ГЛАВА 11. СХВАТКА ЗА СХВАТКОЙ

 

Дверь приоткрылась, и показалась голова Шуры. Глаза его быстро пробежали по землянке. «Никого нет. Странно. Где же командир? – подумал Шура. – Ладно, подожду Николая Михайловича».

Стремглав вошел Татаринов.

– Давно ждешь?

– Минут десять.

– Садись сюда, – Татаринов указал на скамейку, Шура понял, что предстоит серьезный разговор.

– Дорогу на Осташино хорошо знаешь? – спросил Николай Михайлович.

– Знаю.

– Добре. А Глухую поляну знаешь, что западнее Мышбора?

– Знаю. Там еще грибное место недалеко. Все больше белые да подберезнички.

– Вот-вот. Только не грибы нам нужны, а кое-что другое.

– Знаю, не за грибами посылать думаете? – Шура улыбнулся.

– Посылать? А кто сказал, что я думаю тебя посылать?

– Так... Мне показалось.

– На Глухой поляне немцы большие запасы сена держат для ветлазарета, что в Лихвине стоит. Охрана обычная. Пять или шесть человек в караульном помещении торчат. Так вот, надо...

– Понимаю. Поджечь сено?

– Когда командир говорит, его не перебивают. Выдержки у тебя еще не хватает.

– Товарищ командир, виноват!

– Сено немцам, конечно, оставить нельзя. Свяжитесь с Гуровым. Он поможет. Да смотрите, берегите его пуще глаза. Без него мы наполовину ослепнем. И не только мы, а и еще кое-кто. Сам понимаешь, не зря он стал старостой и гнется в три погибели перед фрицами…

Рано утром Шура, Сухов и Афиногенова уже были у Афанасия Семеновича. Узнав о плане Татаринова, он довольно улыбнулся.

Часов в двенадцать дня подвода, груженная сеном, двигалась по узкой лесной дороге на Осташино. Лошади с трудом тянули тяжелый груз.

Около поляны Гурова остановил немецкий часовой.

– Сено, сено вожу вам, – сказал «староста». – Вот и бумага, – продолжал он, шаря по карманам. – Сейчас найду, погоди.

Но часовой пропустил его и без бумаги: не первый раз приезжал сюда Гуров, немцы его уже знали. Афанасий Семенович старательно, не торопясь, сгрузил все сено. И никто не увидел, как в стоге спрятались партизанские разведчики...

Звезды мерцали в ночной тишине. Луна, прячась за рваные облака, временами освещала притихшую землю. Часовой вышагивал по проторенной дорожке. Петька и Шура по-пластунски поползли к нему. Оставалось каких-нибудь пять-шесть метров, как вдруг немец остановился, к чему-то прислушиваясь, но затем пошел дальше. «Пора», – шепнул Петька. Две тени мелькнули около часового, нож тускло сверкнул в руках Сухова. Немец рухнул на землю. Тело его партизаны оттянули в кусты, прикрыв сеном.

Караульная команда обосновалась в небольшой хате около леса. Гитлеровцы поддерживали связь с комендантом села Песковатского, где находился немецкий гарнизон. Нужно было сначала перерезать провод, за это взялась Нина. Через несколько минут она доложила:

– Все в порядке.

Теперь наступало самое главное. Шура и Петька бесшумно подошли к дому. Окна были полузанавешены. В хате сидели немцы. Один играл на губной гармошке, два других сражались в карты. Тихо отворив дверь, Петька и Шура вошли в сени. Вот и дверь в комнату.

– Ух, Шурок, страшновато что-то, – тихо сказал Сухов, но тут же добавил: – Это я так...

– Хенде хох! – скомандовали одновременно партизаны, распахнув дверь. Немцы, оторопев от неожиданности, подняли руки. Но сидевший в углу унтер-офицер успел выстрелить.

– Ой! – вскрикнул Петька, хватаясь за левое плечо. Пуля Чекалина пригвоздила немца к полу. Остальные бросились к оружию, но автоматная очередь остановила их на полпути.

