Класс, производство и международные отношения в трудах Маркса

 

Одна из основных задач Маркса состояла в том, чтобы представить обзор истории развития человека с самых ранних этапов социального существования до современной эпохи. Он утверждал, что человеческая история была кропотливой борьбой за удовлетворение основных материальных потребностей, за понимание и приручение природы, за сопротивление классовому господству и эксплуатации и за преодоление страха

 

[113]

 

и недоверия к другим общинам.

Обществу удалось овладеть враждебными природными силами, которые когда-то находились вне их контроля и понимания. Оно кардинально изменило свои отношения с окружающей средой, в результате чего стало возможным представить себе мир без материального дефицита. Но мнение Маркса заключалось в том, что человеческая история, и особенно после подъёма капитализма, разворачивалась трагическим образом. Власть над природой возросла до беспрецедентного уровня, люди оказались в ловушке международного разделения труда, попали под воздействие рыночных сил и эксплуатировались новыми формами заводского производства, которые превращали рабочих в «придатки к станку» (Marx 1977a: 477). Маркс утверждал, что капитализм обеспечил уровень глобальной взаимосвязанности, которая уменьшила страх и отчуждение между народами. Национализм, по его словам, не имеет места в политической фантазии передовых сил пролетариата, которые поддерживают космополитический проект. Но капитализм является системой безудержной человеческой эксплуатацией, при которой буржуазия контролирует и извлекает выгоду из подчиненных классов. Это была первопричина отчуждённости, при которой сами люди – буржуазия, как и пролетариат – оказываются во власти глобальных структур и сил, которые они создали. Но важным было не столько описать эти условия с позиции новой парадигмы. Маркс (1977b: 158) писал, что философы только описывали мир; важнее же изменить его. Конец эксплуатации и отчуждения был идеалом, который побудил к пониманию законов капитализма и более широкому взгляду на человеческую историю. Эта забота об освобождении человека является важной частью марксистского наследия, которое в последнее время развивают критические подходы к международной политэкономии.

Маркс считал, что историческая роль производительных сил (технологий) и производственных отношений (классовые отношения) была сведена на нет гегельянством, с которым он был тесно связан в те годы, когда формировались его взгляды. Гегель сосредоточился на эволюции различных форм самосознания (политических, исторических, религиозных и т. д.). После его смерти, когда начались споры между его последователями, левые гегельянцы начали атаковать религию, будучи убеждёнными, что это форма «ложного сознания». Для Маркса религиозные убеждения не были ошибкой, которую необходимо было корректировать посредством философского анализа, а выражением фрустраций и устремлений людей, которым приходилось бороться с материальными условиями повседневной жизни. Религия была «опиумом масс» и «вздохом угнетённого существа» (Marx 1977c: 64). Революционерам

 

[114]

 

приходилось понимать и оспаривать социальные условия, которые порождали утешение религиозных убеждений. «Критика Небес», как выразился Маркс, стала «критикой земли» (1977c).

Здесь можно добавить, что Маркс был убеждён в том, что долгосрочная тенденция в истории человечества была направлена на секуляризацию общества, убеждение, которое в последнее время считалось устаревшим с учётом религиозного возрождения. Возможно, неудачи марксизма как светской теории должны быть добавлены к перечисленным выше – хотя всегда возникают вопросы о том, насколько далеко религиозные убеждения могут быть поняты как ответ на экономические и политические разочарования, как это подчеркивал Маркс. Тем, кто считает, что религиозное возрождение является возвратом к невежеству и сочувствию тому, Просвещение стремилось преодолеть, не нужно искать иных доказательств, чем представленных у Маркса, для поддержки своих воззрений. Те, кто думают, что религия – это способ мироощущения, удовлетворяющий духовные потребности, которые могут быть квинтэссенцией человечности, найдут марксистскую веру в идеал секуляризации совершенно чуждым их верованиям. Те, кто считает, что религия должна быть более важной для (а может быть и вообще в центре) политической жизни, не найдут поддержки во взглядах Маркса, которая была безоговорочно враждебна религии. Это не означает, что все формы марксизма обязательно антагонистичны религии. Освободительная теология в Латинской Америке, например, стремилась связать марксизм и христианство в борьбе с угнетением.

Лейтмотивом материалистической концепции истории является допущение о том, что люди должны удовлетворять свои основные физические потребности, прежде чем они смогут сделать что-либо еще. Попросту говоря, у людей есть тела, которые можно прокормить только через труд или через прибыль от труда других. Главное практическое следствие заключается в том, что на протяжении тысячелетий массе человечества приходилось сдавать свой труд в аренду, чтобы просто выжить. Те, кто владел средствами производства – феодалы, рабовладельцы, индустриальные магнаты и так далее, – эксплуатировали подчинённые классы, но это неизменно привело к классовому конфликту в виде рабских восстаний, крестьянских восстаний и борьбы промышленного пролетариата в более позднее время. Классовая борьба по Марксу была главной формой конфликта в истории человечества. Политическая революция стала главным фактором исторического развития, а технологические инновации стали движущей силой социальных изменений.

Маркс (1977d: 105) писал, что история была непрерывной трансформацией человеческой природы. Иными словами, люди не только изменили естественный мир, работая над ним, но и изменились, приобретя в процессе новые потребности. С этой точки зрения, историю человечества можно понять, прослеживая развитие методов производства, в которые на Западе входят первобытный коммунизм, рабовладельческое общество, феодализм и капитализм,

 

[115]

 

который вскоре должен был быть заменён – это было предположение – социализмом в мировом масштабе. Тот факт, что Маркс считал социализм глобальным явлением, заслуживает дальнейших комментариев. Традиционно война, империализм и торговля разрушили изоляцию предыдущих обществ; капитализм, однако, привёл все социальные системы в единый поток универсальной истории и заставил их осознать свою глобальную взаимозависимость. Мало кто из исследователей международных отношений признал важность этого интереса к экономической и технологической унификации человечества, которая имеет центральное значение в последних отчётах о протекании глобализации (см. Halliday 1988a; Gill 1993a; Rosenberg, 2000). Можно также отметить, что марксистские проблемы, связанные с такими долгосрочными процессами, которые затрагивают человечество в целом, имеют параллели в подходах к мировой истории и международным отношениям (см. главу 7).

В своих размышлениях о капитализме Маркс утверждал, что всеобщая история возникла тогда, когда социальные отношения производства и обмена стали глобальными и когда появились более «интернационализированные» вкусы, о чём свидетельствует стремление потреблять продукты из других стран и пользоваться всё более распространяющейся «мировой литературой». Однако объединяющие человечество силы также препятствовали росту всеобщей солидарности, натравливая буржуазию на пролетариат и принуждая рабочих конкурировать друг с другом за скудную занятость. Маркс считал, что новые формы солидарности между эксплуатируемыми классами возникают в результате расширения неравенства, и в частности из-за расхождения между необычайным богатством, которое порождает капитализм, и бедностью жизни отдельного человека. Международная солидарность рабочих классов была вызвана необычным способом, при котором капиталистические общества использовали язык свободы и равенства для оправдания своего существования, систематически отказывая в реальной свободе и равенстве подчиненным классам.

Большие нормативные требования возникают в связи с вопросом о том, что означает быть действительно свободным и равным. В целом, Маркс и его соратник Энгельс пренебрежительно относились к этике, но они были не бесстрастны при анализе промышленного капитализма (Lukes 1985; Brown 1992b). Действительно, цель Маркса прояснилась в его работе «Восемнадцатое Брюмера Луи Бонапарта», где он писал, что люди делают свою историю, но не в своих условиях (Marx 1977e: 300). Его точка зрения заключалась в том, что люди создают свою историю, потому что они обладают силой самоопределения, которую другие виды либо не имеют, либо не могут осуществлять в той же степени. И всё же люди не могут делать историю так, как им угодно, потому что классовые структуры эксплуатируют их и ограничивают их свободу действий. В рамках этого наблюдения просматривается особый политический проект, а именно создание условий, в которых люди могли бы больше участвовать в создании своей истории – глобальной истории в современную эпоху – в тех условиях, которые они сами выбрали для себя.

 

[116]

 

Хотя Маркс отвергал учение Гегеля об истории и политике, он верил в одну из самых главных идей Гегеля, которая заключается в том, что в течение своей истории люди приобретают более глубокое понимание того, что значит быть свободным, и лучшее понимание того, как общество должно быть изменено для реализации этой свободы. В соответствии с его убеждением, что история вращается вокруг труда, К. Маркс отмечает, что свобода и равенство при капитализме означает, что предприниматель и рабочий, заключившие трудовой договор, равны в правовом смысле, но массовое социальное неравенство ставит трудящихся в зависимость от буржуазии, и последствий растущего неравенства и периодических, неизбежных кризисов капитализма. Он придерживался мнения, что пролетарские организации понимают, что социалистическое планирование необходимо для того, чтобы действительно реализовать те идеалы свободы и равенства, которые капиталистические общества отстаивают. Осуждение Марксом капитализма должно рассматриваться именно в этом свете. Критика капиталистического порядка опирается на своеобразную методологию, полученную из сочинений Гегеля и ориентированную на напряжённость и противоречия внутри любого общества, которые могут привести к его разрушению и возникновению более прогрессивных форм существования человека.

Общество уже не делится на национальные, а становится глобальным. Маркс разделяет убеждённость Канта в том, что усилия по реализации свободы внутри суверенного государства в конечном счете бесполезны, поскольку они могут быть уничтожены внезапным воздействием внешних событий. Для Канта война была доминирующей угрозой для создания идеального общества; отсюда и его вера в важность усилий по созданию вечного мира. Для Маркса глобальный капиталистический кризис был повторяющейся опасностью, и причиной отказа от того, что позже будет называться «социализмом в одной стране». Свобода человека может быть достигнута только посредством универсального сотрудничества в целях перестройки мирового общества в целом. Увлечение глобализацией и её политическими последствиями является одной из причин, по которой Маркс мало что сказал об отношениях между государствами. Маркс и Энгельс (последний проявлял острый интерес к стратегии и войне) прекрасно понимали роль геополитики в истории человечества, будучи склонными подчёркивать экономические источники государственности. Они знали, что война и завоевание вынудили людей объединяться во всё более крупные политические ассоциации, но их главная цель состояла в том, чтобы понять роль капитализма в создании глобальных социальных и политических отношений, исходя из предположения о том, что капитализм не будет длиться вечно, а будет разрушен внутренними кризисами и противоречиями.

Некоторые из наиболее ярких отрывков из сочинений Маркса и Энгельса свидетельствуют о том, что они были предтечей тезиса «гипер-глобализация». Суть капитализма состоит в том, чтобы «стремиться разрушить все барьеры для общения», «покорить всю землю для своего рынка» и уничтожить тиранию расстояния, сократив «до минимума время, проведенное в движении из одного места в другое» (Marx 1973: 539). В знаменитом отрывке «Манифеста Коммунистической партии», Маркс и Энгельс (1977) утверждали, что:

 

[117]

 

«Буржуазия эксплуатирует мировой рынок, учитывая многонациональный характер производства и потребления в каждой стране… Все старомодные национальные отрасли были уничтожены или ежедневно уничтожаются… Вместо старых потребностей, удовлетворявшихся промышленностью страны, мы находим новые желания, требующие для их удовлетворения продукцию разных регионов и стран. На смену старой местной и национальной замкнутости и самодостаточности, мы получаем всеобщую взаимозависимость наций… Буржуазия быстрым усовершенствованием всех орудий производства и бесконечным облегчением средств коммуникации вовлекает все, даже самые варварские нации, в цивилизацию. Дешевые цены её товаров – вот та тяжелая артиллерия, с помощью которой он колотит все китайские стены, с которых она заставляет исчезнуть ненависть варваров к иностранцам. Это вынуждает все народы, под страхом исчезновения, принять режим буржуазного производства… т.е. стать самим буржуем. Одним словом, она создаёт мир по своему образу». (Маркс и Энгельс 1977: 224-5)

Как отмечалось ранее, это примечательное заявление имеет чёткие последствия для революционной стратегии. Ощущение «национальности» может уже быть «мёртвым» среди просвещённого пролетариата, но национальные буржуазии по-прежнему контролируют государственные структуры и используют национализм для подавления классового конфликта. Маркс и Энгельс считали, что каждому пролетарию сначала придется свести счёты с собственной национальной буржуазией, но революционная борьба была бы национальной только по форме. Захват государственной власти стал бы ступенькой к более масштабной задаче реализации глобальных идеалов (1977: 230, 235).

Реалисты, такие как Уолтц утверждали, что при развязывании Первой мировой войны рабочие различных стран поняли, что они имели больше общего со своей буржуазией, чем друг с другом. Реалистический аргумент состоял в том, что никто с пониманием национализма, государства и войны не должен был удивляться такому повороту событий, однако многие социалисты были огорчены расколом внутри европейского пролетариата. Для реалистов, неспособность предвидеть этот результат демонстрирует главный изъян марксизма – его экономический редукционизм, выражающийся в убеждении, что капитализм – это ключ к пониманию природы и возможностей современного мира (Waltz 1959). Это одна из самых влиятельных трактовок марксизма в международных отношениях. Есть три момента, которые ведут к ней.

Во-первых, хотя Маркс и Энгельс были одними из первых, кто размышлял о новой эре стремительной экономической и социальной глобализации, они полагали, что классовые конфликты в конкретных национальных государствах спровоцируют решительные революции в то время (Giddens 1981). Они предполагали, что революция

 

[118]

 

быстро распространилась бы из региона, в котором она впервые вспыхнула, на другие капиталистические общества. Отмечалось, что относительно мирная международная система середины XIX века поощряла такие убеждения; теории государства были заменены теориями общества и экономики (Gallie 1978). Отражая этот сдвиг в общественно-политической мысли, Маркс (1973: 109) утверждал, что отношения между государствами важны, но имеют «второстепенное» или «третичное» значение по сравнению с типами общественного производства. В письме к Анненкову Маркс (1966: 159) спросил, является ли «вся организация наций, и все их международные отношения чем-то иным, чем выражением конкретного разделения труда. И не должны ли эти перемены меняться при разделении труда? » Это вопрос, а не ответ, но, возможно, риторический. Это может рассматриваться как доказательство того, что Уолтц и другие правы, подчёркивая неудачи экономического редукционизма. Но на другом уровне точка зрения Маркса поучительна. Отношения между государствами часто могут иметь свою собственную автономию или относительную автономию, но невозможно понять их в долгосрочной перспективе без учёта более крупных структурных изменений в социальной и политической организации, которые обусловлены экономическим развитием и технологическими инновациями.

Во-вторых, в результате растущего значения национализма, в особенности для протекания революций 1848 года, Маркс и Энгельс были вынуждены пересмотреть свои представления о предстоящем исчезновении нации. Они писали, что ирландцы и поляки стали жертвами национального, а не классового господства, добавляя, что свобода от национального угнетения имеет важное значение для развития всемирной пролетарской организации (Marx and Engels 1971; Benney 1995). Они учитывают сохранение национальной вражды, будучи при этом убеждёнными в том, что национальные различия будут снижаться и, возможно, исчезнут в ближайшие десятилетия и столетия (Hallidey 1999: 79). Упадок длительного мира, возникший после наполеоновских войн, привёл к другим корректировкам в их положении. Подчеркнув роль силы на протяжении всей человеческой истории, Энгельс предвидел беспрецедентные уровни насилия и страданий в следующем крупном европейском конфликте, предполагая, что военная конкуренция, а не капиталистический кризис могут стать искрой, которая, наконец, разожжёт пролетарскую революцию. Интересно, что Энгельс признал, что возможность крупной войны означает, что социалистическое движение должно воспринимать вопросы национальной безопасности и обороны Родины серьёзнее (Gallie 1978; см. также Carr 1953).

В-третьих, как отмечает Галли (1978), эти интригующие комментарии о национализме, государстве и войне не привели Маркса и Энгельса к пересмотру своих более ранних высказываний об историческом материализме как силе, которая объясняет развитие общества. Бесполезное различие между экономической базой общества и юридической, политической и идеологической надстройкой оставило за собой

 

[119]

 

центральное место в основных прогнозах на будущее. Слишком часто государство рассматривалось как инструмент правящего класса, хотя было признано, что в некоторых обстоятельствах оно может получить значительную автономию от доминирующих классовых сил. Однако политические труды Маркса и Энгельса являются чем-то большим, чем просто суммированием исторического материализма. Последнее относится к понятиям класса и производства, которые являются центральным звеном в доказательстве того, что экономическая власть доминирует как форма власти в обществе, а также в рассмотрение проекта освобождения пролетариата как принципиально важного для перехода от капитализма к социализму (Cummins 1980).

Анализ капитализма Маркса остается ключевым ориентиром для всех, кто интересуется критическими теориями мировой политики. Вместе с тем, озабоченность классовой эксплуатацией затеняет другие формы господства и страдания, которые должны быть рассмотрены в критической социальной теории, включая расовое и гендерное угнетение. Остальные страны столкнулись с проблемой переориентации критического социального анализа. Что-то в этом роде проявляется в работе австрийских марксистов, которые больше обсуждали взаимоотношения между национализмом и глобализацией. В начале ХХ века, Карл Реннер и Отто Бауэр утверждали, что Маркс и Энгельс недооценили влияние культурных различий на историю человечества, обращение к национальным верованиям и необходимость удовлетворения потребностей в культурной автономии в будущем социалистическом мире (Bottomore and Goode 1978). Маркс и Энгельс не ответили конкретно на вопрос о том, выживут ли национальные различия в посткапиталистическом обществе. Австро-марксисты понимали, что культурные различия должны сохраняться и действительно процветать при социализме. Они предложили более широкую концепцию эмансипации человека, которая была заложена в более сложную социологию взаимоотношений между классовой лояльностью и национальной идентичностью.

Это были противоречивые идеи, которые столкнулись с социалистическим видением, которое развивалось в Советской России при Ленине и Сталине, однако они указывали на один из способов перевооружения духа марксизма, который продолжается и по сей день. Подъём советского марксизма-ленинизма означал, что то, что Гулднер (1980) назвал аномалиями, противоречиями и скрытыми возможностями в марксистской традиции, было подавлено в замкнутой системе предполагаемых научных истин. Как отметил Андерсон (1983), в тот период вокруг марксизма сформировалось множество инкрустаций, однако в начале ХХ века в трудах о национализме и империализме уже по-новому обсуждались вопросы глобализации и фрагментации.

⇐ Предыдущая9101112131415161718Следующая ⇒

Поделиться: