (см. также Helman and Ratner 1992–93). В этой связи возникает вопрос: необходимо ли получение согласия правительства, распадающегося или распавшегося государства, до того, как международное сообщество сможет действовать в защиту незащищенных народов такого государства (Helman and Ratner 1992–93). 

Геноцид в Руанде, насилие против населения Восточного Тимора, гуманитарный кризис в Судане, зачистки на Балканах вновь открыли дебаты о добре и зле гуманитарного вмешательства. Как уже говорилось, дебаты о вмешательстве НАТО в Косово в 1999 году показали, что нет консенсуса по вопросу, можно ли пренебречь правом на суверенитет в угоду якобы более высокому принципу защиты прав человека. Некоторые эксперты поддержали действия НАТО на основании того, что государства имеют обязательства перед всем человечеством, а не только согражданами (Havel 1999: 6). Другие осудили НАТО за то, в чём они видели нарушение Устава ООН, и за слишком выборочный подход к урегулированию вопросов нарушения прав человека, который часто добавляется к невзгодам местного населения (Chomsky 1999а; Wheeler 2004). Дебаты о недавней войне в Ираке углубили данное разделение: одни защищали военные действия по свержению тиранического режима, другие обвиняли американское и британское правительства в том, что своими действиями без одобрения Совета Безопасности ООН, они

 

[104]

 

поставили свои интересы выше интересов международного общества. Действуя неосмотрительно, они игнорировали тот факт, что логика вмешательства лежит в длительных обязательствах по социальной реконструкции, от которой внутренняя публика может быстро утомиться, а «целевое» общество может прийти в негодование. В этих разных реакциях на то, как поступать с нарушителями прав человека и с режимами, которые в международном обществе считаются «беззаконниками», можно услышать отголоски старых противоречий между «плюралистическими» и «солидаристскими» концепциями международного общества. Предстоит увидеть, сможет ли общество государств согласиться на необходимость вмешательства в конкретных чрезвычайных гуманитарных обстоятельствах без ослабления общей поддержки суверенитета, который остаётся одним из основных ограничений на применение силы (Roberts 1993; см. также Vincent and Wilson 1994). Изучая подобные вопросы, Английская школа смогла проявить себя и добиться признания.  

 

⇐ Предыдущая6789101112131415Следующая ⇒

Поделиться: