Стихира на вечерне Сырного вторника

БОПНКНН ПОСТ

Московский рабочий 1993

ББК 86.3 Ш72

Стихира на вечерне Сырного вторника

Шмеман Александр, протопресвитер

Ш72 Великий Пост / Сост. С. А. Шмемана. Пер. с англ. матери Серафимы (Осоргиной).— М.: Моск. рабочий, 1993.—111 с.

Книга написана проповедником с мировым именем, доктором богословия, деканом Свято-Владимирской семинарии в США протопресвитером Александром Шмеманом (1921—1983). Она посвящена раскрытию философского смысла семи недель Великого Поста, предшествующих празднику христианской Пасхи.

Радостно приимем, вер-нии, боговдохновенное завещание поста, якоже прежде Ниневитяне: и паки, блудницы и мытари: яже покаяния проповедь от Иоанна есть; воздержанием уготовимся к преселе-нию в Сион, Владычняго священнодейства, слезами предочистимся в нем божественного умовения. Помолимся видети образные зде Пасхи совершение, и истинный явление. Уготовимся на поклонение Креста, и Воскресения Христа Бога, вопиюще к Нему:

Не посрами нас от чаяния нашего, Человеколюбче.

Радостно восприимем, верные, боговдохновенное возвещение Поста. Как прежде ниневитяне, как блудницы и мытари, слышавшие Иоанна, который проповедовал покаяние, воздержанием приготовимся к Причащению, данному Самим Владыкой на Сионе. Очистимся слезами перед этим божественным омовением. Помолимся, чтобы увидеть совершение Пасхи, истинного Откровения. Приготовимся к поклонению Кресту и Воскресению Христа Бога нашего. Не посрами (не лиши нас) надежды нашей, Человеколюбче!

0403000000—30., ^Ш " М172{03)-93 ^7-|М

ББК 86.3

15ВЫ 5-239-01478

Мать Серафима (Осоргина). Перевод с английского, 1993

ПРЕДИСЛОВИЕ

Это краткое толкование Великого Поста написано для тех все более многочисленных в наши дни читателей, которым хотелось бы лучше понять богослужебную традицию Церкви и принимать более сознательное участие в ее жизни.

Мы знаем* что покаяние — начало и условие подлинной христианской жизни. Первое слово Христа, когда Он начал проповедовать, было: «Покайтесь» (Матф. 4, 17). Но что такое покаяние? В суете нашей ежедневной жизни мы не успеваем задуматься над этим и считаем, что в общем-то, к чему нас обязывает Пост — это воздерживаться от скоромной пищи и излишних развлечений, пойти исповедаться, получить от священника разрешение грехов, причаститься (один раз за весь год! ) и затем считать, что «все в порядке» до будущего года.

Но ведь недаром Церковь специально определила эти семь недель, посвященных покаянию, недаром она зовет нас к длительному и усиленному духовному подвигу. Все это, конечно, должно относиться лично ко мне, к моей вере, моей принадлежности к Церкви. А если это так, то, конечно, мой долг постараться вникнуть и понять учение моей Церкви о Посте — постараться быть православным не только по имени, но и по самой жизни.

Что такое покаяние? Зачем оно нам нужно? Как проводить его в жизнь? Великий Пост дает нам ответ на все эти вопросы. Великий Пост — настоящая школа покаяния, в которой каждый человек должен ежегодно учиться углублять свою веру, пересматривать свою жизнь и, насколько это возможно, ее изменять. Великий Пост — это ежегодное паломничество к самым ис-

токам православной веры, где нам вновь открывается, как должен жить православный человек.

В образах, в самом строе богослужебной жизни Церковь открывает нам за этот единственный в году период весь смысл Поста.

Поэтому это краткое объяснение Поста основано если не исключительно, то главным образом на великопостных службах. Я надеюсь, что читатель сам почувствует, что нет ничего прекраснее и глубже, ничего более вдохновляющего и вдохновенного, как то, что Церковь, наша Мать, открывает и щедро дает нам, как только мы вступаем в это благословенное время «сорокадневной весны».

ВВЕДЕНИЕ

ВЕЛИКИЙ ПОСТ: ПУТЬ К ПАСХЕ

Когда человек готовится отправиться в путь, он должен знать цель своего путешествия. Так бывает и с Постом. Пост — это главным образом духовное путешествие, а цель его — Пасха, «Праздник из Праздников». Пост — приготовление к «совершению Пасхи, истинному откровению». Поэтому мы должны начать с того, чтобы постараться понять связь Поста с Пасхой, так как эта связь открывает нам нечто очень существенное, нечто решающее во всей нашей христианской вере и жизни.

Надо ли объяснять, что Пасха — это гораздо больше, чем один из праздников, больше, чем ежегодное ознаменование и почитание прошлого события?

Каждый, кто испытал хотя бы раз в жизни эту единственную в мире радость пасхальной ночи, «ярче солнечного дня», понимает это. Но о чем эта радость? Почему мы можем петь во время пасхальной заутрени: «Ныне вся исполнишася (исполнилось) света, небо, и земля, и преисподняя»? В каком смысле мы «смерти празднуем умерщвление, адово разрушение, иного жития вечного начало»?.. На все эти вопросы один ответ: Новая Жизнь, которая почти две тысячи лет тому назад воссияла из гроба, была дана всем верующим в Христа. Она была дана нам в день нашего крещения, когда, как говорит Апостол Павел, мы «погреблись с Христом крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых... так и нам ходить в обновленной жизни». Итак, на Пасху мы празднуем Воскресение Христово как что-то, что случилось и продолжает случаться с нами; потому что каждый из нас получил этот дар новой жизни, получил способность принять ее и жить ею. Дар этот радикально меняет наше отношение ко всему на свете, включая смерть. Он дает нам возможность радостно утверждать: «Смерти нет! » Но,

- конечно, здесь мы еще встречаем лицом к лицу смерть,
и однажды она придет за нами. Но мы верим, что
Своей собственной смертью Христос изменил самую
сущность смерти, сделал ее переходом, пасхальным
праздником, Пасхой — переходом в Царствие Божие,
превращая величайшую из трагедий в окончательную
победу, «смертию смерть поправ» (растоптав, уничто
жив Своей смертью смерть). Он сделал нас соучаст-

*" • винами Своего Воскресения. Вот почему в конце Пасхальной утрени мы говорим: «Христос воскрес, и жизнь царствует! Христос воскрес, и мертвых больше нет».

Такова вера Церкви, подтвержденная и доказанная бесчисленным сонмом святых. И все же разве мы не видим ежедневно на собственном опыте, что мы _^ " очень редко действительно имеем эту веру, что мы * постоянно теряем и изменяем той Новой Жизни, которую мы получили, как дар, и что в сущности мы живем, как будто Христос не воскрес из мертвых, как будто это единственное по своему значению событие ~- • ничего не значило для нас? Все это из-за нашей сла-.•'бости, благодаря невозможности для нас жить постоянно «верой, надеждой и любовью» на том уровне, на который Христос нас возвел, когда Он сказал: «Ищи--" -" те прежде всего Царствия Божия и правды Его» •- (Матф. 6, 33). Мы просто забываем все это, мы так

- ' ааняты, так погружены в ежедневные заботы; и оттого,

что мы забываем, мы ослабеваем. Из-за этой забывчивости, падений, греха наша жизнь становится опять «старой» — мелкой, темной, лишенной всякого смысла: бессмысленное путешествие к бессмысленному концу. Мы умудряемся даже забыть о смерти, и вот внезапно, среди нашей такой приятной жизни, она приходит: ужасная, неизбежная, бессмысленная. Иногда мы со-- знаем различные наши грехи и каемся в них, но мы не отдаемся той новой жизни, которую Христос открыл и даровал нам. Мы живем так, как будто Христос никогда не приходил. И это единственный настоящий грех, глубочайшая трагедия и грусть нашего нрми--~ вадьного христианства.

1 Если мы это поймем и признаем, только тогда мы сможем понять, что такое Пасха и почему перед ней необходим Пост. Только тогда мы сможем понять, что асе литургические традиции Церкви, весь цикл ее богослужений существует прежде всего для того, чтобы

помочь нам вновь увидать и вкусить эту Новую Жизнь, от которой мы легко отходим, изменяя ей, и, покаявшись, вернуться к ней.

Как можно любить и желать получить то, чего мы не знаем? Как можем мы ставить выше всего на свете что-то, чего мы не знаем, радость, которую мы не вкусили? Одним словом: как мы можем искать Царства, о котором мы не имеем понятия?

Церковное богослужение с самого начала и до сих пор есть единственный вход в это Царство, приобщение к Новой Жизни. Церковь открывает нам через свою богослужебную жизнь то, «чего не видел глаз, не слышало ухо и не приходило на сердце человеку... что приготовил Бог любящим Его» (I Кор. 2, 9). Пасха есть самый центр этой богослужебной жизни, ее сердце, ее вершина, солнце, проникающее всюду своими лучами. Каждый год открывается дверь в сияние Царства Христова, нам дается предвкушение вечной радости, ожидающей нас, славы и победы, невидимо уже наполняющих всю вселенную: «Смерти нет». Все церковное богослужение построено вокруг Пасхи: поэтому литургический годовой круг, последовательность праздников и постов становится путешествием, паломничеством к Пасхе, к концу, который в то же время есть и начало; концу всего старого, началу новой жизни, постоянный переход из мира в Царство, явившееся во Христе.

Однако старую жизнь, жизнь греха, мелочность не так-то легко побороть и изменить. Евангелие ожидает и требует от человека усилия, к которому в настоящем своем состоянии он совершенно не способен. Нас вызывают на бой с невидимым, зовут к цели, к новому образу жизни, которая выше наших возможностей. Даже Апостолы, когда слушали учение своего Наставника, в недоумении спросили Его: «Как это возможно? » На самом деле, нелегко отказаться от мелкого идеала жизни, состоящего из ежедневных забот, изысканий средств для обеспеченного существования, удовольствий, всего, что так далеко от цели — совершенства: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный» (Матф. 5, 48). Мир всеми своими земными способами передачи говорит нам: будьте счастливы, живите беззаботно, идите широким путем. Христос в Евангелии говорит нам: идите узким путем, путем

борьбы и страдания, потому что это единственный путь к настоящему счастью. Без помощи Церкви как можем мы решиться на этот страшный выбор, как можем мы раскаяться и вернуться к светлому и радостному обещанию, которое каждый год Церковь дает нам в день Пасхи? И вот для чего нужен Пост. Это — рука помощи, протянутая нам Церковью, школа покаяния, которая одна может приготовить нас к тому, чтобы встретить Пасху не только как разрешение есть, пить и отдыхать, но как действительный конец старого (ветхого) в нас, как вступление в новую жизнь.

В первые века христианства главной задачей Поста было приготовление «оглашенных», т. е. новообращенных христиан, к крещению, которое совершалось во время пасхальной литургии. Но даже когда Церковь редко крестит взрослых и самое учреждение «оглашенных» больше не существует, главное значение Поста остается тем же. Потому что, хотя мы и крещены, мы постоянно теряем и изменяем именно тому, что мы получили при крещении. Вот почему Пасха есть ежегодное возвращение к нашему собственному крещению, тогда как Пост готовит нас к этому возвращению, к постепенному и постоянному усилию, ведущему нас к Пасхе, к конечному переходу в новую жизнь во Христе. Мы увидим, что богослужения Великого Поста до сих пор сохраняют свою отличительную черту поучения, как бы приготовления к крещению; но это не археологические остатки прошлого, но что-то действительное и существенное для нас. Потому что Пост и Пасха являются каждый год для нас новым открытием и приобретением того, что было дано нам при нашем собственном умирании и воскрешении во святом крещении.

Путешествие, паломничество! Однако, как только мы вступаем в «светлую печаль» Поста, мы видим — далеко, далеко впереди — конец пути. Этот конец пути, его цель — радость Пасхи, вход в сияние славы Царства Небесного. И то, что мы видим издалека, это предвкушение Пасхи, освещает «постную печаль», превращает ее в «духовную весну». Ночь может быть долга и темна, но во все время пути нам кажется, что таинственный и сияющий свет зари освещает горизонт. «Не лиши нас упования нашего (надежды нашей), Человеколюбче! »

Глава 1

ПРИГОТОВЛЕНИЕ К ПОСТУ

ЖЕЛАНИЕ (Неделя о Закхее)

Задолго до начала самого Поста Церковь возвещает нам о нем и зовет нас вступить в приготовительный период. К каждому из важных событий церковного годового круга, к главным праздникам, Посту, Церковь готовит нас — предпразднествами или приготовительными неделями к Посту; это характерная черта православной литургической традиции. Почему? Потому что у Церкви глубокое психологическое прозрение человеческой природы. Зная недостаточную сосредоточенность и ужасное «омирщвление» нашей жизни, Церковь знает нашу неспособность быстро изменяться, перейти от одного духовного переживания к другому. Поэтому задолго до начала настоящего подвига Поста Церковь обращает наше внимание на его важность и призывает к размышлению о его значении. До начала действительного подвига Поста нам объясняется его значение. Это приготовление продолжается в течение пяти недель, предшествующих Посту, каждое из воскресных евангельских чтений посвящено одной из основных сторон покаяния.

Первое возвещение Поста мы слышим в Воскресном Евангелии о Закхее (Лука, 19, 1 — 10). Это история человека, который был слишком мал ростом, чтобы видеть Иисуса, но так сильно было его желание Его увидеть, что он влез для этого на дерево. Иисус ответил на его желание и вошел в дом его. Такова первая тема, говорящая о желании. Человек следует своему желанию. Можно даже сказать, что человек сам есть желание, и эта основная психологическая правда о человеческой природе признается в Евангелии. «Где сокровище ваше, — говорит Христос, — там и сердце ваше будет» (Лука, 12, 34). Сильное желание побеждает природную ограниченность человека. Когда он страстно чего-нибудь желает, он делает вещи, на которые

«нормально» он не способен. Будучи «мал ростом», Закхей сам себя возвышает. Поэтому единственный вопрос заключается в том, правильно ли желание человека, направлено ли оно к хорошей цели, или, по словам экзистенциалиста атеиста Жана Поля Сартра, человек — «бесполезная страсть».

Желание Закхея — правильное, хорошее; он хочет увидать Христа, приблизиться к Нему. В Закхее мы видим первый символ раскаяния, так как раскаяние начинается с того, что человек вновь сознает глубину всякого желания: жажда, желание Бога, Его справедливости, желание настоящей жизни. Закхей — «мал», мелок, грешен и ограничен; и вот его желание превосходит и побеждает все это. Он усилием привлекает внимание Христа, приводит Его в свой дом.

Вот каков первый призыв Церкви: мы должны желать того настоящего, заложенного в самой глубине нашей души, признать жажду Абсолютного, которое в нас есть, — сознаем ли мы это или нет, и которое, если мы отворачиваемся и отвращаем наше желание от него, превращает нас действительно в «бесполезную страсть». И если мы достаточно глубоко, достаточно сильно желаем, Христос нам ответит.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ОТЧИЙ ДОМ

(Неделя о блудном сыне)

В третье воскресение, приготовляющее нас к Великому Посту, мы слушаем чтение притчи о Блудном сыне (Лука 15, 11—32). В притче и в стихирах этого дня говорится о покаянии человека, возвращающегося из самовольного изгнания. Нам рассказывается о блудном (морально заблудившемся) человеке, который ушел в «далекую страну» и там истратил все, что он имел. Далекая страна! Это единственное определение состояния человека, которое мы должны принять и усвоить, когда мы приближаемся к Богу. Человек, который никогда этого не испытал, хотя бы только немного, который никогда не почувствовал, что он изгнан от Бога, от настоящей жизни, никогда не поймет, о чем говорит христианская вера. И тот, кто чувствует себя совершенно «дома» в этом мире, кто никогда не испытал мучительной тоски по другой Правде, никогда не поймет, что такое раскаяние.

Покаяние часто просто превращается в равнодушное, объективное перечисление грехов и прегрешений,

как признание себя виновным перед законным обвинительным актом. Исповедь и разрешение грехов рассматривается как что-то юридически законное. Но при этом забывается что-то существенное, без чего ни исповедь, ни разрешение грехов не имеют ни настоящего значения, ни силы. Это «что-то» и есть именно чувство отдаления от Бога, от радости общения с Ним, от настоящей жизни, созданной и данной нам Богом. Действительно, нетрудно признаться на исповеди, что не соблюдал постов, пропускал утром или вечером молитвы, сердился. Но совершенно другое — это вдруг осознать, что я запятнал и потерял свою духовную красоту, что я далек от своего настоящего «дома», своей настоящей жизни и что что-то драгоценное, чистое и прекрасное безнадежно сломано в самой моей жизненной сущности. И однако это сознание, только это и есть настоящее покаяние и в то же время горячее желание вернуться назад, обрести вновь потерянный «дом». Я получил от Бога богатые дары: прежде всего — жизнь и возможность наслаждаться ею, наполнить ее значением, любовью, знанием; а потом — в Крещении — Новую Жизнь Самого Христа, дар Святого Духа, мир и радость Царства Небесного. Я получил знание Бога и в Нем знание всего прочего, силу и возможность сделаться одним из сыновей Божиих. И все это я потерял и продолжаю все время терять не только в особых грехах и прегрешениях, но в наибольшем изо всех грехов — в утрате моей любви к Богу, в предпочтении «страны далекой» прекрасному дому Отца.

Но здесь Церковь напоминает мне о том, что я покинул и потерял. И, слушая ее голос, я вспоминаю. «Я безумно удалился от Твоей Отеческой славы, — поется в кондаке этого дня, — с грешниками растратил данное мне богатство. Но взываю к тебе голосом блудного сына: согрешил я перед Тобою, Отче щедрый, прими меня кающегося, прими меня, как одного из наемников Твоих».

И когда я так все вспоминаю, я нахожу в себе и желание и силу вернуться: «...я вернусь к щедрому Отцу, со слезами взывая: прими меня, как одного из наемников Твоих...».

Надо обратить внимание и упомянуть здесь одну из литургических особенностей этого Воскресения

Блудного сына. На утрене, после радостных и торжественных псалмов полиелея, мы поем полный тоски псалом 136:

На реках Вавилонских, На реках вавилонских,

тамо седохом и плака- там сидели мы и плакали,

хом, внегда помянути нам когда вспоминали о Сио-

Сиона.. Како воспоем не... Как нам петь песнь

песнь Господню на земле Господню на земле чу-

чуждей? Аще забуду те- жой? Если я забуду тебя,

бе, Иерусалиме, забвена Иерусалим, забудь меня,

буди десница моя. Приль- десница моя (моя правая

пни язык мой гортани рука, со всей ее ловко-

моему, аще не помяну Те- стью и хитростью). Пусть

бе, аще не предложу прилипнет язык мой к

Иерусалима, яко в начале гортани моей, если я не

веселия моего... буду помнить тебя, если

не поставлю Иерусалима во главе веселия моего...

Это псалом изгнания. Его пели евреи в Вавилонском плену, вспоминая свой святой город Иерусалим. Он стал навсегда песнью человека, который осознает себя изгнанным от Бога и, сознавая это, становится вновь человеком, тем, который никогда не может найти полного удовлетворения в этом падшем мире, потому что по своей природе и призванию он всегда ищет, как паломник, Совершенства.

Этот псалом поется еще два раза, в последние два воскресения перед Великим Постом. Он открывает нам значение Поста как паломничества, покаяния — возвращения в дом Отца.

СТРАШНЫЙ СУД

'(Неделя мясопустная)

Следующее воскресение называется мясопустным, так как в течение недели, следующей за ним, Церковью предписывается частичный Пост, воздержание от мяса. Это предписание надо рассматривать, принимая во внимание все, что было сказано выше о значении приготовления. Церковь начинает теперь завершать

подютоньу л том> подвигу, которого она ожидает от нас через семь дней. Она постепенно вводит нас в начало этого подвига, зная нашу неустойчивость, предвидя нашу духовную слабость.

Накануне этою дня, в Субботу мясопустную, Церковь совершает всеобщее поминовение усопших (умерших, навек заснувших) в надежде воскресения и жизни вечной. Это действительно особенно важный день церковной молитвы за ушедших членов Церкви. Для того чтобы понять значение и связь между Постом и молитвой об умерших, надо прежде всего вспомнить, что христианство есть религия любви. Христос передал своим апостолам учение не о личном, индивидуальном спасении, но дал им новую заповедь — «любить друг друга». И прибавил: «По тому узнают все, что вы мои ученики, если будете иметь любовь между собою». Таким образом, любовь есть основание, сама жизнь Церкви, которая, по словам св. Игнатия Антиохийского, есть «союз веры и любви». Тогда как грех есть всегда отсутствие любви, разделение, разобщение, война всех против всех. Новая Жизнь, данная Христом и переданная нам Церковью, прежде всего есть жизнь примирения, «собрание воедино рассеянных», восстановление любви, разрушенной грехом. Но разве можем мы хотя бы положить начало возвращению к Богу, примирению с Ним, если сами не вернемся к единственной новой заповеди любви? В молитве за умерших Церковь главным образом высказывает свою любовь. Мы просим Бога помнить тех, кого мы поминаем (вспоминаем), а мы помним их, потому что мы их любим. Молясь за них, мы встречаемся с ними во Христе, Который — сама Любовь и Который победил смерть, эту наивысшую степень разобщения и разлуки. Во Христе нет разницы между живыми и умершими, потому что в Нем все живы. Он Сам — Жизнь, и эта «Жизнь — свет человеков» (Иоанн, 1, 4). Любя Христа, мы любим всех, кто в нем; любя тех, кто в Нем, мы любим Христа; это — закон Церкви и ясное объяснение ее молитв за умерших. Благодаря нашей любви к Христу и они живы «во Христе», и как ошибаются, как безнадежно ошибаются те западные христиане, которые либо сводят молитвы за умерших к учению о законных «заслугах» или «наградах», либо просто отвергают их, считая их бесполезными. Заупо-

койная служба в Мясопустную субботу (Парастас^ служит образцом для всех других служб поминовения умерших и совершается еще во вторую, третью и чет вертую субботу Великого Поста.

Тема Мясопустного воскресения — опять-таки любовь. Евангельское чтение этого дня посвящено притче Спасителя о Страшном Суде (Матф.23, 31—46). По какому закону будет Христос нас судить, когда настанет этот день? Притча отвечает: по закону Любви, не только по гуманитарной заботе об отвлеченной справедливости к анонимным «бедным», но по конкретной, личной любви к человеку, любому человеку, который по воле Божией встречается на нашем жизненном пути. Это различие очень важно, потому что теперь христиане все больше и больше склонны отождествлять христианскую любовь с политической, экономической и социальной заботой о людях; другими словами, они переходят от заботы об одном человеке и его личной судьбе к заботе об анонимных существах, принадлежащих, например, к такому-то классу, национальности и т. д. Мы не говорим, что такого рода забота не нужна. Ясно, что христиане, несущие на себе ответственность гражданскую или профессиональную, должны заботиться, по мере своих возможностей и понимания, о социальной, общественной жизни, справедливой, равной и вообще более гуманной. Бесспорно, все эти понятия происходят от христианских корней и, вероятно, внушены христианством. Но христианская любовь как таковая—это все же другое, и эту разницу надо понять и отстаивать ее, если Церковь должна продолжать свою особую, единственную миссию и не превращаться просто в социальное агентство, каковым она никогда не станет.

Христианская любовь — это «невозможная возможность» увидать Христа в другом человеке, кто бы он ни был; человеке, которого Бог по своему вечному и тайному промыслу решил ввести в мою жизнь, хотя бы на несколько мгновений, не только как повод для «доброго дела» или филантропического упражнения, но как начало вечного общения с Самим Богом. На самом деле любовь и есть та таинственная сила, которая через все внешнее, случайное в другом человеке— его наружность, социальное положение, этническое происхождение, интеллектуальные способности —

достигает души, единственного личного корня человеческого существа, частицы Бога в нем. Бог любит каждого человека, потому что Он Один знает бесценное и абсолютное сокровище, душу, человеческую личность, которую Он даровал каждому человеку. Таким образом, христианская любовь становится участием в этом божественном знании и даром божественной любви. Любовь не может быть безличной, потому что любовь есть именно чудесное откровение личности в одном человеке, личного и единственного среди общего и обычного. Это откровение того, что достойно любви в нем, того, что дано ему Богом.

В этом отношении христианская любовь иногда — противоположность социальной деятельности, с которой в настоящее время так часто сами христиане ее отождествляют. Для социального деятеля предмет его любви не личность, но человек, отвлеченная единица, взятая из не менее отвлеченного человечества. Тогда как христианин любит человека, потому что он — личность. Там личность принимается как человек, здесь — человек рассматривается только как личность. Для социального деятеля личность не представляет никакого интереса, он часто приносит ее в жертву «общему интересу». Может показаться, и не без основания, что христианство довольно скептически относится к отвлеченному «человечеству»; но оно изменяет самому себе и совершает смертельный грех всякий раз, когда пренебрегает заботой об отдельной личности и любовью к ней. Подход социального активиста всегда футуристичен; он действует всегда во имя справедливости, порядка, достижения будущего счастья. Христианство мало заботится о загадочном будущем, но всю силу свою направляет на настоящий, решающий момент, когда надо проявить любовь. Оба эти подхода не исключают друг друга, но не должно их смешивать. Без сомнения, христиане несут ответственность по отношению к земной жизни и должны ее на себя взять и исполнить. Деятельность социального активиста принадлежит всецело земной жизни. Но цель христианской любви за пределами земной жизни. Она сама по себе — луч, исходящий из Царствия Божьего; она проходит и переходит через все ограничения и условности земного мира, потому что ее движущая сила, как и цель, и завершение — в Боге. И мы знаем,

Изгнан бысть Адам из рая снедию, темже и седя прямо сего рыдаше, сте-ня... Увы мне, что пострадах окаянный аз: едину заповедь преступих Вла-дычню, и благих всяческих лишихся! Раю святейший, мене ради насажденный быв, и Евы ради затворенный, моли тебе Сотворшаго, и мене Соз-давшаго, яко да твоих цветов исполнюся. Темже и к нему Спас: моему созданию не хощу погиб-

что единственная постоянная и преображающая победа в этом мире, который «во зле лежит», это победа любви. Настоящая и действительная миссия Церкви — напоминать человеку об этой личной любви и об его призвании наполнять грешный мир любовью.

Притча о Страшном Суде говорит о христианской любви. Не каждый из нас призван работать для человечества, но каждый получил дар и благодать любви Христовой. Мы знаем, что все люди нуждаются в этой личной любви, признании их личной, особой души, в которой все творение Божие отражается особым образом. Мы также знаем, что в мире есть больные, голодные, потому что им было откачано в этой личной любви. И в конце концов мы знаем, что как бы узко и ограниченно в своих возможностях ни было наше собственное существование, каждый из нас несет на себе ответственность за какую-то крошечную частицу Царствия Небесного, именно благодаря тому, что мы обладаем этим даром любви Христовой. Таким образом, мы будем судимы за то, приняли ли мы на себя эту ответственность, проявили ли эту любовь или отказали в ней. Потому что, «так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне»... (Матф. 25, 40).

Глава 2

СВЯЩЕННОЕ ПИСАНИЕ

Церковная молитва всегда библейская, то есть выражается она языком, образами и символами Святого Писания. Если Библия содержит в себе Божественное Откровение, то она также и вдохновенный ответ человека на это Откровение и потому — выражение и содержание человеческой молитвы, хвалы и поклонения. Возьмем как пример псалмы; прошло несколько тысяч лет с тех пор, как они были написаны, однако, когда человек хочет выразить свое раскаяние, всем потрясенным существом своим призвать милосердие Бо-жие, он находит единственное совершенное выражение

своей молитвы в покаянном псалме 50: «Помилуй мя, Боже! » Во всех возможных положениях человека перед Богом, миром, другими людьми, начиная от захватывающей радости Божьего присутствия до бездонного отчаяния человека в изгнании, в грехе или болезни, — совершенное выражение своей молитвы он н.а-ходит в этой единственной книге, которая поэтому всегда составляла ежедневное питание Церкви, средство ее молитвы и самоназидания.

В Великом Посту на библейском измерении церковного богослужения ставится как бы особое ударение. Можно сказать, что в течение сорока дней Поста человек и Церковь как бы возвращаются духовно в состояние Ветхого Завета, во времена до Христа, время покаяния и ожидания, время «истории спасения», движущейся к своему исполнению во Христе. Это возвращение необходимо, так как, несмотря на то, что мы принадлежим ко времени после Христа, знаем Его и крестились в Него, мы постоянно отпадаем от новой жизни, полученной от Него, и это означает, что мы возвращаемся к «старым» временам. Церковь, с одной стороны, уже «дома», ибо она есть «благодать Господа нашего Иисуса Христа, любовь Бога и Отца и причастие Святого Духа»; а с другой стороны, она все еще «в пути», в долгом и трудном странствии к исполнению всего сущего в Боге, к возвращению Христа в конце времен.

Великий Пост — время актуализации этого второго призвания Церкви, жизни ее как ожидания и странствия. Поэтому здесь Ветхий Завет приобретает свое полное значение не только как книга пророчеств, уже осуществившихся, но как книга о человеке и всем сотворенном мире на пути к Царству Небесному.

Чтения Ветхого Завета во время богослужений Великого Поста совершаются двояко: это, во-первых, удвоенное чтение Псалтыри и, во-вторых, «1есгю сопН-пиа», то есть чтение по порядку и целиком трех Ветхозаветных книг: Бытия, Пророка Исайи и Притч Со ломоновых.

Псалмы всегда занимали в христианском богослужении центральное и исключительно важное место. Церковь видит в них не только лучшее и самое верное выражение человеческой молитвы, раскаяния, поклонения, хвалы, но и настоящую «устную икону» Христа

2 А. Шмеман

и Церкви, откровение в Откровении. Святые Отцы считают, по словам одного толкователя их писаний, что «только Христос и Его Церковь молятся, плачут и говорят в этой книге» (книге псалмов). Поэтому е самого начала псалмы составляли основу молитвы Церкви, ее «естественный язык». В богослужении псалмы употребляются, во-первых, как постоянная основа ежедневных служб: «вечерний псалом» 103 за вечерней; шестопсалмие, псалмы 3, 38, 63, 88, 103, 143; «хвалит-ные» псалмы 148, 149, 150 во время утрени; по три псалма на каждом часе и т. д. Из Псалтыри выбраны Прокимны, стихи для «Аллилуйя» в дни годичных праздников и др. И наконец вся Псалтырь, разделенная на двадцать частей, Кйфизм, прочитывается еже недельно за вечерней и утреней; это третье употребле ние Псалтыри удвоено во время Великого Поста; вся Псалтырь прочитывается не один, а два раза каждую неделю Поста, когда чтение кафизм включается еще в Третий и Шестой Час.

Установление «постоянного чтения» Бытия, Исайи и Притч целиком восходит к тем временам, когда Великий Пост был еще главным образом подготовительным периодом к крещению и богослужения носили особый поучительный характер для наставления оглашенных в вере христианской. Каждая из этих трех книг содержит в себе одну из основных частей Ветхого Завета: история сотворения Богом мира, пророчества и моральные и нравственные поучения.

Книга Бытия дает нам как бы основную рамку верований Церкви. Она содержит в себе историю сотворения мира, грехопадения и, наконец, обещание и начало спасения заключением первого Завета Бога с Его избранным народом. Она передает нам основные верования Церкви в Бога как Творвд, Судию и Спасителя. Она открывает нам самые корни христианского понимания человека, созданного «по образу и подобию Бо-жию», отпадшего от Бога и остающегося объектом божественной любви, заботы и конечного спасения. Она объясняет смысл истории как истории спасения, ведущей к Христу и завершенной Им. Она возвещает нам тайну Церкви, переданную в образах и событиях жизни избранного народа, Завета, Ковчега и т. д.

Исайя — величайший из всех пророков, и чтение его пророчеств в течение всего Великого Поста должно

открыть нам еще раз великую тайну спасения через страдания и жертву Христа.

И в конце концов Книга Притч — как бы итог нравственного учения Ветхого Завета, морального закона и мудрости; не принимая их во внимание, не соглашаясь с ними, человек не может понять своего отпадения от Бога и поэтому не способен даже услыхать благую весть прощения, посылаемого нам любовью и благодатью.

Поучения из этих трех книг читаются ежедневно в течение Великого Поста от понедельника до пятницы включительно; книги Бытия и Притч за вечерней, пророчества Исайи на Шестом Часе. И хотя Великий Пост давно перестал быть периодом, подготовляющим к крещению, главная цель этих чтений полностью сохраняет свое значение. Наша христианская вера требует этого ежегодного возвращения к своим библейским корням и основаниям, так как не может быть предела нашего возрастания в понимании Божественного Откровения. Нельзя рассматривать Библию как сборник догматических теорем, которые надо заучить и запомнить раз навсегда; это живой голос Самого Бога, вновь и вновь говорящего с нами, вводящего нас все глубже в неисчерпаемые богатства Его Мудрости и Любви. Самая большая трагедия нашей Церкви — почти полное незнание Святого Писания среди членов Церкви и, что еще хуже, действительно полное равнодушие к нему. То, что было бесконечной радостью, интересом, духовным и интеллектуальным ростом для отцов Церкви, для святых, теперь для стольких современных православных превратилось в устарелые тексты, не имеющие никакого значения для их жизни. Будем надеяться, что если вновь воспринимаются дух и значение Великого Поста, то это означает, что и Святое Писание вновь воспринимается как настоящая духовная пища и общение с Богом.

ТРИОДЬ

Великий Пост имеет свою особую богослужебную книгу: Триодь постную. В эту книгу входят все песнопения (стихиры и каноны), библейские чтения на каждый день Поста, начиная с Воскресения мытаря и фарисея и кончая вечерней Святой и Великой Субботы.

Песнопения Триоди были составлены большею частью уже после фактическою исчезновения оглашенных (крещаемых во взрослом возрасте и требующих подготовки к крещению). Поэтому в них главным образом говорится и выделяется не крещение, а покаяние. К сожалению, в настоящее время очень мало кто знает красоту и глубину этих великопостных служб. Незнание Триоди — главная причина, почему в христианском сознании постепенно иначе стали пониматься смысл и значение Поста, что мало-помалу обратило Пост в соблюдение чисто формальных предписаний и ограничений в пище. Подлинное вдохновение и призыв Великого Поста в настоящее время почти утеряны, и единственная возможность их вновь приобрести — это внимательное слушание всех песнопений Триоди. Обратим внимание, например, на то, как часто в стихирах мы слышим предупреждение именно против «формального» и, следовательно, лицемерного понимания Поста. Уже в среду Мясопустной недели мы слышим:

От брашен постяшися душе моя и страстей не очистившися, всуе радуе-шися неядением: аще бо не вина ти будет ко исправлению, яко ложная возненавидена будеши от Бога. И злым демоном уподобишися, николиже ядущим. Да не убо согре-шающи, пост непотребен сотвориши: но непоколебима к стремлениям безместным пребывай, мня-щи предстояти распятому Спасу, паче же сраспяти-ся тебе ради распенше-муся!

Вотще ты радуешься, о душа, что воздерживаешься от пищи, тогда как от страстей ты не очищена. В тебе нет желания исправления, ты будешь в презрении, как лживая, пред очами Бога, ты будешь сравнена с злыми демонами, которые никогда не едят! Если ты будешь продолжать грешить, твой Пост будет бесполезен; поэтому стремись постоянно стоять перед Распятым Спасителем или скорее стремись сораспяться Ему, Который был распят для твоего спасения.

Или вот еще стихира среды четвертой недели:

„Втайне добродетелей девающие, духовная воздаяния чающие, не посреди торжищ и распутий яв-шяют сия, но внутрь сердца носят паче; и всех ви-яй бываемое втайне, зду воздержания подает _даам. Пост совершаем, не етующи лицы, и в клетех уш наших молящеся, не-рестанно возопиим: Отче аш, Иже еси на небесех, ; е введи нас во искуше-ие, но избави нас от лу-авого.

; - Жаждущие духовных уте-? - шений совершают свои; - добрые дела втайне, не! - разглашая их на торжи-[- щах и площадях, но не-[- престанно молясь в глу-;, бине сердца: потому что т Тот, Кто видит сотворен-е ное втайне, вознагражда-х ет нас за наше воздержа-: - ние. Постимся не с пе-е чальными лицами, но не-:, престанно молясь в глубине души: Отче наш, Который на небесах, не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.

В течение всего Великого Поста в стихирах посто-

нно говорится о противоположности смирения мытаря

" самохвальства фарисея и осуждении лицемерия.

чем же состоит настоящий Пост? Триодь отвечает:

режде всего во внутреннем очищении:

Постимся, верующие, чтобы избавиться от вредной пищи и губительных страстей, чтобы получить жизнь от божественного Креста и вернуться с благоразумным разбойником в Отчий дом...

.Постимся вернии от ящей тленных, и страстей всегубительных, да от жественного Креста изнь обымем, и со бла-эумным разбойником к Начальному отечеству возвратимся...

А также вернуться к любви; это борьба против астраченной жизни, против ненависти, несправедли-ости, зависти:

Братие, постясь телесно, будем поститься и духовно: развяжем всякие союзы неправды, расторгнем препятствия к нужным

..остяшеся, братие, те-

есне, постимся и духов-

е: разрешим всякий со-

/~з неправды; расторгнем

кропотная нуждных из-

Только те, кто «радуются о Господе», для которых Христос и Его Царство высшее желание и радость; х жизни, способны радостно принять борьбу против зла и греха и участвовать в окончательной победе над зВими. Вот почему только к мученикам, среди разных " йдов святости, обращаемся мы за каждой велико-устной службой, только они восхваляются в особых, священных им стихирах. Потому что именно мученики предпочли Христа всему другому на свете, включая самую жизнь; они так радовались во Христе, что > могли вместе со святым Игнатием Антиохийским сказать, умирая: «Теперь мы начинаем жить...». Они — свидетели Царствия Божия, потому что только тот, то видел и вкусил его сладость, способен на такое гшее самозабвение. Они наши спутники, наши вдохновители в течение Великого Поста, который для нас,:: менно есть время борьбы за восстановление божественного, небесного и вечного начала в наших душах.

В то время, когда мы слушаем эти стихиры, как мы далеки от фарисейского понимания Поста, которое в настоящее время преобладает и определяет исключительно отрицательное отношение к Посту, как к известному неудобству, на которое мы по своей доброй воле соглашаемся, «страдая», но которое автоматически зачтется нам как наша заслуга и доведет нас до оправдания Богом. Сколько людей соглашаются с той мыслью, что Пост — это время, когда что-то само по себе приятное и хорошее запрещено, как будто Господь находит удовольствие в том, чтобы нас мучить. Однако для творцов великопостных стихир Пост означает как раз совершенно противоположное; это возвращение к нормальной жизни, к тому лощению, которое нарушили Адам и Ева, допустив таким образом в мир страдание и смерть. Поэтому Великий Пост приветствуется как духовная весна, как время радости и света:

Засияла весна постная, цвет покаяния...

менений, всякое списание неправедное раздерем, дадим алчущим хлеб, и нищие бескровные введем в домы: да приимем от Христа Бога велию милость.

Возсия весна постная, цвет покаяния...

Приидите, вернии, делаем во свете дела Божия, яко во дни благообразно ходим, всякое неправедное списание от себя ближнего отимем, не полагающе претыкания сему в соблазн. Оставим плоти сладострастие, возрастим души дарования, дадим требующим хлеб, и приступим Христу в покаянии вопиюще: Боже наш, помилуй нас.

изменениям, разорвем неправедные писания. Дадим алчущим хлеб и приютим нищих и бездомных, дабы получить от Христа Бога великую милость.

Придите, верующие, будем во свете делать дела Божий, как днем будем ходить честно, благообразно. Избавимся от несправедливого обвинения ближнего, не стараясь столкнуть с пути на соблазн другим. Оставим сладострастие плоти, разовьем данные нашей душе дарования и приступим к Христу в покаянии, взывая: «Боже наш, помилуй нас! »

;; Постное завещание радостно восприимем: аще бо бы сие праотец сохранил,

■ Едемского отпадения не прияли быхом...

⁵ Время веселое поста, тем-же чистоты световидныя и любве чистыя, молитвы светозарный, и всякия нныя добродетели наеы-

.тивеся богатно, светло во-возопиим...

рдино дышуще, на едино 3»зирающе страстотерпцы мученицы, един путь живота обретше, за Христа |емерть...

'В броня оболкшеся доборе и образом крестным ^вооружившее себе воини ^благомощнии показасте-, ся мучителем мужески

Радостно восприимем за^-вещание Поста! Если бы праотец наш (Адам) не нарушил Поста, мы не были бы лишены рая...

Время Поста — время радостное светлой чистоты, чистой любви, светозарной молитвы; насытившись обильно всякой другой добродетелью, радостно воззовем...

Одним дыша, на одно взирая, страстотерпцы мученики, вы нашли один путь жизни —смерть за Христа...

Облекшись в броню правды, вооружившись силою Креста, вы были воинами, добром побеждающими. Вы мужественно

противистеся, и диаволю прелесть потребисте, победители бывше венцев сподобистеся: молитеся Христу Богу о нас, во еже спастися душам нашим.

противились вашим мучителям, и одолев дьявольские ко^ни, стали победителями и сподобились венцов: молитесь Христу Богу, о нас, чтобы души наши были спасены.

Глава 3

В течение сорока дней Крест Господень, Его Воскресение и сияющая радость Пасхи — главная тема всех великопостных песнопений, постоянное напоминание, что, как бы труден и узок ни был путь, он в конце ведет к трапезе Христа в Его Царстве. Как я уже сказал, ожидание и предвкушение пасхальной радости проходит через весь Пост и придает настоящий смысл постному подвигу.

Постная Триодь — неизвестная, забытая книга! Если бы мы только знали, что в ней мы можем найти возрождение, обрести вновь дух не только Великого Поста, но и всего Православия — «пасхального» образа жизни, смерти и вечности.

Желающе Божественныя Пасхи причаститися... Последуем постом на диаво-ла победу показавшему... Снемы Пасху Христову священнейшую.

Желая причаститься Божественной Пасхи... продолжим Пост, дающий нам победу над дьяволом... и приобщимся священнейшей Христовой Пасхе.

ДВА ЗНАЧЕНИЯ ПОСТА

Теперь возникает следующий вопрос: если Евхаристия несовместима с Постом, то почему же она совершается по субботам и воскресениям Великого Поста и это не считается нарушением Поста? Здесь как будто есть противоречие в церковных канонах. В то время, как некоторые из них запрещают Пост по воскресениям, другие запрещают нарушать Пост в течение сорока дней. Однако, это только кажущееся противоречие, потому что оба правила, которые как бы исключают друг друга, на самом деле говорят о двух разных значениях слова. Понять это особенно важно, так как здесь нам открывается православная философия Поста, существенная для всего нашего духовного подвига.

Действительно, есть два вида или способа Поста, оба укорененные в Священном Писании и Священном Предании. Первый вид может быть назван совершенным Постом, так как он состоит действительно в совершенном воздержании от пищи и пития. Второй вид можно определить как аскетический Пост, так как он состоит главным образом в воздержании от некоторого рода пищи и в уменьшении общего ее количества. Совершенный Пост, по самой своей природе, продолжается недолго, сводится обычно к одному дню или даже части дня. С самого начала христианства Пост рассматривался как приготовление и ожидание, как выражение духовной сосредоточенности на том, что должно совершиться. Физический голод соответствует здесь духовному ожиданию завершения, приготовлению всего человеческого существа, открывающегося приближающейся радости. Поэтому в церковном бо-

гослужебном предании мы находим этот совершенный Пост как завершение и вершину приготовления к великому празднику, то есть к личному духовному событию. Такой Пост бывает, например, накануне Рождества, Крещения, наипаче же, — как приготовление к духовному пиру за трапезой Христа Спасителя в Его Царстве. Совершенный Пост, более или менее продолжительный, всегда предшествует Евхаристии и является необходимым условием для приступающего к Святому Причащению. Многие люди не понимают этого правила, видят в нем только устарелый обычай и спрашивают себя, почему необходимо приступать к Причастию с пустым желудком? Если рассматривать это правило с точки зрения физической и грубо физиологической, как нечто дисциплинарное, то оно, конечно, теряет свое значение. Поэтому неудивительно, что в Римско-Католической Церкви, где духовное понимание Поста давно заменено дисциплинарным, юридическим (как пример: возможность давать «разрешение», освобождать от Поста, как будто Пост нужен Богу, а не человеку), Пост перед Причастием теперь фактически уничтожен. Однако в своем подлинном значении этот совершенный Пост — выражение того ритма, приготовления и завершения, которым живет Церковь, потому что она одновременно ожидает Христа в мире сем и преображения мира сего в грядущий. Можно прибавить, что в первохри-стианской Церкви совершенный Пост обозначался словом, взятым из военного словаря; он назывался 5{а1ю, что обозначает войско в положении военной тревоги и мобилизации. Церковь всегда «на страже», она ждет пришествия Жениха и ожидает его наготове и с радостью. Таким образом, совершенный Пост — это не только Пост членов Церкви, но и Церковь сама как Пост, как ожидание Христа, Который приходит к ней в Евхаристии и Который придет во славе в конце времен.

Совершенно иной духовный смысл второго вида Поста, того, который мы назвали аскетическим. Цель этого Поста — освобождение человека от беззаконной тирании плоти, от подчинения духа телу и его требованиям, которое является трагическим последствием первородного греха, грехопадения человека. Только после продолжительных и терпеливых усилий пони-

маем мы, что «не хлебом одним жив человек», и восстанавливаем в себе первенствующую роль духа. По самой своей природе это должен быть длительный и усиленный подвиг. Фактор времени очень важен здесь, так как действительно нужно много времени, чтобы с корнем вырвать и исцелить обычную и общую болезнь, которую люди стали считать своим нормальным состоянием. Наука аскетического Поста, доведенная до совершенства в монашеской традиции, была принята всей Церковью. Здесь мы видим примененные к человеку слова Христа, сказавшего, что силы адовы, порабощающие человека, могут быть побеждены только молитвою и Постом. Это Пост, основанный на примере Самого Христа, постившегося сорок дней и затем встретившегося лицом к лицу с сатаной; в этой встрече ниспровержена была покорность человека только хлебу, и таким образом положено было начало духовного освобождения человека. Церковь выделила для такого аскетического Поста четыре периода: Великий Пост перед Пасхой, Рождественский— перед Рождеством, Петровский — перед праздником святых апостолов Петра и Павла и Успенский— перед Успением Божией Матери. Четыре раза в год Церковь зовет нас очиститься и освободиться от порабощения телу святым лечением Поста, и каждый раз успех этого лечения зависит от некоторых основных правил, главное из которых — непрерывность и продолжительность Поста.

Различие этих двух видов Поста должно помочь нам понять кажущееся противоречие канонов, определяющих порядок Поста. Устав, запрещающий Пост по воскресеньям, буквально означает то, что нарушает Пост совершение Евхаристии, которая сама и есть завершение Поста, его цель и его окончание. Это означает, что воскресение, день Господень, вне Поста, поскольку он как бы и вне времени. Другими словами, это означает, что воскресение, как день Царства Небесного, не принадлежит тому времени, смысл которого как странствия и выражает Пост; воскресение, таким образом, остается днем не Поста, а духовной

радости.

Но нарушая совершенный Пост, Евхаристия не нарушает аскетического Поста, который, как мы уже объяснили, требует постоянного подвига. Это означа-

ет, что Великим Постом и по воскресениям пища остается постной. Точнее говоря, мясо и молочная пища запрещены только благодаря психо-соматическому характеру аскетического Поста, ибо Церковь знает, что, если нужно покорить духу тело, оно должно быть подвергнуто терпеливому и долгому воздержанию. В России монахи, например, никогда не едят мяса; но это не значит, что они постятся на Пасху и в другие великие праздники. Можно сказать, что в некоторой степени аскетический Пост присущ христианской жизни, и христиане должны его соблюдать. Но люди, считающие — увы, так часто, — что на Пасху почти необходимо предаваться объедению и пить свыше меры, превращают настоящий дух Пасхи в печальную и уродливую карикатуру. Действительно трагично, что в некоторых церквах люди на Пасху не хотят приступать к Причастию, принимая прекрасные слова поучения святого Иоанна Златоуста: «Трапеза исполнена, насладитеся вси. Телец упитанный, никтоже да изыдет алчай» (по-русски: «Стол изобилует яствами, наслаждайтесь все. Телец (теленок) откормлен; пусть никто не уйдет отсюда голодным»), — вероятно, как буквальное описание пасхального стола. Праздник Пасхи — духовная реальность, и для того, чтобы ощутить и правильно пережить ее, требуется столько же трезвости, сколько и духовной сосредоточенности Поста.

Надо понять, что нет противоречия в том, что Церковь настаивает на воздержании от скоромной пищи по воскресным дням Великого Поста и в то же время осуждает Пост в дни Евхаристии. Ибо только следуя обоим этим правилам, исполняя все правила приготовления к Евхаристии и не ослабляя подвига «душеспасительной четыредесятницы» (сорока дней Поста), мы можем действительно достигнуть духовной цели Великого Поста.

Все вышесказанное привело нас теперь к тому особому месту, которое занимает в Великом Посту Литургия Преждеосвященных Даров.

ВЕЧЕРНЕЕ ПРИЧАЩЕНИЕ

Первая и главная характеристика Литургии Преждеосвященных Даров — это вечернее богослужение.

Выражаясь точнее, — это причащение после вечерни. В ранние времена церковной жизни это богослужение было лишено теперешней его торжественности, и тогда его связь с вечерней была еще более очевидна. Поэтому первый вопрос касается именно этой характерной черты Литургии, связанной с вечерней. Мы уже знаем, что православное предание требует совершенного Поста перед Евхаристией. Этот общий принцип объясняет то, что Евхаристия, в отличие от всех других богослужений, не имеет своего определенного часа, ибо время ее совершения зависит главным образом от того дня, в который она совершается. Так, по большим праздникам по Типикону полагается служить Литургию очень рано, так как всенощная (всенощное бдение) заменяет Пост для приготовляющихся к Причастию. Но когда праздник менее значителен и не бывает всенощной, Евхаристия совершается позднее, хотя бы теоретически в обычные дни недели она заканчивается в полдень. Наконец, в те дни, когда положен строгий или совершенный Пост, к Причастию («нарушению поста») подходят уже после полудня. К сожалению, в настоящее время эти правила забыты и ими пренебрегают, хотя значение их очень просто: Евхаристия всегда бывает завершением приготовления к ней, как исполнение ожидания, и потому час ее совершения соотносителен с Постом, приготовляющим к ней. Этот Пост либо отождествляется с всенощным бдением, либо же должен быть исполнен индивидуально. А так как Великим Постом среда и пятница суть дни совершенного воздержания, то причащение как завершение Поста совершается за вечерним богослужением. Следуя той же логике, в Сочельники Рождества и Богоявления, два дня совершенного Поста, Евхаристия совершается после вечерни. Однако, если канун этих праздников случается в субботу или воскресение, то есть в дни евхаристические по православной традиции, совершенный Пост переносится на пятницу. Другой пример: если Благовещение попадает на один из этих будних дней Великого Поста, Литургия совершается после вечерни. Эти правила, которые стольким кажутся устарелыми, второстепенными, на самом деле показывают основной принцип православной богослужебной духовности: Евхаристия всегда — конец приготовления и завершение ожидания; а так

как в Церкви Пост есть еамое главное выражение приготовления, то совершенный Пост венчается причащением после вечерни.

Великим Постом, следуя церковному уставу, по средам и пятницам полагается полное воздержание от пищи до захода солнца. Поэтому именно эти дни Великого Поста выбраны для причащения, которое, как мы уже сказали, является главным оружием в великопостной духовной борьбе. Эти дни особенно напряженного физического и духовного подвига освящены ожиданием причащения Тела и Крови Христовых, и это ожидание поддерживает нас в нашем подвиге, как духовном, так и физическом; цель этого подвига становится радостью ожидания вечернего причащения. «Возведу очи мои к горам, откуда придет помощь» (псалом 120).

Каким серьезным и важным становится день, который я должен провести в обычных занятиях, но который весь проходит во свете приближающейся встречи с Христом; как все то обычное и незначительное, заполняющее мое ежедневное существование, то, к чему я привык и на что не обращаю никакого внимания, приобретает новое значение. Всякое слово, сказанное мной, всякое действие, всякая мысль, приходящая мне в голову, становятся важными, единственными, непреложными; или они по существу связаны с ожиданием Христа, или противоречат ему. Само время, которое мы обычно так легко тратим, приобретает свое настоящее значение как время либо спасения, либо погибели. Вся наша жизнь становится тем, чем она стала после пришествия Христа на землю: вознесением к Нему или уходом от Него во тьму и погибель.

Действительно, нигде лучше и полнее не раскрывается значение Поста, как в эти дни вечернего причащения, значение не только Великого Поста, но и всей Церкви и христианской жизни в целом. Во Христе вся жизнь, время, история, сам космос стали ожиданием, приготовлением, надеждой, вознесением. Христос уже пришел, но Царство Его еще впереди! На земле, «в мире сем», мы можем только предвкушать славу и радость Царства Небесного; однако в Церкви мы покидаем мир сей и духовно встречаемся со Христом за Его трапезой, созерцая в тайниках сво-

его сердца Его нетварный свет и славу. Это предвкушение, однако, дается нам для того, чтобы мы, возлюбив Царство Божие, чаяли совершеннейшего общения с Богом в грядущем «невечернем дне». И каждый раз, как бы в предварение вкусив «мира и радости Царства Небесного», мы возвращаемся в земную жизнь, и опять перед нами длинный, узкий и трудный путь. Из праздника мы возвращаемся в жизнь Поста, в жизнь приготовления и ожидания. Мы чаем вечера этой земной жизни, когда мы сделаемся участниками «света тихого, святой славы бессмертного Отца Небесного»— начала, которому не будет конца.

ПОРЯДОК СЛУЖБЫ

В первохистианской Церкви, когда верующих было еще немного и вера их была засвидетельствована и испытана, существовал обычай раздавать после воскресной Литургии Святые Дары верующим, для того, чтобы, унося их к себе домой, они могли ежедневно причащаться; общая, радостная Евхаристия воскресного дня, таким образом, продолжалась в течение всей жизни. Однако обычай этот прекратился, когда увеличилось число членов Церкви, когда христианство распространилось и неизбежно понизился уровень духовно-напряженной жизни, которой отличались первые христиане, и церковным властям пришлось принять меры в предостережение возможного злоупотребления Святыми Дарами. На Западе это повело к причащению за ежедневной литургией; это отличительная черта западной литургической традиции и благочестия, но одновременно и причина значительной перемены в самом понимании Евхаристии, переставшей быть праздничной, праздником Церкви, и ставшей неотъемлемой частью дневного круга богослужения; таким образом были созданы так называемые частные мессы, которые в свою очередь все больше и больше изменяли все другие части богослужения. На Востоке, наоборот, основное эсхатологическое, радостное понимание Евхаристии, устремленное к Царству Небесному, никогда не изменялось; и даже в настоящее время Божественная Литургия, по крайней мере в теории, не является одной из служб суточного круга. Совершение Литургии — всегда праздник, и день, когда

она совершается, всегда приобретает духовное значение воскресного дня. Мы уже подчеркивали и еще раз повторим, что этот день несовместим с Постом, и поэтому Евхаристия не совершается в будние дни Великого Поста. Таким образом, когда ежедневное домашнее причащение было прекращено, его не заменили на Востоке ежедневным совершением Евхаристии, а возник новый вид причащения — Святыми Дарами, освященными в воскресение, за праздничным совершением Литургии. Очень возможно, что Литургию Преждеосвященных Даров служили не только Великим Постом, но и в течение других постов церковного года. Но так как число праздников, больших и малых, увеличивалось, Евхаристию стали совершать гораздо чаще, Литургия Преждеосвященных Даров стала характерным отличием одного Великого Поста, и мало-помалу, под влиянием великопостного богослужебного духа, той «светлой печали», о которой мы уже говорили, она приобрела ту единственную красоту и торжественность, что составляют духовную вершину великопостного богослужения.

Богослужение начинается с Великой Вечерни, но первый возглас священника тот же, что и на Литургии: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа»; таким образом, все богослужение обращено к надежде Царства, оно есть то духовное ожидание, что и определяет собою весь Великий Пост. Затем, как обычно, следует вечерний псалом (103) «Благослови, душе моя, Господа», Великая Ектения и 18-я Кафизма (часть) Псалтири. Эта Кафизма читается каждый день недели Великого Поста. Она состоит из псалмов 119—133, называемых «песнями восхождения». Их пели на ступенях Иерусалимского храма, поднимаясь по ним; это была песнь людей, собиравшихся для молитвы, готовившихся к встрече с Богом: «Возрадовался я, когда сказали мне: пойдем в дом Господень...» (Пс. 121: 1)—«Благословите ныне Господа, все роды Господни, стоящие в доме Господнем, во время ночи. Воздвигните руки ваши к святилищу и благословите Господа. Благословит тебя Господь с Сиона; сотворивший небо и землю» (Пс. 133).

Во время чтения этих псалмов священник берет Агнец (Святые Дары), освященный в предыдущее воскресение, и кладет Его на дискос. Затем, после пе-

ренесения дискоса с престола на жертвенник, он наливает вино в чашу и покрывает Святые Дары, как это обычно делается перед Литургией. Надо отметить, что все это делается молча, без каких-либо молитв священника. Устав подчеркивает эту особенность: все молитвы были уже прочтены за воскресной Литургией.

После малого Входа и пения «Свете Тихий» читаются две указанные на этот день паремии, то есть чтения из Ветхого Завета, взятые из книги Бытия и Притч. Между этими чтениями (паремиями) совершается обряд, напоминающий нам те времена, когда Великий Пост был главным образом посвящен приготовлению оглашенных к крещению. Во время чтения первой паремии из книги Бытия священник ставит зажженную свечу на Евангелие, лежащее на Престоле; по окончании чтения священник берет свечу и кадило и благословляет молящихся, возглашая: «Свет Христов просвещает всех! » Свеча — символ Христа, Света мира. То, что свечу ставят на Евангелие во время чтения Ветхого Завета, означает, что все пророчества совершились во Христе, который просветил своих учеников, чтобы «они могли разуметь писания». Ветхий Завет ведет к Христу, так же, как Великий Пост ведет к просвещению крещающихся. Свет Крещения, соединяющий оглашенных с Христом, открывает их разум для понимания учения Христова.

После второго чтения из Ветхого Завета по указаниям устава полагается пение пяти стихов из вечернего псалма (140), начинающегося со стиха: «Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою...». Этот 140-й псалом уже пели перед Входом; каково же значение пения тех же самых стихов во второй раз? Можно полагать, на основании некоторых указаний, что повторное пение этих стихов восходит к самому раннему периоду совершения Литургии Преждеосвященных Даров. Возможно, что в те времена, когда эта Литургия еще не приобрела теперешней своей торжественности и состояла просто в причащении за вечерней, эти стихи пели во время причащения. Но теперь они составляют как бы прекрасное покаянное введение ко второй части богослужения, то есть к самой Литургии Преждеосвященных Даров.

Эта вторая часть начинается с Литургии Оглашен-

ных целым рядом особых молитв и прошений о готовящихся к Крещению. В половине Поста, в среду на четвертой неделе, прибавляется еще ектения о «просвещаемых», то есть «уже готовых к просвещению (озарению)». Еще раз подчеркивается основной смысл Великого Поста как приготовления к Крещению.

После удаления оглашенных Литургия верных начинается с двух молитв. В первой мы просим об очищении души, тела и чувств наших:

Вторая молитва готовит нас к перенесению Преж-деосвященных Даров:

Затем наступает торжественный момент перенесения святых Даров на престол. Внешне этот Вход похож

...око убо да не приобщено будет всякого лукавого зрения, слух же слове-сем праздным невходен, язык же да очистится от глагол неподобных. Очисти же наши устне, хвалящие Тебе, Господи: руки наша сотвори злых убо отрятися деяний, действо-вати же точию яже Тебе благоугодная, вся наша уды и мысль Твоего утверждая благодатию.

...се бо пречистое Его Тело и животворящая Кровь, в настоящий час входящая, на тайней сей предложиться имут трапезе, от множества воинства небеснаго невидимо дориносимыя. Их же причастие неосужденно нам даруй, да теми мысленное око озаряющее, сынове света и дне будем.

...да не приобщатся глаза наши ко всякому лукавому зрению, и слух наш закроется к словам праздным. Очисти наши уста, хвалящие Тебя, Господи: да воздержатся руки наши от злых дел, чтобы исполнять дела только благоугодные Тебе, укрепляя и утверждая все члены и мысль нашу Твоей благодатью.

...Ибо вот Пречистое Его Тело и животворящая Кровь, в настоящий час входящие, будут предложены на этой тайной трапезе, невидимо переносимые множеством небесных воинств. Даруй нам неосужденно причаститься им, да просветится ими мысленное око наше, и мы станем сыновьями света и дня.

на Великий Вход за Литургией, но по существу и духовному значению он, конечно, совершенно иной. В полном евхаристическом богослужении Великий Вход есть перенесение (приношение) еще не освященных Даров: Церковь приносит себя, свою жизнь, жизнь своих членов и все творение Божие в жертву Богу, включая эту жертву в единую и совершенную жертву Самого Христа. Вспоминая Христа, Церковь вспоминает всех тех, кого Он воспринял для их искупления и спасения. За Литургией Преждеосвященных Даров нет ни предложения, ни жертвы, ни Евхаристии, ни освящения, но нам открывается и становится явной тайна присутствия Самого Христа!

Здесь надо отметить, что православное богослужебное предание не знает поклонения Святым Дарам, кроме как во время Причастия: это существенное отличие от латинской Церкви. Но в православной Церкви, конечно, практикуется сохранение запасных Святых Даров для причащения больных и для других исключительных случаев. Мы уже говорили о том, что в первые времена в христианской Церкви существовал обычай частного самопричащения на дому. У нас, таким образом, существует постоянное присутствие Святых Даров и отсутствие поклонения им. Сохраняя одновременно оба положения, Православная Церковь избежала западного опасного сакраментального рационализма. Желая подтвердить — против протестантов— объективное, реальное присутствие Христа в Святых Дарах, католики на самом деле отделили поклонение Святым Дарам от Причастия. Этим они открыли дверь опасному духовному уклонению от настоящего назначения Евхаристии и даже самой Церкви. Потому что цель Церкви и Таинств не сакрализация части материи, противополагаемой таким образом в качестве святой и священной всему остальному как профанному и нечистому. Наоборот, цель Православной Церкви в том, чтобы человек в своей жизни был постоянно в общении с Богом, познавал Бога, восходил к Царству Божию; евхаристические Дары — средство этого общения, пища этой новой жизни, но не конечная цель. Потому что Царствие Божие — «не пища и питие, но радость и мир в Духе Святом». Пища в человеческой жизни исполняет свою функцию, только когда она съедена и превращена в

рою и любовию присту- реносится. С верою-и лю-

пим, да причастницы жиз- бовью приступим, чтобы

ни вечныя будем. Алли- быть участниками жизни

луиа, аллилуиа, алли- вечной. Аллилуиа, алли-

луиа. луиа, аллилуиа.

Святые Дары теперь перенесены на престол, а мы, готовясь к Причастию, просим:

За этим следует Молитва Господня, завершающая всегда наше приготовление к Причастию: произнося ее, молитву Самого Христа, мы тем самым принимаем дух Христов, как свой собственный, Его молитву к Отцу, как нашу, Его волю, Его желание, Его жизнь, как наши собственные.

Начинается Причастие под пение причастного стиха: «Вкусите и видите, яко благ Господь (как добр Господь)! »

Богослужение заканчивается, и священник возглашает: «С миром изыдем! » (приглашает нас расходиться в мире). Последняя («Заамвонная») молитва подво-

Ныне силы небесные с нами невидимо служат, потому что вот входит Царь Славы. Вот Жертва Тайная, уже освященная, пе-

жизнь; точно так же новая жизнь будущего мира дается нам через причащение «пищи бессмертия». Православная Церковь постоянно избегает всякого поклонения Святым Дарам вне Таинства Причастия, потому что единственное настоящее поклонение — когда мы, приобщаясь Тела и Крови Христовых, поступаем «в мире сем, как Он».

Протестанты, со своей стороны, боясь всякого магического истолкования таинств, стремятся «одухотворить» Святые Дары до такой степени, что отрицают присутствие в них Тела и Крови Христовых вне самого момента Причастия. В Православной Церкви, однако, запасные Дары хранятся для причащения больных; и этим опять восстанавливается равновесие. Святые Дары даются для причащения, но реальность Причастия зависит от реальности Святых Даров. Церковь не вдается в рассуждения о том, каким образом Христос присутствует в Святых Дарах, но она запрещает употреблять их для чего-либо другого, кроме Причастия. Она, так сказать, не обнаруживает их присутствия вне Причастия, но она твердо верит, что так же, как Царствие Божие, которое должно еще придти и в то же время «уже среди нас», как Христос вознесся на небеса и сидит одесную Отца и в то же время с нами до скончания века, — так же и пища бессмертия всегда присутствует в Церкви.

Это богословское примечание вновь отсылает нас к Литургии Преждеосвященных Даров и к явлению уже освященных Даров как к ее вершине. Этот Великий Вход произошел от необходимости- перенесения преждеосвященных Даров, которые раньше были не на престоле, а сохранялись в каком-нибудь особом месте, иногда даже не в храме. Перенесение это естественно требует большой торжественности, потому что в богослужении оно символически изображает явление Христа и завершение Поста, молитвы и ожидания, приближение той помощи, утешения, радости, которых мы ждали.

Ныне силы небесные с нами невидимо служат, се бо входит Царь Славы. Се Жертва Тайная, совершенна, дориносится. Ве-

...освяти всех нас души и телеса освящением неотъемлемым: да чистию совестию, непосрамлен-ным, лицем, просвещенным сердцем божественных сих причащаюся святынь и от них ожи-вотворяеми, соединимся самому Христу Твоему... рекшему: ядый плоть Мою и пияй Кровь Мою, во мне пребывает и Аз в нем... да будем Храм Пресвятого и поклоняемого Твоего Духа, из-бавлени всякия диаволь-ская козни... и получим обетованная нам благая со всеми святыми Твоими...

...освяти души и теле
са всех нас освящением
неотъемлемым: чтобы

чистою совестию, непо-срамленным лицом, просвещенным сердцем причастившись Святых Даров и получивши от них жизнь, мы соединились бы с самим Христом Твоим... сказавшим: «Тот, кто ест плоть Мою и пьет кровь Мою, во мне пребывает, и Я в нем»... да будем мы Храмом Пресвятого и поклоняемого Твоего Духа, да будем мы избавлены всяких дьявольских козней... и получим обещанные нам блага со всеми святыми Твоими...

дит итог значению этого богослужения, этого вечернего Причастия по отношению ко всему нашему постному подвигу.

Теперь за стенами храма темно, и ночь, в которую нам предстоит выйти, в которой нам придется жить, бороться, терпеть, может еще быть долго. Но теперь ее озаряет свет, который мы видели. Царство, присутствие которого как будто ничего еще не выявило на этом свете, было дано нам «втайне»; мы знаем, что радость и мир Царства сопровождают нас, готовящихся продолжать «течение Поста».

Владыко Вседержителю, Иже вся тварь премудро-стию соделавый и неизреченным Твоим промыслом и многою бла-гостию, введый нас в пречестныя дни сия, ко очищению душам и телом, к воздержанию страстей, к надежде воскресения: Иже четыреде-сятьмы деньми скрижали вручив, богоначертан-ная письмена, угоднику Твоему Моисеови, по-даждь и нам, Блаже, подвигом добрым под-визатися, течение поста совершити, веру нераз-дельну соблюсти, главы невидимых змиев сокру-шити, победителем же греха явитися, и неосуж-денно достигнута покло-нитися и святому воскресению...

Владыко Вседержителю, Который все творение создал премудро и несказанным Твоим промыслом и великой благостью ввел нас в эти пресвятые дни для очищения души и тела, для воздержания от страстей, в надежде воскресения; Ты, Который угоднику Твоему Моисею вручил скрижали, Богом написанные в течение сорока дней, — дай и нам, о Благой, подвизаться добрым подвигом, соблюсти Пост в течение всего его времени, сохранить ненарушимую веру, сокрушить головы невидимых змей, явиться победителями греха и неосу-жденно достигнуть поклониться и святому Воскресению...

Глава 4

ВЕЛИКОПОСТНЫЕ СУББОТЫ

Отцы Церкви часто сравнивали Великий Пост с сорокалетним странствованием избранного народа по пустыне. Из Библии мы знаем, что для того, чтобы народ Его не впадал в отчаяние, а также для того, чтобы открыть ему главную и высшую Свою цель, в течение этого сорокалетнего странствования Господь совершил многие чудеса. По аналогии с этим странствием строят Святые Отцы и свое объяснение сорокадневного Поста.

Его конечная цель — Пасха, обетованная земля

I Царствия Божия. Однако и в конце каждой недели

Великого Поста происходит как бы некая передыш-

ка, некое предвкушение этой цели. Это два дня — суббота и воскресенье, когда совершается Евхаристия; эти дни на духовном пути поста имеют особое значение.

Начнем с субботы. Ее особое положение в церковном уставе, а также исключение ее из великопостного типа богослужения, требуют объяснения. С точки зрения рубрик, о которых мы говорили выше, суббота не есть постный день, а день праздника, установленного Самим Богом: «И благословил Бог седьмой день и освятил его, потому что в этот день Он отдохнул от всех дел Своих» (Бытия 2, 3). Никто не может изменить или упразднить повеление Господне. Правда, многие христиане думают, что божественное установление субботы было просто перенесено на воскресенье, которое, таким образом, стало христианским днем отдыха и покоя. Ничто в Священном Писании или Священном Предании не подтверждает этого. Наоборот, у Святых Отцов и во всем раннем Предании воскресенье называется первым или восьмым днем, и таким образом подчеркивается его особенность и известная противоположность его по отношению к субботе, которая навсегда остается седьмым днем, благословенным и освященным Богом. Это тот день, когда было засвидетельствовано, что мир сотворен «добро зело» (очень хорошо), и таково его значение во всем Ветхом Завете, значение, которое сохранялось при Самом Христе и в Церкви. Это значит, что, несмотря на грех и падение, мир остался добрым Божиим творением; он сохранил то существенное добро, о котором возрадовался Господь: «И увидел Бог все, что Он создал; и вот, очень хорошо».

Поэтому хранить субботу с самого начала означало, что жизнь может быть полной смысла, счастливой, творческой; жизнь может быть такою, какой Бог хотел, чтобы она была. И суббота, день отдыха, когда мы радуемся о плодах своих трудов, навсегда хранит благословение Божие, почивающее на мире и на делах его. Но эта преемственность христианского понимания субботы от ветхозаветного не только не исключает, а, наоборот, подразумевает и различие между ними. Во Христе ничто не остается неизменным, ибо в Нем все исполнено, все ограничения преодолены, все наполнено новым смыслом. Если суббота, в своем

ь высшем духовном смысле, являет присутствие Боже " ' ственного «добро зело» в самой ткани мира сего, то именно мир сей Христос явил в новом свете и претворил в нечто новое. Христос даровал человеку Царство Небесное, которое «не от мира сего». В этом и есть '• высший просвет, благодаря которому для христианина все делается новым. Все добро мира сего и всего, что в нем, отнесено теперь к исполнению в Царстве Божием, в Царстве будущего века, которое явится во всей своей славе только после конца мира сего. Больше того, этот мир, отвергнувший Христа, показал, что он во власти «князя мира сего», что «весь мир во зле лежит» (1 Иоанн 5, 19) и что путь ко спасению для него не через эволюцию, усовершенствования, про-■; гресс, а через Крест, Смерть и Воскресение. «То, что

- ты сеешь, не оживет, если не умрет» (1 Кор. 15, 36).
Таким образом, христианин живет двойной жизнью,
не в том смысле, что он совмещает свою религиозную
и мирскую деятельность, но в том, что вся жизнь его

■ становится предвкушением и приготовлением к Царству Божьему, что каждый его поступок призван стать знаком, утверждением и ожиданием того, что еще должно наступить. Таков смысл кажущегося проти-I воречия в Евангелии: Царство Божие — «посреди нас» §■ и Царство Божие еще должно прийти. Ибо тому, кто,!: не познал Царства «посреди» жизни, не может от-| крыться оно и как объект любви, ожидания и вожде-I ления, к которым призывает нас Евангелие. Можно _}; все еще продолжать верить в наказание или награду 9 после смерти, но никогда нельзя понять радость и си-* лу христианской молитвы: «Да приидет Царствие 4-\Твое! » — «Ей, гряди Господи Иисусе». Христос пришел |, для того, чтобы мы могли ждать Его. Он вошел в

- жизнь во времени, для того чтобы жизнь и время ста
ли путем к Царствию Божию.

Суббота, день Творения мира, день мира сего, ста-I ла — во Христе — днем ожидания, предшествующим ^ Дню Господню. Претворение субботы произошло в ту? Великую и Святую Субботу, когда Господь, «исполнив все дела Свои», почил (уснул) во гробе. На следующий день, «первый день после Субботы», Жизнь воссияла из животворящего гроба, мироносицам было сказано: «Радуйтесь! », ученики «от радости еще не.верили и дивились» (Лука 24, 41), и начался первый

«»'■ 3 А. Шмеман

центральная тема которого есть путь спасения, странствования, обещания, веры в грядущее.

В первую субботу мы слышим величественное вступление Послания (Евр. 1, 1 —12) с торжественным утверждением Творения мира, Искупления и вечного Царства Божия:

Мы живем в эти «последние дни» — дни высшего подвига. Во времени мы все еще в сегодня, но конец приближается.

В субботу второй недели Поста читается (Евр. 3, 12—14):

Борьба трудна. Ценой страданий и искушений мы достигаем «обладания лучшим и навеки пребывающим». Поэтому поучение третьей субботы побуждает нас (Евр. 10, 35—38):

...не отлагать убо дер-...не оставлять упова-зновения нашего еже ния нашего, которому

день Нового Творения. В этом новом дне Церковь участвует и вступает в него в воскресенье. Но она все еще живет и странствует в мире сем, который в своей мистической глубине стал субботой, потому что, как говорит святой апостол Павел: «Вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге; когда же явится Христос, жизнь ваша, тогда и вы явитесь с Ним во славе» (Кол. 3, 34).

Все это объясняет единственное в своем роде место субботы — седьмого дня — в богослужебном предании: ее двойной смысл, как праздника и как дня смерти. Это праздник, потому что в мире сем, в его времени, Христос победил смерть и открыл вход в Свое Царство, потому что Его Воплощение, Смерть и Воскресение являются завершением Творения, которому Бог радовался вначале. Но это и день смерти, потому что в смерти Христовой мир умер, и его спасение, завершение, преображение уже за пределами смерти в будущем веке. Богослужебное значение всех суббот годового круга связано с двумя всерешающи-ми субботами: Воскрешение Лазаря, которое произошло в этом мире и было возвещением и «уверением» общего воскресения; и Великая и Святая Суббота Пасхи, когда смерть сама была побеждена и стала переходом в Новую Жизнь Нового Творения.

В течение Великого Поста это значение суббот выявляется особенно ярко, так как цель Поста — именно восстановить христианское значение времени как приготовления и странничества: «...прошу вас, как пришельцев и странников, удаляться от плотских по-хотей, восстающих на душу» (1 Петра. 2, 11). Эти субботы связывают великопостный подвиг с будущим исполнением и, таким образом, придают Посту его особый, духовный ритм. С одной стороны, великопостная суббота есть евхаристический день, отмеченный совершением Божественной Литургии Иоанна Златоуста, — а Евхаристия всегда означает праздник. Однако особый характер этого праздника состоит в отнесенности к Великому Посту как странствию, терпению и подвигу. Это как бы передышка, задача которой — заставить нас задуматься над конечной целью этого паломничества. На это особенно ясно указывает порядок чтений из посланий апостольских, выбранных для великопостных суббот, из Послания к Евреям,

Многочастне и многообразие древле Бог глаго-лавый отцем во проро-цех, в последок дний сих глагола нам в Сыне, Егоже положи наследника всем, Имже и веки сотвори... Ты же тойжде еси, и лета Твоя не оскудеют.

Блюдите, братия, да не когда будет в некоем от вас сердце лукаво исполнено неверия во еже отступите от Бога жива. Но утешайте себя на всяк день, дондеже днесь нарицается... причастницы бо быхом Христу, аще точию начаток состава даже до конца удержим.

Бог, многократно и многообразно говоривший издревле отцам в пророках, в последние дни говорил нам в Сыне, Которого поставил наследником всего, через Которого и веки сотворил... Ты тот же, и лета Твои не кончатся.

Смотрите, братья, чтобы не было в ком из вас сердца лукавого и неверного, дабы вам не отступить от Бога живого. Но наставляйте друг друга каждый день, доколе можно говорить «ныне»... ибо мы сделались причастниками Христу, если только начатую жизнь твердо сохраним до конца.

Для этой борьбы мы должны вооружаться верой, надеждой и любовью, как утверждает чтение послания (Евр. 6, 10—12) в четвертую субботу:

Время сокращается, ожидание становится более напряженным, уверенность — более радостной. Это звучит в чтении послания (Евр. 9, 28) пятой субботы:

Христос единою принесе- Христос, _ однажды при-

Это последнее чтение перед Лазаревой Субботой, когда от времени ожидания мы переходим ко времени исполнения ожидаемого.

имать мздовоздаяние не ли ко. Терпения бо имате потребу, да волю Вожию сотворше, примите обетование: еще бо мало елико елико, грядый приидет и не укоснит

Не обидлив бо Бог, за-
быти дела вашего и тру
да любве, юже показас-
те во имя Его послужив-
ше святым и служаше.
Желаем же, да кийждо
вас являет тожде тщание
во извещению упования
даже до конца, да не ле-
ниви будете, но подража
теле наследствующих
обетования верою и дол
готерпением.

ся, во еже вознести многих грехи, второе без греха явится, ждущим его во спасение

предстоит великое воздаяние. Терпение нужно вам, чтобы, исполнив ши волю Божию, получить обещанное: ибо еще немного, очень немного и Грядущий придет и не умедлит.

Ибо не неправеден Бог,
чтобы забыть дело ваше
и труд любви, которую
вы оказали во имя Его,
послуживши и служа
святым. Желаем же, что
бы каждый из вас для
совершенной увереннос
ти в надежде оказывал
такую ревность до кон
ца, дабы вы не облени
лись, но подражали тем,
которые верою и долго
терпением наследуют
обетования.

несши Себя в жертву, чтобы подъять грехи многих, во второй раз явится не для очищения греха, а для ожидающих его во спасение.

Чтения Евангелия для великопостных суббот выбраны из Евангелия от Марка и тоже имеют свою но следовательность.

Евангелие первой субботы объясняет нам смысл и значение этой последовательности. Христос опровергает лицемерные запреты еврейских с> ббот и го ворит (Марк 2, 27—28):

...Суббота человека ра-...Суббота для челове-

дй бысть, а не человек ка, а не человек для

для Субботы. Тем же субботы: посему Сын

Господь есть Сын Чело- Человеческий есть гос-

веческий и Субботы. подин и субботы.

Наступила новая жизнь, началось воссоздание человека. В субботу второй недели Поста мы слышим, как прокаженный говорит Христу: «Если хочешь, можешь меня очистить...». Христос сказал ему: «Хочу, очистись» (Марк. 1, 40—41).

В третью субботу мы видим, что вопреки всем запретам Христос «ест с мытарями и грешниками» (Марк. 2, 14—17).

В четвертую субботу в ответ на «добро зело» творения мира (Бытия, 1) Евангелие радостно восклицает: «...все хорошо делает: и глухих делает слышащими и немых — говорящими» (Марк. 2, 14—17).

Наконец, в пятую субботу все завершается решительным исповеданием Петра: «Ты — Христос...» (Марк. 8, 29).

Это принятие человеком тайны Христа, тайны Нового Творения.

Великопостные субботы, как мы уже сказали выше, заключают в себе вторую тему или измерение: тему смерти. За исключением первой субботы, которая по церковной традиции посвящена святому Федору Тирону, и пятой — субботы, акафиста, три остающиеся субботы — дни всеобщего поминовения всех «в надежде воскресения и жизни вечной» усопших в Господе. Это поминовение, как мы уже сказали, готовит и предвозвещает субботу Лазарева Воскресения и Великую и Святую Субботу Страстной недели. Его надо рассматривать не только как акт любви, как доброе дело, но и как откровение мира сего в его смертности и умирании. В мире сем мы обречены на смерть, как

обречен на нее и сам мир. Но во Христе смерть побеждена изнутри, она, как сказал Апостол Павел, потеряла свое жало, стала сама входом в полноту иной жизни, «жизни преизбыточествующей». Для каждого из нас вхождение это началось в нашей крещальной смерти, которая делает мертвыми тех из нас, кто жив («...вы умерли» — Кол. 3, 3) и живыми тех из нас, кто был мертв, потому что «смерти больше нет». В народном благочестии глубокое отклонение от подлинного смысла христианской веры сделало смерть опять чер ной. Это выражается черными (траурными) одеждами на похоронах и панихидах. Мы должны, однако, знать, что для христианина цвет смерти — белый. Молиться за умерших — не означает скорбеть и печалиться, и нигде это лучше не выявляется, как в связи общих поминовений умерших с субботами вообще, а в особенности с великопостными субботами. Радостный день Творения стал в грехопадении днем смерти; потому что «тварь покорилась суете» (Римл. 8, 20) и стала сама смертью. Но Христова смерть восстанавливает седьмой день, делая его днем нового творения, побеждая и уничтожая то, что превратило этот мир в торжество смерти. И главная цель Великого Поста — это восстановить в нас желание и надежду «откровения сынов Божиих» (Рим. 8, 19), этого исполнения христианской веры, любви и надежды. Этой надеждой «мы спасены. Надежда же, когда видит, не есть надежда; ибо, если кто видит, то чего ему и надеяться? Но когда надеемся того, чего не видим, тогда оживаем в терпении...» (Рим. 8, 24—25). Значение христианской смерти и нашей молитвы за умерших — это свет Лазаревой Субботы и радостный покой Святой и Великой Субботы.

ВОСКРЕСЕНЬЯ ВЕЛИКОГО ПОСТА

Каждое воскресенье Великого Поста имеет два значения. С одной стороны, каждое из них входит в тот ритм, которым выявляется духовная диалектика Поста. С другой стороны, в течение исторического развития Церкви почти каждое великопостное воскресенье обрело еще и второе значение. Так, в первое воскресенье Церковь празднует Торжество Православия, вспоминая победу над иконоборчеством и восстанов-

ление почитания икон в 843 г. в Константинополе. Связь этого празднования с Постом чисто историческая: первое Торжество Православия произошло именно в это воскресенье. То же можно сказать о посвящении второго воскресенья Поста памяти святого Григория Паламы. Осуждение его врагов и оправдание его учения было принято Церковью в XIV столетии как второе Торжество Православия, и поэтому его ежегодному празднованию было посвящено второе воскресенье Великого Поста. Хотя оба эти празднования очень важны, они сами по себе не зависят от Великого Поста как такового, и мы не будем здесь говорить о них отдельно. Память святого Иоанна Лест- вичника в четвертое воскресенье Поста и святой Ма рии Египетской в пятое воскресенье по существу имеют гораздо больше связи с Великим Постом. В обоих святых Церковь видит не только носителей аскетизма, но и самый совершенный его пример: у святого Иоанна Лествичника в его писаниях, а у святой Марии Египетской в ее жизни. Воспоминание этих святых во второй половине Поста явно должно служить ободрению и вдохновлению верующих в их духовной борьбе в течение всего великопостного подвига. И так как об аскетизме нельзя только вспоминать, но надо применять его на деле, и так как память обоих этих святых затрагивает наш личный постный подвиг, мы поговорим об этом отдельно в последней главе.

Первое же и главное значение великопостных воскресений раскрывается в чтениях Апостола и Евангелия. Чтобы понять их порядок, надо еще раз вспомнить первоначальную связь Поста с крещением, то есть смысл Поста как приготовления к крещению. Эти чтения действительно составляли неотъемлемую часть раннего христианского оглашения; они объясняют и как бы подытоживают приготовление оглашенных к пасхальному таинству крещения. Крещение открывает вход в новую жизнь, дарованную Христом. Эта новая жизнь еще только возвещена и обещана оглашенному, и он ожидает и принимает ее верой. Он подобен людям Ветхого Завета, жившим верой в обещанное, исполнения которого сами они не увидели.

Таков смысл первого воскресенья. Упомянув всех праведников Ветхого Завета, Апостол Павел заканчивает словами (Евр. 11, 24—26, 32—40; 12, 2): «И все

сии, свидетельствованные в инре, не получили обещанного, потому что Бог предусмотрел о нас нет о лучшее».

Что же что такое.-' Ответ даетс^ в Евангельском чтении первою воскресенья (Иоанн 1, 43—51): «...увидишь больше сего... истинно, истинно говорю вам: отныне будете видеть небо отверстым, и Ангелов Божи-их восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому».

Это означает: вы, оглашенные, которые верите в Христа, хотите креститься, готовитесь к Пасхе, — вы увидите наступление нового времени, исполнение всех обетовании, явление Царства Небесного. Но увидите вы это, только если поверите и раскаетесь, если перемените свое видение жизни, если возжелаете и если примете подвиг.

Об этом нам напоминает чтение Апостола во второе воскресенье (Евр. 1, 10; 2, 3): «Посему мы должны быть особенно внимательны к слышанному, чтобы не отпасть... как мы избежим (праведного воздаяния), вознерадевши о толиком спасении? »

В евангельском чтении второго воскресенья (Марк 2, 1 —12) образом этого усилия и желания является расслабленный (парализованный), которого спускают к ногам Христа сквозь крышу дома: «Иисус, видя веру их, говорит расслабленному: чадо! прощаются тебе грехи твои».

В третье воскресенье начинается поклонение кресту, и мы слышим в евангельском чтении (Марк 8, 34; 9, 1): «...какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит? Или какой выкуп даст человек за душу свою? »

С этого воскресенья в чтении Послания к Евреям начинает раскрываться смысл жертвы, которую принес Христос, той жертвы, которой для каждого из нас открывается вход «во внутреннейшее, за завесу», то есть во святая святых Царствия Божьего (см. третье воскресенье: к Евреям 4, 14; 5, 6; в четвертое воскресенье: к Евр. 6, 13—20; в пятое воскресенье: к Евр. 9, 11 —14), в то время как в Евангелии от Марка возвещаются вольные страсти (страдания) Христа: «Сын Человеческий предан будет в руки человеческие, и убьют Его...» (Марк 9, 17—31), — и Его Воскресение: «...и в третий день воскреснет» (Марк 10, 32—45, пятое воскресенье).

Приготовление к великому таинству, оглашение, /заканчивается, и решительный час, когда человек вой-*& дет и присоединится к Смерти и Воскресению Христа, ^приближается.

; В наши дни Великий Пост перестал быть временем " подготовления оглашенных к крещению, но разве мы, /хоть и крещеные и миропомазанные, не являемся ли /все еще в некотором смысле оглашенными? И разве

не следует нам возвращаться к этому состоянию каж-/дый год? Разве не отпадаем мы опять и опять от того /великого таинства, к которому мы были приобщены? .•Разве не нужно в нашей жизни, которая в сущности

есть одно постоянное отпадение от Христа и Его Цар-' ства, — это ежегодное возвращение к самым корням / нашей христианской веры?

4, ПРЕПОЛОВЕНИЕ (ПОЛОВИНА) ВЕЛИКОГО ПОСТА: КРЕСТ

Третья неделя Великого Поста называется Кресто-( поклонной. За всенощной этого дня, после Великого | Славословия, Крест торжественно выносится на сере-, дину церкви и остается там всю неделю; после каж-: дои службы совершается особое поклонение Кресту. /Надо обратить внимание на то, что о Кресте говорит-; ся во всех песнопениях этого воскресенья, но говорит-- ся не о страданиях на Кресте, а о победе и радости. С Больше того, ирмосы второго воскресного Канона взя-I; ты из пасхальной службы «Воскресения день» и весь /он является как бы парафразой пасхального Канона. Смысл всего этого ясен. Мы достигли середины Великого Поста. С одной стороны, физический и духовный подвиг, если он серьезен и последователен, -: ' начинает сказываться, чувствуется усталость. Нам нужны помощь и ободрение. С другой стороны, претерпев эту усталость, взойдя на половину горы, мы начинаем видеть конец нашего странствования, и сияние пасхального света становится ярче. Великий Пост — это время нашего самораспинания, опыт, пускай и ограниченный, Христова призыва, который мы слышим в евангельском чтении этого дня: «Кто хочет I идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой, \ и следуй за Мной» (Марк 8, 24). Но мы не можем при-

Господи, давый нам пред-варити днешний день, седмицу святую предсияю-щую светло, Лазарево от мертвых восстание страшное, сподоби рабы Твоя страхом Твоим прейти поприще пощения все совершающая.

Время пощения ныне пре-половивше, начало Божественного жития яве покажем, и в конец добродетельного жительства достигну™ тепле потщимся: яко да приимем сладость нестареемую.

нять свой крест и следовать за Христом, если не примем Его креста, взятого Им для нашего спасения. Спасает нас Его крест, а не наш. Только Его крест сообщает не только смысл, но и силу нашим крестам. Это и объяснено нам в Синаксарии Крестопоклонного воскресения:

«В тот же день в третью неделю Постов мы празднуем поклонение Честному и животворящему кресту — вот по какой причине: во время сорокадневного поста мы как бы распинаем себя... и испытываем некоторую горечь, печаль и уныние, — нам предлагается Животворящий крест, освежающий и ободряющий нас; напоминая нам страдания Христа, он укрепляет и утешает нас... мы подобны тем, которые проходят долгим и трудным путем; утомленные, они видят прекрасное дерево и садятся отдохнуть в тени его листвы; немного отдохнувши, как будто обновленные, они продолжают свой путь; так и теперь, в постное время, среди прискорбного пути подвига, Святые Отцы водрузили Живоносный крест, подающий прохладу и освежающий нас, для того, чтобы мы могли мужественно и легко окончить остающийся путь... Или возьмем другой пример: когда приходит царь, то перед ним сперва появляются его знамена и скипетр, а затем и сам царь идет, радуясь и веселясь о победе, и с ним вместе веселятся и его подчиненные; так же и Господь наш Иисус Христос, который хочет показать свою победу над смертью и явиться во славе дня Воскресения, посылает впереди себя свой скипетр и царское знамя— Животворящий Крест, наполняющий нас радостью и приготовляющий, насколько это нам возможно, встретить Самого Царя и восхвалить Его победу... Все это на неделе среди святой Четыредесятницы, так как святая Четыредесятница подобна горькому источнику проливаемых слез сокрушения, постного подвига и уныния... Но Христос утешает нас, как странствующих по пустыне, до тех пор, когда Он приведет нас к духовному Иерусалиму своим Воскресением... потому что Крест называется и есть Древо Жизни, которое было посажено посреди рая; поэтому и святые Отцы водрузили его среди святого Великого Поста, напоминая одновременно блаженство Адама и то, как он его лишился, напоминая также, что, вкушая от этого Древа, мы больше не умираем, но оживляемся...»

Итак, укрепленные и ободренные, мы вступаем во вторую половину Великого Поста. Еще одна неделя — и в четвертое воскресенье мы слышим: «Сын Человеческий предан будет в руки человеческие, и убьют Его, и по убиении в третий день воскреснет» (Марк 9, 31). Теперь главное ударение, которое ставилось до сих пор на наше раскаяние и подвиг, переносится на события, произошедшие «нас ради человек и нашего ради спасения».

Господи, Ты дал нам предварить сегодняшний день, светло сияющий перед святой седмицей и Лазаревым страшным из мертвых восстанием, сподоби рабов Твоих со страхом Твоим совершить весь остающийся путь Поста. Достигши ныне половины Поста, покажем на деле начало божественного образа жизни; постараемся с усердием окончить наш подвиг, чтобы получить нескончаемое блаженство.

На утрене в среду пятой недели опять читается Великий Канон Андрея Критского, но на этот раз целиком. Если в начале Поста этот канон служил как бы дверью, открывающей путь покаяния, теперь, в конце Поста, он звучит как итог покаяния и его завершение. Если в начале Поста мы только слушали Канон, теперь его слова стали нашими словами, нашим плачем, нашей надеждой, а также оценкой нашего постного подвига: что мы действительно сделали за этот Пост? До чего мы дошли на пути покаяния? Потому что теперь все, что касается нас лично, приходит к концу. Теперь мы уже следуем за учениками, «когда были они на пути в Иерусалим, и когда Иисус шел впереди их». И Иисус сказал им: «Вот мы восходим в Иеру-

салим, и Сын Человеческий предан будет нериосим-щенниками и книжниками, и осудит Его на смерть, и предадут Иго язычникам, и поругаются над Ним, и будут бить Его, и убьют Его, и в третий день вое креснет» (Марк 10, 3? 45) Это Евангелие пятого воскресенья.

Тон великопостных богослужении меняется. Если в первой половине Поста Наши усилия были направ лены на собственное очищение, теперь нам открывается, что это очищение не есть самоцель, оно должно было ввести нас в созерцание, уразумение и освоение Тайны Креста и Воскресения. Смысл нашего подвига открывается теперь как участие в этой тайне, к которой мы так привыкли, что просто забываем об ее значении. И, следуя за Ним в Иерусалим вместе с учениками, мы «недоумеваем и ужасаемся».

А. Шмеман

влеченную мораль, не на стремление к личному исправлению или обузданию страстей и даже не на личное самосовершенствование, но на участие в высшем и всеобъемлющем сегодня Христа. Христианская духовность, не направленная к этой цели, рискует стать псевдохристианской, потому что в конечном счете она обращена на себя, а не на Христа. Опасность здесь состоит в том, что когда храмина сердца очищена, убрана, освобождена от нечистого духа, жившего в ней, она остается пуста, и нечистый дух возвращается, взяв «с собой семь других духов, злейших себя, и вошедши живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого» (Лука 11, 26). В этом мире все, даже духовность, может быть от диа-вола. Поэтому так важно восстановить значение и нарастание Великого Поста как подлинного приготовления к великому сегодня Пасхи. Теперь мы уже знаем, что Великий Пост состоит из двух частей. До Крестопоклонного Воскресенья Церковь призывает нас сосредоточиться на своей собственной душе, призывает к борьбе с плотью и страстями, злом и другими грехами. Но даже пока мы это делаем, Церковь постоянно зовет нас устремляться вперед, измерять и основывать наш подвиг на чем-то лучшем, что нас ждет впереди. Затем, после Крестопоклонного Воскресенья, средоточием постного подвига становится тайна страданий Христовых, Его Креста и смерти, и сам Пост становится «восхождением в Иерусалим». Наконец в последнюю седмицу этого приготовления мы начинаем творить память самой тайны. Постный подвиг помог нам отложить в сторону все, что обычно постоянно заслоняет главную цель нашей веры, надежды и радости. Само время как бы приходит к концу. Теперь оно измеряется уже не обычными нашими делами и заботами, а тем, что совершается на пути в Вифанию и дальше, в Иерусалим. Повторим еще раз — это не риторика. Каждому, кто приобщился подлинному опыту богослужения, — пускай хоть раз в жизни, пускай несовершенно, — становится ясно, что с того момента, когда мы слышим: «Веселися Вифа-ния, дом Лазаря...» и затем... «Заутра Христос приходит...», внешний мир становится как бы нереальным, и нам почти боль причиняет соприкосновение, неизбежное, с его суетой. Реальность — там, в церкви,

где с каждым днем мы все больше осознаем, что означает ждать и почему христианская вера есть прежде и больше всего ожидание и приготовление. Так, когда в пятницу за вечерней мы поем: «Душеполезную совершив четыредесятницу», — мы не только исполнили ежегодную христианскую обязанность, мы восприняли всей душой слова, которые мы будем петь на следующий день:

Лазарем тя Христос уже Лазаревым воскресением
разрушает, Смерте, и где Христос уже разрушил
твоя, аде, победа... тебя, Смерть, и где твоя,

ад, победа?..

Глава 5

ВЕЛИКИЙ ПОСТ В НАШЕЙ ЖИЗНИ

О ПРИНЯТИИ ПОСТА ВСЕРЬЕЗ

До сих пор мы говорили о церковном учении о Посте, учении, которое передается нам прежде всего в великопостном богослужении. Теперь встает вопрос: как можем мы применить это учение к нашей жизни? Как мог бы Великий Пост быть не только номинальным, но действительным двигателем в нашем существовании? Наша жизнь (нужно ли напоминать это? ) настолько разнится от той, которой жили люди, создавшие эти стихиры, каноны, установившие эти богослужения и устав. Они жили еще в относительно небольших общинах, вне города, в органически православном мире; самый порядок жизни был построен в соответствии с Церковью. Теперь мы живем среди огромного городского технологического общества, плюралистического в своих религиозных верованиях, секу-ляристического по мировоззрению, в мире, в котором мы, православные, составляем незначительное меньшинство. Великий Пост не занимает больше такого внешне ярко выраженного места, как бывало, скажем, в России или в Греции. Вопрос наш поэтому очень актуален: можем ли мы поистине соблюдать Пост, а не ограничиваться, как это слишком часто бывает, двумя-тремя символическими переменами в нашем быту?

Ясно, например, что для большинства верующих ежедневное посещение великопостных богослужений невозможно. Они продолжают ходить в церковь по воскресеньям, но, как мы уже знаем, воскресная Литургия Постом внешне, по крайней мере, ничем не отличается от обычной, и, таким образом, присутствуя на ней, почти невозможно почувствовать великопостные особенности богослужения, посредством ко-

торых сообщается нам дух Великого Поста. Поскольку же цивилизация, к которой мы принадлежим, ни в чем не отражает Великого Поста, неудивительно, что наше отношение к Великому Посту сводится к отри цательному понятию, как к времени, когда некоторые вещи, например, мясо, жиры, танцы и развлечения, запрещены. Обычный вопрос: «От чего' вы отказываетесь Постом? » — хороший пример этого обычного отрицательного понимания. С положительной точки зрения Великий Пост рассматривается как время, когда мы должны исполнить свои религиозные обязанности исповеди и Причастия («не позднее Вербного Воскресенья», — как я прочел в одном приходском листке). После исполнения этой обязанности остальное время Великого Поста теряет всякое положительное значение.

Таким образом, ясно видно, что постепенно образовалось глубокое разногласие или противоречие между, с одной стороны, духом и теорией Великого Поста, которые мы старались объяснить на основе великопостных богослужений, а с другой стороны, всеобщим неправильным пониманием Поста, которое иногда поддерживает и разделяет само духовенство. Ибо всегда легче духовное начало свести к формальному, чем за формальным искать духовное. Можно сказать без преувеличения, что хотя Пост все еще соблюдается, он потерял непосредственное соприкосновение с нашей жизнью, перестал быть той баней покаяния и обновления, которым, по богослужебному и духовному учению Церкви, он должен быть. Можем ли мы вновь обрести это утерянное понимание Поста, сделать его вновь духовной силой и ежедневной реальностью нашей жизни? Ответ на этот вопрос больше всего, я бы сказал — даже исключительно, зависит от того, хотим ли мы или не хотим серьезно отнестись к Великому Посту? Как бы ни отличались условия нашей теперешней жизни от прежних, как бы реальны ни были трудности и препятствия, которые создает современная жизнь, ни одно из них не может быть абсолютным препятствием, ничто не может сделать Великий Пост невозможным для нас. На самом деле, корень постепенной утраты реального влияния Поста на нашу жизнь — глубже всего этого. Корень ее в том, что мы сознательно или бессознательно сводим религию к по-

верхностному номинализму или символизму — этому лучшему способу обходить и перетолковывать требования, предъявляемые религией к нашей жизни, серьезность усилия или подвига. Мы должны добавить, что такая редукция особенно свойственна православным. Западные христиане, католики и протестанты, встречаясь с тем, что они считают невозможным, скорее внесут изменения в саму религию, применяя ее к новым условиям и делая ее таким образом «удобной». Мы видели, например, совсем недавно, что Римско-Католическая Церковь сперва свела Пост буквально к минимуму, а затем просто отменила его. Мы обычно относимся к такому применению Поста к условиям жизни с праведным и справедливым негодованием, как к измене христианскому преданию, как к минимали-зации христианской веры. И правда, хвала и честь Православию за то, что оно ни к чему не применяется, не снижает уровня, не старается сделать христианство удобным, легким. Хвала и честь Православию, но, конечно, не нам, православным людям. Не сегодня, даже не вчера, а уже давно мы нашли способ примирить абсолютные требования Церкви с нашей человеческой слабостью, и при этом не только не теряем чувства собственного достоинства, но вдобавок оправдываем себя и считаем совесть свою чистой. Способ этот состоит в символическом исполнении требований Церкви; символический номинализм проникает теперь во всю нашу религиозную жизнь. Так, например, нам в голову не придет изменить нашу литургию и ее монастырский устав, — Боже упаси! — мы просто продолжаем называть богослужение, длящееся час, Всенощным бдением и гордо объясняем, что это такая же служба, которую совершали монахи в Лавре святого Саввы в IX веке. По отношению к Великому Посту вместо того, чтобы задавать существенные вопросы: «Что означает поститься? » или «Что такое Великий Пост? » — мы удовлетворяемся великопостным символизмом. В церковных журналах и листках появляются рецепты: «Вкусные постные блюда»; некоторые приходы, может быть, даже увеличивают свой доход хорошо помещенным объявлением «постного вкусного обеда». Столь многое в наших церквах объясняется символически, как интересные, живописные и забавные обычаи и традиции, связывающие нас не столько

с Богом и новой жизнью в Нем, но с прежними временами и обычаями наших предков, что все труднее становится различать за этим религиозным фольклором глубокий и серьезный смысл религии. Мне хочется подчеркнуть, что нет ничего самого по себе плохого в различных обычаях. Когда они появились, они служили людям способом выражения их серьезного отношения к религии; это были не символы, а сама жизнь. А случилось то, что жизнь изменилась и все меньше стала строиться на основах религии, тогда как некоторые обычаи сохранились как символы жизни, отошедшей в прошлое, и сохранилось то, что казалось нам более живописным и в то же время легко исполнимым. Духовная опасность здесь состоит в том, что постепенно к самой религии начинают относиться как к некоей системе символов и обычаев, не понимая того, что эти последние должны служить призывом к обновлению и усилию. Больше сил тратится на приготовление постных блюд и на пасхальное розговенье, чем на сам Пост и приготовление к участию в тайне Воскресения Христова. Это означает, что пока мирские обычаи и традиции не будут вновь соединены с религиозным отношением к жизни, которое их породило, пока отношение к символам останется несерьезным, — и Церковь останется оторванной от жизни, не имеющей власти над ней. Итак, вместо того, чтобы «символизировать наследие прошлого», мы должны начать вновь вкладывать его в нашу жизнь.

Серьезное отношение к Посту означает прежде всего, что мы отнесемся к нему, по возможности, на самом глубоком уровне нашего сознания — воспримем его как духовный призыв, требующий ответа, решения, постоянного усилия. Мы знаем, что именно для этой цели Церковь установила приуготовительные недели к Великому Посту. Это и есть время для ответа и решения. И лучший и самый легкий способ для этого — отдаться руководительству Церкви, хотя бы размышлением над пятью евангельскими чтениями, которые Церковь предлагает нам в течение пяти недель, предшествующих Посту: желание (Закхей), смирение (Мытарь и Фарисей), возвращение из изгнания (Блудный сын), суд (Страшный Суд) и прощение (Прощеное воскресение). Эти евангельские чтения надо не только прослушать в церкви, но принести их с собой домой и

сопоставить с моей жизнью, моим семейным положе нием, моими профессиональными обязанностями, моей заботой о материальной стороне жизни, моим отношением к определенным людям, с которыми я живу.

Если к этому размышлению прибавить молитву приуготовительных недель «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче...» и 136-й псалом «На реках Вавилонских...», — начинаешь понимать, что значит «жить вместе с Церковью» и как богослужебные особенности украшают ежедневную жизнь. Во время Поста хорошо было бы почитать книгу религиозного содержания. Цель такого чтения — не только расширение нашего религиозного кругозора, но главное — очищение нашего ума от всего, что его обычно засоряет. Кажется просто невероятным, насколько наш ум заполнен и засорен всякого рода заботами, интересами, беспокойствами и впечатлениями и как трудно бывает во всем этом разобраться. Чтение книги религиозного содержания, когда ум сосредоточен на чем-то совершенно отличном от обычного круга наших мыслей, само по себе создает другую умственную и духовную атмосферу. Не надо принимать все это как рецепты; могут бьдть и другие способы достойного приготовления к Великому Посту. Главное во всем этом приготовительном периоде то, что мы начинаем ждать Великого Поста, как бы издалека идущего к нам или, может быть, посланного нам Самим Богом как возможность измениться, обновиться, углубиться, и что мы серьезно относимся к этой возможности, так что в день Прощеного воскресения, выходя из дома, чтобы идти к вечерне, мы готовы со всей возможной искренностью воспринять и восчувствовать слова Великого Проким-на, которые знаменуют начало Великого Поста: «Не отврати лица Твоего от отрока Твоего, яко скорблю...»

ТОЛЬКО МОЛИТВОЮ И ПОСТОМ»

Нет Великого Поста без пощения. Кажется, однако, что в настоящее время люди либо несерьезно относятся к пощению, либо же неверно понимают его подлинное духовное значение. Для одних Пост состоит в символическом лишении себя чего-нибудь. Для других Пост означает добросовестное соблюдение правил, то есть употребление постной пищи. И в том и в другом случае, однако, пощение редко рассматривается как входящее в общий великопостный подвиг. Поэтому здесь, как и в других случаях, мы должны сперва постараться понять учение Церкви о Посте и затем спросить себя, как мы можем применить это учение к нашей жизни?

Пощение или воздержание от пищи не является исключительно христианской практикой. Оно существовало и до сих пор существует в других религиях и даже вне религии, как, например, в специальной терапевтике. Теперь люди постятся (или воздерживаются) по самым различным причинам, включая иногда политические. Поэтому важно разобраться в специфически христианском значении Поста. Это значение раскрывается нам прежде всего через внутреннюю связь между двумя событиями, о которых рассказано в Библии: об одном — в начале Ветхого Завета, о другом—в начале Нового Завета. Первое событие: Адам «нарушил пост» в раю, он съел запрещенный плод — так открывается нам первородный грех. Христос, Новый Адам, — это второе событие, — начинает свое служение Постом. Адам был искушаем и не выдержал

искушения. Христос был искушаем и победил искушение. Следствием падения Адама было изгнание из рая и смерть. Плоды победы Христа — уничтожение смерти и наше возвращение в рай. Недостаток места лишает нас возможности подробно объяснить значение этого параллелизма. Однако даже из сказанного должно стать ясно, что Пост является чем-то решающим. Это не просто обязательство, обычай; Пост связан с самой тайной жизни и смерти, спасения и погибели.

Согласно православному учению, грех — это не только нарушение какого-либо правила, требующее наказания, это всегда искажение данной нам Богом жизни. Вот почему история первородного греха изображена как поступок, связанный с едой. Пища необходима живому организму, ибо она поддерживает в нас жизнь. Но здесь-то и встает главный вопрос: что значит быть живым, что означает сама жизнь? В настоящее время это слово рассматривается главным образом в своем биологическом значении: жизнь есть именно то, что всецело зависит от пищи и вообще от физической стороны всего живого. Но в свете Священного Писания и христианского предания эта жизнь, оканчивающаяся смертью, отождествляется со смертью, поскольку начало смерти всегда присутствует и действует в ней. Мы знаем, что Бог смерти не сотворил. Он Податель Жизни. Каким же образом жизнь стала смертной? Почему смерть, одна только смерть, есть абсолютное условие всего существующего? Церковь отвечает: потому что человек отверг ту жизнь, которую предложил и дал ему Бог, и предпочел жизнь, зависящую не от Бога, но от «хлеба единого». Он не только не послушался Бога, за что и был наказан, но изменил само отношение между собой и миром. Без сомнения, мир был дан человеку как пища, как средство жизни; но в то же время жизнь должна быть общением с Богом; она не только должна была иметь в Нем свое завершение, но и свою совершенную полноту: «В Нем была жизнь, и жизнь была свет чело-веков» (Иоанн 1, 4). Мир и пища были созданы, чтобы посредством их человек имел общение с Богом, и только пища, принятая ради Бога, могла быть животворной. Сама по себе пища не имеет в себе жизни и не может ее воспроизводить. Один Бог имеет жизнь, и

Сам есть жизни. В самой нище начало жизни — Бог, а не калории. Таким образом, есть, то есть быть живым существом, знать Бога и быть в общении с Ним —■ Все это одна и та же реальность. И безмерная трагедия Адама в том и состоит, что он воспринял пишу как «жизнь в себе». Больше тою, он вкусил ее, скрываясь от Бога, вне Ею и для тою, чтобы быть независимым от Него. И сделал он это, потому что поверил, что пища имеет жизнь сама по себе и что, вкушая от этой пищи, он может сам стать, как Бог, то есть иметь жизнь в самом себе. Проще сказать: он поверил в пищу, тогда как единственный предмет веры, доверия, уверенности — Бог и только Бог. Земной мир, пиша сделались его богами, источником и началом его жизни. Он стал их рабом. Адам по-еврейски значит «человек». Это — мое имя, наше общее имя. И человек все еще Адам, все еще раб пищи. Он может уверять, что он верит в Бога, но для него Бог — уже не его жизнь, не пища, не всеобъемлющее содержание его существования. Он может уверять, что он получает жизнь от Бога, но он не живет в Боге и для Бога. Его знание, его опыт, его самоуверенность построены все на том же принципе: «хлебом единым». Мы едим, чтобы жить, но мы не живем в оге. Изо всех грехов это самый большой грех. И этим грехом наша жизнь приговорена к смерти.

Христос — Новый Адам. Он пришел для того, чтобы уничтожить болезнь, вселенную Адамом в жизнь, чтобы восстановить человека для настоящей жизни, и поэтому Он тоже начинает свое земное служение с Поста. «...Постившись сорок дней и сорок ночей (Он) напоследок взалкал» (Матф. 4, 3). Голод — это то состояние, когда мы сознаем нашу зависимость от чего-то, когда нам срочно, насущно нужна пища, — что и доказывает, что нет в нас самосущной Жизни. Это тот предел, за которым я или умираю от голода, или, насытив свое тело, сознаю вновь, что я живу. Другими словами, это тот момент, когда перед нами встает ультимативный вопрос: от чего зависит моя жизнь? И так как вопрос это не отвлеченный, так как сама жизнь моего тела зависит от его решения, момент этот оказывается и искушением. Сатана пришел к Адаму в раю; он пришел к Христу в пустыне. Два голодных человека услыхали его слова: ешь, потому что твой

голод показывает, что ты всецело зависишь от пищи, что твоя жизнь в пище. И Адам поверил и стал есть; Христос отверг это искушение и сказал: не хлебом единым будет жив человек, но Богом. Он отверг эту всемирную ложь, которую Сатана внушил всему миру, сделав ее не поддающейся обсуждению, очевидной истиной, основой всего человеческого мировоззрения, основой науки, медицины и, может быть, даже религии. Отвергнув эту ложь, Христос восстановил верное соотношение между пищей, жизнью и Богом, то соотношение, которое нарушил Адам и которое мы все еще нарушаем каждый день.

Что же тогда означает Пост для нас, христиан? Это участие в постном опыте Самого Христа, которым он освободил нас от совершенной зависимости от пищи, материи и мира. Но освобождение наше ни в коем случае не может быть полным. Мы живем еще в падшем мире, в мире Ветхого Адама, и, составляя часть этого мира, мы все еще зависим от пищи. Но так как смерть, через которую все мы должны пройти, побеждена Смертью Христовой и стала переходом в жизнь, пища, которую мы вкушаем, и жизнь, которую эта пища поддерживает, может стать жизнью в Боге и для Бога. Часть нашей пищи уже стала «пищей бессмертия»— Телом и Кровью Самого Христа. Но даже ежедневный «насущный хлеб», который мы получаем от Бога, может в этой жизни, в этом мире быть тем, что поддерживает и укрепляет наше общение с Богом, а не отдаляет нас от Него. Однако только Пост может осуществить это преобразование, дать нам существенное доказательство того, что наша зависимость от пищи и материи не окончательна, не абсолютна и что в соединении с молитвой, благодатью и служением Богу эта зависимость сама хочет стать духовной. Все это означает, что понятый по-настоящему, в истинном своем значении, Пост есть единственное средство восстановления в человеке его подлинной природы. Это не теоретический, а практический и реальный вызов великому Лжецу, убедившему нас в том, что мы зависим от одного хлеба, и построившему все человеческое знание, науку и существование на этой лжи. Пост изобличает эту ложь. В высшей степени знаменательно, что Христос встретил Сатану в то время, когда Он постился, и что позднее Он сказал, что победить Са-

тану можно «только молитвою и постом». Пост — настоящая борьба против дьявола, это вызов всеобъемлющему закону, делающему дьявола «князем мира сего». Если человек голоден, но понимает, что он действительно может не зависеть от этого голода, не погибнуть от него, а, наоборот, обратить его в источник духовной власти и победы, тогда ничего не останется от той великой лжи, в которой мы живем со времен Адама.

Как далеко ушли мы от нашего обычного понимания Поста как простой перемены диеты, от рассуждений о том, что разрешается Постом и что запрещено, от всего этого поверхностного лицемерия! Ибо, в конечном счете, Пост состоит в одном: в том, чтобы испы тать голод, алкать, и это значит — достичь предела той жизни в нас, что зависит всецело от пищи, и, взалкав, открыть, что эта! зависимость не есть последняя истина о человеке, что сам голод есть прежде всего духовное состояние и что на последней глубине своей он есть алкание Бога. В ранней Церкви Пост означал совершенное воздержание от пищи, то есть состояние голода, доводящее тело до крайнего предела. Но именно здесь мы понимаем, что Пост как физическое лишение пищи совершенно бесполезен без его второй, духовной, стороны. «Постом и молитвою» — это значит, что без соответствующего духовного усилия, без укрепления себя Божественной Реальностью, без сознания своей совершенной зависимости от Бога и только от Бога физический Пост станет на самом деле самоубийством. Если дьявол искушал Самого Христа, когда Он постился и испытал голод, то у нас нет никакой возможности избежать искушения. Физический пост, как он ни важен, становится не только бессмысленным, но действительно опасным, если он не соединен с духовным усилием, молитвой, мыслью, сосредоточенной в Боге. Пост — искусство, которым в совершенстве владели святые; было бы опасно и самонадеянно с нашей стороны пытаться овладеть этим искусством без духовного рассуждения, без должной осторожности. Все великопостное богослужение постоянно Напоминает нам о трудностях, препятствиях и искушениях, которые встают перед тем, кто рассчитывает на собственные силы, а не на Бога.

Вот почему нам необходима духовная подготовка

для постного подвига. Она состоит в том, чтобы, во-первых, просить помощи Божией, а, во-вторых, в том, чтобы весь наш постный подвиг был сосредоточен на Боге, устремлен к Нему. Мы должны поститься ради Бога. Мы должны ощутить Его присутствие в нашем теле, которое становится Его храмом. Поэтому и к телу, и к еде, ко всему образу жизни нашей мы должны относиться с религиозным уважением. Всего этого надо достичь еще до начала Поста, чтобы к началу самого Поста мы были духовно вооружены, предвидя духовную борьбу и победу.

И вот наступает сам Пост. Согласно тому, что было сказано выше, его надо исполнять на двух уровнях: на уровне, во-первых, аскетического поста; а во-вторых — совершенного. Аскетический Пост состоит в сильном сокращении пищи, так, чтобы постоянное состояние некоторого голода переживалось нами как память о Боге и поддерживало постоянное усилие хранить эту память. Всякий, кто исполнял такой Пост хотя бы немного, знает, что этот аскетический Пост, вместо того, чтобы ослаблять, создает в нас известную легкость, собранность, трезвость, радость и чистоту. Пища принимается действительно как Божий дар. Мы постоянно направлены в тот внутренний мир, который необъяснимо сам питает нас. Мы не будем обсуждать здесь количество и качество пищи, распределение ее в течение дня во все время аскетического Поста; все это зависит от наших индивидуальных возможностей, от условий нашей жизни. Но принцип ясен: это постоянное состояние полуголода, «отрицательная» природа которого преображается молитвой, памятью о Боге, вниманием и сосредоточенностью в положитель ную силу. Тогда как продолжительность совершенного Поста необходимо ограничивать соответственно с Евхаристией, к которой он нас готовит. В настоящих условиях нашей жизни это прежде всего день перед совершением Литургии Преждеосвященных Даров. Постимся ли мы с раннего утра или только с полудня, главная цель этого Поста — провести этот день в ожидании, надежде, «алчущи» насытиться Самим Господом. Это духовная сосредоточенность на ожидаемом, на том даре, который мы должны получить, ради которого мы готовы отказаться от всех других даров.

Но й после всего сказанного следует помнить, что сколь бы ни был ограничен наш Пост, если это настом щий Пост, он поведет к искушениям, к слабости, к сомнениям и к раздражительности. Иными словами, он будет борьбой, в которой мы, вероятно, не раз будем побеждены. По если Пост наш по существу своему настоящий, то тут и обнаруживается наша жизнь во Христе, жизнь борьбы и подвига. Вера, не победившая сомнений и искушений, редко бывает настоящей верой. Возрастание в христианской жизни, увы, невозможно без горького опыта ошибок и падений. Как часто люди начинают поститься с энтузиазмом, но отпадают после первой неудачи. Я сказал бы, что настоящее испытание веры наступает после первого падения. Если после такой неудачи, уступив своему голоду и страстям, мы начинаем все снова, не обращая внимания на то, сколько ошибок мы совершили, то рано или поздно наш Пост принесет духовные плоды. Между святостью и цинизмом разочарования находится великая и божественная добродетель терпения — прежде всего терпения по отношению к самому себе. Не существует сокращенных путей к святости, мы должны заплатить полную цену за каждый шаг, за каждую ступень. Поэтому лучше и безопаснее начинать с минимума— только слегка выше наших естественных возможностей — и мало-помалу усиливать Пост, чем сразу в начале поста вознестись слишком высоко и затем разбиться, падая назад на землю.

Итак, от символического и номинального Поста мы должны вернуться к настоящему Посту. Пусть он будет ограниченный и скромный, но зато последовательный и серьезный. Надо честно оценить свои духовные и физические возможности и способности и действовать соответственно с ними, не забывая в то же время, что, постясь, надо не страшиться своих ограниченных способностей, а видеть в своей жизни божественное доказательство того, что невозможное для человека — возможно Богу.

I. ПЕРВЫЕ ТРИДЦАТЬ ЛЕТ

Священник Александр Шмеман родился в 1921 г. в Ревеле, в Эстонии. Отец — офицер лейб-гвардии Семеновского полка, мать — из помещичьей семьи Шишковых из Самарской губернии. Детство провел в Ревеле (1921—1928) и Белграде (1928— 1929), школьные годы — в Париже (с 1929 г.). Учился сначала во французской католической школе, затем в Русском кадетском корпусе (где директором в те годы был знаток и любитель русской культуры генерал В. В. Римский-Корсаков, сумевший передать эту любовь и ученикам) и, наконец, во Французском государственном лицее. В первые годы учения в Богословском институте слушал также лекции в Сорбонне. С раннего детства прислуживал в церкви и был иподиаконом у митрополита Евло-гия. Это больше всего направило его на путь служения Церкви. Еще до поступления в институт близко познакомился с некоторыми профессорами его — особенно нужно отметить влияние архимандрита Киприана и также тесное общение с В. В. Вейдле и покойным К. В. Мочульским.

Поступил в институт осенью 1940 г., через два месяца после занятия Парижа немцами. Война и оккупация окрасили годы обучения богословию в особые цвета. Это было действительно героическое время для института. Профессора читали, а студенты слушали лекции в нетопленых аудиториях, на голодный желудок, сидели в пальто и рукавицах. До сих пор многим помнятся

* Статья перепечатана (с небольшими уточнениями) из журнала «Вестник русского христианского движения», Париж — Нью-Йорк— Москва, 1984, № 141. Первая часть статьи («I. Первые тридцать лет») подготовлена на основе автобиографической заметки, написанной отцом Александром Шмеманом для книги о Свято-Сергиевском Богословском институте в Париже, которую готовил к печати А. В. Карташев (книга издана не была). Вторая часть статьи («II. Второе тридцатилетие») представляет собой отрывок из статьи ныне покойного протоиерея Кирилла Фотиева в газете «Русская мысль» (Париж) от 22 декабря 1983 г.

лиловые от холода руки отца Сергия Булгакова и вся обстановка его последних лекций. Это была последняя группа его слутиа-телей. Он читал свое толкование Апокалипсиса, и даже больше, чем его слова, запомнился весь его облик, тот необычайный свет, горение, сияние, которое исходило от него в эти последние годы. Студентов было очень мало, кучка людей, как будто совсем отрезанная от окружавшей тогда и грохотавшей действительности. Может, именно потому и сохранилось от тех лет такое сильное впечатление, сознание служения «единому на Потребу», почти вызова, а также и единства.

На втором курсе у А. Шмемана уже ясно определился интерес к истории Церкви. Под руководством А. В. Карташева он выбрал темой своего сочинения Флорентийский Собор, а это, в свою очередь, вовлекло в изучение судьбы Византийской Церкви, столь мало еще изученной. С тех пор Византия стала главным предметом занятий А. Шмемана, хотя для чтения порученных А. Шме-ману курсов он должен был работать почти во всех областях истории Церкви — от начала до наших дней. Сочинение А. Шмемана подавалось частями, и в 1945 г. он получил степень кандидата и был оставлен профессорским стипендиатом по кафедре истории Церкви при профессоре А. В. Карташеве. В 1946 г. А. Шмеману поручено было читать часть курса. С тех Пор постепенно А. В. Карташев передал ему всю историю Древней и Восточной Церкви.

Осенью 1946 г. А. Шмеман принял священство с оставлением при Богословском институте и приписанием к маленькому приходу в Кламаре в помощь архимандриту Киприану. Весной 1948 г. священник А. Шмеман сдал первую часть докторского экзамена в виде доклада Совету о работе над историей Византийской Церкви. Весной 1950 г. сдал и вторую часть докторского экзамена, представив перевод с рукописи Парижской национальной библиотеки не изданного еще трактата Марка Ефесского. Подготовляется курс по Истории Византийской Церкви (IX— XV вв.), монография о Марке Ефесском и исследование о византийской теократии.

Когда отцу А. Шмеману пришлось начать чтение лекций, курс церковной истории уже имел свой вполне определенный план и структуру. Этот план классический: ранняя Церковь, эпоха вселенских соборов, византийский период, восточные церкви до наших дней. Но новые условия позволили несколько видоизменить самый метод преподавания. А. В. Карташев начал читать свой курс, когда институт еще не имел всего комплекта кафедр, поневоле в историю Церкви приходилось вставлять и элементы патрологии, церковной археологии и канонического права. Кроме

104

105

того, удалось издать некоторые курсы А. В. Карташева в литографированном виде. Это позволило обратить большее внимание на внутреннее развитие церковной жизни, с одной стороны, отдать больше времени на отдельные вопросы —с другой. Так, например, не имея нужды рассказывать во всех деталях историю арианских и христологических споров, которую студенты узнают из печатных курсов, сделалось возможным посвятить лекции изучению эволюции церковной жизни: культа святых, монашества, богослужения, отношения к миру, культуре и т. д. Стало придаваться особое значение византийскому периоду, еще мало изученному, но во многих смыслах решающему в истории Православного Востока. И наконец, насколько возможно, студенты начали вводиться в исторический метод, то есть знакомиться с главными сторонами исторической работы. При малом количестве часов, которыми может располагать преподаватель истории, метод чтения рагз рго Ыо * не только неизбежен, но и плодотворен. Студенты принуждены восполнять недостающее чтением и в некоторой мере создавать свое мнение о читаемом. Чтение же преподавателем не только общего и, следовательно, частично компилятивного курса, но и специальных отделов, над которыми он сам работает, ввело студентов в научную работу, приобщило их к методу работы и к пониманию проблематики того или иного вопроса.

Обобщая, можно сказать, что в преподавании проявилось стремление: а) передать студентам основные правила исторической работы, б) осветить те стороны церковной жизни, о которых они могут узнать только из истории Церкви, в) дать им побольше сведений о более поздних веках восточной церковной истории, которая существенно необходима для понимания современных проблем и трудностей церковной жизни.

II. ВТОРОЕ ТРИДЦАТИЛЕТИЕ

В 1951 г. отец Александр с женой и тремя детьми переселился в США, приняв приглашение Свято-Владимирской семинарии в Нью-Йорке. Начался новый, блестящий период в жизни отца Александра — не только как богослова, но и как очень значительного церковного деятеля. В 1962 г. он стал деканом семинарии (в США это высшая школа, имеющая право присуждать ученые степени), сменив на этой должности отца Георгия Фло-ровского. Более тридцати лет он был членом Митрополичьего совета Русской Православной Греко-Кафолической Церкви Америки,

* Части вместо целого (лат.).

106

бывшей американской епархии Русской Церкви, ставшей после революции самоуправляющейся, а в 1970 г. получившей от Русской Церкви автокефальность. Богословские школы и университеты США наперебой приглашали отца Александра читать лекции и вести семинары. Смеясь, отец Александр говорил, что потерял счет почетным докторским степеням, которые присуждали ему университеты Америки. Меньше чем за два месяца до кончины, 18 октября 1983 г., отец Александр получил почетную степень доктора богословия, которую присудила ему греческая православная семинария Честного Креста в Бостоне.

Направление богословских интересов отца Александра начало меняться еще до того, как он покинул Париж. В самом начале пятидесятых годов он издал по-русски в Париже небольшую книгу, посвященную разбору таинства Крещения. Его все более привлекало литургическое богословие — наука о церковном богослужении. В Америке он через некоторое время отказался от преподавания истории Церкви и полностью посвятил себя литургическому богословию. «Богословие нужно пить со дна Евхаристической Чаши», — говорил учитель отца Александра, прославленный богослов и великий пастырь отец Сергий Булгаков. Вслед за отцами Церкви отец Александр неизменно повторял, что «закон веры» неотделим от «закона молитвы»: вероучение Церкви, ее Благая Весть о спасении человека и мира как новом усыновлении Богу, совершаемом во Христе Духом Святым, с наибольшей полнотой выражает себя в литургическом, богослужебном предании Церкви. Христианское богослужение, таинства Церкви — не символы, которые отражают некую высшую, но остающуюся нам недоступной духовную реальность. В богослужении открывается нам новая жизнь, которую принес в мир Христос, та жизнь, о которой апостол Иоанн говорит, что она была у Отца и явилась нам.

Но богослов, который во всеоружии научных и исторических методов подходит к литургическим традициям Церкви, вступает на очень трудный путь. Еще великий русский иерарх XIX века митрополит Московский Филарет (Дроздов) советовал богословам не подходить к богослужебной жизни Церкви с критическим анализом. К привычным с детства формам богослужебной жизни обращена вся любовь верующего народа, и мощные силы стоят на страже их неизменности: реформы обряда, а отнюдь не сущности вероучения, породили русский раскол; а приказанный сверху переход на «новый стиль» вызвал не изжитый до сих пор раскол Церкви Эллады... Вспоминаю шутливую фразу отца Александра: «Повторите в проповеди учение Ария, никто ереси не приметит и спорить не станет, а вот за сохранение «ектеньи об оглашенных» будут сражаться». Разумеется, отец Александр был слиш-

107

ком образован я укоренен в жични Церкви, чюбы зва1.ь к каким-либо скороспел» м реформам литургической традиции Церкви. Он юнорил^- «Нужно осмыслить чту традицию, не менять наше восприятие богослужения, которое есть литургия — общее дейст-/ вие всею народа Вожьею в ею полноте, и Евхаристия есть трапеза Господня, на которую званы все, во Христа крестившиеся и в него облекшиеся, а не только те, кто «решили поговеть».

Анализу развития и становления богослужебного устава Церкви посвящена большая работа отца Александра, которую он озаглавил «Введение в литургическое богословие». Летом 1959 г. в Париже он представил этот труд на соискание степени доктора богословия. Академический совет Свято-Сергиевской Духовной Академии единогласно присудил отцу Александру эту степень. Оппонентами на защите диссертации были ныне покойный отец Николай Афанасьев и отец Иоанн Мейендорф, впоследствии профессор Свято-Владимирской семинарии в Нью-Йорке. В 1961 г. «Введение в литургическое богословие» вышло отдельной книгой в парижском издательстве «ИМКА-Пресс». Как скорбел отец Александр, что эта книга почти не была замечена, — лишь пишущий эти строки одозвался на нее в рецензии на страницах «Русской мысли». В последующие годы выходили в свет другие книги отца Александра, написанные по-английски, они позднее появлялись в русском переводе. Назовем среди них книгу «За жизнь мира», вышедшую по-русски совсем недавно. Это — изложение и толкование таинств Православной Церкви. В 1981 г. в Париже вышла по-русски книга отца Александра «Великий Пост». Последние восемь лет жизни отец Александр работал над большим трудом, посвященным главному таинству Церкви — Евхаристии. Эта книга издана по-русски в Париже в 1984 г.

Об отце Александре будут вспоминать с любовью не только его друзья и ученики по церковной работе. Его не забудут и те многочисленные друзья, которые далеки от Церкви, — они ценили в отце Александре культурнейшего человека, блестящего собеседника, верного друга. Отец Александр всегда подчеркивал, что он не считает себя ни литературоведом, ни специалистом по истории литературы, но он с увлечением и блеском участвовал во встречах русских писателей и поэтов и сам писал на литературные темы. Достаточно вспомнить великолепную статью, которую он напечатал в «Новом журнале», когда до нас дошла скорбная весть о кончине в Москве Анны Ахматовой. С ранней молодости отец Александр любил поэзию Блока, даже собирал свои заметки о нем, думал о книге, которая так и осталась недописанной. Но любовь к блоковекой поэзии он пронес через всю жизнь. И, конечно, — поэзия Мандельштама, которого отец Александр считал

одним из величайших поэтов мира, чье значение выходит далеко за рамки только русской поэзии. Стихотворение Мандельштама о Евхаристии он хотел поставить эпиграфом к своей книге о ней.

В течение более десяти лет отец Александр был сотрудником радиостанции «Свобода» и писал не только для воскресных религиозных передач, но и на литературные темы. Он блестяще владел пером, а как лектор, одинаково свободно владевший русским, французским и английским языками, он мог увлечь любую аудиторию. Если существует искусство неизменно говорить ненавязчиво, убедительно и свежо — о самом главном, — этим искусством покойный отец Александр владел в высшей степени.

Осиротевшая семья отца Александра состоит из его жены Ульяны Сергеевны, урожденной Осоргиной, и троих взрослых детей. Дочери — Анна и Мария — замужем за православными священниками, учениками отца Александра. Сын Сергей — журналист, в настоящее время он корреспондент газеты «Нью-Йорк Тайме» в Москве. Брат отца Александра, Андрей Дмитриевич Шмеман— широко известный в эмиграции церковный и общественный деятель — проживает с семьей в Париже.

Совершая литургию святого Василия Великого, священник молится: «Нас же всех, от единой Чаши причащающихся, соедини любовью друг ко другу...»

Незабвенный отец Александр! Вижу тебя в светлом облачении, предстоящим Престолу Божьему, вижу твое вдохновенное светлое лицо. Заканчивая евхаристический канон, ты неизменно склонялся до земли, произнося священные и страшные слова: «Маран — Афа» — «Господь грядет». «Ей, гряди, Господи Иисусе! » Этим ты выражал основную интуицию христианского благовестия и богословия. Христианство, утратившее эсхатологическую перспективу, отказавшееся от томления по Царству Божию, переставшее ждать того дня, когда, по слову Христа, приблизится к нам избавление наше, становится «солью, потерявшей силу», или, как говорил наш общий с тобой учитель А. В. Карташев, «банальным спиритуализмом». Да не будет этого! Возносясь от нас, оставь нам елей от своего светильника, который будет вдохновлять и питать нас в дни тяжелых испытаний. Мы, твои друзья и ученики, ждем встречи с тобой.

108

4. Преполовение (половина) Великого Поста: Крест 73

5. На пути в Вифанию и Иерусалим....................................................... 76

84 88

ГЛАВА 5. Великий Пост в нашей жизни

96 104

1. О принятии Поста всерьез...................................

2. Участие в великопостных богослужениях..

3. «...Только молитвою и Постом»................................ 90

4. Великопостный образ жизни, быт..........................

Жизненный путь отца Александра Шмемана

ОГЛАВЛЕНИЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ................................................. 4

ВВЕДЕНИЕ

Великий Пост: путь к Пасхе.................................. 6

ГЛАВА 1. Приготовление к Посту

1. Желание (Неделя о Закхее).................................................. 10

2. Смирение (Неделя о мытаре и фарисее)... 11

3. Возвращение в Отчий дом (Неделя о блудном сыне)....................................................................... 14

4. Страшный суд (Неделя мясопустная).... 16

5. Прощение (Неделя сыропустная)............................. 20

ГЛАВА 2. Великопостные богослужения

1. Светлая печаль..................................................................... 25

2. Великопостная молитва святого Ефрема Сирина 28

3. Священное Писание..................................................... 32

4. Триодь................................................................................... 35

ГЛАВА 3. Литургия Преждеосвященных Даров

1. Два значения Причастия.............................................. 41

2. Два значения Поста...................................................... 45

3. Вечернее причащение................................................... 48

4. Порядок службы......................................................... 51

ГЛАВА 4. Постное странствие

1, Начало. Великий Канон...................................... 59

2, Великопостные субботы...................................................... 63

3, Воскресенья Великого Поста..-..., 70

110

ПРОТОПРЕСВИТЕР АЛЕКСАНДР ШМЕМАН

ПОСЛЕДНЯЯ ПРОПОВЕДЬ

Всякий, кто способен благодарить, достоин спасения

и вечной радости.

Благодарим Тебя, Господи, что изволил принять службу сию,

Евхаристию, приносимую святой Троице, Отцу, Сыну

и Святому Духу и наполняющую наши сердца «радостью, миром

и праведностью во Святом Духе» (Рим. XIV, 17).

Благодарим Тебя, Господи, что Ты открыл Себя нам и дал нам

предвкушение Твоего Царствия.

Благодарим Тебя, Господи, что Ты соединил нас друг

ко другу в служении Тебе и твоей святой Церкви.

Благодарим Тебя, Господи, что Ты помог нам преодолеть все

трудности, напряжения, страсти и искушения,

восстанавливая среди нас мир, взаимную любовь и радость

в общении Святого Духа.

Благодарим Тебя, Господи, за посланные нам страдания, ибо

они очищают нас от самости и напоминают нам об «едином

на потребу», о Твоем вечном Царствии.

Благодарим Тебя, Господи, что Ты нам дал эту страну,

где мы можем свободно служить Тебе.

Благодарим Тебя, Господи, за эту школу, где

возвещается имя Бога.

Благодарим Тебя, Господи, за наши семьи: за мужей, жен,

особенно за детей, которые учат нас, как славить имя

Твое святое в радости, движении и святой возне.

Благодарим Тебя, Господи, за всех и за все, Велик Ты,

Господи, и чудны дела Твои, и нет слова, достойного

воспеть чудеса Твои!

Господи, хорошо нам здесь быть.