– Нина, забирай оружие, телефон не забудь прихватить, – скомандовал побледневший Сухов. – Быстрей! На выстрелы может целый отряд нагрянуть. Уходить надо.

Покончив с немцами, партизаны бросились к скирде и подожгли ее.

Не успели разведчики отойти и ста метров, как послышался рокот машины. Застучал пулемет, но партизаны не отвечали.

Через час они уже были далеко от Глухой поляны. Оглядываясь назад, они видели, как полыхало пламя, и понимали, что это зарево видят жители окрестных сел, и радуются, что партизаны существуют, борются и побеждают.

Сухову становилось все хуже и хуже. Он еле добрался до отряда, тяжело опираясь на плечи друзей. Партизаны понимали, что без Королькова им не обойтись.

Фельдшер Иван Степанович Корольков не успел эвакуироваться, и теперь тайно помогал партизанам, поддерживая с ними связь через колхозника Трошина. Он лечил всех жителей Мышбора и окрестных сел. За помощью к Королькову обращались и полицейские, и старосты, и даже немцы, поэтому его сведения для партизан всегда были ценны.

– Товарищ командир, – сказал Шура, – разрешите мне доставить Сухова к фельдшеру, иначе он кровью изойдет.

Белое, осунувшееся лицо Сухова говорило о серьезности ранения. Татаринов понимал, что Шура прав.

– Но в Мышборе, возможно, немцы. Будь осторожен. В помощь тебе дам трех человек: Козырева, Захарова и Афиногенову.

Быстро сделали носилки. Тяжелая ноша казалась невесомой в сильных руках Юры Козырева и Мити Захарова, бывших колхозных кузнецов. Этих широкоплечих парней многие принимали за братьев. Они всюду появлялись вместе. Рядом работали в кузне, а вечерами лихо отплясывали на деревенской улице. В один день стали бойцами истребительного отряда, а оттуда перешли в партизанский.

Под утро партизаны подошли к деревне. Вот и дом Трошина, где можно оставить раненого. Хозяин – степенный, молчаливый человек. У него часто останавливаются разведчики, отправляясь на задание.

Трошин ничего не спросил у прибывших, он сразу понял, что от него требовалось.

– Схожу к Ивану Степановичу. Он дома. Ждите.

– А фашистов нет в селе? – спросил Захаров.

– Сейчас нет, ушли, но, говорят, скоро снова нагрянут.

Сухов лежал на лавке в темном чуланчике. В соседней комнате, у окна, вглядываясь в туманную даль, сидел Козырев. Чекалин залег около дома, сжимая приклад автомата. Вдруг он услышал рокот приближающегося автомобиля. «Вот нелегкая несет», – подумал он, теснее прижимаясь к земле. Грузовик, тарахтя, проехал мимо на Песковатское. «Пронесло! » – поежился Шура.

Иван Степанович, пожилой, с маленькими усиками и густой гривой седых волос, долго осматривал Сухова. Он перевязал рану, потом сел на скамейку рядом с Петькой, держа его за руку и слушая пульс. После недолгого раздумья фельдшер сказал:

– Вовремя доставили товарища, час-другой помедлили бы и потеряли бы его. Пускай здесь полежит денек, понаблюдаю за ним, а завтра ночью унесете обратно, а то немцы по хатам снова будут ходить, мне это известно.

Из Мышбора вышли, когда солнце уже стояло высоко, однако было прохладно. Дорога шла вдоль леса. Опасаясь нежелательных встреч, они углубились в чащу. Пьянящий запах прелой листвы напоминал, что лето прошло. Шура хотел есть, да и усталость давала знать о себе. «Сейчас на нары забрался бы. Тепло в землянке, огонь трещит в печурке, убаюкивает».

– Шура, поубавь шаг, – тронул его за рукав Козырев.

– А что?

– Как что? Скоро конец леса. Поле нужно будет пересекать.

– Задумался я, забыл!

Не доходя опушки, остановились. Между деревьями показалось большое поле, вдающееся глубоко в лес.

– Э, да на поле какая-то птичка поселилась, – вглядываясь вперед, промолвил Козырев.

– Что? Какая птичка?

– Эта птичка фашистская... Ложись, ребята!

Партизаны легли. Недалеко от опушки стоял самолет. На боку был четко виден фашистский опознавательный знак.

– Как он попал сюда? – тихо спросил Шура товарищей. Те молчали.

– Вынужденная посадка, наверно, – промолвила Нина.

– Глядите-ка, вокруг немцы ходят, осматриваются, – прошептал Козырев.

– Самолет нужно уничтожить, летчиков захватить в плен, – решил Чекалин.

Никто не возражал. Но как захватить? План родился мгновенно. Шура, старший группы, послал Козырева в обход налево, Захарова – направо, а сам пополз к самолету. Нина осталась на месте.

Прошло минут десять. Немцы чувствовали себя спокойно, не ожидали нападения. Громко переговариваясь, летчики пошли в сторону леса, куда направился Козырев. В плане разведчиков это не было предусмотрено. «Как поступит Юрка? – думал Шура. – Ударить бы ему сейчас по фашистам! Догадается ли? Бей, Юра, бей! »

Раздалась длинная автоматная очередь. Шурино сердце от радости готово было выпрыгнуть из груди. Немцы попадали, стали отстреливаться. Двое поползли в сторону Шуры. Они хотели с двух сторон вести огонь по партизану, отрезать ему путь к отходу. Медлить было нельзя. Шура приподнялся и дал короткую очередь. Патроны приходилось беречь: намного ли хватит одного диска... В это время справа прозвучал выстрел. «Митька! – определил Чекалин. – Бьет из карабина. Молодец! »

Немцы продолжали отстреливаться. Несколько пуль тонко пропело над головой Шуры. Он теснее прижался к земле. Сзади подползла Нина.

– Недалеко от немцев ложбина, как бы не ушли к ней.

Гитлеровцы увидели овраг, поросший кустарником, бросились к нему. Оттуда один дал ракету. Она могла привлечь к месту боя солдат из находившегося неподалеку гарнизона. Надо уходить. Шура трижды прокричал петухом, подавая условный сигнал.

Через полчаса все собрались на месте, откуда увидели вражеский самолет.

– А он все стоит, как стрекоза, – вздохнул Козырев.

– Скоро не будет мозолить глаза. Порхать по-стрекозиному ему не придется, – ответил Захаров.

– Почему? – Шура вытер платком вспотевший лоб.

 – Смотри сам, – улыбнулся Митя. – Может, что увидишь?

Все повернулись в сторону самолета. И вдруг языки пламени взметнулись над металлическим телом машины.

– Кто поджег? – Козырев посмотрел на Шуру. – ты, Сашок?

– Нет, не я. Это, наверно, Митя.

Захаров, довольный, сел у дерева, открыл подсумок, вынул оставшиеся патроны и пересчитал их.

– Осталось двенадцать. Значит, четыре патрона понадобились для «птички». – Он любовно погладил патроны и добавил: – Это я зажигательными стрелял.

Послышался отдаленный шум приближающихся автомашин. Немцы спешили к месту перестрелки. Друзья в последний раз оглядели поле. Пока оно было пустынно, только у самой кромки леса ярко пылал самолет...

В лагерь пришли к полудню. Комиссар потрепал Чекалина по плечу:

– Устал?

– Нет, что вы, товарищ комиссар. Уставать нельзя. К вечеру снова за Суховым пойдем в Мышбор… А отдыхать будем после войны…

 

За раненым пошли впятером: Чекалин, Воронцов, Козырев, Захаров, Нина. Василий Ильич был назначен старшим.

– Ну, орлы, присаживайтесь, – сказал Воронцов перед отправлением. – Прежде всего – дисциплина. И – смекалка. Без нее партизана нет. Нужно из любого положения выход находить, даже из самого трудного.

– Тоже мне операция, – пренебрежительно протянул Юра Козырев. – Раненого доставить в лагерь и все. Если бы еще что-нибудь...

– Ты, парень, неправ, – Воронцов сел рядом с Козыревым. – Не забывай, что на пути партизана все может встретиться. Враг не дурак. Смотри всегда в оба. В партизанской жизни это не помешает.

– Вот если бы нас послали эшелон взорвать – это дело, а тут особого ума не требуется: неси носилки и все тут.

– Поживем – увидим… – уклончиво заметил Воронцов.

– Василий Ильич, скоро двинемся? – Шура встал. – Чего ждать?

– Чего ждать, спрашиваешь? Темноты, вот чего. Ночь – помощница наша…

Вышли, когда окружающие предметы скрылись в темноте. В Мышбор добрались без приключений. Иван Степанович встретил партизан в сенях.

– Немцы с минуты на минуту ожидаются, староста вызывал. Скрывайтесь, пока не поздно. Беда не за горами.

Сухова на носилках вынесли в огород. Шли тихо. Когда миновали сарай, послышался шум моторов: немцы входили в село.

– Еще немного и опоздали бы. – Василий Ильич вытер пот с лица, поправил винтовку и решительно произнес: – Пошли! Рисковать нельзя: с нами раненый.

Воронцов торопил партизан, а сам приотстал и оглянулся назад. Ему казалось, будто кто-то сверлит взглядом его затылок. Но позади никого.

 Но Василий Ильич ошибся: подвели старика глаза, он принял человека, присевшего на корточки на соседнем огороде, за кучу хвороста. Староста случайно увидел уходивших партизан и поднял тревогу. Немцы пустили по их следу собак, и вскоре партизаны услышали сначала отдаленный, а затем все усиливающийся лай. Нужно было думать о спасении раненого. Воронцов понимал сложность положения. За первой группой немцев могли появиться другие.

– Захаров и Козырев, несите Сухова в лес. Идите в отряд. На выстрелы не отвечайте.

Оставшиеся залегли на опушке леса. Шура устроился около дуба. Проверил автомат. Нина волновалась: вот и для нее наступило испытание. Она всматривалась в темноту, стараясь увидеть приближающихся врагов. Василий Ильич снял с себя гранаты, положил рядом. Все было готово к встрече.

А тем временем немцы с собаками приближались. Уже можно было слышать разговор. Когда до противника осталось метров пятьдесят, Василий Ильич тихо, как-то по-будничному, сказал:

– Ну, ребята, пора... Огонь!

Почти одновременно раздались очереди. Двое немцев упали, но оставшиеся, увлекаемые собаками, неумолимо приближались, беспорядочно стреляя из автоматов.

– Рус, сдавайся! Партизан, капут! – кричали они.

Несколько срезанных пулями веточек упало на Шуру. Засохшие листья, как бабочки, тихо опускались на землю. Он плотно прижался к стволу дерева. Рядом тихо вскрикнула Нина: пуля попала ей в руку. Василий Ильич, подпустив немцев метров на двадцать, кинул гранату, затем другую. Крики и стоны гитлеровцев, визг собак говорили сами за себя.

– Ну, орлы, уходим. Мы свое сделали. Шурик поддерживай Нину. Ты за нее отвечаешь.

В чаще партизаны остановились, прислушались. Было тихо. За ними никто не шел. Василий Ильич подошел к Нине.

– Как, Нинок, держишься?

– Держусь, Василий Ильич.

– Потерпи, милая, потерпи, доченька. На войне все бывает.

Знакомые тропы привели их к Глухой поляне. Небольшой отдых – и снова в путь. Нина все чаще начала спотыкаться о корни деревьев, дышала часто-часто. Силы оставляли ее, и она все больше опиралась на Шуру.

– Держись! – Чекалин поддерживал ее за талию. – До лагеря недалеко. Болит?

– Немного, – прошептала Нина. – Мокрое просто все.

Пришлось снова делать перевязку. К партизанскому лагерю пришли только поздним утром. Сухов с сопровождающими был уже в лагере.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: