|
Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
|
|
Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
Слово о полку ВодопадовомСтр 1 из 25Следующая ⇒
Слово о полку Водопадовом (часть 1)
Почва. Верхотурье — классическая дыра, квинтэссенция самой захудалой провинциальности, единственный город в стране (а, может быть, и во всём мире), не имеющий ни единой полностью благоустроенной квартиры. Растянувшийся избёнками и бараками на десяток километров, городок напоминает перерезанную двенадцатипёрстную кишку, неизвестно, как и неизвестно для чего существующую отдельно от давно покинувшего её тела. Стареющее население занято обслуживанием заключённых, вырубкой остатков леса, сверхубыточным сельским хозяйством и самогоноварением. Болота, погосты, телогрейки, рытвины. Тишину нарушают собачьи свадьбы и вороний гомон. И над всем этим — обшарпанное великолепие старинных кремлей и соборов. Благодатнейшая почва для всходов рока. Нужны были семена.
Семена. Юрий Дёмин. Не повезло Юре. Родился и сформировался в эпоху развитого алкоголизма. Детерминированный средой, он лет так до 20 с блеском прожигал жизнь, а в немногочисленных паузах интересовался поп-музыкой и радиотехникой. Юра пытался порвать со средой, уехав в Свердловск, но вовремя обнаружил, что просто сменил десятитысячную алкогольную среду на миллионную. Обнаружил и вернулся. Вернулся и женился— то ли по любви, то ли по расчёту, а, скорее всего по обеим причинам, ибо симпатичная жена его имела фантастическую тягу к приготовлению вкуснейших завтраков, обедов и ужинов. И вот, однажды утром, Юра проснулся и завязал, поставил крест, точки над i и пр. и пр. Два оставшихся пристрастия, плюс воля, цепкий ум и честолюбие быстро сделали из него человека. Мало-помалу он монополизировал всю магнитофонную культуру Верхотурья и стал крупнейшим меломаном и главным диск-жокеем города. Зарубежная музыка хлынула рекой. Но вот в поток чистого импорта стали вливаться мутные ручейки каких-то неведомых групп, поющих вполне по-советски, но в тоже время не вполне по-советски. Тексты их песен полностью совпали с неофициальным Юриным мировоззрением, в котором до той поры он и сам себе боялся признаться. Это было страшно, но интересно. Поток нарастал. Количество переходило в качество. Юрка Аптекин. Больше всего на свете Юрка Аптекин любил три вещи — рок-музыку, рыбалку и свою баньку по субботам со всем, что положено после баньки перед дискотекой. Грех было жаловаться и на положение члена Верхотурского ВИА «МИГ». И для души хорошо, и у девчонок на виду. На гитаре он бацал давно и бацал прилично. Не виртуоз, конечно, но довольно техничен, склонен к фантазии и главное — работоспособен. Вообще музыку любил всякую — от гармошки, с которой когда-то начинал, до самого жестокого металла. Заработок сварщика его тоже вполне устраивал. Ещё был один талант у Юрки — буриме. Если в субботу после баньки и всего прочего Юрке дать в руки гитару и сказать: «А ну-ка Юрка, давай что-нибудь про любовь!», то Юрка как даст часовой экспромт от фонаря, в размер, в рифму, а порой и со смыслом. А ещё был у Юрки магнитофон и куча записей, поставляемых ему другом Дёминым. Ну, казалось бы, чего ещё желать! И хрен с тем, что ВИА «МИГ» почти развалился. Какая-то шоша-ероша всё равно собирается иногда. Достаточно, чтобы быть у девчонок на виду. Ох уж эти девчонки! С них-то всё и началось. Воистину прав старикашка Фрейд, утверждая, что в основе любого творчества покоятся сексуальные отношения. Это была железная традиция! В любую погоду после дискотеки домой идти пешком. Прогулка — во! От РДК до станции, где они жили — 8 километров, зато можно мозги проветрить, помечтать, поговорить… А сама дорога: то полем, то лесом, а ночь, а звёзды…Сила! О чём говорить? Да обо всём: о музыке, о политике, о бардаке в стране, о теленовостях и, конечно же, о девчонках. Вот уже месяц, как они пытаются завести флирт с двумя десятиклассницами, но без толку — гордячки! Себе на уме. А что, если написать песню?! Записать её, распространить и как-то намекнуть им, что это, мол, о них и для них... Идея! Хорошо шагать по ночной дороге и выдумывать тексты в ритм ходьбы. Мы самые красивые, Милей нас в свете нет… Топ, топ… Строчку Аптекин, строчку Дёмин. Через 6 километров текст был почти готов. Понравилось. Стали ходить не только по субботам. Нащупывался один из путей стихосложения — забавная яркая первая фраза, типа: Я уже не мальчик! Мне 13 лет… Или: Мне судьба нелегкая выпала, Полюбила я школьника Быкова… Правда, дальше развитие фразы шло сикось-накось, но это уже не беда, главное — в рифму. Нащупывалась и общая тематика будущих песенок — околошкольная. Это уже было заявкой на концерт. — А музыка? — Ерунда! Было б с чём, а как — придумаем! — Ну а всё-таки? — А чё башку ломать, возьмём баян да гитару и намурлыкаем чего-нибудь. — Точно! А ещё можно при записи увеличить скорость и получатся детские голоса! — Гениально! Так нащупывался стиль. — Эх, Дёмин, умел бы ты играть на чём-нибудь! И как это ты при полном отсутствии слуха разбираешься в музыке? — У меня слух нутряной. — Нутряной-то нутряной, но надо кого-то приглашать петь и играть! Они остановили свой выбор на Пахалуеве.
Всходы. Тут надо сказать, что характеристика, данная Верхотурью вначале повествования не совсем верна. Не всё так уж плохо в Верхотурье. Река, например, замечательная. А ещё — школа музыкальная. Пашут педагоги на все сто. Ткни пальцем в каждого второго Верхотурского школяра, и он тебе отчебучит на фа — но все гаммы, плюс пол-репертуара Модентокингов. Одним из лучших выпускников двух классов музыкальной за все годы её существования по праву считался водитель рабочего тепловоза Валерий Пахалуев. Тепловозик у него маленький, и сам он небольшого росточка. Типичный русский Иванушка: белокурый, кучерявый, губки бантиком, глазки хитрые. Глядишь на него и сроду не поверишь, что этот парнишка сносно владеет клавишными, гитарой и баяном, да к тому же обладает недурным баритончиком с привкусом металла. В музыке Валера тяготел к опическим полотнам. Валера на опасные дела всегда соглашался. На чужой огород за огурцами? Пожалуйста! Концерт подпольный записать? О чём разговор! Это же классно! Это же подсудное дело! Крамола! Это же надо тихо, тайно, лучше ночью, чтоб в РДК никого небыло. Шёл 1985 год. Никто ещё не верил в перестройку. Лёд тронулся. Два микрофона, баян, гитара, магнитофон “Илеть”. Записали первую вещь. А забавно, едрёна мать, выходит! Вошли во вкус, начали добавлять реплики. Музыка самая простецкая. Тут не стеснялись — брали давно известковое, популярное, добавляли своего, лишь бы размер укладывался. Писали не то чтоб трудно, но урывками. Конспирация! На одной из записей присутствовал Лукашин. Как старого уважаемого клиента его допустили, но под страшную клятву: “Нигде, никогда и никому!!!!” Смонтировали. Обозвали “Музыкальный фельетон о современной любви”. Дали послушать запись Лукашину. Ну, как? Лукашин улыбался. Где-то может быть немножечко и завистливо, а больше оттого, что ему нравилось. Это был стиль. Это был имидж. Это была форма мышления удивительной свежести. Короче, это была тучная, истекающая будущими образами ИДЕЯ! Запись отволокли в Свердловск, крупному подпольному меломану и тихонечко распространяли собственными силами. До рези в ушах прислушивались — ждали резонанса… Поползли слухи. Сладкие, как сироп, они обволакивали сердца надеждой. Уже некоторые, особо сметливые встречая Дёмина, Аптекина и Пахалуева на улице, тихонько говорили знакомым: “Слышь, не знаю точно, но сдаётся мне, что это и есть тот самый “Водопад”. Время славы не давит на плечи, оно давит на подбородок. “Водопад” поднимал головы. Апогеем этого периода явился очередной приезд Дёмина из Свердловска. Он рассказал, что когда пришёл к крупному меломану, у того сидел ещё более крупный меломан, и просто крупный меломан сказал более крупному: “Познакомься, это Юра из Водопада!” Отчего у более крупного меломана глаза на лоб полезли. Они на перебой говорили Юре, что концерт идёт прекрасно и что, как только будут новые записи, они будут рады выменять их на что угодно. Кстати “ВОДОПАД” — это аббревиатура: Верхотурское Общество Дебильных Отщепенцев Пахалуев, Аптекин, Дёмин. Всходы взошли. Но климат рок-культуры суров. Как заявляют отцы жанра: “Пусть играет, кто должен играть и молчит, кто должен молчать!” Откровенно хиловатые всходы нуждались в удобрениях и культивации. Дёмин и Аптекин поехали к Лукашину.
Культивация. В Косолманку вело два пути: один сложный в объезд 100км и только на гусеничном тракторе, другой — лёгкий, на электричке. Попутного гусеничного трактора не оказалось. Сели на электричку и через 20 минут за окнами замелькала Косолманка. Косолманка — полуспившийся, полуразвалившийся посёлок. Население 400 человек. Средний возраст 53 года. Смотреть не на что! И чего Лукашин нашёл в этой дыре? Но окопался он крепко. С виду неказистый Лукашенский клубешник был хорошо оснащён и изнутри потрясал интерьерами. В этих интерьерах Лукашин ставил спектакли по собственным пьесам, проводил вечера по собственным сценариям, а на праздничных концертах захудалый ВИА исполнял его собственные песни. В критериях он был прост. Говорить умеешь — артист. Гитару от лопаты отличаешь — музыкант! А какие ещё могут быть критерии в посёлке, где 10 человек дееспособной молодёжи? Чёрт знает, каким ветром занесло, его в эти края! Известно лишь, что до того он был Свердловчанином, где работал маляром, каменотёсом, экспедитором, сторожем, токарем, слесарем, художником, кочегаром и танкистом. А потом он попал в эти края на шабашку и выгодно вторично женился, взяв в приданное диван-кровать и двух пацанов, и срочно скрепив новый брак рождением ещё одного чада, которого обозвал Никитой Сергеевичем в честь своего политического кумира. Дела у него пошли в гору. Он гремел в районе, им робко интересовалась область, а в Челябинском институте культуры он считался перспективным студентом. У него был один очень крупный недостаток: он писал крайне тоскливые стихи. И чем дальше он жил в Косолманке, тем стихи становились тоскливее. Дёмин это чувствовал. Он знал, что этот конь уже еле передвигает ноги. Ничего не попишешь — болотный комплекс. Они подружились на дискотечной ниве. Лукашин, бывая в райцентре, клянчил у Дёмина записи. Они пили чай, играли в шахматы и беседовали о музыке. Лукашин снимал шляпу перед “Машиной” и “Аквариумом”, любил “Секрет”, терпел Шевчука, остальных поругивал. Когда Дёмин сообщил ему, что в Свердловске на базе ДК им. Свердлова образовался рок-клуб, Лукашин смеялся до колик. А потом начал кричать, что всё это фигня, что он родился и вырос в этом сарае и что рок-клуб там был образован ещё в 1967-1968 годах, и не в комнате на запасной лестнице, а в туалете на втором этаже, где они ежевечерне, перед очередным забором в милицию, горланили битлов, роликов и бич-бойзов! А в летнее время рок-клуб собирался в скверике за ДК Свердлова, где по ночам, пригнав от пассажа бочку с квасом и прочистив горло дармовым напитком, они орали “Вот ай сэй” Рея Чарльза! Клуб этот, возглавляемый самим Александром Капарулиным кончил очень печально, Капарулин теперь дворник на Пассадской! — И не далёк тот день, — пророчествовал Лукашин, — когда и этот рок-клуб в полном составе уйдёт в дворники! К счастью пока его предсказания не сбылись. Дёмин и Аптекин выжидательно смотрели на Лукашина. Лукашин одним глазом косился в зеркало, рассматривая свои патлы, где пышно расцвела седина, а другим пялился на спорт площадку, где резвились его пацаны. Лукашин не умел отказывать.
Рост. Раскачиваясь долго, но и готовились уже основательней. Околошкольная тематика была явно узка. Нужна была рекламная тема. Лучшая реклама — маленький скандал. Лукашин наваракал сатиру на фирму “Мелодия”. Сатира вышла хлёсткой и одновременно содержала реверанс в сторону корифеев рока. Для весны 1986 года сатира казалась очень опасной. Перепугались. Решили подчеркнуть свою лояльность анти — Токаревской полькой, о чём впоследствии несколько жалели. Вышел “Аквариум — 86”. Не очень понравился. Много зауми. Множественность образа вела к безобразию. Решили: барзеть, так барзеть, зацепили и Борю. Скандалом больше, скандалом меньше… Родился “Ишак”. Уже после долго пришлось втолковывать фанатам Гребенщикова, что “Ишак” это “Водопад”. Летом Лукашин написал “Хау-дую-ду”, “Неприличное слово”, “Пацифиста” и ”Супергруппу”. В захламлённых углах его извилин ворочался, просыпаясь, Салтыков Щедрин. Придумали общий ход “Водопад отвечает на письма”. Ход позволял нести любую ахинею. Дёмин выдал гениальную идею о монтаже с радиостанцией “Юность”. В загашниках былого “Водопада” нашлось два наброска, которые после редакции приняли вид ”А я работаю в колхозе” и ”Быков”. Встал вопрос с расширением музыкальной палитры. Лукашин где-то откопал Радисева.
Не смотря на свои 16 лет Юрка Радисев успел поиграть в кабаках Казахстана, бойко долбил в барабаны, пиликал на баяне, аккордеоне, бренчал на гитаре, короче, обещал быть… Смешливый и наивный он обалдел от приглашения в ”ленинградскую группу”, от которой давно тащился, не подозревая, что она базируется в 5 остановках от его дома. Прямо в РДК жил бездарный культпросветметодист и одарённый рокер Вячеслав Колясников. Он владел инструментами, знал азы музыкальной грамоты, обладал неплохим голосом и изрядной долей артистизма. Уровень его притязаний был высок, тем не менее, к “Водопаду” он отнёсся снисходительно. К Колясникову примыкал залётный цыганёнок Раджа Решетников, также умевший долбить в некоторые инструменты. Поскольку, о каком то качестве и сыгранности в условиях конспирации мечтать не приходилось, определили основной эстетический принцип: ”Чем хуже — тем лучше”! будем играть вольготно, как в подворотне. Лукашин спёр у младшего сына детский ксилофон. Таким образом, к началу записи музыкальная палитра “Водопада” обладала следующими выразительными средствами: баян, ксилофон, фортепиано, ” фаэми ”, бонги, тарелка, гитара бас, ”поливокс” и старый медный баритон. Определить сейчас, кто на чём играл в тех жутких условиях, не представляется возможным. Исключение составляет Пахалуев — безвылазный клавишник. Лукашину, наконец, дали квартиру в Верхотурье, и он перешёл работать в РДК. Запись началась, шла рывками в полуночное время. Сильно мешали разные девчёнки, шпана, заведующий отделом культуры и работники аппарата райкома ВЛКСМ. Обычно это происходило так. Пока Лукашин дописывал и редактировал очередной текст, в соседней комнате паяли сопли на микшере и придумывали музыку, т.е. гремели, стучали, пиликали каждый своё. Выходил Лукашин, делали два-три диких дубля и разбегались. На одной из таких сходок присутствовал Верхотурский бард Евгений Никонов, сыгравший роль таксиста Феди. Затруднений не возникало до ”Ишака”. ”Ишака” надо было сделать крепко. Сделать крепко в Верхотурье мог только Сергей Успенский, личность небезызвестная в музыкальных кругах Свердловска. В своё время он руководил командой лестеха и играл в ресторане ”Космос”. Прирождённый гитарист-виртуоз, украсивший бы любую современную группу. Сергей обладал двумя крупными недостатками: ничего не признавал, кроме хард-рока и работал первым секретарём райкома ВЛКСМ. Водопады пошли к Успенскому. Успенский, слушая дубли, презрительно хмыкал. Его коробила эстетика “Водопада” и по должности смущали отдельные фразы. И всё же этот граф хард-рока снизошёл до столь эксцентричного материала и на ближайшей сходке за 20 секунд обработал ”Ишака” и помог записать ”Пацифиста”… После он толи испугавшись резонанса толи, спасаясь от болотного комплекса, срочно покинул Верхотурье и уехал в Причерноморский совхоз комсомолить и организовывать хард-рок. По последним сведеньям Причерноморье дружно восстало против хард-рока. Жалко Серёгу. К концу Ноября работа была в основном завершена и приобрела следующий вид:
Автор либретто и текстов песен, режиссёр-постановщик Сергей Лукашин. Авторы текстов песен ”Быков” и ”Я работаю в колхозе” Юрий Дёмин и Юрий Аптекин. Оператор Юрий Дёмин.
Валерий Шаповалов очень кстати выпустил концерт своих красивых, но глуповатых песенок. Песенка о водопаде пришлась как раз в жилу. Несмотря на многочисленные недостатки: затянутость отдельных вещей, слабость обработок, низкое качество и т.д., — в успехе сомнений не было. Это было ново, свежо и по тем временам достаточно круто. Совершенно случайно ляпнутая фраза: ”У микрофона панк-фольк-рок группа “Водопад”… по общему согласию точно определила жанр. Осталось подвести теоретическую базу. Если взять за основу идеологии Панков тотальный и довольно агрессивный нигилизм и разбавить его народной смеховой, балаганной культурной в стиле Рабле, Гашековского Швейка или отечественных частушек, то получится не тупое голое отрицание ради отрицания, а народная сатира, весёлый скепсис, функция которого высвечивать идиотские узлы социальных отношений, разумеется в целях их совершенствования. Времена менялись круто и, несмотря на то, что с выходом концерта явно запаздывали(на ”Мелодии” выходили альбомы ”Машины” и ”Аквариума”) из конъюнктурных соображений решили работу не засвечивать до начала 1987 года, когда спрос на свежую музыку резко возрастёт. Исключение составили для уезжающего Колясникова. Катушку ему дали, но взяли слово, чтоб до Нового года ни-ни… Искали выходы на крупных меломанов, чтобы внедрить много и сразу. После праздников Дёмин помчался в Свердловск. Избегая Шувакиша, распихивали, куда только можно. Умудрились передать ”Алисе”, ”Рондо”, занесли в рок-клуб. Подросшие побеги нуждались в тёплом дожде.
Гроза Сердца “Водопада” слились в одно ухо-локатор, жадно ловившее любой рок-шорох. Свердловский меломан обиделся за Боярского с Антоновым, не говоря уж о Гребенщикове. Он говорил, что новый концерт убил всё лучшее, что было в старом “Водопаде”. “Водопад” не отчаивался. В группу вливались свежие силы — Евгений Никонов, Александр Чудинов — молодой способный басист. Времени даром не теряли. Экспериментировали с наложением диско-шлягеров. Записали наспех Лукашинское нытьё 19 песен под общим названием “Автопортрет”. Коллективно пришли к выводу, что даже миллион сырых яиц не избавит Лукашина от Нижегородского проноса. И ждали… ждали… ждали… Уехавший на сессию Лукашин предложил концерт в одну из будочек звукозаписи Челябинска. Катушку послушали и вернули надменно заявив, что такую музыку им не надо. Подступало удушье. Первые раскаты грома донеслись в образе знакомого Верхотурского обэхээсника — меломана, который конфедициально сообщил Дёмину, что на Шувакише (Свердловской барахолке) ходит “Водопад” и хорошо ходит: 30рублей катушка, т.е. по самым высоким расценкам. Дёмин не упал (но, мой бог, чего это ему стоило). Прислонившись к столбу, он нашёл в себе силы холоднокровно ответить, что “Водопад” и коммерция дальше друг от друга, чем Рейган от Аптекина. В воздухе пахло грозой. Она налетела стремительно и на этот раз в образе нового 1-го секретаря райкома ВЛКСМ Павла Тренихина. Молодой секретарь, озабоченный перестройкой, страстно искал новых форм работы с Верхотурскими оболтусами. Эти трудные мысли привели его в один из отделов Свердловского обкома комсомола. — Мы бедные, сермяжные, неперспективные! Дайте нам рок-команду на районное мероприятие! — взмолился Паша в обкоме. Обкомовский товарищ, курирующий Свердловский рок внимательно разглядывал Пашу. — Слушай, ты чё из себя дурака строишь?! — заявил он после некоторой паузы. — Тут весь Свердловск на ушах ходит из-за какого-то Верхотурского “Водопада”, который мы сами жаждем увидеть, а ты тут здрасьте — пожалуйста, бедные мы! Сермяжные! Обескураженный Паша прямо с электрички полетел в РДК. “Водопад” играл в теннис. Команда самодовольно хохотала, слушая Пашу. Паша кончил и присоединился к хохоту. Это была самая большая удача Верхотурского комсомола со времён декабристского восстания. Долой конспирацию!!! К чёрту подполье!!! Морды под дождь!!! Смотрите, девчонки, это идет Водопад имени Вахтанга Кикабидзе!!! Трепещите, аппаратчики! Это ВОДОПАД идёт кушать тухлые котлеты в ресторане “Тура”! Хой! Ливень набирал мощь. Средняя группа Челябинского детского сада №333 долго обтекала дяденьку, застывшего с глупой улыбкой на лице и бумажкой в руках прямо посреди улицы. Замыкающий Вовочка спросил воспитательницу: “Анна Ивана! А что этот дяденька статуй”. — Нет, Вова, это не статуй! Это пьяница! Если б Вова умел читать, то он бы разобрал на дядиной бумажке следующие: “Лукашин! Срочно выезжай. 25-го в рок-клубе выступает Водопад”. — Боже! С чем они едут? — думал, бросивший подготовку к госэкзаменам Лукашин, глядя в окно рейсового автобуса Челябинск — Свердловск. Чисто студийная банда! Единственный солист привязан к клавишам. Ни техники ни опыта, ни сценического имиджа! Кошмар! Они приехали со старенькой “музимой”, “орфеем”, “фаэми”, баяном, тарелками и Пашей Тренихиным. Никонов за солиста. Прихватили даже маленького Мирончика из 9 “Б”. За 5 дней с момента приглашения в рок-клуб они сделали всё возможное: аранжировали две композиции. Одну из будущих “Шарик” одну из старых “Супергруппу”. Аранжировки неплохие, но тональность бог мой! Явно не для Никоновского баритончика! Чуть-чуть бы по выше! Поздно… Эх, опозоримся!.. В туалете на 2-ом этаже курили одну за одной. Глядя на знакомые унитазы, Лукашин вспомнил 68-ой год и дивился закольцованности судьбы. Мандраж!
В кулуары заглянул лысый Тюменский панк. Был лаконичен “Чуваки мы от вас тащимся!” После чего подарил галстук с надписью “Инструкция ПВ”. Это несколько подняло настроение… Однако, пора в зал. Вот они — подмостки, которые имели счастье прогибаться под кроссовками великих Наутилусов, Чайфов и Пантыкиных! Сейчас на них “Апрельский Марш”: фраки, полумрак, мощный академический голос. Тексты непонятны, но ясно, что зауми много. От техники игры несло запахами коридоров консерватории. Куда тут нашим сварщикам! Однако зал довольно равнодушен. Таак, дальше кто?.. Ага, вафельный стаканчик! Интересно!.. Большие лбы, бороды... А-а! Интеллектуалы... Потуги на юмор... м-м... прямо скажем наши потуги покрепче... Теперь кто?.. Инструкция по выживанию!.. Так вот они настоящие панки!.. Посмотрим... Батюшки, чё делают! Головы мылят, бутылки бьют, правда, В заранее приготовленное корытце... Батюшки!.. А телка-то, тёлка! Скачет по стремянке, как оглашенная! Твою мать, чё делают!.. Однако послушаем тексты... Не очень внятно, но общий смысл таков: вы дерьмо, мы дерьмо, весь мир дерьмо, но лучше быть таким дерьмом как мы, чем таким дерьмом, как вы!.. Круто-круто! Прямо как в Лондоне! Неужели они это серьёзно? Даже жалко ребят... Дожили... Ну всё, пришла наша смертушка! Дёмин, весь белый, остался в зале. А Лукашин на хрена-то полез на сцену. Ходит там как грач по пашне, только мешает ребятам подцепляться. Господи! А шнуры-то короткие! Ну, Дёмин козёл! "Позаботился!" Щас все собьются в кучу, как бараны, позорище! И звук, конечно, ладом не отстроят! ...Ну и условия! Не лаборатория, а ветеринарный осмотр! Парни улыбаются, но это улыбки камикадзе. Лукашин объявляет группу. Реакция хорошая... Знают. Приветствуют нашими же репликами... Ну, погнали!.. Мнда,.. романтический "Шарик" явно не пошёл. Нечего было тащить новинку! У Никонова на низах голос совсем вянет. Собственно это не имеет никакого значения, всё равно ни хрена не понятно... "Супергруппу” приняли лучше. Вообще зал очень доброжелателен и несколько разочарован столь короткой программой. Но от этого не легче... Лажа! Всё, скончались. Быстрей на улицу!.. Доставай курево! А на улице! Ну, кто сказал, что на улице обложной снег хлещет по щекам обескураженных неудачей "Водопадов"?!. Враньё! Это солнце! Жаркое солнце после грозы ласкает возмужавшие всходы! Вот через толпу пробивается Паша Тренихин с каким-то мужиком. -Знакомьтесь! Это наши водопады. А это товарищ с телевиденья. Предложение сняться в молодёжной программе никак не помешается в очумелых Водопадовых головах. Да где они в конце концов!?. В Париже?.. На чужой планете?.. Ёщё вчера скрывались в подполье, дышали Верхотурской плесенью! А это кто ещё — жмёт их неостывшие от инструментов руки?.. Солярис?.. Очень приятно!.. Да мы и есть самые настоящие Водопады!.. То — есть, как это не может быть?.. Что мы за 300 вёрст обманывать приехали? Вечером на 9-ом этаже студенческого общежития в дебрях Пионерского посёлка состоялось торжественное совместное заседание "Водопада" и "Соляриса". Много пили и пели. Полыхали дискуссии, гремели речи. Победила звучащая назойливым рефреном фраза “Соляриса”: “Мы до сих пор не можем поверить, что сидим за одним столом с самим “Водопадом”! Это было уже слишком. Непьющий и слабонервный Дёмин этого уже перенести не смог. Пришлось провожать его до вахты… На 5-ом этаже из тёмного коридора выскочил студент. Не обращая никакого внимания на шатающегося Дёмина студент проскочил мимо, напевая: "Дело было на уроке, на уроке пения..." Дёмин потерял сознание. На другой день в ДК им. Я. Свердлова "Водопад" заполнял анкетки вступающих в рок-клуб. Анкетка к анкетке: Дёмин, Аптекин, Пахалуев, Никонов, Радисев, Чудинов... Стоп! А где же Лукашин? Так на сессии опять! Что, и анкетку заполнить некому? Так как-то не знаем… "Что слава — яркая заплата на ветхом рубище глупца... Эх, хоть бы ниточку от заплатки!
Цветочки.
Май. Расцветали яблони и груши. Но куда им было до улыбок "Водопада"! Это не какие-то там ландыши,— орхидеи! Щерились на все свои 170 зубов, живая реклама отсутствия зубной пасты на советских прилавках… И слухи, слухи. Говорят "Водопад отвечает на письма" уже в Питере. Говорят, что колыбель соврока благосклонна к "супергруппе". Говорят, что Ленинградская молодёжка опубликовала сообщение о рождении команды и даже привела списочный состав! (Честь и хвала Свердловской "На смену") Говорят, что Свердловский рок-клуб приобрёл крупный козырь в своей многотрудной борьбе. Говорят, что на июньском фестивале в Свердловске рокеры Сибири и Ленинграда искали встречи с "Водопадом". А вот это уже не слухи. В кулуарах Свердловского фестиваля Николай Грахов не без гордости представил Дёмина Мейнарту. А это ещё кто такой! Да вы что! Таллиннский журналист, социолог, крупнейший спец. по року, уступающий пожалуй, только Троицкому! Хорошо понимающий, но плохо говорящий Дёмин в получасовой беседе со сверхподкованным прибалтийским корифеем 80 раз утвердительно сказал: "Ну!" А один раз даже: "Ну, конечно бляха-муха, извините!" Обменялись адресами и договорились об обмене катушками. Возвращаясь с фестиваля, познакомились с рок-фанатом из Нижней Туры. Узнав, что они из Верхотурья, парень воскликнул: "О, да у вас там говорят есть очень крутая группа "Водопад" им. Вахтанга Кикабидзе! Случайно не знаете?" Случайно знали. А вот уж совсем из ряда вон. Из пригорода Свердловска специально для встречи приехали 2 фанатика группы. Имели беседу. Главной мыслью далёких гонцов была боязнь, что такая выдающаяся группа, не удержит, занятых высот и развалятся. Чёрт знает, о чём они думают, эти пэтэушники! Ребят успокоили. "Водопад" и сам понимал, что цвет цветом, но как бы не оказаться и пустоцветом. Надо было срочно подтвердить своё право на успех. Обсасывалось несколько тем. Наиболее перспективной казалась 1-ая советская (а может и мировая) панк-опера: "Егор Пердынин — суперзвезда". Краткий замысел был таков: Деревенский паренёк, гармонист Егор Пердынин уезжает из родной, деревни поступать в Московское ПТУ, и после дикого поворота судьбы связанного с оголтелой перестройкой неожиданно становится рок-звездой. Вся Европа у ног Егора. "Земляне" грузят ему колонки, "Автограф" чистит ботинки. В США паника по случаю приезда Пердьнина на гастроли. В Белом Доме секретно совещаются Рейган, Уайнбергер, полковник Оливер Норт и Рембо. Оливер Норт и Рембо получают задание взорвать установленную для 1-го концерта аппаратуру Пердьнина. Ночью Рембо и Норт проникают на сцену, но неожиданно натыкаются на вышедшего по малой нужде Пердынина. Пердынин Уралбасом контузит Норта и приканчивает Рембо. Рембо в предсмертной судороге всё же удаётся взорвать сцену. Когда дым и пыль рассеялись, выяснилось, что всё что вокруг было американское, рухнуло и развалилось, а всё советское: “УЭМИ 50”, "Поливоксы", "Караты" стоят как ни в чём не бывало, а сам Пердынин живой и невредимый спокойно перенёс взрыв, прикрывшись гитарой "Урал". Концерт состоялся. Потрясённая Америка разоружается. Банкиры раздают деньги неграм, безработным и бездомным. Рейган бросает президентство и мигрирует в СССР, в родной колхоз Егора Пердынина. Пердынин бросает рок и уезжает туда же. Опера завершается счастливым дуэтом Рейгана и Пердынина на уборке сахарной свёклы. (Информация о замысле распространению не подлежит)
Идея нравилась, бы ли даже сделаны первые наброски, но в перспективе маячил гигантский труд, требующий времени, которого ни у кого не было. Решили сделать что-нибудь попроще типа мюзиклов: "Водопад в вытрезвителе” или "Водопад на музыкальном ринге". По наиболее перспективной, в свете крутой политизации общества представлялась идея "1-го всесоюзного панк — съезда". Надо было высказать своё отношение к происходящей в стране мышиной возне вокруг молодёжных проблем и попутно зацепить, кто попадётся под руку. На том и порешили.
Ягодки.
Беда пришла, откуда не ждали. Взбунтовалась Лукашинская жена. Они уже 8 месяцев жили в Верхотурье, и оно опостылело Валентине до икоты. А тут как раз подвернулось выгодное предложение: 10 км от Челябы, благоустроенная квартира, асфальт, оклад. Валентина никогда не жила в благоустроенной квартире и очень мало ходила по асфальту. И напрасно бесхребетный Лукашин умолял её повременить! И напрасно "Водопад" бренчал под их окнами Макаревичевского "Скворца”, всё было тщетно. Единственно на что хватило смелости у подкаблучника Лукашина это заявить, что он будет последним подлецом (до этого он был предпоследним), если бросит ребят в столь ответственный период! Валентина иезуитски чмокнула его в отвисшие брюла и ласково сказала: "Хорошо, милый, как закончишь — приезжай!" Баба с возу и кобыла пошла! Ну, казалось бы, чего доброго можно было создать в июльский зной 1987 года! Люди валялись на пляжах и отсиживались в погребах, изнывая от жары, и даже отборные Верхотурские комары — этакие летающие рыжие носороги вымерли почти подчистую! А "Водопад" пахал! Ежевечерне с 19.00 до часу ночи дымились “Караты” и “Электроники” звенели "Поливоксы" и ксилофоны, хрипели сорванные голоса. В час ночи вываливались одуревшие и восьмикилометровой прогулкой пытались проветрить головы. Но разве выветришь из головы “Жидкий стул?” Из ранее решённых были только “Берегите цинк” и "Шарик", из набросков “Рейган” и "Иные времена". Лукашин за неделю наваракал столько, что впоследствии при монтаже пришлось экстренно сокращать связки и выбрасывать целые вещи. В частности не вошли панк — дебаты выступление дуэта "Клюква" и металлическая капустка "Министр Мухебаев". Господи, кто только не сотрудничал с Водопадом в июле! Брат Юрки Радисева, две десятиклассницы, Серёга Лумпов, залётный студент, залётный шабашник, местный бард Дулевяч и даже лучший друг водопада, его коммерческий и рекламный агент Александр Розенбаум (Белослудцев). К последним штрихам подъехал Саша Мазанов. На этом факте следует остановиться особо, ибо с приездом Сани "Водопад" связывает большие надежды. Одарённей музыкант, тяготеющий к джаз-року, поигравший в своё время в кабаках и цехах Уралмаша, темпераментный, полный идей человек. Саня долго боролся с рогатками жизни, и, в конце концов, перед ним встал выбор либо Водопад, либо загранфлот... Водопаду сперва не повезло, но спасибо начальству Черноморского пароходства, сообщившее Мазанову, что принять на работу его не могут, поскольку он не прописан, а прописать не могут, поскольку он не работает. Саня приехал в Водопад к другу Дёмину, приехал к сожалению поздновато, но всё же успел записаться в эпизодических ролях "Панксъезда" и художественно насвистеть "то берёзку, то дубину". Работа продвигалась стремительно. По вечерам у кинобудки РДК, где до одури репетировал Водопад, собирались кучки любопытствующих. Из-за стёкол райкома партии, расположенного напротив РДК, настороженно поблёскивали очки аппаратчиков. К 1-му августа "Панк-съезд" был смонтирован. Недостатки выперли сразу. ПЕРЕИЗБЫТОК ИНФОРМАЦИИ. Плотность её на кв. см. плёнки была ужасающа! И это при том, что смысловая архитектоника почти каждого текста, а иногда и каждого куплета была выстроена так, что утверждалось одно, подразумевалось противоположное. Бесчисленные подковырки просто тонули в общем фоне. Надо было шустро шевелить мозгами и обладать кругозором, чтобы сходу оценить и улицу Варлама дом 37 и парка Горького и призыв о принятии закона о вшивости, и угрозы шабаркнуть мораторием по СОИ и Юрмалу и т.д. и т.п. Слишком велика была скорость подачи столь плотного материала. Короче, в средне — пэтэушных кругах — основных пожирателей рока концерт был обречён.
Удручающие длинноты. Многие тексты можно было безболезненно сократить, тем более что был прекрасный образец — "Берегите цинк": шесть строчек и удар ниже пояса. Сверхдосадный темпоритмкческий сбой. После ошалелого монтажа выяснилось, что в первой половине концерта 2-е длиннющие 6-и минутные вещи, плюс 3-х минутный “Шарик” выполнены в одном темпе и одинаковой музыкальной палитре. Это резко утяжеляло концерт, делая его первую половину ритмически нудной.
1. ВСЕСОЮЗНЫЙ ПАНКСЪЕЗД Автор текста и режиссёр С. Лукашин. Оператор Ю. Дёмин.
В ролях: Корреспондент и Жорик Блеванто — С. Лукашин. Панк Шура, Ильюха Муромов и милиционер — А. Мазанов. Любер — Ю. Радисев. Оппонент любера и весёлый мужичок в Речи Лёхи Дубля-вы — Ю. Аптекин. Музыка: Клавишные — В. Пахалуев, гитара — Ю. Аптекин и Е. Никонов, бас — С. Лумпов. Ударные, ксилофоны, баян Ю. Радисев.
Недостатки выперли сразу, ну а понимание достоинств пришло позже. Попробуем сделать небольшой самоанализ. Прежде всего, удалось решить сверхзадачу адекватно первоначалълому замыслу. То-есть, была создана довольно хлёсткая карикатура на этот нелепый мирок горлопанов, большинство из которых понятия не имеют о том, что им надо в этом мире, в то время как давным-давно известно, что первым же ветерком жизни без мамы с них напрочь сдует все эти дурацкие регалии и остаток дней своих они посвятят борьбе с женой и погоне за бабками, тряпками и прочим дерьмом. Но срывая маски, Водопад одновременно щадил своих героев, показывая, что большинство этих "свирепых" панков и металлистов всего лишь навсего обыкновенные пацаны, играющие в свои "странные игры" лишь потому, что эти занятия до недавних пор были гораздо интересней затхлой и лживой ноосферы страны и обюрократившегося до омерзения комсомола. Герои Водопада не были страшными. Более того, они вызывали симпатию и сочувствие. Видимо возражая этой тенденции, Николай Грахов позднее сказал: "Плохо вы ещё этих панков знаете!" Да, это действительно так. Но речь то ведь, прежде всего, идёт не об убеждённых идеологах движения, разочарованных до абсурда, а о тех тысячах желторотых, которые тянутся к ним, привлеченные яркой атрибутикой и внешней независимостью. Я не знаю кто бы выиграл от того, если б эти тысячи заразились страшноватым нигилизмом убежденных панков. Тут уместно вспомнить древнее изречение: "То, что становится смешным — перестаёт быть опасным". А если этот смех окрашен ноткой сострадания, то это уже не смех, а дружеская рука, протянутая пацанам в эти мрачные подвалы, с целью вытащить их оттуда на свет божий. И с этой точки зрения Водопад своим “Панксъездом” проделал пропагандистскую работу за целый аппарат обкома комсомола. Один “Жидкий стул” перевесит сотню брошюр о вреде токсикомании. Жаль, что аппаратчики вряд ли это когда-нибудь поймут. Коль скоро вырисовывался образ обыкновенных пацанов — плоть от плоти своего малость заплутавшего в социальных закоулках народа, вырастала концепция охраны даже и такого детства. Наиболее уродливым проявлением фарисейства — проклятого наследия мрачных времён была и остаётся окровавленная задница Афгана, которую мы до сих пор надеемся прикрыть шортиками "интернационального долга", сшитыми из собственных сыновей, да ещё и выдаём это фарисейство за геройство! Маленький "Цинк" пришёлся тут как раз в пору — этакий эффект зеркала отражающий только гнусные стороны социальной психики. Решаясь на “Цинк” Водопад ещё не слышал записей очередного Ленинградского фестиваля. Водопад счастлив, что "Цинк" тематически совпал с композициями корифеев нашего рока, а в чём-то пожалуй и оказался сильней. Вообще, если говорить о тематике, то Водопад помимо всего прочего прошёлся и по рок-командам, большинство из которых явно растерялись в новых условиях и продолжают воспевать тёмные стороны своего "загубленного" детства. В речи Лёхи Дубля-во есть такие строки: Товарищи рокеры! Надо в натуре Создать министерство кассетной культуры… и далее Даёшь министерство, чтоб каждый был волен Оплакать свою незавидную долю: Нехватку кроссовок и ветер в карманах И страшную бурю в гранёных стаканах. Прыщи и мозоли, железо и медь Да мало ль, о чём можно петь!
К чести Водопада сам он поднялся вше “прыщей и железа”. “ Панксъезд” попахивал серьёзной и довольно злой социальной сатирой — своего рода политликбезом для оболтусов, не читающих газет и выключающих на обзорах проблем, волнующих общество. На волне популярности это был шанс внедрить в средне — пэтэушные извилины немного интеллектуального зелья. Что касается формы, то следует отметить и повышение качества записи (честь и хвала Дёмину, который стал крупнейшим специалистом по многоразовому использованию отечественной аппаратуры), и недурные музыкальные решения таких композиций как “Люберы”, “Жидкий стул” и “Цинк”. А самое главное Водопад вплотную приблизился к форме мюзикла, редчайшей, если не форме в роке. Хотя надо сказать, что в откликах на наши концерты есть и такие, которые отказывают Водопаду в праве называться рок-командой. Вопрос, конечно, интересный! Не мешало бы апологетам подобных мнений вспомнить (если они его знали), хрестоматийное выражение Пита Таушена: "Рок кончается там, где кончается честность". Значит, есть такая эстетическая категория рока, и у Водопада пока с ней вроде всё в порядке. И с позиции этой категории рок ли, то, что делают сейчас бывшие лидеры движения Кузьмин, Барыкин, Николаев и пр. и пр., всё то, что сейчас обильно выплёскивается на экраны ТВ. Это же самое раньше делали и ВИА, правда, менее хриплыми голосами. Не всё то рок, что гремит, и использует зверские ритмы. Может быть просто следует поточнее определиться в жанре. Скажем БАЛАГАН РОК... А что, очень мило. Понимание достоинств новой работы пришло позднее, а пока окончательно потерявший способность разобрать в том, что он делает, Водопад решил вынести свой "Панксъазд" на публичное обсуждение. Верхотурье — крупная база студенческих отрядов. Летом их там собиралась тьма — тьмущая. Они ставили коровники, уколы в ягодицы, нянчили детей и закрашивали то самое "Неприличное слово" в той самой "Старенькой школе". Студенты (а в основном студентки) приходили стайками, боязливо перешёптывались и внимательно слушали заседание "Панксъезда". Улыбок почти не было — пугала обстановка и сказывался переизбыток информации. Затем Водопад покидал студию, тактично предоставляя оппонентам время для сбора аргументов (при этом магнитофоны оставались включёнными в режиме "запись"). Простим Водопаду этот маленький Уотергейт, страх как хотелось знать, что говорят за глаза. Возвращались, беседовали. Аргументы были, вялыми и легко разбивались прожженным трепачом Лукашиным. Оценки давали сдержанные, но сносные. Расставались друзьями. До сих пор звучат в ушах дружное студенческое: "Водопад! Семь Футов тебе под килем!". Настроение было нехорошее. Лукашин вострил лыжи. Пахалуев, уставший от бесперспективного Верхотурья, принюхивался к южным ветрам. Радисев торчал в Свердловске, сдавая экзамены в Культпросветучилище. Может поэтому в успех нового детища никто не верил. Прощались холодновато. Зачем-то обсуждали будущие работы, в которые также верилось всё трудней. Август сыпал пригоршнями звёзды в окна поездов разного следования, увозящих Дёмина в отпуск, Пахалуева на разведку, Лукашина к семье. Эти же звезды падали в тихую речку, на берегу которой Юрка Аптекин ловил чебаков. И эти же самые звезды светили в Форточку Свердловской общаги, где на подоконнике Юрка Радисев учил сольфеджио и слушал "Чайф". Спелые ягоды панк-фольк-рока притаились в густой траве до начала нового сезона.
Постскриптум. По нынешнее-активно-хамелеонным временам много воды утекло с тех пор. А сколько было событий! Были встречи Лукашина Дёмин и Аптекина в Челябе. Был тихий отъезд Пахалуева и телеграмма: “В Водопад без Лукашина не верю”. Был выезд на Шувакиш, где небольшую партию “Панксъезда” оторвали вместе с фотографиями по самым престижным ценам. Был приезд “Звуков Му” и восторженный отклик лидера группы — крупнейшого идеолога рока. Была встреча с менеджером Московской группы “ДК”, давшим очень хорошую оценку творчеству Водопада. Был приезд самого Курёхина(!!!) и участие Водопада в его шоу в качестве ползущих сквозь увертюру. Если ещё вспомнить Шевчука, то что бы делал Ленинград без Урала. На другой день состоялось более основательное знакомство с метром. Метр улыбался, жал руки и приглашал в колыбель рока хотя бы в качестве гостей. Была встреча с блудным Колясниковым и приглашение его в группу. Были обещания зелёных улиц и возможности заработать кусок хлеба. Были сведения, что широко гастролирующих Наутилусов заманали вопросами типа: “Ребята под дурачков молотят, но очень многим не мешало бы послушать эту молотьбу”. Хлынули письма. Разные, но в основном доброжелательные. Среди них выделяется прекрасный отзыв Житинского, ведущего рубрику “рокдилетант” в журнале “Аврора”. Другой Ленинградский товарищ А. Иванов написал, что в жизни смеялся так лишь трижды: читая Джерома, наблюдая за Карцевым и Ильченко(два шага до Жванецкого!) и и слушая заседание 1-го всесоюзного панк-съезда. А “Цинк” он поставил рядом с “Шар цвета хаки” В. Бутусова, по его мнению сильнейшей композицией года. Короче, было от чего свихнуться. И, наконец, шестого декабря одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года в студии “Водопада” за банкой браги состоялась историческая встреча того, что осталась от Водопада с Лукашиным и Колясниковым. На встрече была зачитана телеграмма от Пахалуева, который условием своего возвращения ставил возвращение Лукашина. На этой же встрече была определена стратегия создания сценического имиджа Водопада для будущих публичных выступлений. — Так следует продолжение или не следует?! — А хрен его знает!.. Эх, мама, однова живём!
Кременкуль, декабрь 1987 — январь 1988г.
Роман — опупея: Слово о полку Водопадовом (часть 2)
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ. УДАРНАЯ. — В общем, Коля, вопрос стоит так: либо в команде остается Щербаков — мы уходим, либо остается Щербаков — уходим мы. Коля Ваймер посмотрел на ребят. Ничего себе постановочка. Либо Щербаков, либо сразу четверо: Дёмин, Аптекин, Пахалуев и Мазанов. Кое от кого он бы и сам с удовольствием избавился, но сразу четверо!... Лукашина с Радисевым пока нет, но нет и сомнений, что они будут солидарны с ними. Коля повернулся к Славке. — А ты, Слав, что скажешь? — А что тут скажешь, Коля?... Как будто в этой ситуации один голос может что-нибудь решить. Да и ребят понять можно. Коля швырнул папку. — Круто. Второго декабря два концерта в УПИ, с третьего по пятое фестиваль в Москве. Возможны и другие концерты. В середине месяца Калининград — шесть концертов. Оттуда есть шанс заехать в Питер. И 25-го снова Москва. Календарь: как у Пугачовой! Это ж работа! Впервые! Настоящая!... А теперь выходит псу под хвост?! — Вот именно поэтому мы и ставим вопрос. И лично с ним работать не желаю! — сказал Аптекин. — Лично мне он тоже по фигу, но осталось две недели! Ты что ли сядешь за барабаны? Или Дёмин? Водопады крякнули. Дёмин за барабанами — это пикантно. Вроде жирафа на мотоцикле. — Давай пригласим Андрея Волкова. — Но осталось две недели! Он не въедет! — Въедет. Радисев поможет. Коля потёр лоб. — Ну хрен с вами, рискнем. Я не против. Где Щербаков? — Должен подойти. Скажешь ему. Мы на автобус 2330. — Орлы вы как я погляжу. Кашу заварили, а я расхлебывай. Нет уж, братки, уедете на последнем. ... В эту ночь они ушли из кинобудки пешком. Так закончилась карьера Сережи Щербакова. И поделом. Он почему-то думал, что свердловское происхождение, плюс диплом культпросветучилища дают ему право считать верхотурцев плебеями. С самого начала он повел себя, мягко говоря, некорректно. Простодырого Мазанова выжил из кинобудки. В московской поездке тоже затирал ребят по мелочам, был груб, палец о палец не ударил, чтобы помочь таскать инструменты... Терпели. Думали оботрется — поймет, что команда это не сумма умений долбать по источникам звука, а неповторимый синтез личностей... Какое там! Дальше — хуже. Дело дошло до постоянных оскорблений и личной неприязни. Особенно доставалось Демину и Аптекину. "Болваны!" — вот самое мягкое определение Сережи по отношению к оператору и гитаристу своей же команду! Кстати говоря, приютившей его. Удивительное дело. Ну, вот все вроде бы дал господь человеку: ум, красоту, способности, — и лишил при этом даже намека на чувство такта. Хотя полноценен ли ум без такта — это еще вопрос. Короче, копилось-копилось, да и выплеснулось. Сережа уехал. И, кажется сделал выводы. Дай то бог. 3ато судьба в эти дни широко улыбнулась Андрею Волкову. Мы не будем вдаваться в подробности его биографии. Скажем лишь, что она была архитрудной и изобиловала отборными, прямо-таки гвардейскими неприятностями. Бороться с ними ему все чаще помогала бутылочка, и он стал большим докой в этом деле, впрочем не настолько, чтоб не искать других способов борьбы за место под солнцем. В 1987 году он сделал мужественную попытку вырваться из верхотурской трясины, уехав с женой и двумя пацанятами куда-то в южные сельские края, но что-то там не склеилось, не сладилось, и пришлось вернуться. На станции Андрюха отыскал заколоченный списанный барак, где и поселился со всем семейством, малость обжив пару скособоченных, промерзших комнат. Все эти заковыки не могли, естественно, не отразиться на его характере, и к своим 25-ти с хвостиком он стал законченным панком, не из тех идиотов с подбритыми зелёными головами, а настоящим панком по жизни. Анархизм и пофигизм прямо-таки перли из него. Он мог послать кого угодно, куда угодно и в любое время суток. Музыкальные вкусы Андрея были довольно странными. Он обожал Лед Зеппилин и Аркадия Хоралова. По пьяне он частенько брал гитару и классно исполнял "Лестницу в небо", а потом засыпал, положив голову на стол. Ну, спит себе человек, и слава богу. Разговорчик течет себе мирненько и вдруг... Андрюха — БАХ! — кулаком по столу с одновременным "ДА!" — и через паузу проникновенно так: "я покинул заброшенный лес, но звучит во мне голос с небес... " и всё. И засыпает. Впрочем, его вкусы не мешали ему быть неплохим барабанщиком, а по верхотурским понятиям, так просто отменным. Конечно, Сереже он уступал, особенно внешне: маленький, щуплый, мослатый, с глазами чуточку навыкат, но при этом чрезвычайно живописный, вроде задиристого воробья, и это было очень в кайф — в русле эстетики старого Водопада. А главное Андрюха был в доску свой, верхотурский, раздолбавший все районные барабаны до клочьев. Андрюхе терять было нечего, кроме продавленной кровати и старенькой "кометы". Он выслушал Водопадов с выражением, будто его каждый день приглашали в супертурне с бешенными гонорарами. Выслушал и спросил: — А вмазать у вас чего есть? С бадога я. — Будет, Андрюша, все будет. Но только после репетиции. — Так что ж вы, бляха, сразу не сказали. Поехали, короче!
Лукашин появился в ДК дней за десять до начала турне. Водопады торчали на сцене. Славка бегал вокруг ударной установки. — Не так, не так, Андрюха! Здесь надо бу-джа, бу-бу-джа! И по хэтику — по хэтику — блямс! — Бу-джа, бу-бу-джа, блямс! — отозвался на ударной установке Андрюха. — Во, умница, давай еще раз, а потом все вместе. — Сто грамм нальешь? — Будет. Будет тебе, Андрюха, сало, будет и бухало. Ну, давай. Коля, увидел Лукашина, замахал папкой. — Дед, ты где, блин, пропадаешь? Тут такие дела наворачиваются. Он обрисовал ситуацию и добавил: — Так что все в жилу выходит, но в УПИ поставили условия: оба концерта только с шоу. С Палатой №6, которую мы 20-го марта делали. Лукашин возликовал. Ага, эстеты драные. Можете сколько угодно носы воротить, а народик-то значит въехал в наш спектаклик! Осталась, значит, легендочка. Да народ-то какой хороший — студенты УПИ. Их поди тысяч тридцать там — не хухры-мухры! — А что, Колюнь, будем восстанавливать, раз просят. Почистим, погладим, может и в турне сгодится. А как же! С УПЯМИ, брат, не шутят.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. СТОЛИЧНАЯ. Наташа Комарова стояла на крылечке и ждала крутого наезда. С такой пачкой денег, какая была в её руках, это было несложно. Она даже улыбалась, глядя, как из двух таксомоторов, матерясь под тяжестью баулов, выползают разгневанные Водопады. Коля оправил новую шляпу и наехал первый. — Мать, ну ты чо! Мы в этом домодедовском гадюшнике чуть не сдохли. Все телефоны оборвали. Я ж посылал телегу. Что трудно было встретить?! — Ах, Колюнчик, всё было как-то не досуг. — ответила Наташа и обернувшись к свите скомандовала, — Всем стоять смирно! Перед вами звезды советского, а значит и мирового андеграунда, спасители рока и отечества. Водопады имени Давида Кипиани!... Э, а где ковровая дорожка ? — Кончай, Натаха, дурочку молотить. Мы ж в натуре. — И я в натуре, Колюнчик! Не продыхнуть тут было — вот те крест! Полста команд — не слабо? Умнички, что сами добрались. Э-э, а вам чего? — обратилась Наташа к хмурым таксистам. — Чего-чего, расчет! — Вишь настырнее какие! Сколько? — По тридцатке с тачки, как уговаривались. — Вот вам стольник и чтоб духу вашего здесь не было! Такси исчезли. — Значит так,— продолжала Наташа, — куда же мне вас засунуть? Давайте-ка завтра, в дневной концерт, на сладенькое. А сегодня отдохнете, и вечером Черноголовка. Бабулек огребёте, заодно и разомнетесь, ладушки? — Какая еще Черноголовка? — Коля, такие вещи надо знать. Черноголовка — это трамплин. Наутилусов слыхал? — Слыхал. — Во. Они можно сказать оттуда и взлетели. Да так взлетели, что уже все крылья смозолили, а сесть не могут. Годится, такая ягодица? — Годится. Что еще? — А нечего. В пять часов отсюда автобус. А пока отдыхайте. Измайловский комплекс к вашим услугам! Наташа вскинула руки, приглашая полюбоваться панорамой. Водопады задрали головы. Шляпы, кепки и беклеши попадали в прокисший снег. И было отчего. Четыре здоровенных избы, этажей по сорок, скребли крышами хмурое небо. Росли они из гигантского стеклянного двухэтажного сарая с миллионом углов и дверей. — Не слабо андеграунду? — улыбнулась Наташа. — Тут можно разместить вятскую губернию. Сколько народу в вашем Верходырье? Или в Верходурье, как правильно? — Дур, Наташа, покамест везде хватает. — Ой, спасибо, Колюня! До чего я крутых люблю. Ну, все — некогда. На прокорм получите завтра, на пропой сами зашибете. Ваш корпус "Г". Чао! Водопады похлюпали по снежной тюре искать "Г". Начали, естественно, с "А" и пошли в сторону "В", с полкилометра так. — "Г" — это, наверное, говно — сказал Мазанов, сгибаясь под тяжестью Чумы уже в районе "В". — Ну. — отозвался Лукашин, сгибаясь под тяжестью баула с горшками. — А "М" — это уж точно мудак. Сусанин недоделанный. Говорили тебе не в ту сторону! — Земля, она ,Серега, круглая. Хлюп-хлюп. Мазанов был несправедлив. "Г" потряс их уже в предбаннике. Шесть кабаков, бар, куча ларьков с "пепси" и разной дребеденью. Под кадками: с пальмами стояла такие диваны, что жопа просто улетала куда-то в нирвану. Охраняло всю эту роскошь 40 швейцаров с позументами из чистого золота и буквой "Г" на кокарде. Потрясения следовали лавиной. У дежурной 28-го этажа, куда они зашли за ключами, Андрюха уронил завернутую в попону педаль от большого барабана. — Это у вас что? — Это пиво. — Пиво??? — Да фирменное московское. — Столько пива?! — Да. Будете брать? — Ящик можно? — Хоть три. — А ночью? — Да ради бога! Вот привязался, зануда какой! — Коля, выкладывай аванс, я отсюда больше не ногой. Чихал я на вашу Красноголовку! …Номера, те вообще шокировали. — Что мы здесь будем жить вдвоем?! — Не хочешь — живи в сортире. — Ух ты! Это умными людьми делано. — Да уж явно не совками. — А тут что?... Гли, точно сортир. Кафель-то, капель! Ого! Гли, ванна, унитаз розовые! А это чо? — А это бидэ. — Чо-о?! — Бидэ. Для сугубо женского умывания. — А-а! Кабы не перепутать. — Ты уж постарайся. Расселившись начали названивать друг другу по телефону. Вальяжно так, из глубины кресел, спрашивали о погоде, о программе по цветному ТВ, о видах за окном. Называли друг друга строго по имени-отчеству. Все, кроме Андрюхи. Он пугал в телефон трусливого Лукашина. — Алё, Лукашин, это ты? — Я. — Это с тобой Волков говорит. Как думаешь, за сколь минут отсюда до земли долетит графин?... Я думаю секунд за 20, а ты как? Спорнем? — Андрюха, кончай! — Я щас его кину и трубку в окно, а ты считай! — У тебя что, совсем крыша съехала? Выселят же! — Всё, кидаю. Три-четыре... Считай. Тишина, потом звон. — Андрюха, ты идиот. Я сейчас буду звонить Коле. — Так это Коля и кинул. — Тогда вы оба идиоты! — Гы-гы-гы-гы! — Пошли вы в... Ну, а вечером была Черноголовка.
Что такое Черноголовка мы описывать не станем, дабы избежать ненужных контактов с секретными Службами. Приведем лишь краткую сравнительную характеристику, причем опять сошлемся на классика:
У парадных кареты черные На крылечках бояре холеные По ондатрами да под норками все дубленые да сгущеные
(С.Н. Лукашин)
Соответственно и чада у них были все варёные до безобразия, до плавок и стелек. От лэйблов просто глаза пухли. Туда бы Теккерея, он бы им всыпал страниц на 500. Жаль, помер старик. В общем черноголовской молодежи жилось тяжело и Москва далеко -часа два на автобуса, и в магазинах всё есть, и дома стены ломятся от канделябров и панасоников. Ну, как тут не запсихуешь. Это только инженерам кажется, что обеспеченность — благо. На самом деле это тяжелый труд. Спросите хоть у кого. Хоть у Рокфеллера. Черноголовские отцы, видать, были поумней других. Они призадумались: чего, мол, еще не хватает нашим парубкам, чтоб они не сильничали девок по подвалам и не били морды ветеранам? — Они еще любят кошачий вой на кассетах. — отозвался кто-то. — Причем на русском языке. Андеграунд называется. Почесали отцы затылки и дали андеграунду негласное "добро", а точнее закрыли глаза на все, что с ним связано. Не ощущая сопротивления сверху, рокенрольные структуры Черноголовки быстро пошли в рост, и во второй половине восьмидесятых на базе местного кинотеатра и клёвого самопального аппарата образовалась крепкая тусовка с длинными столичными связями, цеплявшая все, что залетало в Москву на поприще неформальной музыки. Дело было поставлено широко, и в смысле роккенрольного образования любой черноголовский пацан дал бы сто в гору своему столичному сверстнику. В среде московских менеджеров образовалась даже такая идиома "обкатать Черноголовкой". Вот туда-то и влип Водопад вечером, третьего декабря, 1988 года. Щурясь от резкого лобового света Лукашин вышел на подиум кинотеатра. Раздался оглушительный рев. "Во, как Пинк-Флойда!"— самодовольно подумал Лукашин и раскрыл было рот... Рев удвоился. Сполохи выхватывали из темноты осклабленные рты и заломленные руки. "Спасибо, конечно, братки, но однако... " — Лукашин снова открыл рот... Рёв утроился. Где-то уже на грани оргазма. "Чего им надо-то? — растерялся Лукашин. — Кабы не побили." — Лукашин, ты чего? — шипели Водопады из кулисы. — Я ничего. Зал вон что-то дуркует. — Вали тогда оттуда! Лукашин и свалил. Минуты так через две, когда оргазм сменился хором, глоток в семьсот: ВО-ДО-ПАД!... ВО-ДО-ПАД! — Похоже сегодня не до конферанса. — сказал Лукашин за кулисой Коле Ваймеру. — Да-а,— отозвался Коля, — наверное, дед, так и должно быть на рок-концерте. — Должно-то должно, но надо хотя бы знать, что за песня. Они ж Японца ни разу не слышали, а орут как на Рейганке. Слышь, что делают. Шум в зале действительно напоминал проезд Гагарина по улицам Москвы весной 1961 года. — А чёрт их поймешь эти концерты. — сказал Коля. — Все разные, как люди. Пусть себе ребята балдеют. Кому надо, тот услышит. Аппарат, слава богу, позволяет. Колины слова оказались пророческими. Песни так через три за кулисы вошло Нечто далеко не рокенрольное: круглое, лысое, в очках и сером костюме-троечке с пурпурным галстуком. — Кто директор выступающей команды? — строго спросило оно. — Ну, я. — сказал Коля, малость обалдев от натиска. — Попрошу вас предъявить документы, подтверждающие ваше право на публичное исполнение только что прозвучавшей песни. — Какой песни? — Где вы так миленько путаете райком с пивным ларьком. — А я чо, мыла полизал, предъявлять документы неизвестно кому? — Я представитель черноголовского райкома партии. Коля замялся. У Лукашина схватило живот. К разговору с интересом прислушивались ребята из архангельской группы "Аутодафе". — Одну секунду! — В Коле проснулся райкомовский шофер. — Где же оно у меня? Сейчас найдём. Он рылся в папке, извлекая из нее то папиросные коробки, то нестиранные носки и, наконец, достал вчетверо сложенную бумажку. Нечто развернуло бумажку и прочло: "Зачем, ребята, нюхать растворитель... Жидкий стул... " — Что вы мне дали? Это совсем не та песня. — Как не та? — удивился Коля. — Неужели! Точно. Извините. Он снова порылся в папке, достал другую бумажку, сдул с неё крошки и сказал: — Вот. Это уж точно она. "Мой папа аппаратчик, горжусь папаней я... " — прочло Нечто, — Вы что издеваетесь? Я требую песни про пивной райком... Тьфу, про пивной ларьком! — Так это же про то самое и есть. Вы вчитайтесь вдумчиво. — Не стройте из себя дурака, молодой человек! Либо вы мне даете нужный текст, либо я прекращаю концерт! "Господи, как же выкрутиться? — лихорадочно соображал Лукашин, — Главное, чтоб ребята доиграли. Осталось немного. Придется брать огонь на себя. Я, мол, автор, меня и казните. Где тут у вас гильотина? А ребята не хотели, это я их совратил. Педофил я!" Он встал, поджал прямую кишку и уже открыл было рот… но ему опять, в который раз за вечер не дали высказаться. — Слушай ты, козел! — это к Нечту подошли ребята из Аутодафе (от них вкусно пахло портвейном), — Если ты сейчас не сдёрнешь отсюда, мы тебя зарежем, понял?... А закатишь там скандал, помни: у нас руки длинные, не тебя, так родственников до седьмого колена, через всю брюшную полость, понял? Нечто зашипело, как спущенный мяч, покраснело, обмякло и что-то там мямля уползло вон. Лукашин и Ваймер опешили. — Ребята, да вы что?! Сейчас такая буча начнется! — сказал побледневший Лукашин. — Не начнется. Сначала ему штаны надо постирать и высушить. Гы-гы-гы-гы! . — Все равно, надо было как-то помягче. — В самый раз ему. Стоит упырь, куражится. И над кем?! Над Водопадом имени Вахтанга Кикабидзе!... Вместо того, чтоб автограф взять. А песня, мужики, классная. Её бы по ЦТ прогнать, вот была бы умора. Вы её на Сырке петь будете? — На Сырке-то будем, а здесь черт нас дернул. Новый взрыв восторга и отчаяния возвестил об окончании выступления. За кулису хлынули счастливые Водопады. — Ой, братаны, это полный улет! Такой зал, такая отдача, это ж небо и земля со Свердловском! Только что на ушах не ходили. Классно! — Двигать надо отсюда короче. — сказал Лукашин и повидал музыкантам о райкомовском наезде. Ребята расстроились, все кроме Андрюхи, конечно. Андрюха сказал: — Ну и правильно его чуваки отбрили! Эх, меня не было, я 6ы ему сику-то надёргал! Ладно герой какой! Хватай давай баул и пошли. Триста рэ на кармане, чего тут еще дожидаться, кроме ментов. Ушли. Сели в столовке покушать. Аптекин оторвал голову от тарелки, поперхнулся и сказал. — Приготовились, ребята. — К чему? — Водопады оглянулись. В дверях стоял милиционер и, указывая на них, что-то говорил двум штатским... Штатские подошли. — Вы что ли, Водопад? — Ну. — Мы ж вас — с ног сбились — ищем. Публика там рвет и мечет, требует вашего концерта. — Да?... Что-то подозрительно, мы же там только что отыграли. — Понимаете, Аутодафе выступила, а следующая команда не приехала. Ну и началось: Водопад! — и больше ничего слышать не желают. Очень просят. — Сколько? — Только двести рублей. Вы уж извините. — Годится. По коням, мужики! ... Второй концерт был скорее танцами. Все пели и танцевали: на креслах, в проходах, на сцене. Обнимались, целовались, плакали и смеялись. Щекотали Славку, подыгрывали клавишникам, помогали Андрюхе стучать в незанятый барабанчик. И не понять уже было, кто тут музыкант, а кто тусовщик. То ли дурдом, то ли вселенское братанье. Лукашин тихо сидел в кулисе и печально думал: "Да, вот так оно и должно все быть". А этот райкомовский наездник больше не объявился. Может и правда штаны стирал, а скорей всего обзванивал черноголовских отцов, на предмет принятия мер. А отцы они что, идиоты что ли? Они на календарик — зырк, а там декабрь 88-го. Хрясь — трубочку обратно на рычаг и приветик. Черноголовка — это вам не Новая Ляля.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ. ТВОРОЖНАЯ. Сырок — это сокращенно. То ли сырой, то ли советский рок значит. Там очень остроумно назвали свой фестиваль независимые московские менеджеры. Замышлялся он в пику спесивым рок-н-роллами обеих столиц с благой целью: выволочь на обзор из медвежьих углов России крупинки неформальной музыки, поглядеть на них и, тем самым, помочь обнюхаться и пробиться к свету. Через Сырок прокатилась уйма известных теперь команд. Были и очень крупные открытия, такие как Наутилус и Калинов мост. Они, конечно, и сами с усами, но сбрасывать со счетов такие кузницы всесоюзных мифов рисковали немногие. Фестиваль привлёк внимание. Его патронировали студия Рекорд, программа Взгляд и лица, пожелавшие остаться неизвестными. Все это позволило Сырку малость обуржуазиться и в 1988-м году снять фешенебельный Измайловский комплекс, с комфортом разместив нищую музыкальную братию. Водопаду выпала дневная тусовка предпоследнего дня. После обильного ночного пива и приступов черноголовского пупизма, они едва продрали глаза и поспешили на начавшийся уже концерт. Лукашин замешкался. Куда-то запропастилась визитка. Поискал, не нашел, плюнул и пошел так. У входа в фойе концертного зала выяснилось, что он не один такой. О плечистого контролера бился парнишка и кричал: — Ну, забыл я визитку, забыл! Ты что не понимаешь? — Я понимаю, но без визитки нельзя. — Но я же из группы, оператор! Как без меня? — Какой группы? — Кепка Ильича. — Как-как?! — Кепка Ильича. — Господи, что только не придумают! Погоди, сейчас гляну. — Контролер поглядел какой-то список. — Нету такой. Вопли Водоплясова есть, а Кепки нету. — Что ты мне Водоплясовым тычешь? Кто он такой этот Водоплясов? А это Ильич, понимаешь, Ильич! — Да проходи ты, зануда! — рассердился контролер.— Черт знает, что. Откуда таких только выколупывают? Паренек шмыгнул под контролерскую мышку и был таков. Подошел Лукашин. — Простите великодушно. Я, знаете, тоже некоторым образом забыл визитку. Нельзя ли и мне пройти? — А ты кто такой? — зарычал контролер, разглядывая сильно помятое после пива лицо Лукашина. — Мошонка Тухачевского?... Или может быть Простата Гарибальди?! — Нет. Я собственно Водопад имени Вахтанга Кикабидзе. — Кто-о?! — Водопад имени Вахтанга Кикабидзе. — О-о! Ну, дурдо-ом! — контролер снова поглядел в списки и удивился. — Точно, есть такие. Чокнуться можно! — Так я пройду? — Иди, чего уж там... ... В гримерке шли последние хлопоты — Мужики, насчет полтинника облом, — кричал Коля, — ставим поливокс, хрен с ним, мы не гордые, Аптекин, ты хоть примочку у соседей возьми. Что ж насухую-то шпилять. — Иду, Коля, иду! — А, дед! Переодевайся короче. Там, блин, такой аппарат, такой свет — рехнуться можно. И телевиденье, слышь, в четыре камеры снимает, как работаем-то? — Ну как, выдаем сплошь хиты. Лёгкий конферанс. — Лады. В дверях возник какой-то Смурной. — Когда ваш выход? — Через две команды. — Десять минут и сматываетесь. — Чего? — Я говори, три песенки отыграли и гут бай! — Да ты что? Мы за две тыщи верст приехали из-за трех песенок? — Всем по три и вам три. Пупы что ли? — Не пупы, а Водопады. — А по мне хоть Сандереллы. За спиной смурного возникла Комарова. — Чего шумим? — Наташа, что за обломы? Почему десять минут-то? Издеваетесь, что ли? — Кто вам сказал? — А вот. — Слушай, друг, — обратилась Наташа к смурному, — ты что, не проспался, что ли? Я ж тебе русским языком, еще вчера сказала, всем по десять, чтоб Водопадам пятьдесят осталось... Водопады, вы как уложитесь в пятьдесят? — Уложимся. — Ты понял меня? — Но Наташа, время и так... — Ты понял маня? — Понял. — Чеши тогда отсюда и скажи там на микшере: если Водопад обрубят, я вам тут устрою Варфоломеевскую ночь. Ты меня знаешь. Смурной убежал. Наташа расцвела. — Наслышана-наслышана о вашем черноголовском триумфе, мне тут с утра все уши прожужжали: Ах, Водопад! Ох, Водопад! — А фига ли нам. — расплылись музыканты. — Ну, смотрите, не зазнайтесь, — Наташа повернулась и ушла. Лукашин сразу завопил: — Гениально! Гениально! — Что у тебя опять гениально? — Этюд Комарова срежиссировала гениально! — Какой этюд? — С этим болваном. Ты думаешь он не знал, что нам положено пятьдесят минут?... Знал все прекрасно и стоял тут гнал дурочку, между прочим, по личному указанию Комаровой. И с ней еще, якобы, покочевряжился. Классно! — Зачем ей это надо-то? — Наши победы — её престиж, Коля, из таких вот лещей и складывается боевой настрой команды. У вас же носы в потолок уперлись, когда она отшила этого упыря. А она еще сверху медком мазнула: ах, мол, Черноголовка! — А что не так, что ли? Что мы там плохо сыграли? — То-то и оно, Колюня! Я всю ночь вспоминал тамошнюю шизоту и понял. В Черноголовке любой залетный волосатик ля минор возьмет — уже успех, а ругнет при этом совок — триумф. Там с жиру у всех крыша на этом съехала, и Наташа об этом знает. Затем и послала, чтоб духом укрепли, я те точно говори, Комарова менеджер мирового класса. Учись, Коля. Да перед ней надо... Кстати, где твоя шляпа? — Пошел ты в баню! Сначала за ту рассчитайся. ... Кто его знает, прав был Лукашин или нет, но настроение действительно шло в гору. Особенно у Славки. А это очень важно, когда Славка в ударе. Это просто сплошной шарм и озорство. Слава вышел в гулкий коридор и начал разминать голос в диапазоне от Луи Амстронга до Ивана Козловского, с мощностью примерно с полкиловатта. У него была специальная распевочка на музыку великого Дзен-ли-Куна, вы, конечно, знаете. Тихо и плавно течет Хуанхе С горсточкой риса бегу я к реке.
Из гримерок выглядывали удивленные рокеры. Пялились. Что за идиотизм? Но Славку в ударе смутить было трудно. Он подходил вплотную, глядел в упор и подключал обертона Марио Ланца.
Всех, кто отважен и честен, и юн Звал в свою армию Мао-дзе-дун Нынче свободен победивший Китай Ты с нами песню о том, распевай.
Двери захлапывались. Распевать со Славкой никто не хотел. Из полумрака, со стороны сцена донесся голос: — Э! Тут концерт идет, между прочим. — А тут, между прочим распевка! — отозвался Славка. — У вас в гримерках ни одного рояля, это безобразие! Мы будем жаловаться Горбачеву! — Кто это вы, такие шустрые? — Мы Бон Джови из Верхотурья, слыхал? — Колясников! Прекрати паясничать! — раздался голос Комаровой, -Собирай команду и вперед! Шли бодро, молодцевато, как выпуск лейтенантов под Сталинград. Навстречу ползли разбитые столичным жлобством, майоры и старшины провинциального рока. Им рубили головы еще до начала прицельной пальбы. Глядя на них Водопад воспитанно явил на лицах братское сострадание и осуждение варварских методов, но сам так тихонечко думал: "Жаль вас, конечно, братки, но не мешало бы вам сперва научиться играть хорошие песни, а потом уже ездить на фестивали". Резко заняли окопы и огляделись. Позиция была, что надо: воюй — не хочу. Комфортный зальчик, на тыщу с чем-то, поблескивал очками и объективами телекамер. Слева и справа на авансцене чернели громады акустических порталов обалденного заморского аппарата. И вообще сильно пахло долларами. От всего. От стоек и мониторов, подставок и штеккеров. На этом фоне Поливокс выглядел, как телега в таксопарке и сразу привлёк внимание трех телеоператоров. Четвертого заинтересовал Андрюха... По залу пробежал смешок. Это Андрюха показал наехавшей телекамере фирменный верхотурский кукиш. "Неплохое начало! — подумал Лукашин. — Хотя дурдома сегодня ожидать не приходится, дневной концерт, все ещё трезвые... Ну, выноси нелёгкая! " Он закатал калачиком носки, поддернул повыше пижамные штаны, нахлобучил на уши шляпу мернеджора и, выкатив брюхо, торжественно пошел к микрофону. — Выступает лауреат фестивалей в Сан-Ремо, Сан-Донато и Сан-Эпидем-Станции (смех)… панк-фольк-рок-группа Водопад имени Вахтанга Кикабидзе!!! (улыбки и хорошие такие аплодисменты) Парни взяли первые аккорды и слегка обалдели. Звук из валютных мониторов шел роскошный. Можно сказать, что Водопады впервые услышали, что хоть они такое играют. Им понравилось. Это, конечно, не значит, что партеру тоже. (На таких гонках первые композиции идут псу под хвост, где оператор на ходу выводит звук в зале.) Но уверенности придавало. Концерт тронулся и очень скоро набрал приличный ход. С точки зрения умного, теплого контакта со зрителем, это был, пожалуй, лучший концерт Водопада. Никто не визжал, никто не прыгал. Телевидение поставило свой свет, что позволяло видеть лица зрителей. Очень доброжелательные лица. Они буквально смаковали каждую фразу, каждый поворот не по силам претенциозной, но вкусной музыки группы. Вскидывали брови, щурили глаза, вытягивали губы, но чаще светились улыбками. Что называется "тащились". И не раз были готовы обласкать ребят аплодисментами прямо посреди песни, но не решалась — боялась пропустить следующий нюанс. Одно удовольствие, а не зритель. Славка быстренько сообразил, что такой зритель выпадает может быть раз в сто лет и развлекал его на всю катушку. Он придумал смешной прибабах: вынес к микрофону тарелку и лупил по ней со всей силой, когда музыка выходила на сильную долю. Юмор оценили. Так потом и писали: Колясников -тарелка, вокал... " Арию Дырокола-Компостера он исполнил блестяще и буквально помер вместе со своим любимым героем. Минуты две бездыханным валялся на полу, пока не выжал из зала последней хлопок. А в "Страшном сне" развеселился до того, что на строчках "стоит райком, стоит райком" показал, как он крепко стоит. Сжал кулак, а локоть приложил к тому месту, где по его мнению должны стоять все райкомы. Телекамеры шарахнулись в стены, будто славкин пластический этюд шел в программу Время в прямом эфире. Зато публика покатилась со смеху и наградила Колесо дополнительными аплодисментами за пропаганду гуманистических идей. В общем, концерт вышел на Славу, и в прямом и в переносном смысле слова. Светлый от добрых улыбок и умный от пристальных глаз. Правда потом один рок-журнал писал, что выступление было стремным: ни звука, мол, ни оттяга. Брешет он. Известное дело, если обозреватель в основном шлондает по цокольным этажам, то какой уж там звук. Да и оттяг там совсем другой. Кондиционерами. Чтоб не пахло.
Слово о полку Водопадовом (часть 1)
Почва. Верхотурье — классическая дыра, квинтэссенция самой захудалой провинциальности, единственный город в стране (а, может быть, и во всём мире), не имеющий ни единой полностью благоустроенной квартиры. Растянувшийся избёнками и бараками на десяток километров, городок напоминает перерезанную двенадцатипёрстную кишку, неизвестно, как и неизвестно для чего существующую отдельно от давно покинувшего её тела. Стареющее население занято обслуживанием заключённых, вырубкой остатков леса, сверхубыточным сельским хозяйством и самогоноварением. Болота, погосты, телогрейки, рытвины. Тишину нарушают собачьи свадьбы и вороний гомон. И над всем этим — обшарпанное великолепие старинных кремлей и соборов. Благодатнейшая почва для всходов рока. Нужны были семена.
Семена. Юрий Дёмин. Не повезло Юре. Родился и сформировался в эпоху развитого алкоголизма. Детерминированный средой, он лет так до 20 с блеском прожигал жизнь, а в немногочисленных паузах интересовался поп-музыкой и радиотехникой. Юра пытался порвать со средой, уехав в Свердловск, но вовремя обнаружил, что просто сменил десятитысячную алкогольную среду на миллионную. Обнаружил и вернулся. Вернулся и женился— то ли по любви, то ли по расчёту, а, скорее всего по обеим причинам, ибо симпатичная жена его имела фантастическую тягу к приготовлению вкуснейших завтраков, обедов и ужинов. И вот, однажды утром, Юра проснулся и завязал, поставил крест, точки над i и пр. и пр. Два оставшихся пристрастия, плюс воля, цепкий ум и честолюбие быстро сделали из него человека. Мало-помалу он монополизировал всю магнитофонную культуру Верхотурья и стал крупнейшим меломаном и главным диск-жокеем города. Зарубежная музыка хлынула рекой. Но вот в поток чистого импорта стали вливаться мутные ручейки каких-то неведомых групп, поющих вполне по-советски, но в тоже время не вполне по-советски. Тексты их песен полностью совпали с неофициальным Юриным мировоззрением, в котором до той поры он и сам себе боялся признаться. Это было страшно, но интересно. Поток нарастал. Количество переходило в качество. Юрка Аптекин. Больше всего на свете Юрка Аптекин любил три вещи — рок-музыку, рыбалку и свою баньку по субботам со всем, что положено после баньки перед дискотекой. Грех было жаловаться и на положение члена Верхотурского ВИА «МИГ». И для души хорошо, и у девчонок на виду. На гитаре он бацал давно и бацал прилично. Не виртуоз, конечно, но довольно техничен, склонен к фантазии и главное — работоспособен. Вообще музыку любил всякую — от гармошки, с которой когда-то начинал, до самого жестокого металла. Заработок сварщика его тоже вполне устраивал. Ещё был один талант у Юрки — буриме. Если в субботу после баньки и всего прочего Юрке дать в руки гитару и сказать: «А ну-ка Юрка, давай что-нибудь про любовь!», то Юрка как даст часовой экспромт от фонаря, в размер, в рифму, а порой и со смыслом. А ещё был у Юрки магнитофон и куча записей, поставляемых ему другом Дёминым. Ну, казалось бы, чего ещё желать! И хрен с тем, что ВИА «МИГ» почти развалился. Какая-то шоша-ероша всё равно собирается иногда. Достаточно, чтобы быть у девчонок на виду. Ох уж эти девчонки! С них-то всё и началось. Воистину прав старикашка Фрейд, утверждая, что в основе любого творчества покоятся сексуальные отношения. Это была железная традиция! В любую погоду после дискотеки домой идти пешком. Прогулка — во! От РДК до станции, где они жили — 8 километров, зато можно мозги проветрить, помечтать, поговорить… А сама дорога: то полем, то лесом, а ночь, а звёзды…Сила! О чём говорить? Да обо всём: о музыке, о политике, о бардаке в стране, о теленовостях и, конечно же, о девчонках. Вот уже месяц, как они пытаются завести флирт с двумя десятиклассницами, но без толку — гордячки! Себе на уме. А что, если написать песню?! Записать её, распространить и как-то намекнуть им, что это, мол, о них и для них... Идея! Хорошо шагать по ночной дороге и выдумывать тексты в ритм ходьбы. Мы самые красивые, Милей нас в свете нет… Топ, топ… Строчку Аптекин, строчку Дёмин. Через 6 километров текст был почти готов. Понравилось. Стали ходить не только по субботам. Нащупывался один из путей стихосложения — забавная яркая первая фраза, типа: Я уже не мальчик! Мне 13 лет… Или: Мне судьба нелегкая выпала, Полюбила я школьника Быкова… Правда, дальше развитие фразы шло сикось-накось, но это уже не беда, главное — в рифму. Нащупывалась и общая тематика будущих песенок — околошкольная. Это уже было заявкой на концерт. — А музыка? — Ерунда! Было б с чём, а как — придумаем! — Ну а всё-таки? — А чё башку ломать, возьмём баян да гитару и намурлыкаем чего-нибудь. — Точно! А ещё можно при записи увеличить скорость и получатся детские голоса! — Гениально! Так нащупывался стиль. — Эх, Дёмин, умел бы ты играть на чём-нибудь! И как это ты при полном отсутствии слуха разбираешься в музыке? — У меня слух нутряной. — Нутряной-то нутряной, но надо кого-то приглашать петь и играть! Они остановили свой выбор на Пахалуеве.
Всходы. Тут надо сказать, что характеристика, данная Верхотурью вначале повествования не совсем верна. Не всё так уж плохо в Верхотурье. Река, например, замечательная. А ещё — школа музыкальная. Пашут педагоги на все сто. Ткни пальцем в каждого второго Верхотурского школяра, и он тебе отчебучит на фа — но все гаммы, плюс пол-репертуара Модентокингов. Одним из лучших выпускников двух классов музыкальной за все годы её существования по праву считался водитель рабочего тепловоза Валерий Пахалуев. Тепловозик у него маленький, и сам он небольшого росточка. Типичный русский Иванушка: белокурый, кучерявый, губки бантиком, глазки хитрые. Глядишь на него и сроду не поверишь, что этот парнишка сносно владеет клавишными, гитарой и баяном, да к тому же обладает недурным баритончиком с привкусом металла. В музыке Валера тяготел к опическим полотнам. Валера на опасные дела всегда соглашался. На чужой огород за огурцами? Пожалуйста! Концерт подпольный записать? О чём разговор! Это же классно! Это же подсудное дело! Крамола! Это же надо тихо, тайно, лучше ночью, чтоб в РДК никого небыло. Шёл 1985 год. Никто ещё не верил в перестройку. Лёд тронулся. Два микрофона, баян, гитара, магнитофон “Илеть”. Записали первую вещь. А забавно, едрёна мать, выходит! Вошли во вкус, начали добавлять реплики. Музыка самая простецкая. Тут не стеснялись — брали давно известковое, популярное, добавляли своего, лишь бы размер укладывался. Писали не то чтоб трудно, но урывками. Конспирация! На одной из записей присутствовал Лукашин. Как старого уважаемого клиента его допустили, но под страшную клятву: “Нигде, никогда и никому!!!!” Смонтировали. Обозвали “Музыкальный фельетон о современной любви”. Дали послушать запись Лукашину. Ну, как? Лукашин улыбался. Где-то может быть немножечко и завистливо, а больше оттого, что ему нравилось. Это был стиль. Это был имидж. Это была форма мышления удивительной свежести. Короче, это была тучная, истекающая будущими образами ИДЕЯ! Запись отволокли в Свердловск, крупному подпольному меломану и тихонечко распространяли собственными силами. До рези в ушах прислушивались — ждали резонанса… Поползли слухи. Сладкие, как сироп, они обволакивали сердца надеждой. Уже некоторые, особо сметливые встречая Дёмина, Аптекина и Пахалуева на улице, тихонько говорили знакомым: “Слышь, не знаю точно, но сдаётся мне, что это и есть тот самый “Водопад”. Время славы не давит на плечи, оно давит на подбородок. “Водопад” поднимал головы. Апогеем этого периода явился очередной приезд Дёмина из Свердловска. Он рассказал, что когда пришёл к крупному меломану, у того сидел ещё более крупный меломан, и просто крупный меломан сказал более крупному: “Познакомься, это Юра из Водопада!” Отчего у более крупного меломана глаза на лоб полезли. Они на перебой говорили Юре, что концерт идёт прекрасно и что, как только будут новые записи, они будут рады выменять их на что угодно. Кстати “ВОДОПАД” — это аббревиатура: Верхотурское Общество Дебильных Отщепенцев Пахалуев, Аптекин, Дёмин. Всходы взошли. Но климат рок-культуры суров. Как заявляют отцы жанра: “Пусть играет, кто должен играть и молчит, кто должен молчать!” Откровенно хиловатые всходы нуждались в удобрениях и культивации. Дёмин и Аптекин поехали к Лукашину.
Культивация. В Косолманку вело два пути: один сложный в объезд 100км и только на гусеничном тракторе, другой — лёгкий, на электричке. Попутного гусеничного трактора не оказалось. Сели на электричку и через 20 минут за окнами замелькала Косолманка. Косолманка — полуспившийся, полуразвалившийся посёлок. Население 400 человек. Средний возраст 53 года. Смотреть не на что! И чего Лукашин нашёл в этой дыре? Но окопался он крепко. С виду неказистый Лукашенский клубешник был хорошо оснащён и изнутри потрясал интерьерами. В этих интерьерах Лукашин ставил спектакли по собственным пьесам, проводил вечера по собственным сценариям, а на праздничных концертах захудалый ВИА исполнял его собственные песни. В критериях он был прост. Говорить умеешь — артист. Гитару от лопаты отличаешь — музыкант! А какие ещё могут быть критерии в посёлке, где 10 человек дееспособной молодёжи? Чёрт знает, каким ветром занесло, его в эти края! Известно лишь, что до того он был Свердловчанином, где работал маляром, каменотёсом, экспедитором, сторожем, токарем, слесарем, художником, кочегаром и танкистом. А потом он попал в эти края на шабашку и выгодно вторично женился, взяв в приданное диван-кровать и двух пацанов, и срочно скрепив новый брак рождением ещё одного чада, которого обозвал Никитой Сергеевичем в честь своего политического кумира. Дела у него пошли в гору. Он гремел в районе, им робко интересовалась область, а в Челябинском институте культуры он считался перспективным студентом. У него был один очень крупный недостаток: он писал крайне тоскливые стихи. И чем дальше он жил в Косолманке, тем стихи становились тоскливее. Дёмин это чувствовал. Он знал, что этот конь уже еле передвигает ноги. Ничего не попишешь — болотный комплекс. Они подружились на дискотечной ниве. Лукашин, бывая в райцентре, клянчил у Дёмина записи. Они пили чай, играли в шахматы и беседовали о музыке. Лукашин снимал шляпу перед “Машиной” и “Аквариумом”, любил “Секрет”, терпел Шевчука, остальных поругивал. Когда Дёмин сообщил ему, что в Свердловске на базе ДК им. Свердлова образовался рок-клуб, Лукашин смеялся до колик. А потом начал кричать, что всё это фигня, что он родился и вырос в этом сарае и что рок-клуб там был образован ещё в 1967-1968 годах, и не в комнате на запасной лестнице, а в туалете на втором этаже, где они ежевечерне, перед очередным забором в милицию, горланили битлов, роликов и бич-бойзов! А в летнее время рок-клуб собирался в скверике за ДК Свердлова, где по ночам, пригнав от пассажа бочку с квасом и прочистив горло дармовым напитком, они орали “Вот ай сэй” Рея Чарльза! Клуб этот, возглавляемый самим Александром Капарулиным кончил очень печально, Капарулин теперь дворник на Пассадской! — И не далёк тот день, — пророчествовал Лукашин, — когда и этот рок-клуб в полном составе уйдёт в дворники! К счастью пока его предсказания не сбылись. Дёмин и Аптекин выжидательно смотрели на Лукашина. Лукашин одним глазом косился в зеркало, рассматривая свои патлы, где пышно расцвела седина, а другим пялился на спорт площадку, где резвились его пацаны. Лукашин не умел отказывать.
Рост. Раскачиваясь долго, но и готовились уже основательней. Околошкольная тематика была явно узка. Нужна была рекламная тема. Лучшая реклама — маленький скандал. Лукашин наваракал сатиру на фирму “Мелодия”. Сатира вышла хлёсткой и одновременно содержала реверанс в сторону корифеев рока. Для весны 1986 года сатира казалась очень опасной. Перепугались. Решили подчеркнуть свою лояльность анти — Токаревской полькой, о чём впоследствии несколько жалели. Вышел “Аквариум — 86”. Не очень понравился. Много зауми. Множественность образа вела к безобразию. Решили: барзеть, так барзеть, зацепили и Борю. Скандалом больше, скандалом меньше… Родился “Ишак”. Уже после долго пришлось втолковывать фанатам Гребенщикова, что “Ишак” это “Водопад”. Летом Лукашин написал “Хау-дую-ду”, “Неприличное слово”, “Пацифиста” и ”Супергруппу”. В захламлённых углах его извилин ворочался, просыпаясь, Салтыков Щедрин. Придумали общий ход “Водопад отвечает на письма”. Ход позволял нести любую ахинею. Дёмин выдал гениальную идею о монтаже с радиостанцией “Юность”. В загашниках былого “Водопада” нашлось два наброска, которые после редакции приняли вид ”А я работаю в колхозе” и ”Быков”. Встал вопрос с расширением музыкальной палитры. Лукашин где-то откопал Радисева.
Не смотря на свои 16 лет Юрка Радисев успел поиграть в кабаках Казахстана, бойко долбил в барабаны, пиликал на баяне, аккордеоне, бренчал на гитаре, короче, обещал быть… Смешливый и наивный он обалдел от приглашения в ”ленинградскую группу”, от которой давно тащился, не подозревая, что она базируется в 5 остановках от его дома. Прямо в РДК жил бездарный культпросветметодист и одарённый рокер Вячеслав Колясников. Он владел инструментами, знал азы музыкальной грамоты, обладал неплохим голосом и изрядной долей артистизма. Уровень его притязаний был высок, тем не менее, к “Водопаду” он отнёсся снисходительно. К Колясникову примыкал залётный цыганёнок Раджа Решетников, также умевший долбить в некоторые инструменты. Поскольку, о каком то качестве и сыгранности в условиях конспирации мечтать не приходилось, определили основной эстетический принцип: ”Чем хуже — тем лучше”! будем играть вольготно, как в подворотне. Лукашин спёр у младшего сына детский ксилофон. Таким образом, к началу записи музыкальная палитра “Водопада” обладала следующими выразительными средствами: баян, ксилофон, фортепиано, ” фаэми ”, бонги, тарелка, гитара бас, ”поливокс” и старый медный баритон. Определить сейчас, кто на чём играл в тех жутких условиях, не представляется возможным. Исключение составляет Пахалуев — безвылазный клавишник. Лукашину, наконец, дали квартиру в Верхотурье, и он перешёл работать в РДК. Запись началась, шла рывками в полуночное время. Сильно мешали разные девчёнки, шпана, заведующий отделом культуры и работники аппарата райкома ВЛКСМ. Обычно это происходило так. Пока Лукашин дописывал и редактировал очередной текст, в соседней комнате паяли сопли на микшере и придумывали музыку, т.е. гремели, стучали, пиликали каждый своё. Выходил Лукашин, делали два-три диких дубля и разбегались. На одной из таких сходок присутствовал Верхотурский бард Евгений Никонов, сыгравший роль таксиста Феди. Затруднений не возникало до ”Ишака”. ”Ишака” надо было сделать крепко. Сделать крепко в Верхотурье мог только Сергей Успенский, личность небезызвестная в музыкальных кругах Свердловска. В своё время он руководил командой лестеха и играл в ресторане ”Космос”. Прирождённый гитарист-виртуоз, украсивший бы любую современную группу. Сергей обладал двумя крупными недостатками: ничего не признавал, кроме хард-рока и работал первым секретарём райкома ВЛКСМ. Водопады пошли к Успенскому. Успенский, слушая дубли, презрительно хмыкал. Его коробила эстетика “Водопада” и по должности смущали отдельные фразы. И всё же этот граф хард-рока снизошёл до столь эксцентричного материала и на ближайшей сходке за 20 секунд обработал ”Ишака” и помог записать ”Пацифиста”… После он толи испугавшись резонанса толи, спасаясь от болотного комплекса, срочно покинул Верхотурье и уехал в Причерноморский совхоз комсомолить и организовывать хард-рок. По последним сведеньям Причерноморье дружно восстало против хард-рока. Жалко Серёгу. К концу Ноября работа была в основном завершена и приобрела следующий вид:
Автор либретто и текстов песен, режиссёр-постановщик Сергей Лукашин. Авторы текстов песен ”Быков” и ”Я работаю в колхозе” Юрий Дёмин и Юрий Аптекин. Оператор Юрий Дёмин.
Валерий Шаповалов очень кстати выпустил концерт своих красивых, но глуповатых песенок. Песенка о водопаде пришлась как раз в жилу. Несмотря на многочисленные недостатки: затянутость отдельных вещей, слабость обработок, низкое качество и т.д., — в успехе сомнений не было. Это было ново, свежо и по тем временам достаточно круто. Совершенно случайно ляпнутая фраза: ”У микрофона панк-фольк-рок группа “Водопад”… по общему согласию точно определила жанр. Осталось подвести теоретическую базу. Если взять за основу идеологии Панков тотальный и довольно агрессивный нигилизм и разбавить его народной смеховой, балаганной культурной в стиле Рабле, Гашековского Швейка или отечественных частушек, то получится не тупое голое отрицание ради отрицания, а народная сатира, весёлый скепсис, функция которого высвечивать идиотские узлы социальных отношений, разумеется в целях их совершенствования. Времена менялись круто и, несмотря на то, что с выходом концерта явно запаздывали(на ”Мелодии” выходили альбомы ”Машины” и ”Аквариума”) из конъюнктурных соображений решили работу не засвечивать до начала 1987 года, когда спрос на свежую музыку резко возрастёт. Исключение составили для уезжающего Колясникова. Катушку ему дали, но взяли слово, чтоб до Нового года ни-ни… Искали выходы на крупных меломанов, чтобы внедрить много и сразу. После праздников Дёмин помчался в Свердловск. Избегая Шувакиша, распихивали, куда только можно. Умудрились передать ”Алисе”, ”Рондо”, занесли в рок-клуб. Подросшие побеги нуждались в тёплом дожде.
Гроза Сердца “Водопада” слились в одно ухо-локатор, жадно ловившее любой рок-шорох. Свердловский меломан обиделся за Боярского с Антоновым, не говоря уж о Гребенщикове. Он говорил, что новый концерт убил всё лучшее, что было в старом “Водопаде”. “Водопад” не отчаивался. В группу вливались свежие силы — Евгений Никонов, Александр Чудинов — молодой способный басист. Времени даром не теряли. Экспериментировали с наложением диско-шлягеров. Записали наспех Лукашинское нытьё 19 песен под общим названием “Автопортрет”. Коллективно пришли к выводу, что даже миллион сырых яиц не избавит Лукашина от Нижегородского проноса. И ждали… ждали… ждали… Уехавший на сессию Лукашин предложил концерт в одну из будочек звукозаписи Челябинска. Катушку послушали и вернули надменно заявив, что такую музыку им не надо. Подступало удушье. Первые раскаты грома донеслись в образе знакомого Верхотурского обэхээсника — меломана, который конфедициально сообщил Дёмину, что на Шувакише (Свердловской барахолке) ходит “Водопад” и хорошо ходит: 30рублей катушка, т.е. по самым высоким расценкам. Дёмин не упал (но, мой бог, чего это ему стоило). Прислонившись к столбу, он нашёл в себе силы холоднокровно ответить, что “Водопад” и коммерция дальше друг от друга, чем Рейган от Аптекина. В воздухе пахло грозой. Она налетела стремительно и на этот раз в образе нового 1-го секретаря райкома ВЛКСМ Павла Тренихина. Молодой секретарь, озабоченный перестройкой, страстно искал новых форм работы с Верхотурскими оболтусами. Эти трудные мысли привели его в один из отделов Свердловского обкома комсомола. — Мы бедные, сермяжные, неперспективные! Дайте нам рок-команду на районное мероприятие! — взмолился Паша в обкоме. Обкомовский товарищ, курирующий Свердловский рок внимательно разглядывал Пашу. — Слушай, ты чё из себя дурака строишь?! — заявил он после некоторой паузы. — Тут весь Свердловск на ушах ходит из-за какого-то Верхотурского “Водопада”, который мы сами жаждем увидеть, а ты тут здрасьте — пожалуйста, бедные мы! Сермяжные! Обескураженный Паша прямо с электрички полетел в РДК. “Водопад” играл в теннис. Команда самодовольно хохотала, слушая Пашу. Паша кончил и присоединился к хохоту. Это была самая большая удача Верхотурского комсомола со времён декабристского восстания. Долой конспирацию!!! К чёрту подполье!!! Морды под дождь!!! Смотрите, девчонки, это идет Водопад имени Вахтанга Кикабидзе!!! Трепещите, аппаратчики! Это ВОДОПАД идёт кушать тухлые котлеты в ресторане “Тура”! Хой! Ливень набирал мощь. Средняя группа Челябинского детского сада №333 долго обтекала дяденьку, застывшего с глупой улыбкой на лице и бумажкой в руках прямо посреди улицы. Замыкающий Вовочка спросил воспитательницу: “Анна Ивана! А что этот дяденька статуй”. — Нет, Вова, это не статуй! Это пьяница! Если б Вова умел читать, то он бы разобрал на дядиной бумажке следующие: “Лукашин! Срочно выезжай. 25-го в рок-клубе выступает Водопад”. — Боже! С чем они едут? — думал, бросивший подготовку к госэкзаменам Лукашин, глядя в окно рейсового автобуса Челябинск — Свердловск. Чисто студийная банда! Единственный солист привязан к клавишам. Ни техники ни опыта, ни сценического имиджа! Кошмар! Они приехали со старенькой “музимой”, “орфеем”, “фаэми”, баяном, тарелками и Пашей Тренихиным. Никонов за солиста. Прихватили даже маленького Мирончика из 9 “Б”. За 5 дней с момента приглашения в рок-клуб они сделали всё возможное: аранжировали две композиции. Одну из будущих “Шарик” одну из старых “Супергруппу”. Аранжировки неплохие, но тональность бог мой! Явно не для Никоновского баритончика! Чуть-чуть бы по выше! Поздно… Эх, опозоримся!.. В туалете на 2-ом этаже курили одну за одной. Глядя на знакомые унитазы, Лукашин вспомнил 68-ой год и дивился закольцованности судьбы. Мандраж!
В кулуары заглянул лысый Тюменский панк. Был лаконичен “Чуваки мы от вас тащимся!” После чего подарил галстук с надписью “Инструкция ПВ”. Это несколько подняло настроение… Однако, пора в зал. Вот они — подмостки, которые имели счастье прогибаться под кроссовками великих Наутилусов, Чайфов и Пантыкиных! Сейчас на них “Апрельский Марш”: фраки, полумрак, мощный академический голос. Тексты непонятны, но ясно, что зауми много. От техники игры несло запахами коридоров консерватории. Куда тут нашим сварщикам! Однако зал довольно равнодушен. Таак, дальше кто?.. Ага, вафельный стаканчик! Интересно!.. Большие лбы, бороды... А-а! Интеллектуалы... Потуги на юмор... м-м... прямо скажем наши потуги покрепче... Теперь кто?.. Инструкция по выживанию!.. Так вот они настоящие панки!.. Посмотрим... Батюшки, чё делают! Головы мылят, бутылки бьют, правда, В заранее приготовленное корытце... Батюшки!.. А телка-то, тёлка! Скачет по стремянке, как оглашенная! Твою мать, чё делают!.. Однако послушаем тексты... Не очень внятно, но общий смысл таков: вы дерьмо, мы дерьмо, весь мир дерьмо, но лучше быть таким дерьмом как мы, чем таким дерьмом, как вы!.. Круто-круто! Прямо как в Лондоне! Неужели они это серьёзно? Даже жалко ребят... Дожили... Ну всё, пришла наша смертушка! Дёмин, весь белый, остался в зале. А Лукашин на хрена-то полез на сцену. Ходит там как грач по пашне, только мешает ребятам подцепляться. Господи! А шнуры-то короткие! Ну, Дёмин козёл! "Позаботился!" Щас все собьются в кучу, как бараны, позорище! И звук, конечно, ладом не отстроят! ...Ну и условия! Не лаборатория, а ветеринарный осмотр! Парни улыбаются, но это улыбки камикадзе. Лукашин объявляет группу. Реакция хорошая... Знают. Приветствуют нашими же репликами... Ну, погнали!.. Мнда,.. романтический "Шарик" явно не пошёл. Нечего было тащить новинку! У Никонова на низах голос совсем вянет. Собственно это не имеет никакого значения, всё равно ни хрена не понятно... "Супергруппу” приняли лучше. Вообще зал очень доброжелателен и несколько разочарован столь короткой программой. Но от этого не легче... Лажа! Всё, скончались. Быстрей на улицу!.. Доставай курево! А на улице! Ну, кто сказал, что на улице обложной снег хлещет по щекам обескураженных неудачей "Водопадов"?!. Враньё! Это солнце! Жаркое солнце после грозы ласкает возмужавшие всходы! Вот через толпу пробивается Паша Тренихин с каким-то мужиком. -Знакомьтесь! Это наши водопады. А это товарищ с телевиденья. Предложение сняться в молодёжной программе никак не помешается в очумелых Водопадовых головах. Да где они в конце концов!?. В Париже?.. На чужой планете?.. Ёщё вчера скрывались в подполье, дышали Верхотурской плесенью! А это кто ещё — жмёт их неостывшие от инструментов руки?.. Солярис?.. Очень приятно!.. Да мы и есть самые настоящие Водопады!.. То — есть, как это не может быть?.. Что мы за 300 вёрст обманывать приехали? Вечером на 9-ом этаже студенческого общежития в дебрях Пионерского посёлка состоялось торжественное совместное заседание "Водопада" и "Соляриса". Много пили и пели. Полыхали дискуссии, гремели речи. Победила звучащая назойливым рефреном фраза “Соляриса”: “Мы до сих пор не можем поверить, что сидим за одним столом с самим “Водопадом”! Это было уже слишком. Непьющий и слабонервный Дёмин этого уже перенести не смог. Пришлось провожать его до вахты… На 5-ом этаже из тёмного коридора выскочил студент. Не обращая никакого внимания на шатающегося Дёмина студент проскочил мимо, напевая: "Дело было на уроке, на уроке пения..." Дёмин потерял сознание. На другой день в ДК им. Я. Свердлова "Водопад" заполнял анкетки вступающих в рок-клуб. Анкетка к анкетке: Дёмин, Аптекин, Пахалуев, Никонов, Радисев, Чудинов... Стоп! А где же Лукашин? Так на сессии опять! Что, и анкетку заполнить некому? Так как-то не знаем… "Что слава — яркая заплата на ветхом рубище глупца... Эх, хоть бы ниточку от заплатки!
Цветочки.
Май. Расцветали яблони и груши. Но куда им было до улыбок "Водопада"! Это не какие-то там ландыши,— орхидеи! Щерились на все свои 170 зубов, живая реклама отсутствия зубной пасты на советских прилавках… И слухи, слухи. Говорят "Водопад отвечает на письма" уже в Питере. Говорят, что колыбель соврока благосклонна к "супергруппе". Говорят, что Ленинградская молодёжка опубликовала сообщение о рождении команды и даже привела списочный состав! (Честь и хвала Свердловской "На смену") Говорят, что Свердловский рок-клуб приобрёл крупный козырь в своей многотрудной борьбе. Говорят, что на июньском фестивале в Свердловске рокеры Сибири и Ленинграда искали встречи с "Водопадом". А вот это уже не слухи. В кулуарах Свердловского фестиваля Николай Грахов не без гордости представил Дёмина Мейнарту. А это ещё кто такой! Да вы что! Таллиннский журналист, социолог, крупнейший спец. по року, уступающий пожалуй, только Троицкому! Хорошо понимающий, но плохо говорящий Дёмин в получасовой беседе со сверхподкованным прибалтийским корифеем 80 раз утвердительно сказал: "Ну!" А один раз даже: "Ну, конечно бляха-муха, извините!" Обменялись адресами и договорились об обмене катушками. Возвращаясь с фестиваля, познакомились с рок-фанатом из Нижней Туры. Узнав, что они из Верхотурья, парень воскликнул: "О, да у вас там говорят есть очень крутая группа "Водопад" им. Вахтанга Кикабидзе! Случайно не знаете?" Случайно знали. А вот уж совсем из ряда вон. Из пригорода Свердловска специально для встречи приехали 2 фанатика группы. Имели беседу. Главной мыслью далёких гонцов была боязнь, что такая выдающаяся группа, не удержит, занятых высот и развалятся. Чёрт знает, о чём они думают, эти пэтэушники! Ребят успокоили. "Водопад" и сам понимал, что цвет цветом, но как бы не оказаться и пустоцветом. Надо было срочно подтвердить своё право на успех. Обсасывалось несколько тем. Наиболее перспективной казалась 1-ая советская (а может и мировая) панк-опера: "Егор Пердынин — суперзвезда". Краткий замысел был таков: Деревенский паренёк, гармонист Егор Пердынин уезжает из родной, деревни поступать в Московское ПТУ, и после дикого поворота судьбы связанного с оголтелой перестройкой неожиданно становится рок-звездой. Вся Европа у ног Егора. "Земляне" грузят ему колонки, "Автограф" чистит ботинки. В США паника по случаю приезда Пердьнина на гастроли. В Белом Доме секретно совещаются Рейган, Уайнбергер, полковник Оливер Норт и Рембо. Оливер Норт и Рембо получают задание взорвать установленную для 1-го концерта аппаратуру Пердьнина. Ночью Рембо и Норт проникают на сцену, но неожиданно натыкаются на вышедшего по малой нужде Пердынина. Пердынин Уралбасом контузит Норта и приканчивает Рембо. Рембо в предсмертной судороге всё же удаётся взорвать сцену. Когда дым и пыль рассеялись, выяснилось, что всё что вокруг было американское, рухнуло и развалилось, а всё советское: “УЭМИ 50”, "Поливоксы", "Караты" стоят как ни в чём не бывало, а сам Пердынин живой и невредимый спокойно перенёс взрыв, прикрывшись гитарой "Урал". Концерт состоялся. Потрясённая Америка разоружается. Банкиры раздают деньги неграм, безработным и бездомным. Рейган бросает президентство и мигрирует в СССР, в родной колхоз Егора Пердынина. Пердынин бросает рок и уезжает туда же. Опера завершается счастливым дуэтом Рейгана и Пердынина на уборке сахарной свёклы. (Информация о замысле распространению не подлежит)
Идея нравилась, бы ли даже сделаны первые наброски, но в перспективе маячил гигантский труд, требующий времени, которого ни у кого не было. Решили сделать что-нибудь попроще типа мюзиклов: "Водопад в вытрезвителе” или "Водопад на музыкальном ринге". По наиболее перспективной, в свете крутой политизации общества представлялась идея "1-го всесоюзного панк — съезда". Надо было высказать своё отношение к происходящей в стране мышиной возне вокруг молодёжных проблем и попутно зацепить, кто попадётся под руку. На том и порешили.
Ягодки.
Беда пришла, откуда не ждали. Взбунтовалась Лукашинская жена. Они уже 8 месяцев жили в Верхотурье, и оно опостылело Валентине до икоты. А тут как раз подвернулось выгодное предложение: 10 км от Челябы, благоустроенная квартира, асфальт, оклад. Валентина никогда не жила в благоустроенной квартире и очень мало ходила по асфальту. И напрасно бесхребетный Лукашин умолял её повременить! И напрасно "Водопад" бренчал под их окнами Макаревичевского "Скворца”, всё было тщетно. Единственно на что хватило смелости у подкаблучника Лукашина это заявить, что он будет последним подлецом (до этого он был предпоследним), если бросит ребят в столь ответственный период! Валентина иезуитски чмокнула его в отвисшие брюла и ласково сказала: "Хорошо, милый, как закончишь — приезжай!" Баба с возу и кобыла пошла! Ну, казалось бы, чего доброго можно было создать в июльский зной 1987 года! Люди валялись на пляжах и отсиживались в погребах, изнывая от жары, и даже отборные Верхотурские комары — этакие летающие рыжие носороги вымерли почти подчистую! А "Водопад" пахал! Ежевечерне с 19.00 до часу ночи дымились “Караты” и “Электроники” звенели "Поливоксы" и ксилофоны, хрипели сорванные голоса. В час ночи вываливались одуревшие и восьмикилометровой прогулкой пытались проветрить головы. Но разве выветришь из головы “Жидкий стул?” Из ранее решённых были только “Берегите цинк” и "Шарик", из набросков “Рейган” и "Иные времена". Лукашин за неделю наваракал столько, что впоследствии при монтаже пришлось экстренно сокращать связки и выбрасывать целые вещи. В частности не вошли панк — дебаты выступление дуэта "Клюква" и металлическая капустка "Министр Мухебаев". Господи, кто только не сотрудничал с Водопадом в июле! Брат Юрки Радисева, две десятиклассницы, Серёга Лумпов, залётный студент, залётный шабашник, местный бард Дулевяч и даже лучший друг водопада, его коммерческий и рекламный агент Александр Розенбаум (Белослудцев). К последним штрихам подъехал Саша Мазанов. На этом факте следует остановиться особо, ибо с приездом Сани "Водопад" связывает большие надежды. Одарённей музыкант, тяготеющий к джаз-року, поигравший в своё время в кабаках и цехах Уралмаша, темпераментный, полный идей человек. Саня долго боролся с рогатками жизни, и, в конце концов, перед ним встал выбор либо Водопад, либо загранфлот... Водопаду сперва не повезло, но спасибо начальству Черноморского пароходства, сообщившее Мазанову, что принять на работу его не могут, поскольку он не прописан, а прописать не могут, поскольку он не работает. Саня приехал в Водопад к другу Дёмину, приехал к сожалению поздновато, но всё же успел записаться в эпизодических ролях "Панксъезда" и художественно насвистеть "то берёзку, то дубину". Работа продвигалась стремительно. По вечерам у кинобудки РДК, где до одури репетировал Водопад, собирались кучки любопытствующих. Из-за стёкол райкома партии, расположенного напротив РДК, настороженно поблёскивали очки аппаратчиков. К 1-му августа "Панк-съезд" был смонтирован. Недостатки выперли сразу. ПЕРЕИЗБЫТОК ИНФОРМАЦИИ. Плотность её на кв. см. плёнки была ужасающа! И это при том, что смысловая архитектоника почти каждого текста, а иногда и каждого куплета была выстроена так, что утверждалось одно, подразумевалось противоположное. Бесчисленные подковырки просто тонули в общем фоне. Надо было шустро шевелить мозгами и обладать кругозором, чтобы сходу оценить и улицу Варлама дом 37 и парка Горького и призыв о принятии закона о вшивости, и угрозы шабаркнуть мораторием по СОИ и Юрмалу и т.д. и т.п. Слишком велика была скорость подачи столь плотного материала. Короче, в средне — пэтэушных кругах — основных пожирателей рока концерт был обречён.
Удручающие длинноты. Многие тексты можно было безболезненно сократить, тем более что был прекрасный образец — "Берегите цинк": шесть строчек и удар ниже пояса. Сверхдосадный темпоритмкческий сбой. После ошалелого монтажа выяснилось, что в первой половине концерта 2-е длиннющие 6-и минутные вещи, плюс 3-х минутный “Шарик” выполнены в одном темпе и одинаковой музыкальной палитре. Это резко утяжеляло концерт, делая его первую половину ритмически нудной.
1. ВСЕСОЮЗНЫЙ ПАНКСЪЕЗД Автор текста и режиссёр С. Лукашин. Оператор Ю. Дёмин.
В ролях: Корреспондент и Жорик Блеванто — С. Лукашин. Панк Шура, Ильюха Муромов и милиционер — А. Мазанов. Любер — Ю. Радисев. Оппонент любера и весёлый мужичок в Речи Лёхи Дубля-вы — Ю. Аптекин. Музыка: Клавишные — В. Пахалуев, гитара — Ю. Аптекин и Е. Никонов, бас — С. Лумпов. Ударные, ксилофоны, баян Ю. Радисев.
Недостатки выперли сразу, ну а понимание достоинств пришло позже. Попробуем сделать небольшой самоанализ. Прежде всего, удалось решить сверхзадачу адекватно первоначалълому замыслу. То-есть, была создана довольно хлёсткая карикатура на этот нелепый мирок горлопанов, большинство из которых понятия не имеют о том, что им надо в этом мире, в то время как давным-давно известно, что первым же ветерком жизни без мамы с них напрочь сдует все эти дурацкие регалии и остаток дней своих они посвятят борьбе с женой и погоне за бабками, тряпками и прочим дерьмом. Но срывая маски, Водопад одновременно щадил своих героев, показывая, что большинство этих "свирепых" панков и металлистов всего лишь навсего обыкновенные пацаны, играющие в свои "странные игры" лишь потому, что эти занятия до недавних пор были гораздо интересней затхлой и лживой ноосферы страны и обюрократившегося до омерзения комсомола. Герои Водопада не были страшными. Более того, они вызывали симпатию и сочувствие. Видимо возражая этой тенденции, Николай Грахов позднее сказал: "Плохо вы ещё этих панков знаете!" Да, это действительно так. Но речь то ведь, прежде всего, идёт не об убеждённых идеологах движения, разочарованных до абсурда, а о тех тысячах желторотых, которые тянутся к ним, привлеченные яркой атрибутикой и внешней независимостью. Я не знаю кто бы выиграл от того, если б эти тысячи заразились страшноватым нигилизмом убежденных панков. Тут уместно вспомнить древнее изречение: "То, что становится смешным — перестаёт быть опасным". А если этот смех окрашен ноткой сострадания, то это уже не смех, а дружеская рука, протянутая пацанам в эти мрачные подвалы, с целью вытащить их оттуда на свет божий. И с этой точки зрения Водопад своим “Панксъездом” проделал пропагандистскую работу за целый аппарат обкома комсомола. Один “Жидкий стул” перевесит сотню брошюр о вреде токсикомании. Жаль, что аппаратчики вряд ли это когда-нибудь поймут. Коль скоро вырисовывался образ обыкновенных пацанов — плоть от плоти своего малость заплутавшего в социальных закоулках народа, вырастала концепция охраны даже и такого детства. Наиболее уродливым проявлением фарисейства — проклятого наследия мрачных времён была и остаётся окровавленная задница Афгана, которую мы до сих пор надеемся прикрыть шортиками "интернационального долга", сшитыми из собственных сыновей, да ещё и выдаём это фарисейство за геройство! Маленький "Цинк" пришёлся тут как раз в пору — этакий эффект зеркала отражающий только гнусные стороны социальной психики. Решаясь на “Цинк” Водопад ещё не слышал записей очередного Ленинградского фестиваля. Водопад счастлив, что "Цинк" тематически совпал с композициями корифеев нашего рока, а в чём-то пожалуй и оказался сильней. Вообще, если говорить о тематике, то Водопад помимо всего прочего прошёлся и по рок-командам, большинство из которых явно растерялись в новых условиях и продолжают воспевать тёмные стороны своего "загубленного" детства. В речи Лёхи Дубля-во есть такие строки: Товарищи рокеры! Надо в натуре Создать министерство кассетной культуры… и далее Даёшь министерство, чтоб каждый был волен Оплакать свою незавидную долю: Нехватку кроссовок и ветер в карманах И страшную бурю в гранёных стаканах. Прыщи и мозоли, железо и медь Да мало ль, о чём можно петь!
К чести Водопада сам он поднялся вше “прыщей и железа”. “ Панксъезд” попахивал серьёзной и довольно злой социальной сатирой — своего рода политликбезом для оболтусов, не читающих газет и выключающих на обзорах проблем, волнующих общество. На волне популярности это был шанс внедрить в средне — пэтэушные извилины немного интеллектуального зелья. Что касается формы, то следует отметить и повышение качества записи (честь и хвала Дёмину, который стал крупнейшим специалистом по многоразовому использованию отечественной аппаратуры), и недурные музыкальные решения таких композиций как “Люберы”, “Жидкий стул” и “Цинк”. А самое главное Водопад вплотную приблизился к форме мюзикла, редчайшей, если не форме в роке. Хотя надо сказать, что в откликах на наши концерты есть и такие, которые отказывают Водопаду в праве называться рок-командой. Вопрос, конечно, интересный! Не мешало бы апологетам подобных мнений вспомнить (если они его знали), хрестоматийное выражение Пита Таушена: "Рок кончается там, где кончается честность". Значит, есть такая эстетическая категория рока, и у Водопада пока с ней вроде всё в порядке. И с позиции этой категории рок ли, то, что делают сейчас бывшие лидеры движения Кузьмин, Барыкин, Николаев и пр. и пр., всё то, что сейчас обильно выплёскивается на экраны ТВ. Это же самое раньше делали и ВИА, правда, менее хриплыми голосами. Не всё то рок, что гремит, и использует зверские ритмы. Может быть просто следует поточнее определиться в жанре. Скажем БАЛАГАН РОК... А что, очень мило. Понимание достоинств новой работы пришло позднее, а пока окончательно потерявший способность разобрать в том, что он делает, Водопад решил вынести свой "Панксъазд" на публичное обсуждение. Верхотурье — крупная база студенческих отрядов. Летом их там собиралась тьма — тьмущая. Они ставили коровники, уколы в ягодицы, нянчили детей и закрашивали то самое "Неприличное слово" в той самой "Старенькой школе". Студенты (а в основном студентки) приходили стайками, боязливо перешёптывались и внимательно слушали заседание "Панксъезда". Улыбок почти не было — пугала обстановка и сказывался переизбыток информации. Затем Водопад покидал студию, тактично предоставляя оппонентам время для сбора аргументов (при этом магнитофоны оставались включёнными в режиме "запись"). Простим Водопаду этот маленький Уотергейт, страх как хотелось знать, что говорят за глаза. Возвращались, беседовали. Аргументы были, вялыми и легко разбивались прожженным трепачом Лукашиным. Оценки давали сдержанные, но сносные. Расставались друзьями. До сих пор звучат в ушах дружное студенческое: "Водопад! Семь Футов тебе под килем!". Настроение было нехорошее. Лукашин вострил лыжи. Пахалуев, уставший от бесперспективного Верхотурья, принюхивался к южным ветрам. Радисев торчал в Свердловске, сдавая экзамены в Культпросветучилище. Может поэтому в успех нового детища никто не верил. Прощались холодновато. Зачем-то обсуждали будущие работы, в которые также верилось всё трудней. Август сыпал пригоршнями звёзды в окна поездов разного следования, увозящих Дёмина в отпуск, Пахалуева на разведку, Лукашина к семье. Эти же звезды падали в тихую речку, на берегу которой Юрка Аптекин ловил чебаков. И эти же самые звезды светили в Форточку Свердловской общаги, где на подоконнике Юрка Радисев учил сольфеджио и слушал "Чайф". Спелые ягоды панк-фольк-рока притаились в густой траве до начала нового сезона.
Постскриптум. По нынешнее-активно-хамелеонным временам много воды утекло с тех пор. А сколько было событий! Были встречи Лукашина Дёмин и Аптекина в Челябе. Был тихий отъезд Пахалуева и телеграмма: “В Водопад без Лукашина не верю”. Был выезд на Шувакиш, где небольшую партию “Панксъезда” оторвали вместе с фотографиями по самым престижным ценам. Был приезд “Звуков Му” и восторженный отклик лидера группы — крупнейшого идеолога рока. Была встреча с менеджером Московской группы “ДК”, давшим очень хорошую оценку творчеству Водопада. Был приезд самого Курёхина(!!!) и участие Водопада в его шоу в качестве ползущих сквозь увертюру. Если ещё вспомнить Шевчука, то что бы делал Ленинград без Урала. На другой день состоялось более основательное знакомство с метром. Метр улыбался, жал руки и приглашал в колыбель рока хотя бы в качестве гостей. Была встреча с блудным Колясниковым и приглашение его в группу. Были обещания зелёных улиц и возможности заработать кусок хлеба. Были сведения, что широко гастролирующих Наутилусов заманали вопросами типа: “Ребята под дурачков молотят, но очень многим не мешало бы послушать эту молотьбу”. Хлынули письма. Разные, но в основном доброжелательные. Среди них выделяется прекрасный отзыв Житинского, ведущего рубрику “рокдилетант” в журнале “Аврора”. Другой Ленинградский товарищ А. Иванов написал, что в жизни смеялся так лишь трижды: читая Джерома, наблюдая за Карцевым и Ильченко(два шага до Жванецкого!) и и слушая заседание 1-го всесоюзного панк-съезда. А “Цинк” он поставил рядом с “Шар цвета хаки” В. Бутусова, по его мнению сильнейшей композицией года. Короче, было от чего свихнуться. И, наконец, шестого декабря одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года в студии “Водопада” за банкой браги состоялась историческая встреча того, что осталась от Водопада с Лукашиным и Колясниковым. На встрече была зачитана телеграмма от Пахалуева, который условием своего возвращения ставил возвращение Лукашина. На этой же встрече была определена стратегия создания сценического имиджа Водопада для будущих публичных выступлений. — Так следует продолжение или не следует?! — А хрен его знает!.. Эх, мама, однова живём!
Кременкуль, декабрь 1987 — январь 1988г.
Роман — опупея: |
Последнее изменение этой страницы: 2019-04-10; Просмотров: 386; Нарушение авторского права страницы